Текст книги "Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Понимаю, Сергей Мироныч. Я все понимаю. Я матрос, революционный матрос Балтики! Пошли меня туда, где тяжелее, и я поеду без всяких колебаний.

– По правде сказать, я и не ожидал другого ответа. – И, сам взволнованный не менее Ульянцева, Киров придвинул к себе настольный блокнот, стал чертить в нем. – Раз так, тогда приступим к делу. По пути на Мугань надо будет побывать в Баку. Пробираться туда придется на паруснике. Мы его уже оборудовали для бакинского рейса, ждали только возвращения Рогова. Твоя задача – свезти бакинцам оружие, деньги, листовки на разных языках. Помимо команды с тобой будет еще человек двадцать "пассажиров". Но они не обременят тебя и по приезде разъедутся по назначению... Для этого рейса нужна надежная команда. Кое-кого я порекомендую тебе, но в основном подбирай людей сам. Учти, что в этой экспедиции тебе особенно нужен надежный напарник, человек, который сможет заменить тебя в любую минуту. В пути все может случиться. Контрразведка у белых неплохая, это следует иметь в виду.

– Напарник? – Ульянцев прикрыл глаза, перебирая в памяти матросов своего отряда.

– Да, смышленый, преданный, храбрый человек.

– Есть у меня такой матрос, и ты его знаешь, Сергей Мироныч.

– Кто это?

– Николай Басов. Лучшего напарника мне и не нужно. Проверен в подполье, в боях, хорошо дрался в мартовские дни. К тому же – радист. Это очень может пригодиться там, на Мугани...

– Что же, я не возражаю. Хорошая кандидатура. Смелый и умный матрос.

Но беседу пришлось прервать, – Кирова вызвали в телеграфную.

– Что – невеселые вести? – спросил Ульянцев, когда Сергей Миронович вернулся назад.

– Да, веселого мало... Разведчиками в районе Кизляра замечено передвижение крупных сил белых. Направление – калмыцкая степь. Комдив Боронин сообщает, что вечером была стычка с деникинским разъездом у Черного Рынка... Я думаю, что час грозного испытания настанет и для Астрахани. Деникин мечтает взять Царицын, а потом Астрахань, открыть дорогу англичанам на север. Им-то, наверное, хорошо известно, что серьезных сил здесь нет! – Киров дотронулся до плеча Ульянцева. – В этих условиях твоя поездка приобретает особое значение, Тимофей Иванович. Чтобы не тянуть время, завтра постарайся сдать дела и подготовиться к отъезду. Повезешь попутно и новый шифр бакинцам. Случайно не забыл песню "Красное знамя"?

– "Лейся вдаль, наш напев..." – затянул Ульянцев, размахивая здоровой рукой.

– Ну-ну, – Киров рассмеялся, – верю, верю! Песня – основа шифра. Завтра мы займемся им. – Он протянул руку. – До завтра!

Оставшись один, Киров стал составлять телеграмму Ленину. Он кратко изложил содержание доклада Бакинского комитета партии, дал характеристику положения в Дагестане, в Закавказье, на Мугани, сообщил о посылке туда людей, о получении первой партии бензина из Баку. Большое место в телеграмме заняло сообщение о партизанском движении камышан и георгиевских лесовиков в тылу Деникина.

Утром уходила экспедиция Ивана Завгородного. Киров приехал проводить конников и партизан на правый берег Волги, где сразу же за Форпостом начинались тоскливые калмыцкие степи. Вернувшись в Реввоенсовет, он занялся снаряжением экспедиции Тимофея Ульянцева.

На другой день ушла на Мугань и парусная лодка Ульянцева.

Выйдя из волжского фарватера и благополучно миновав пустынный двенадцатифутовый рейд, на котором в мирное время обычно стояли десятки грузовых пароходов, ждущих разгрузки, лодка Ульянцева легла курсом на Баку.

– Зюйд-ост семьдесят два градуса, – сказал Басов, управляя штурвалом.

– Так держать! – скомандовал Ульянцев, пристально вглядываясь в сумеречный горизонт.

