Текст книги "Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Лещинский полез в карман гимнастерки, достал пачку фотографий, вытащил одну из них, протянул Панкрату. На ней были изображены он с сыном и дочкой. Сняты они были в Пятигорске, прошлым летом, где-то в парке... Он сидел на скамейке, слева от него стояла дочь Леночка, справа – сын Валерий. Дети были в белых костюмчиках и панамках...

– Нет, не встречали, – сказал Панкрат.

Фотография пошла по рукам.

– Какой вы здесь глазастый! – сказала Серафима.

– И красивенький! – сказала Авдотья, глядя на усталое, обросшее лицо Лещинского.

– Тысячи, десятки тысяч идут... – задумчиво сказал Панкрат.

– Моих все не видать! – Спрятав фотографию, Лещинский порывисто встал.

– Придут, не горюйте, – успокоил его Панкрат. – Мы пришли, и они придут. Добрые люди помогут.

– Придут ли?.. – Лещинский вытащил из печурки головешку, прикурил и вышел из палатки.

Если бы колонна "кавказской экспедиции", с которой он недавно пробирался по калмыцкой степи, продвинулась еще совсем немного за Кизляр, тогда бы Оскар наверняка встретился со своей семьей. Она ехала в обозе беженцев, в телеге, запряженной двумя быками. Но этого не случилось: экспедиция в Кизляре повернула обратно в Астрахань...

Немного погодя из палатки вышли Панкрат и Василий.

– Чем же вам помочь, отец? – спросил Василий.

– Не беспокойся, сынок, все уладится. Прежде всего мы сходим на кладбище... А там будет видно. Что делать – время такое. Всем тяжело...

Не прошло и получаса после ухода семьи Панкрата, как невдалеке от полыньи показались знакомые сани. В них сидели Киров и Атарбеков. Старшина бросился в палатку и занялся приготовлением обеда. Качальщики стали пилить дрова, а Костя Большой и Костя Маленький быстро вытащили из лунок свои блесны.

– Ну, как живете, дачники? – шутливо спросил Киров.

– Замечательно, лучше и представить трудно. – Лещинский подошел к саням. – Тут можно умереть от тоски и скуки!

– Дымок из печурки... Звон пилы... Рыбаки у лунок... Нет, так машину мы не найдем! – Киров вылез из саней и направился к палатке.

– А мы дважды уже сегодня спускались на грунт, – подал свой зычный голос Костя Большой.

– Ну и как?

– Без толку, товарищ Киров. Ничего там нет!

– Мы все обшарили, – вмешался Костя Маленький.

– А я, Сергей Миронович, думаю, что машину все же унесло течением, сказал Василий. – Другого ничего не могло случиться!

Костя Большой махнул рукой и отвернулся.

– Течением? – спросил Киров. – Но машина ведь тяжелая, с грузом.

– А у него, Мироныч, сегодня праздник, – сказал Лещинский, положив руку Василию на плечо. – Пришли мать, отец, брат...

– Такая радость, и вы молчите? – Киров протянул Василию руки, и тот крепко их пожал. – Значит, жив-здоров Панкрат?

– Жив-здоров, Сергей Миронович. И мать здорова. Только вот с братцем... беда у него с ногами.

Киров посмотрел на пригорюнившегося Оскара, потрепал его по плечу.

– Все приходят, и твои придут, – участливо сказал он. – Не сегодня, так завтра придут. А сейчас поезжай домой, отдохни, Георг за тебя подежурит.

– Я подожду вас, – сказал Лещинский и вслед за Кировым и Атарбековым вошел в палатку.

Там втроем они о чем-то долго и горячо говорили со старшиной. Василий их разговора не слышал, но последняя реплика Сергея Мироновича донеслась до него очень даже четко: "Машину с грузом надо найти во что бы то ни стало! На поиски следует пригласить других водолазов".

Из палатки вышел Атарбеков.

– Георгий Александрович, можно с вами поговорить? – Василий отвел его в сторону. – Скажите, Георгий Александрович, чем так встревожен Киров? Что-нибудь случилось? Может быть, я чем-нибудь могу помочь?

– Вряд ли, – задумчиво ответил Атарбеков. – Секретов, конечно, у нас нет, Василий. Но нам просто чертовски не везет!

– Но все же!..