Ночью подула моряна. Лодку бросало из стороны в сторону, гнало обратно в Астрахань. Пришлось изменить курс, взять юго-западнее, затем перейти на лавирование. За руль и паруса стали волжане, хорошо знавшие капризы каспийских ветров. Не раз им приходилось в такую непогоду пересекать Каспий.

К утру моряна стихла, показалось солнце, подул попутный ветер. Уставшие после ночной борьбы со стихией моряки укладывались спать, как вдруг с правого борта показались английские корабли. Среди них были и эсминцы, и вооруженные торговые пароходы.

Все спустились в трюм посоветоваться, что делать. За штурвалом остался один Басов.

– Выход один, – сказал Ульянцев. – Идти прямо на англичан. Если потребуется – вступить в бой.

Да, другого выхода не было, и все стали вооружаться.

Лодка, подгоняемая попутным ветром, словно чайка, летела по волнам. Вот она приблизилась к вражеским кораблям, пересекла строй кильватерной колонны.

На кораблях лодку, видимо, сперва приняли за рыбницу и не обратили на нее внимания. Но когда она отошла на расстояние пяти кабельтовых, воздух огласился тревожными гудками.

На эсминце начали сигналить: "Убрать паруса, пристать к борту флагмана".

Но лодка продолжала идти по курсу.

Тогда с флагмана дали выстрел. Снаряд просвистел высоко над лодкой.

Басов всей тяжестью тела навалился на штурвал и повел лодку, делая крутые зигзаги. Второй снаряд лег далеко вправо, подняв столб воды. Басов повернул парусник в сторону разорвавшегося снаряда... Третий снаряд лег влево... Подхваченная сильным порывом ветра, низко накренившись бортом к самой воде, лодка вышла из зоны обстрела и с предельно надутыми парусами устремилась вперед.

На флагмане убрали сигнал, перестали стрелять.

Вскоре вражеская флотилия скрылась в волнах, оставив позади себя густую полосу дыма.

– Пронесло дьяволов! – крикнул Басов в трюм.

На палубу поднялись Ульянцев, члены команды, "пассажиры". Солнце было уже высоко. Кто-то запел "Красное знамя". Никто из находившихся на паруснике и не подозревал, что в словах популярной революционной песни скрыт созданный Кировым новый шифр для тайной переписки с бакинскими большевиками, муганскими партизанами, подпольщиками Дагестана и Черноморья.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Киров был вызван с пленума горсовета запиской Мехоношина.

В Реввоенсовете Кирова ждали тревожные вести.

Боронин сообщал, что сегодня утром после кровопролитного боя оставлен Черный Рынок. Наступление на Астрахань ведет астраханская группа войск деникинского генерала Драценко. Превосходство у противника огромное. Против 7-й кавдивизии, в которой насчитывается немногим больше тысячи сабель, наступает шесть кавалерийских и четыре пехотных полка, не считая специальных подразделений и артиллерии. Из показаний захваченного в плен офицера выяснилось, что белые рассчитывают быть в Астрахани 27 июня. Они уверены, что к этому времени будет взят и Царицын.

Боронин просил спешно перебросить в район Промысловки 33-ю пехотную дивизию и создать в этом районе серьезный узел обороны.

Начальник восточного боеучастка также сообщал о начавшихся утром боевых действиях в районе Ганюшкина. И он просил срочно перебросить к нему один стрелковый полк 33-й пехотной дивизии.

В донесении начальника гарнизона города Черный Яр, расположенного на полпути между Астраханью и Царицыном, приводились данные о движении на Черный Яр кавалерийской дивизии деникинцев с очередной целью перерезать Волгу в этом районе и начать движение на Астрахань с севера. Начальник гарнизона просил перебросить в Черный Яр хотя бы один полк 33-й пехотной дивизии и два-три эскадрона кавалерии из дивизии Боронина...

– Что будем делать, Сергей Миронович? – спросил Мехоношин.

Киров еще раз пробежал все три донесения. Снял пиджак, галстук, расстегнул ворот сорочки, – стоял невыносимо жаркий июньский день.