– Конечно, у нас нет никаких оснований не доверять водолазам. Но бог их знает... Это раз! Во-вторых, мы должны как можно скорей найти деньги. Они нам очень сейчас нужны для зафронтовой работы. И, в-третьих, вся эта история – надо учесть обстановку в городе! – уж очень неприятна. Куда ни придешь, всюду тебя встречают с улыбочкой. Сказать что-нибудь а глаза боятся, а за глаза – болтают всякую чепуху. Распустили сплетню, будто бы мы похитили эти пять миллионов, а концы, понимаешь ли, вместе с машиной в воду!

Василий был потрясен рассказом Атарбекова.

– Георгий Александрович, а что, если проверить водолазов?

– Вот это же предлагает и Сергей Миронович. Будем искать других водолазов.

– Я не об этом. Что, если... я спущусь на дно реки? – И, не дожидаясь ответа, он побежал к Кирову.

Выслушав Василия, Сергей Миронович отрицательно покачал головой:

– Нет, это опасная затея.

– Да нет же, Сергей Миронович! – не сдавался Василий. – Совсем не опасная! Спросите водолазов, старшину!.. Правда, товарищи, не опасная? обратился он за поддержкой к Косте Большому, но тот только усмехнулся.

За водолаза ответил старшина.

– Чего уж там опасного, – хмуро буркнул он. – Тридцать лет на воде жив, здоров, ничего со мной не делается.

– Ну вот видите, Сергей Миронович! – обрадовался Василий.

– Нет, нет, и не выдумывай! – возразил Киров.

– Я хорошо плаваю, Сергей Миронович. Мне реку переплыть – пустяк. Вы не беспокойтесь, сердце у меня – крепкое. Я и без скафандра долго могу пробыть под водой. Да и водолазное дело я знаю неплохо. Ребята мне все рассказали. Тут дело несложное. Я ненадолго! Только одним глазом посмотрю, нет ли там машины, и сразу же дам сигнал: подымите наверх.

За Василия вступился старшина:

– Пусть лезет! Ничего с ним не случится. Давно приглядывается к нашей работе, с самого первого часа.

– Ну вот видите, Сергей Миронович! – с мольбой в голосе сказал Василий.

В разговор вмешались Костя Большой и Костя Маленький, потом старшина, снова Костя Большой и Костя Маленький.

Киров рассмеялся, поднял руки:

– Сдаюсь! Убедили. Готов хоть сам спуститься на дно Волги.

– Сейчас вы все убедитесь, что я совсем даже неплохо знаю водолазное дело, – счастливо сказал Василий.

И правда, за эти семь дней, ежедневно бывая у полыньи и наблюдая за работой Кости Большого и Кости Маленького, Василий многому научился у них. При нем водолазов снаряжали к спуску на грунт, при нем их поднимали на поверхность. Он видел, как это делалось, с какими трудностями было связано. От природы любознательный, вникающий во все подробности каждого дела, он и сейчас интересовался водолазным искусством, совсем не думая, что когда-нибудь оно ему пригодится. Прислушиваясь к рассказам старшины о подъемах затонувших пароходов, к спорам и разговорам Кости Большого и Кости Маленького, он запоминал назначение каждой части скафандра и воздушной помпы, "азбуку водолаза", все больше и больше познавал эту интересную, рискованную, полную романтики работу.

И вот все это ему пригодилось!

Старшина переворошил ящик с водолазными костюмами, нашел рубаху нужного размера и дал примерить Василию. Потом Костя Большой и Костя Маленький растянули рубаху на полу и накачали через шланг воздухом, чтобы проверить, не порвана ли где она. Старшина, ползая на коленях, стал всю ее прослушивать...

Василий снял сапоги, полушубок, натянул на себя шерстяное белье. Потом влез в водолазную рубаху. На ноги ему надели калоши со свинцовыми подошвами, на плечи – тяжелую манишку, на грудь и спину навесили двухпудовые грузы из свинцовых плит.

– Вы бы выбрали что-нибудь полегче, ребята! – взмолился Василий.

– А без этого груза не потонешь, – сказал Костя Маленький. – Раздует тебя.

– Как пузырь! – загоготал Костя Большой.

– У нас однажды был такой случай... – начал было рассказывать Костя Маленький.