– Да, час грозного испытания настает и для Астрахани, Константин Александрович! Я точно предвидел все это, об этом говорил на пленуме горсовета. – Киров подошел к висящей на стене карте астраханского края. Согласованность действий, одновременный удар по трем направлениям! Прощупывание наших сил и, если хотите, наших нервов. Я думаю, что тридцать третью дивизию мы отдадим Боронину. Наступление на Астрахань пойдет через калмыцкую степь. В степи большой простор для маневрирования и всяких обходов. А под Ганюшкином мы пока можем занимать оборону, не пытаясь наступать. То же самое под Черным Яром. Но все это, конечно, при условии, если у нас не отберут тридцать третью дивизию...

– Вам что-нибудь известно?..

– Пока, кроме слухов, ничего...

Мехоношин взял со стола моток телеграфной ленты, протянул его Кирову:

– Так знайте – слухи подтвердились. Штаб Южной группы войск, ссылаясь на приказ Ставки, отбирает у нас тридцать третью дивизию. Единственную! Посылает ее куда-то к черту на кулички! Не хотят ли они ликвидировать наш астраханский фронт?

Перебирая телеграфную ленту, Киров усмехнулся:

– А вообще мало вразумительного в действиях Ставки и главкома. Это черт знает что! Какая-то кадриль! В самую трудную минуту отобрать дивизию, на которую у нас вся надежда?.. В какое положение мы поставим кавдивизию?.. Она сейчас, видимо, ведет бои уже под Бирюзаком. Что будет под Ганюшкином? Под Черным Яром?.. Положение тяжелое. Давайте, Константин Александрович, срочно соберем Реввоенсовет! Обратимся с протестом против действий Ставки в Центральный Комитет партии.

– Другого выхода я тоже не вижу, – согласился Мехоношин. – Я к вам сейчас пришлю Ремезова, посмотрите, что мы можем наскрести в наших резервах, а сам попытаюсь связаться с Черным Яром. – И Мехоношин вышел.

Киров снова вернулся к карте.

В кабинет неторопливой старческой походкой вошел Ремезов.

Наштарм нес ворох папок. Расположившись за столом Сергея Мироновича, он развернул списки личного состава армии.

– Приказ Ставки есть приказ, и его надо выполнять, Сергей Миронович, – посоветовал старый генерал, умудренный опытом многолетней штабной работы. – Другое дело – мы будем протестовать. Но пока наш протест дойдет до Москвы, дивизия уже уйдет из Астрахани. Давайте реально смотреть на вещи. Скинем тридцать третью дивизию со счетов!

– Трудно с этим смириться, Александр Кондратьевич!..

– Трудно, согласен. Нам всем тяжело будет расставаться с тридцать третьей дивизией. На ее формирование мы потратили слишком много сил. Но что делать, Сергей Миронович?.. Каков выход?.. Может быть, призовем еще три года, кое-что наскребем в гарнизоне и на флоте, создадим новую, тридцать четвертую дивизию?

– На все это нужно время, Александр Кондратьевич! А что сегодня, вот сейчас ответить Боронину? Чем помочь Черному Яру и Ганюшкину?..

– Давайте сперва посмотрим, что у нас есть в резерве! – Наштарм надвинул на глаза зеленый козырек – он сидел против света, глаза у него были больные – и, перелистывая списки, стал называть части, давать им короткие характеристики. Назвал Легкий артиллерийский полк, удобный для действий в барханных песках. Командные курсы, где успеваемость у курсантов отличная, а желание проявить себя в боях за родину – превеликое. Сводный Коммунистический отряд.

Киров записывал названия воинских частей, которые можно было послать в калмыцкую степь. С особым чувством думал он о Сводном Коммунистическом отряде. После мартовских дней отряд пополнился за счет боевого костяка вернувшихся из степи бойцов Мусенко и лучших коммунистов заводов Астрахани и по своей выучке выделялся среди воинских частей. Киров иногда заходил в казармы отряда. Добрую половину бойцов-коммунаров он послал на различные политические и военные курсы, назначил помощником Аристова бесстрашного Петра Нефедова и отправил его учиться в вечернюю группу старшего командного состава армии. Отряду выделили четыре старые пушки, коммунары в несколько дней их отремонтировали, создали свою батарею, Василия Корнеева взяли командиром, и он почти каждый день выезжал на стрельбище.