Но его перебил Костя Большой:

– Ладно, ладно! Будет тебе байки рассказывать.

– Ну, с богом, – сказал старшина, приподнимая Василия со скамейки.

Осторожно, еле передвигая ноги по льду, Василий вышел из палатки и, стараясь ни на кого не смотреть, направился прямо к полынье. У самой кромки льда он опустился на колени.

Старшина дал Василию последние советы по сигнализации, надел ему на голову медный шлем, но тут же снял, спросил у Кирова:

– Все это всерьез... или шутки?

Киров нахмурился:

– Всерьез! Какие тут могут быть шутки?

– Простите, – сказал старшина, не то чем-то взволнованный, не то оскорбленный, и снова надел на голову Василия медный шлем.

Заработали маховики воздушной помпы. Накачивали воздух Киров и Атарбеков.

Старшина быстро завинтил гайки на шлеме и бросил ключ на снег:

– Готово!

Василий, как заправский водолаз, взял подводный фонарь, спустил ноги в полынью, помедлил некоторое время, оттолкнулся ото льда и начал медленно погружаться в воду.

На поверхности полыньи забулькали пузырьки.

Все собрались вокруг воздушной помпы и стояли затаив дыхание. Задрожали стрелки на циферблате манометра. Два метра... три... четыре... пять... шесть... семь... восемь...

Старшина дернул за сигнальную веревку. Это значило: "Как чувствуешь?"

Василий ответил таким же сигналом: "Я на грунте, чувствую себя хорошо".

Первое, что предпринял Василий по совету старшины, опустившись на дно, это зажмурил глаза, чтобы привыкнуть к темноте. Потом сделал три шага по течению. Осветил вокруг себя фонарем и осмотрелся. Ни машины, ни ящиков с деньгами, ни чемодана Сергея Мироновича на грунте не было... У самого фонарного стекла тучей пронеслись какие-то мелкие рыбешки. Василий с большим трудом сделал несколько шагов правее. Снова напряженно вгляделся в темноту, но по-прежнему ничего не было видно. Это его озадачило. Куда же могла деться машина? Значит, водолазы были правы и зря о них так плохо думали... Вдруг течением его повалило на грунт и покатило. От неожиданности Василий выронил фонарь. Его тотчас же унесло течением. В абсолютной темноте ничего нельзя было разглядеть. Василию стало дурно, не хватало воздуха. Тщетно старался он уцепиться за что-нибудь руками. И тут же вспомнил, что водолазную рубаху может раздуть, и тогда он, как пробка, вылетит на поверхность, если не нажмет на головной золотник. Собравшись с силами, он нащупал под ногами точку опоры и с размаху прижал головой пуговку в шлеме. Но его снова понесло вниз по грунту, и он потерял сознание.

Опомнился Василий уже на льду. Рядом с ним лежал его шлем.

– Как ты себя чувствуешь, Василий? – спросил Киров.

Но он не ответил и сжал ладонями уши.

– Что, сильно болят?

– Это с непривычки, – сказал старшина. – Бывает, что и кровь носом идет.

Через некоторое время Василий окончательно пришел в себя. В палатке с него сняли калоши, свинцовые грузы, помогли переодеться.

– Машины нет, Сергей Миронович, – сказал он, жадно затягиваясь папиросой. – Я все осмотрел в радиусе полыньи. Вот рыбы много. Подкормка, видимо, хорошая.

– А нам не верили! – воскликнул Костя Большой.

– Я думаю, вот что случилось, – продолжал Василий. – При падении машину перевернуло, и она стала на колеса. И не как-нибудь, а именно по течению. А течение в этом месте сильное, и машину покатило дальше. Другого ничего не могло случиться! Надо взять метров на пятьдесят ниже, прорубить новую полынью и искать.

– Что на этот счет думает старшина? – спросил Киров.

Старшина опустил глаза, потер подбородок.

– Если машина была, то тогда именно так и случилось, – ответил он. Василий прав!

Все посмотрели на него с удивлением.

– Я что-то не понимаю тебя, – сказал Киров.

Старшина, очевидно, был чем-то взволнован.

– Над нами, видимо, сыграли злую шутку, – собравшись с мыслями, проговорил он. – В первый же день, как мы пришли сюда и начали поиски машины, мимо нас на санях везли тифозных. Сопровождали их сестры милосердия. Одна из сестер подошла к нам. Она, наверно, знала, что мы ищем, и сказала, что никакая у вас машина не тонула, что это чья-то выдумка, возможно шоферов, и, мол, машину с миллионами, значит, того... угнали... Машины и на самом деле не оказалось на дне реки, и мы сестре той поверили. Но сегодня... после всего случившегося... я вижу, что дело серьезное.

Атарбеков схватил старшину за плечи:

– Так, значит, дорогой, ты работал, уверенный, что никакой машины на самом деле не существует?

– Да, – признался старшина.

– Чудовищно!..

– Почему же в таком случае вы не бросили поиски? – спросил Киров.

Старшина посмотрел на водолазов. Те стояли с виноватым видом, опустив глаза.

– Да вот из-за ребят... Тут рыба хорошо ловится...

Киров вдруг рассмеялся. Старшина в смущении пытался что-то объяснить, но его никто не слушал...

А через полчаса водолазная партия со всем хозяйством стала перебираться на новое место. Пока перевозили воздушную помпу, печку и дрова, ящики со скафандрами и кухонным инвентарем, Атарбеков с Василием очертили место для новой проруби и принялись рубить лед. Лед был рыхлым, почерневшим и большими кусками отваливался под ударами пешни.

Подошел старшина, пыхтя своей трубкой, перекрестил прорубь, сказал:

– Благослови, господи. За две недели пароход поднимали, а тут машину не можем найти!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В многолюдном здании исполкома Василий получил ордер на квартиру. Заодно ему дали ордер и на пуд вяленой рыбы. С двумя лоскутами газетной бумаги, исписанными резолюциями, с двумя печатями на каждой, распаренный, точно после бани, он выбежал на улицу, нашел отца в толпе мужиков и, обняв его на радостях, вручил ордер на квартиру.

Панкрат подержал в руке бумажку, разглядел ее со всех сторон и вернул сыну:

– Несерьезная бумажка. Где это видано, чтобы по такому ордеру получали квартиру? – ворчал он.

Василий принялся горячо убеждать отца в силе печатей и резолюций и, кажется, убедил. Панкрат затянул кушак на шубе и, нахлобучив шапку на самые глаза, направился на кладбище. А Василий побежал на Волгу, на место поиска машины...

На кладбище было людно и шумно. То и дело в ворота въезжали сани и дроги с мертвецами. Скрипели колеса подвод. Ругались и спорили возчики: из-за места, из-за заступа. Саперы аммоналом взрывали замерзшую землю. И тут и там горели костры, возле них грелись толпы людей. Хоронили в глубоких котлованах по сто, двести человек вместе – без гробов, без слез и речей. Гремели салюты, гулко отдаваясь в степи...

Панкрат зашел к кладбищенскому сторожу, у которого со вчерашнего дня ютилась его семья. Разбудил Андрея, Авдотью, потом у свежей могилки внука нашел Серафиму и Павлика, и все направились в город.

Шли через поле, по колено утопая в снегу. Миновали бойню, берег Кутума. Рыбаки сидели у лунок и удили рыбу. Мальчишки с палками в руках бегали на коньках, гоняя по льду тяжелый, обледенелый тряпичный мяч.

Вскоре показались покосившиеся пугала на огородах, занесенные снегом приземистые дома, потом в сугробах – пустынные центральные улицы.

На углу патрулировала женщина в кожанке, опоясанной патронташем, в скрипучих сапогах, с винтовкой за плечом. Панкрат подошел к ней, показал ордер:

– Покажи, милая, который здесь дом генерала Бахвалова?

– А вот тот, – указала женщина. – Новоселы? Приду завтра чайком погреться. – Она подошла к парадной двери, сильно нажала на звонок и, чему-то улыбаясь, ушла.

За дверью с темными стеклами долго переговаривались, звенели ключами и наконец открыли ее. Перед Панкратом стояли Семен Гаврилович Бахвалов и его супруга. Переминаясь с ноги на ногу, Панкрат вручил генералу ордер. Тот долго смотрел на листок бумаги с печатями, ничего не понимая, а когда разобрался, побагровел и надолго потерял дар речи. Потом, несколько успокоившись, он принялся внимательно рассматривать семью Панкрата. Оглядывая каждого, он брезгливо топорщил толстые губы и усмехался. Затем отступил от двери и, махнув рукой, сказал:

– Входите, все равно все пошло прахом!