– Следующим, Александр Кондратьевич, давайте поставим в списке Сводный Коммунистический отряд. Его надо включить в состав армии, обмундировать, вооружить и взять на довольствие. Название "Коммунистический отряд" надо оставить за ним. Это имеет символическое значение. Отряд любят в Астрахани. Он ведь детище рабочего класса.

Снова, как в феврале и марте, Астрахань стала напоминать военный лагерь. Город был объявлен на осадном положении.

На улицах с утра до позднего вечера грохотали обозные телеги, фургоны полевых госпиталей, гремели оркестры и раздавались песни. Шли красноармейские части с промысла Беззубикова, Казачьих Бугров, пригорода Черепаха. Это уходила на Южный фронт 33-я дивизия.

Лихо отбивая шаг, шли бойцы больших и малых отрядов – ЧОН, Командные курсы, добровольцы, десантники с кораблей – в калмыцкую степь, на Ганюшкино, на Черный Яр.

Дни в Астрахани стояли жаркие, пыльные, душные.

Город затихал лишь к вечеру, когда на перекрестках появлялись военные патрули и наряды Коммунистических отрядов – грозного стража Астрахани. Оживленной оставалась лишь Московская улица, по которой в зимний театр на пьесу "Враги" шли счастливчики. Пьесу в первую очередь смотрели те части и отряды, которые отправлялись на фронт.

Поход генерала Драценко на Астрахань поддерживала английская авиация, базировавшаяся на острове Чечень и в Гурьеве. Чуть ли не ежедневно над городом появлялось по три-четыре истребителя и бомбардировщика. Первое время улицы Астрахани бомбились пудами листовок, в которых английское и деникинское командование обещало щедро накормить население белыми французскими булками и выдать несметное количество мануфактуры... если астраханцы прекратят сопротивление и сдадутся на милость Деникина. Но листовки не возымели никакого действия на защитников города, хотя люди питались чилимом, зелеными побегами камыша, соленой и изредка свежей рыбой. Хлеба не было. Его выдавали раз в три дня по осьмушке на человека. Город укреплялся вторым поясом обороны. На каждом заводе и предприятии создавались отряды самообороны на случай десанта со стороны Каспия.

Тогда англичане стали бомбить город, обстреливать улицы из пулеметов. Летчики, чувствуя свою безнаказанность, летали низко, почти над крышами домов, спокойно выбирали цель. Но вскоре положение изменилось.

По вражеским самолетам отовсюду открывали огонь. Стреляли с кораблей военной флотилии, из дальнобойных пушек. Стреляли просто из винтовок – с казарменных дворов, колоколен церквей. Стреляли с плавучих баз, стоящих на Волге ниже Астрахани.

Все чаще в воздух стал подниматься летчик Щекин на своем чиненом и перечиненном "Ньюпоре-23". 17 июня при налете английской эскадрильи Щекин подбил самолет противника. Оставшихся в живых летчика и бортмеханика рыбаки доставили в город.

Ожесточенные бои шли и в калмыцкой степи. После трехдневного кровопролитного боя наши войска оставили Нижний и Верхний Бирюзак, потом Лагань.

18 июня противник силою четырех кавалерийских полков повел наступление на станицу Тарновскую. Спешив всю кавалерию, деникинцы густыми цепями бросились в атаку, но взять станицу не смогли, хотя и обороняли ее всего две роты и два эскадрона кавалерии красных.

Утром 19 июня деникинцы подтянули артиллерию и открыли ураганный огонь по позициям советских войск. Потом, выставив с фронта пехоту, а кавалерию бросив в конном строю на фланги и тылы, снова пошли в наступление. Им удалось прорвать фронт 37-го кавалерийского полка, рассечь его надвое, сбить с позиции и отбросить на Оленичево. Наша же пехота осталась в тылу противника. Заняв круговую оборону, красноармейцы стойко защищали свои позиции. Деникинцы семь раз атаковали Тарновскую и семь раз вынуждены были откатываться назад, устилая поле боя сотнями трупов... К вечеру противник прекратил бой и оттянул свои силы. Под защитой двух подошедших эскадронов наши войска оставили станицу и совершили марш на более выгодные позиции – к селу Михайловке.