Поднялись наверх.

Долго соображал Бахвалов, какую же комнату дать Панкрату. Наконец, он решительно открыл двери зала, подумав при этом: "Пусть померзнут – стекла здесь побиты, а печь большая. Где им набраться дров для этакой махины?"

– Вам, наверное, и невдомек, что это за комната? – спросил Бахвалов. – Это танцевальный зал. Видите, как блестит паркет?

Панкрат вошел первым, за ним – Андрей.

– Да не ходите же вы грязными сапогами! – задрожав от гнева, крикнул Бахвалов.

Панкрат обернулся к генералу, подмигнул, сказал спокойно:

– Оттанцевались, ваше превосходительство.

Андрей пригрозил генералу кизиловым костылем:

– Это при старом режиме кричали. Покричи у меня! – и ударил костылем об пол. Удар был настолько сильным, что ажурная люстра тонко зазвенела хрустальными нитями.

Разгневанный и бессильный что-нибудь сделать, Бахвалов ушел, хлопнув дверью.

Оставшись одни, новоселы, задрав головы, с любопытством рассматривали сверкающую люстру и потолок, разрисованный причудливыми картинами.

Потолок изображал небо. Облака надвигались от четырех стен. В голубом просвете летали розовые ангелы с ветками в руках.

Серафима настояла на том, чтобы переночевать в кухне, а утром раздобыть дров, натопить печь и тогда перебраться в зал.

Андрей сидел в кресле посреди пустого, холодного и гулкого зала и кричал:

– Трусы! Побоялись генерала! Мне – плевать на него! Вот возьму и разложу здесь костер.

С ним не спорили и не возражали: хворый человек, что с него требовать?

Пока Серафима и Панкрат искали дрова для плиты, Павлик с бабушкой ушли за хлебом. У пекарни стояла большая очередь, но хлеба не было, и никто не знал, когда его привезут. Долго стояла Авдотья с внуком, не зная, что предпринять. Но вот впереди промелькнул старьевщик. Авдотья схватила Павлика за руку и пошла следом за ним.

С торбой за плечами старьевщик слонялся по улице, приставая к каждому встречному со словами: "Покупаем-продаем. Есть тентели-ментели, жмых, чилим, рыба..."

В пустынной подворотне Авдотья скинула с себя шелковую блузу, подарок Андрея, и протянула старику. За блузу старьевщик дал кусок жмыха, кусок соленого сазана и горсть чилима.

Повеселевшими вернулись Авдотья с Павликом на свою новую квартиру. Вслед за ними пришли Панкрат с Серафимой. Они принесли по охапке щепок и дров, растопили плиту, поставили на нее ведро с водой и сели у раскрытой дверцы, тесно прижавшись друг к другу, протянув руки к огню. Немного обогревшись, стали пить чай. Каждый налил себе в кружку кипятку. А в ведро накрошили жмых, бросили туда кусок соленого сазана. От запаха рыбы кружилась голова. Не двигаясь, все сидели возле плиты, согретые ее теплом.

Одному только Панкрату не сиделось на месте. С огарком свечи в руке он бродил по пустынной квартире, приглядываясь к большим и тяжелым сундукам. "Как бы это из них наладить кровати, хотя бы для Андрея и Павлика?" – размышлял Панкрат. Вот он схватил за ремень сундук в сургучных печатях, разноцветных наклейках, с непонятными, нерусскими надписями и потащил в кухню.

– Заморский, – сказала Серафима.

– Нет ли там белья? Рубашоночки какой? – спросила Авдотья. – В баньку бы хорошо сходить, попариться.

Ключей не было. Панкрат сходил вниз за топором, открыл им крышку. В сундуке лежали переложенные ватой золотые рыбки с ярко-красными плавниками, деды-морозы с сосульками на обвисших усах, лошадки, ослики. Всеми цветами радуги искрились золотые звезды. Смеялись, разинув рот до ушей, паяцы. Гримасничали мартышки. Ослепительно блестели разноцветные шары, осыпанные золотыми блестками...

Павлик стоял точно зачарованный, боясь дотронуться до этих хрупких елочных игрушек. А Панкрат гладил его по голове своей тяжелой, шершавой ладонью, смущенно приговаривал:

– Играй, сынок, играй, поиграли генеральские дети, теперь ты поиграй.

В это время кто-то сильно застучал в парадную дверь. Каждый удар громовым раскатом разносился по большому, пустынному дому. Панкрат вышел на лестницу. Внизу на площадке со свечой в руке стоял Бахвалов.

Панкрат кашлянул и, сдерживая смех, спросил:

– Что, ваше превосходительство, страшно?

– Страшно... Грабить идут, – прошептал генерал и трясущейся рукой протянул ему связку ключей.

Панкрат спустился, взял у генерала ключи, свечу и пошел открывать парадную дверь.

На пороге стоял Василий, раскрасневшийся, весь залепленный снегом, с тяжелым мешком за плечом.

– Ты бы стучал потише, генерала напугал, – сказал Панкрат, беря у сына винтовку из рук.

– Некогда, отец! – Василий вошел в переднюю, стал стряхивать с себя снег. – Можешь поздравить: машину нашли и деньги все в целости! – Василий побежал к лестнице. – На каком этаже наша квартира?

– На втором, – ответил Панкрат. – Подожди, посвечу. – Но Василий не стал ждать.

Вручив свечу и ключи Бахвалову, Панкрат спросил:

– Что, ваше превосходительство, все еще страшно? Не бойтесь, это хозяин пришел. Теперь спать можете спокойно, ничего не случится.

– Хозяин?! – удивился старый генерал. – Какой хозяин? Здесь я хозяин! Я, я, я!.. – закричал он и затопал ногами.

Панкрат рассмеялся и поднялся наверх, крепко захлопнув за собой дверь.

В кухне было шумно. Василий рассказывал о том, что машину с деньгами нашли только в четвертой проруби, в ста метрах от полыньи.

Василий скинул полушубок и принялся развязывать мешок.

– Мать, накрывай на стол, пировать будем! – Он вытащил из мешка полбуханки хлеба, присланного товарищем Кировым, кусок колбасы, подаренный Лещинским, банку консервов, принесенную Атарбековым, и щуку фунтов на десять, пойманную водолазами. Потряс мешком: – Остальное – мой подарок! Пуд воблы! Получил по ордеру!

– А что вы будете делать с мокрыми деньгами, сынок? – спросила Авдотья.

– Сушить их будем, мама. Ящики уже повезли в баню. На ночь закроем баню, жарко натопим парную и начнем сушить наши миллиончики... Ребята уже пошли искать по всему городу утюги, собирать портных. Проутюжим деньги, утром сдадим их комиссии полевого контроля и всю историю с машиной – с плеч долой!

Наутро с толпой полузамерзших красноармейцев, бренча котелками, привязанными к поясам, на главной улице Форпоста появились Николай Бахвалов и англичанин Адам Фокленд.

Повсюду горели костры.

Бахвалов и Фокленд прошли на берег Волги. Здесь красноармейцы разбирали на дрова шаланду. Рядом дымился костер, в железной бочке кипятили воду. Бахвалов протянул котелок, ему налили кипятку, половину он перелил Адаму Фокленду; прижав котелки к груди, они ступили на волжский лед.

– Волга! – сказал Бахвалов. – Дошли! Теперь мы дома! Конец всем нашим мучениям!

– Нет, только начало, – невозмутимо и спокойно возразил англичанин.

– Самое страшное, мой милый друг, позади. Страшнее вы ничего не придумаете. Во всех церквах поставлю пудовые свечи в честь благополучного перехода. Я поклялся это сделать!..

На противоположном берегу виднелись устремленные высоко в небо купола кафедрального собора.

– Вот с собора и начну! Достопримечательность Астрахани, – не без гордости произнес Бахвалов. – Построен не профессиональным архитектором, а простым крепостным крестьянином. И за эту чудесную работу – учтите, собор, по всеобщему признанию, лучший в России – строитель получил всего лишь сто рублей. Какие были времена, а?

– Золотые! – ответил англичанин.

Они перешли Волгу и направились вдоль берега, где у причалов стояли обледенелые миноносцы, десяток больших и малых вооруженных судов. У Фокленда глаза разгорелись при виде кораблей флотилии, но Бахвалов увел его на Никольскую.