20 и 21 июня деникинцы атаковали наши позиции у Михайловки и Башмачаговской, с целью перерезать дорогу, идущую на Линейное – Астрахань.

В ожесточенной рубке особенно отличился адъютант Боронина Петр Сидорчук. Он был послан комдивом к командиру 38-го полка с приказом во что бы то ни стало отбить атаки деникинцев. Узнав, что командир полка тяжело ранен, Сидорчук взял два эскадрона и геройской контратакой сбил передовые части противника у озера Кобыльское и оттеснил их на четыре версты от дороги. В одной тельняшке и бескозырке на копне курчавых волос носился Сидорчук впереди видавших виды кочубеевцев и таманцев, бесстрашно бросаясь в самую горячую рубку...

Но противник быстро оправился от первых неудач и перенес направление своего удара в обход двух эскадронов 37-го полка, в сторону озера Джигуджи, чтобы выйти в тыл нашим частям и прижать их к Ильменю-Глухому.

Контратаковать противника взялся сам Боронин. От исхода этой операции зависела судьба Астрахани. В бой были брошены все войска.

Когда в горячей рубке, в кровавой круговерти сошлись конники с двух сторон – в степи раздалась песня:

Наш отряд идет на фронт,

В Батуме остановка...

Это на помощь Боронину шел Сводный Коммунистический отряд. С ним была батарея Василия Корнеева и двести пятьдесят добровольцев: моряки, водолазы, инвалиды войны, актеры, студенты, почти все, кто в этот день был в зимнем театре на спектакле "Враги".

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Анастасия Федорова приехала в штаб кавалерийской дивизии, когда командиры и комиссары полков и приданных отрядов закончили разбор боевых операций. Гремя шпорами и саблями, бронзовые от загара, с седыми от пыли бровями и усами, они выходили из палатки, садились на коней и мчались в разные концы степи.

Последними из палатки вышли Киров и Боронин.

– Прохор! – крикнул Боронин. – Давай самовар! Будем чаевничать!

Киров взял Федорову под руку, отвел в сторону. Спросил с тревогой:

– Что-нибудь стряслось в Астрахани, Анастасия Павловна?

– Да нет, Сергей Миронович, – ответила она уклончиво. – Просто решила вас проведать, узнать, как воюют бойцы Коммунистического отряда.

Киров вопросительно посмотрел на нее.

– К тому же нет толковой сводки. Как здесь дела?

– По-моему, хорошо. Сегодня отличился тридцать седьмой полк. Кочубеевцы! Отбили все атаки. Деникинцы пытались нанести фланговый удар через пески, но там их встретил отряд Аристова. Теперь у противника один выход – фронтальные атаки. Но мы уже приняли некоторые меры предосторожности... Только о фронтовых делах мы поговорим потом, Анастасия Павловна. Скажите лучше, что слышно в Астрахани? Вы меня не огорчите...

– Нет, огорчу! Да еще как!..

Киров сразу изменился в лице.

– Да, Сергей Миронович... – Губы у Федоровой были плотно сжаты, и вся она была собранная, суровая. – Ну, прежде всего – уезжает Мехоношин. Он получил новое назначение.

– Жалко! Мы так хорошо сработались!..

– Очень!.. Уезжает и командующий, невзирая на болезнь... Ну а вас переводят из Одиннадцатой в Девятую армию...

– Чушь какая-то! – Киров махнул рукой. – Кому все это могло прийти в голову?

– Но и это еще не все... В Реввоенсовете получена телеграмма из штаба Южного фронта. Вернее, это копия телеграммы из Ставки. Подписана Троцким...

– Ну?..

– Ставка предлагает, мотивируя недостатком сил, разбросанностью боевых участков и в целях выравнивания фронта...

– И что предлагает?..

– Эвакуировать Астрахань, считая оборону города бессмысленной.

– Сдать Астрахань Деникину?.. – Киров был ошеломлен. – Как же тогда Кавказ?.. Как наше большевистское подполье в тылу Деникина?.. В какое положение мы ставим горцев?.. Какова тогда судьба нашего флота?..

– Сергей Миронович! Мы читали телеграмму и тоже не верили своим глазам. Решили, что это провокация. Мехоношин позвонил в штаб Южного фронта – и там всё подтвердили!.. Есть такой приказ!

– Нет, не может быть такой телеграммы!.. Не верю!..

– Но она есть, я сама видела своими собственными глазами, держала в руках...

– Если про эту телеграмму никто не знает, будем считать, что ее не было и в помине. Надеюсь... она была строго секретной?

– Видите ли, Сергей Миронович... Аналогичные телеграммы через голову Реввоенсовета пришли и в ряд военных и гражданских ведомств. К вечеру о телеграмме уже знали многие в городе. Нашлись люди, которые решили проявить инициативу в эвакуации населения. Поднялась паника, некоторые бросились к пристаням, надеясь уехать из Астрахани. Кое-какой порядок мы уже навели, но это вряд ли успокоит народ. Неважны дела и под Царицыном.

– Какая последняя сводка?

– Бои идут в пригороде. Положение тяжелое.

Киров задумчиво глядел в степь... Потом сказал:

– Если наш фронт под Царицыном поколеблется и противнику удастся перерезать Волгу, то положение наше будет более критическим, чем сейчас. Тогда для связи с Центром у нас останется только железнодорожная ветка Астрахань – Саратов. Но это всего-навсего ниточка, которую так легко отрезать!

– К сожалению, и эту ниточку стали уже беспокоить. Сегодня утром было нападение в районе станции Чапчачи. Туда при мне направился поезд с железнодорожниками.

– В любом случае, – категорически сказал Киров, – приказ о сдаче Астрахани мы выполнять не будем. Он отдан без ведома ЦК и Ленина. А вообще – все хитро устроено! Сперва Ставка отобрала у нас тридцать третью дивизию, а сейчас хотят вынудить к эвакуации!.. Нет, на этот раз нас не проведут.

– Я думаю, Сергей Миронович, что ваше присутствие в городе сейчас крайне необходимо. К тому же... к вам пришли посланцы.

– Кто?

– Снова Петров от камышан, и на лодке из Петровска пробрался Темир Искандеров.

– Вот это мне кажется более важной вестью! Вы сами-то разговаривали с ними?

– Так, кое о чем... Но все это пустячные разговоры... Они хотят говорить с вами, – уклончиво ответила Федорова...

Над затихшей после дневного боя степью садилось багряное, раскаленное солнце, когда Киров и Федорова в открытой машине выехали в Астрахань. Степь была подернута легкой дымкой еле видимой пыли. То здесь, то там жарко пылали костры из перекати-поля. На взмыленных конях, пригнувшись к гриве, в разные концы степи скакали вестовые и связисты, и за каждым из них стлалось пыльное облачко.

Впереди двигался обоз с ранеными. Тянулись телеги с боеприпасами и провиантом, водовозные бочки, походные кухни.

И поразительно: не слышно было стонов раненых, ругани возчиков. Обоз двигался в безмолвной тишине, утомленный жарой, тоскливым видом голой песчаной степи и пылью, пылью, пылью, от которой нигде не было спасения.

Сидя на диване, комкая в руках кубанку, Петров спросил:

– Рассказывать с начала или с конца?

– Давай с конца. Бой был?

– Был, товарищ Киров. Ударили мы по деникинцам, как в пасхальную ночь. Значит, эскадрон Завгородного, мой отряд, ну, и Мусенко...

Петров стал в самых мельчайших подробностях рассказывать про этот бой: и как они вышли из камышей, и как разведчики сняли на селе караулы, и как умно пулеметчики расставили свои "максимы", под огонь которых потом попала конница врага.

Киров спросил:

– Каковы потери противника?

– Порубали мы беляков на славу! – ответил Петров. – Как в пасхальную ночь. Убитых – триста двадцать солдат и четыре офицера.

– А наши?

Петров опустил голову:

– Убитых – трое...

– Вынесли их?

– Вынесли, товарищ Киров, преспокойно вынесли, село целый день было в наших руках.

– Кто убит?

– Двое – наши камышане, а третий... третий... вы его знаете. – Голос у Петрова дрогнул, и он отвернулся.

– Кто третий?

– Иван Завгородный, командир эскадрона.

– Завгородный?..

– Да, товарищ Киров. Я как вышел из камышей на Астрахань, так все места себе не нахожу... Все думаю: как посмотрю вам в глаза?

Кирову вдруг стало душно. Он расстегнул ворот гимнастерки. Слышать о смерти даже незнакомого человека было тяжело. А Ивана Завгородного он знал, и знал хорошо. Это был преданный коммунист, с неукротимой ненавистью к белогвардейцам.

Петров вытер рукавом набежавшую слезу, сказал:

– Отомстил за Кочубея, но и сам погиб! Храбрейший был человек! Рубились мы рядом, я видел, какой это рубака. Кадюкам двадцати уж наверняка снес голову.

– Как свалили такого богатыря? Пулей? Саблей?

– Пулей, товарищ Киров. Такой под саблю не дастся. Выстрелили из дома кулака Ватажного, пулей и свалили. Таким же подлым манером из дома кулака Герасименко убили боевого партизана Софрона Сербинова.

– Как сами вышли из боя?

– Вышли мы, можно сказать, очень даже удачно. Как внезапно нагрянули, так и ушли. В селе остался только Мусенко с отрядом. Он провел собрание с сельчанами, собрал провиант для нас и ночью вернулся в камыши.

– Ну, а окружить вас не могут в камышах?

– Какое там!.. В камышах нас сам черт не сыщет. Вот если только начнет палить артиллерия, тогда другое дело, выкурить могут. Укрытия у нас там известно какие – землянки да шалаши. А так мы хозяева в камышах. Сами посудите, товарищ Киров, – вдруг оживился Петр Петров, – кругом стеной стоит камыш, озера и протоки, топкие болота и трясины, и среди них островки. Не знающий этих мест человек зараз пропадет там. Кричи не кричи – на помощь никто не придет.

Но Киров уже не слушал Петрова. Низко склонившись над листом бумаги, он писал приказ по армии, в котором славил бесстрашный подвиг командира первого эскадрона 38-го полка Ивана Завгородного.

А Петрову казалось, что Киров записывает его рассказ. Все с большим и большим вдохновением он рассказывал про камыши, про налеты на деникинцев... а заодно и про охоту на птицу и кабана. По его рассказу, камыши выглядели раем для охотника. Там водились и цапли, и бакланы, и бесчисленные стаи гусей и уток.

Вдруг Киров отбросил перо и порывисто встал.

– Скажите, товарищ Петров, не могли бы камышане помочь армии? Ударить крепким конным отрядом по деникинцам? Пройтись рейдом по их тылам? Тогда белые уберут часть своих сил из-под Астрахани.

– Всю бригаду поднимем на помощь Астрахани, товарищ Киров! Только поручите этот рейд нашему отряду: мне и Мусенко.

– Не могли бы камышане помочь и своему соседу – партизанскому отряду села Урожайного? Белогвардейцы в селе собрали в счет налога до пяти тысяч пудов пшеницы. Хлеб этот ни в коем случае не должен достаться деникинцам!

– Поможем и Урожайному, товарищ Киров! Как не помочь? Налетим отрядом на село, разобьем гарнизон, а хлеб спалим. Только поручите и эту операцию нашему отряду: мне и Мусенко...

После ухода Петрова Киров принял Темира Искандерова. Это был политработник 1-го Дагестанского советского полка, в недавнем прошлом учитель. Во второй половине апреля, вслед за Оскаром Лещинским, он с транспортом оружия и группой военных инструкторов был командирован Кировым в Дагестан на помощь Буйнакскому.

Уже один внешний вид Искандерова насторожил Кирова. Дагестанец был в какой-то рванине, в развалившихся сапогах, весь какой-то истерзанный. Лицо скорбное, почерневшее, потухшие глаза. А уезжал, нет, летел в Дагестан, горный орел!..

Когда же Искандеров протянул свою вялую, безжизненную руку, отведя глаза, Киров все понял.

– Провал?..

– Проклятые англичане! – вдруг торопливо, задыхаясь, начал рассказывать Темир. – Как только они появились в Дагестане – наводнили города и аулы тысячами шпионов и провокаторов. Некуда деться и от воздушной разведки. Самолеты все время кружат над горами и, конечно, видели движение наших партизанских отрядов... Не исключена возможность, что англичане следили и за Буйнакским и за Лещинским, знали о них давно, хотя и тот и другой проявляли величайшую осторожность в работе. Есть также подозрение, что в подпольный Дагестанский обком партии пробрался провокатор.

Киров свернул цигарку. Тяжело было слушать Искандерова!

Да и тому нелегко было рассказывать.

– Приехав из Астрахани в Петровск, Буйнакский собрал большие силы... Он все время пропадал в горах... Чуть ли не в каждом ауле он создал партизанские отряды... Уллубия любили!.. Каждую минуту мы готовы были к выступлению, ждали только красную флотилию из Астрахани... Наши ребята даже успели привести в полную негодность подъемные краны английских гидропланов, увели в горы лошадей гарнизонной артиллерии...

– Не совсем все гладко у нас вышло с походом флотилии, – сказал Киров.

Снова Искандеров торопливо заговорил:

– Знаем, Сергей Мироныч! Надо было видеть, какая паника поднялась у англичан и деникинцев, когда красная флотилия захватила "Лейлу". Англичане собрали весь свой флот на Каспии. Мы видели, как поспешно они готовятся к походу, но никак не могли известить Астрахань!.. Ни один гонец не успел бы дойти до вас через фронт белых!..

– Не успел бы, – согласился Киров.

– Руководствуясь вашим указанием об одновременном выступлении с нами большевиков Терека, Буйнакский послал человека во Владикавказ, к товарищу Орджоникидзе. Он писал от своего и от вашего имени, что Петровск и Шура накануне Советской власти, что нам совершенно необходимо точно знать о положении дел у них в крае, а главное, где фронт казаков и правда ли, что Владикавказ занят советскими войсками... Буйнакский также писал, что как только мы займем Петровск и Шуру, сразу двинемся на помощь Северному Кавказу. Но мы не дождались ответа из Владикавказа! Слухи о взятии Владикавказа советскими войсками остались только слухами. Не могла к нам подойти и флотилия из Астрахани. Обстановка же в Дагестане была такова, что нам и часа нельзя было медлить, восстание против белых могло вспыхнуть стихийно. Решено было созвать заседание Военного совета при подпольном Дагестанском областном комитете партии. Уточнить детали восстания... Это было тринадцатого мая... в Темир Хан-Шуре...

Искандеров замолчал, виновато склонив голову. Но Киров, конечно, догадался, как дальше развивались события.

– При налете арестованы все? – спросил он.

– Почти все.

– И Уллубий, и Оскар?

– Да, товарищ Киров.

– Как вам удалось остаться на свободе?

– Счастливая случайность!.. За день до Военного совета Уллубий послал меня в горы с поручением, там лошадь моя свалилась с кручи, я ушиб себе ногу и не смог вовремя попасть в Шуру.

– Пытались освободить арестованных?

– Трижды, товарищ Киров. Первый раз, когда их везли из Шуры в Петровск. Партизаны совершили налет на поезд... но поезд проскочил под градом пуль. Здесь тоже не обошлось без предательства! Успех нашего налета во многом зависел от конного отряда, стоявшего в районе Кумтор-Кала. Но командир этого отряда за час до появления поезда с арестованными снял своих конников из засады и увел. Таким образом, наши партизаны остались одни, без поддержки, и их отбила огнем десятка пулеметов охрана поезда... Во второй раз три тысячи партизан спустились с гор и приступом пошли на Петровск. В городе завязалась настоящая война с деникинцами и англичанами, но тюрьму нам захватить не удалось. И в третий раз у нас ничего не вышло! К нам бакинцы прислали людей, они привезли деньги, на которые мы должны были подкупить тюремную стражу и освободить арестованных. Но наши враги хорошо знали, кто попал к ним в лапы, и берегли их пуще своего глаза.

– Каково положение сейчас? Судили их или собираются судить?