Магазины здесь были накрепко заколочены досками. На перекрестках толпились горластые торговки. Каждому прохожему они наперебой предлагали чилим. Бахвалов был удивлен; он родился и вырос в Астрахани, а не знал, что такое чилим. Порывшись в кармане, он достал пачку советских и николаевских денег, купил у старухи вареного чилима. Попробовал. Что-то напоминающее по вкусу каштан, картофель, а на самом деле водяной орех.

Вот и знакомый, родной подъезд. Бахвалов позвонил, потом постучал. Дом казался безлюдным. Бахвалов снова и снова звонил, потом начал стучать кулаком. На сердце стало тревожно: вдруг что-нибудь случилось со стариками?.. Побежал во двор, за ним устремился Адам Фокленд. Навстречу из подвала вышел дворник-татарин. Он не узнал хозяйского сына и угрожающе поднял на него метлу:

– Уходи! Уходи! Здесь нет госпиталя! Госпиталь на Московской.

– Мне генерала, – сказал Николай Бахвалов. – Тут письмо ему. Жив старик?

– Семен Гаврилыч? Жив, жив!

Тогда Бахвалов сорвался с места и побежал по железной лестнице наверх.

– Письмо? – спросил татарин у англичанина. – Не от сына письмо?

Англичанин ничего ему не ответил.

– Степь пришла? – прокричал татарин.

Англичанин похлопал ладонями по своим ушам, сказал:

– Контузия, ничего не слышу.

– Плохо дела, – сказал татарин, – яман война, не нада война, – и, качая головой, ушел на улицу, волоча за собой метлу.

Наверху свистнули. Фокленд задрал голову. Ему радостно махал рукой Николай Бахвалов.

Фокленд поднялся наверх. Там генерал Бахвалов и его супруга плакали от радости. Несколько успокоившись, они стали накрывать на стол.

За это время англичанин и Николай Бахвалов успели побриться и выкупаться. Посвежевшие, переодетые в чистое платье, они сели за стол. Первое, о чем спросил Фокленд у старика генерала, – это о судьбе английского вице-консула в Астрахани, мистера Хоу.

– Он жив, здоров, – сказал Бахвалов.

– Вы, наверное, догадываетесь, что я приехал к нему с серьезными полномочиями?

– Догадываюсь.

– Не посоветуете ли вы мне, как с ним встретиться? В консульство я не могу пойти – города не знаю. Не представляю себе и обстановки. Одним словом, положение обязывает меня быть предельно осторожным.

– Вам устроят встречу с мистером Хоу, но не у меня и не у него в консульстве. Осторожность и еще раз осторожность! – многозначительно сказал Бахвалов. – Вы можете написать записочку, ему передадут.

– Скажите, Семен Гаврилович, – нетерпеливо спросил Фокленд, – что вам известно о судьбе еще одного человека... он американец... представляет фирму по производству холодильных машин?

Старик насмешливо посмотрел на англичанина:

– Не мистера ли Чейса вы имеете в виду? Насколько мне известно, он занимается "горячими делами". Возлагает большие надежды на наше астраханское казачество и вообще торопит нас с выступлением.

– Ну, тогда прекрасно! – облегченно вздохнул Фокленд. – Мы боялись за него. Это выдающийся американец, и его надо беречь.

– Да, конечно, – рассеянно проговорил старик генерал, думая о более простых, но не менее важных вещах: где бы поселить Фокленда?

Об этом он сказал сыну, но тот махнул рукой:

– Придумаем что-нибудь, отец. Фокленд великолепно сойдет и за немца. Немца-колониста из Сарепты!

– Пожалуй, ничего лучшего и не придумать, – согласился генерал. – Из Сарепты как раз понаехали десятки тысяч беженцев.

Николай Бахвалов потрепал Фокленда по плечу:

– Будете торговать горчицей, сэр! Сарептская горчица – лучшая в мире.

И они втроем громко рассмеялись.

– Нет, право, чудесно, – сказал Николай Бахвалов. – Кто у нас в Астрахани разберется, кто такой Фокленд? К тому же ведь он не хуже любого колониста говорит по-русски и еще лучше понимает.

– Хорошо, хорошо, – обрадованно сказал генерал. – Выход найден. А то тут что ни день, то обыски, то проверки, то еще черт знает что...

Фокленд задумчиво проговорил:

– Немец так немец! Могу стать хоть арабом! Мне приходилось быть и арабом. В Африке, конечно. И персом в Персии.

– Я вас пристрою в одну очень интеллигентную немецкую семью, которую я давно знаю. Там вас примут как родного. Думаю, вам недолго скрываться? И Бахвалов вопросительно посмотрел на англичанина.

– Не совсем, конечно, мне удобно будет жить у немцев. С большим удовольствием я бы поселился в семье какого-нибудь француза. Нет ли французов в Астрахани?

– Отец, а мадам Сильвия?..

Услышав имя мадам Сильвии, Фокленд невольно вздрогнул.

– Сильвия?! Мадам Сильвия?! Прости, Коленька, про нее-то я и забыл! старик подмигнул Фокленду. – Есть француженка, хорошенькая француженка!

– Разве? – с наигранным удивлением спросил англичанин, подумав про себя: "Значит, она еще жива, с нею ничего не случилось, и ее по-прежнему принимают за француженку!"

Старик Бахвалов потер руки и, мягко ступая по ковру в домашних туфлях, не без гордости сказал:

– Видите, Астрахань не такая уж дыра, какой она кажется с первого взгляда. О, это знаменитый город! Какие здесь жили богачи, какие миллионеры... Кстати, в Астрахани прославился и ваш соотечественник, господин Керн, владелец склада аптекарских, парфюмерных и косметических товаров. Да-с, мистер Фокленд, мы с ним были большими друзьями, частенько играли в вист.

В девятом часу вечера к Бахвалову через черный ход стали собираться его близкие друзья.

Первым пришел Винницкий. Он облобызал старого генерала, поздравил его с благополучным приходом Николеньки из степи и вложил в руки подарочек: пятифунтовую банку зернистой икры.

Вслед за Винницким прибыл с бутылкой коньяку усатый Безбородько, негласный наказной атаман Астраханского казачьего войска, потом Гладышев Иван Ефимович, председатель правления консервных заводов, лидер астраханских меньшевиков. Этот всех перещеголял. Он принес масло, сыр, буханку свежего белого хлеба и чарджуйскую дыню в плетеной сетке.

Первую половину вечера в уютной, теплой столовой с наглухо занавешенными окнами, за великолепно сервированным столом с богатой снедью, видимо самым роскошным в эту ночь в Астрахани, разговор шел о мучениях, которые перенесли Николай Бахвалов и Адам Фокленд, переходя через калмыцкую степь. Рассказ их был страшен. Все смотрели на них глазами, полными ужаса.

В центре внимания был Николай Бахвалов.

Англичанин внимательно слушал Бахвалова, много пил и усердно чайной ложкой ел зернистую икру.

Винницкий наклонился к Фокленду, жарко зашептал:

– Помогите взять Астрахань, прогоните красных, поставлю бочку икры! Есть ее будете не чайной ложкой, а поварешкой! Знайте рыбников Винницких!..

"Друзья" расспрашивали о событиях на Северном Кавказе, об ожидаемом наступлении Деникина на Астрахань и Царицын, о Москве, о Петрограде и даже о будущем губернаторе Астрахани.

– Какова цель приезда мистера Фокленда? – спросил Безбородько.

– Координировать действия англичан, астраханского казачества и астраханского центра. Не так ли, сэр? – обратился Николай Бахвалов к Фокленду.

Тот не мог раскрыть набитый икрой рот – молча кивнул в ответ.

– А ваша? – спросил Безбородько у Бахвалова.

– Помочь астраханцам свергнуть власть большевиков. Такова воля его превосходительства генерала Деникина. Нужно воспользоваться неразберихой, царящей в городе, и готовностью красных к отступлению...

– А потом? – не отставал Безбородько.

– А потом единым фронтом двинуться на Царицын, Саратов, начать поход на Москву.

Безбородько поднял рюмку:

– За поход!

Все встали, и рюмки со звоном соединились в центре стола.

Мадам Бахвалова подала чай с лимоном и ушла в соседнюю комнату, села за рояль. Первыми же аккордами она заглушила разговор в столовой. А там уже говорил Адам Фокленд: