Текст книги "На грани отчаяния"

Автор книги: Генрих Сечкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Часть ребят побежала доставать из загашников спирт, часть принялась готовить стол. Не обмыть такое выдающееся событие было бы тяжким преступлением – ведь мы уже вольные граждане, правда, до завтрашнего дня лишенные права выйти из зоны. Я представил себе безудержную радость своей подруги, когда завтра она узнает о происшедшем.

– Генрих, я слышал, вам даже очень сильно повезло, – зайдя в клуб, обратился ко мне Яков Моисеевич. – Как такое могло случиться, представить себе невозможно. И с вашей нехорошей статьей! Что вы себе обо всем этом думаете?

– Я думаю, что их перепугала телеграмма моего отца, – ответил я. – Он послал телеграмму председателю комиссии, чтобы тот немедленно меня освободил. Иначе грозил увольнением. Ну, председатель и сник. С одной стороны – статья не позволяет, с другой – отец накажет. Но статья – это простой текст, а отец – живой, очень эмоциональный человек. Может не только уволить, но и по голове наколотить. Кого председатель должен бояться?

– Вы знаете, Генрих, я завидую вам хорошей завистью. У вас еще хватает себе энергии так шутить! Я на вашем месте уже давно бы умер от инфаркта.

– Я бы тоже умер, но охота сперва на свободе погулять. Поэтому пока воздержусь.

В дверь вошли пятеро счастливчиков. В руках у них были бутылки со спиртом и закуска. За ними пожаловали Мороз с Кротом.

– Сека, отойдем в сторонку, – позвал меня Крот.

Мы вышли из комнаты и удалились в темноту зрительного зала.

– Подставляй руки, – сказал Крот, доставая из кармана кисет. – Возьми, на первое время сгодиться. Это от братвы.

– Ты что, Крот, хочешь, чтобы я снова подраскрутился? А потом в петлю, как Иван?

– Да ладно, Сека, ты же не фраер! Чего ты себя с Иваном равняешь? Не такое протаскивали!

– Нет, не буду рисковать. Иван рассказывал, какая-то аппаратура на пароходе установлена.

– Ну какая может быть аппаратура? Золото никакой магнит не берет. В крайнем случае проглотишь, – поучал Крот. – Аппендицит-то вырезали у тебя? – поинтересовался он.

– Еще в детстве.

– Значит, не застрянет, – констатировал Крот, высыпая себе в ладонь горсть крохотных самородков. – Бери, не стесняйся!

– Не обижайся, Крот! Не возьму. Пойдем лучше за стол. Там почти все уже готово.

– Как хочешь, Сека, – обиделся Крот, засовывая самородки обратно в кисет. – Было бы предложено!

Тем временем спирт разлили по кружкам.

– За свободу, мужики! – поднял кружку Мороз.

Все чокнулись, выпили и интенсивно заработали челюстями.

– Счастливый ты, Сека! – обратился ко мне Мороз. – Но учти! Несмотря на то, что ты завязал, шансы вернуться сюда у тебя есть. Можешь запросто залететь за предыдущие ходки. Поэтому будь осторожен. Хочу выпить персонально за тебя. Чтобы ты больше никогда не оказался на киче!

Вакханалия продолжалась. То ли свалившееся на меня счастье было так неожиданно, то ли продолжительное отсутствие в моей крови алкоголя сыграло свою роль, но в результате я очень быстро полностью отключился.

Очнулся я в незнакомой камере. Вокруг двухъярусные нары. Тюрьма! Неужели все то, что произошло со мной и о чем я смутно вспоминал, было обычным сном? А может, в пьяном угаре натворил каких-то дел? Оглядевшись вокруг, я убедился, что действительно лежу на нарах, а вокруг меня незнакомая публика. Что же произошло? Присмотревшись попристальней, различил несколько знакомых физиономий. Ба! Да это же те, кого комиссия освободила вместе со мной. Значит, это действительно не сон! Но почему тогда мы в камере?

Но нет, я не совершил никакого преступления. Оказалось, что отважные собутыльники мое решение остаться на Колыме восприняли как временное помутнение рассудка. Под воздействием алкогольных паров, а также советов Крота и Мороза они решили оказать мне добрую услугу и избавить от привязавшейся колымчанки. Утром, оформив свои и мои документы, они погрузили меня мертвецки пьяного в грузовик и, подливая время от времени спирт прямо в рот (дабы я не пришел в себя и не стал сдуру сопротивляться), отвезли прямо в Магадан. Часть Магаданской пересыльной тюрьмы была выделена под общежитие для освобожденных по Указу о несовершеннолетних, которые прибывали со всей Колымы и вынуждены были ожидать очередной рейсовый пароход на материк. И я, оказывается, нахожусь здесь уже три дня!

Взбешенный, вскочил я с нар и побежал искать попутную машину на Усть-Омчуг. Далее предстояло добираться пешком. Мне было страшно себе представить, что подумала обо мне Женя, узнав про мое освобождение и внезапный отъезд. Проклиная все на свете, я метался по дороге возле пересыльной тюрьмы, отчаянно пытаясь остановить какую-нибудь машину. К воротам подъехал грузовик, и из кузова стали выпрыгивать вновь прибывшие освобожденные из других зон. Некоторых из них я знал, так как они тоже были бесконвойниками и привозили нам лес для столбов. Зажав в кулаке все свои наличные деньги, я бросился к водителю с твердым намерением любым способом уговорить его отвезти меня обратно. Водитель в это время возился с мотором, и мне пришлось ждать, пока он закончит ремонт. Тем временем прибывшие ребята окружили меня и наперебой стали рассказывать последние новости, происшедшие за время моего отсутствия. Все это мало меня интересовало, и я рассеянно слушал их, внимательно наблюдая за водителем грузовика и нетерпеливо переминаясь на месте.

Вдруг, как будто мощный разряд тока ударил меня в сердце:

– А ты помнишь, в поселке была такая красивая девчонка, Женькой звали. Ну, дочка десятника! Позавчера повесилась!!!

Очнулся я на тех же нарах. Моей Женьки нет в живых. Зато рядом есть виновники ее смерти. И они должны заплатить за все. Раскрыв складной нож, я огляделся, разыскивая тех, кто сломал мою жизнь, загубив Женькину. Я был твердо уверен, что на этот раз заживо похороню себя в тюрьме, но ничто теперь не сможет меня остановить. Оглядевшись по сторонам, я убедился, что в камере остался один. Выскочив на улицу, увидел удалявшиеся в сторону бухты Нагаево грузовики с теми, с кем еще недавно пил этот проклятый спирт. На рейде стоял пароход. Вернувшись в камеру и в бессильной ярости раскромсав ножом в щепки нары, я сел на пол и просидел в таком положении неделю, не замечая вокруг себя ничего. До следующего рейса. На Колыме меня больше ничто не удерживало.

Пароход увозил меня на материк, а вокруг первозданная тайга по-прежнему падала на колени под визжание пил и удары топоров. Мощные бульдозеры вырывали пни и бороздили измученную землю. Вокруг высились громадные сопки, точно такие же, как те, по которым мы с Женей так любили бродить, и которые стали ее могилой.

КОНЕЦ

ПОСЛЕСЛОВИЕ Писатель Виктор Доценко.

Генриха я знаю давно. Во всяком случае, достаточно, чтобы говорить о нем, как о своем друге. Когда нас познакомили, мне и в голову не могло прийти, что за плечами этого симпатичного интеллигентного человека такая трагическая судьба. В нем было столько жизнелюбия, оптимизма и юмора, что казалось, у него просто не могло быть никаких жизненных невзгод. А как удивительно он играет на гитаре! Чем больше мы с ним встречались, тем больше я влюблялся в него.

Генрих не относится к тем людям, которые любят о себе много говорить. Но даже то немногое, что он рассказывал о себе, просто шокировало. Лишь через несколько лет я вдруг с огромным удивлением узнаю, что песни, которые знакомы мне едва ли не с детства, написаны Генрихом. А с каким душевным волнением он их исполняет! Так и кажется, что ты перенесся в свое далекое прошлое. А года три назад он неожиданно приносит мне американский журнал, в котором напечатан его очерк «крощение строптивого, или любовь в зоне»– дикий и трогательный эпизод его лагерной жизни. История эта настолько поразила меня, что я буквально начал давить на Генриха, заставляя его сесть за стол и написать книгу о своих лагерных перипетиях. Не скажу, что Генрих легко согласился с этой идеей. Тем не менее мне все-таки удалось его убедить. Возможно, не последнюю роль сыграл мой писательский авторитет, ведь мои книги нравились Генриху. Как бы там ни было, он серьезно принялся за работу и вскоре вручил мне рукопись страниц в двести со словами:

– Все. Больше не знаю, о чем писать! Зря, наверное, я позволил себя уговорить. Какой из меня писатель?

Как мог я успокоил его, а сам себе пообещал: ни за что не говорить ему правду, если материал мне не понравится. Честно говоря, тогда я и сам не очень верил в то, что Генриху под силу написать книгу. Думал, что в крайнем случае поработать над ней придется мне. Однако опасения мои, к счастью, не оправдались: рукопись меня настолько поразила, что под ее впечатлением я находился несколько дней. Прочитал ее еще раз, прошелся по ней карандашом, делая пометки-вопросы о том, о чем бы мне еще хотелось узнать из этой книги. Потом позвонил ему. Мы встретились. Я совершенно искренне похвалил рукопись, рассказал о своих замечаниях, после которых Генрих воскликнул, что теперь знает, о чем писать дальше, и, благодарный и окрыленный удалился.

Прошло несколько месяцев, и вот передо мной законченное произведение. Оно написано шально, с юмором, очень легко читается и не отпускает буквально с первых страниц.

Мне хотелось бы рассказать читателям о наиболее важных, на мой взгляд, событиях жизни Генриха, не вошедших в эту книгу…

Война изуродовала жизнь интеллигентной московской семьи, и восьмилетний Генрих стал беспризорником. Судьба потащила его по бесчисленным ухабам. Сначала из простого любопытства, потом от голода, а впоследствии увлекшись воровской романтикой и полной, как ему казалось, свободой, он совершал одну за другой роковые ошибки, цена которых оказалась очень дорогой. Однако, тюрьмы и лагеря, избиения и пытки, имитация расстрела, нечеловеческие условия быта не сломили, а, наоборот, закалили дух Генриха. Ему удавалось выживать там, где погибали другие. Казалось, смерть просто была не в силах с ним совладать. Тяжкие испытания не смогли ожесточить его ранимую, добрую и щедрую душу.

Немногим удается после стольких лет неволи подняться на ноги, и уж совсем единицы способны после пережитых моральных травм полностью реализовать свои возможности. В 1956 году, двадцатитрехлетним, трижды судимым парнем, чудом освободившись из заключения и приехав в Москву, Генрих устроился на автозавод имени Сталина. Был слесарем, сверловщиком, сборщиком, разнорабочим. Осуществляя свою давнюю мечту, начал учиться в вечерней музыкальной школе по классу гитары у замечательного педагога Людмилы Васильевны Акишиной. Семиструнную гитару пришлось заменить шестиструнной, возможности которой оказались неизмеримо шире. Неверные навыки самоучки, приобретенные в зоне, пришлось забыть и начать все сначала. После работы Генрих занимался на инструменте по восемь-десять часов в сутки до полного изнеможения, а потом, обложившись учебниками по теории музыки, постигал музыкальную науку. Спать приходилось по три-четыре часа. Досыпал свое он в метро по дороге на работу и в школу, ловил каждую свободную минуту.

Упорные занятия принесли свои результаты. Уже через несколько месяцев Генрих был приглашен в Московский драматический театр. Уволившись с завода, он целиком посвятил себя музыке. Теперь времени для занятий стало значительно больше. Спектаклей, в которых звучала гитара, в репертуаре театра было не очень много, а так как работа была сдельная (платили за разовые выступления), приходилось подрабатывать, участвуя в массовых сценах. Одновременно Генрих начал принимать участие в самодеятельных концертах, включая в свой репертуар совершенно неожиданные для гитаристов-любителей того времени произведения Баха, Паганини, Моцарта. Через год, во время аттестации в Министерстве культуры, один из членов комиссии поинтересовался, как долго музыкант играет. Генрих ответил, что серьезно увлекся гитарой год назад. «то вы нас дурачите! – возмутился видный музыковед. Мы что, не понимаем, что тут не меньше десяти лет нужно!…»

В Министерстве культуры Генриху выдали аттестат артиста первой категории. Началась бурная профессиональная концертная деятельность. Наряду с гастрольными поездками он озвучивал радиопередачи, выступал в телевизионных программах, делал аранжировки для гитары. Кроме того, при Доме Культуры имени Чкалова начал преподавать, впоследствии создав самодеятельный ансамбль из своих учеников-гитаристов. В 1959 году состоялся первый концерт этого коллектива. Со временем ансамбль стали приглашать на самые ответственные, всесоюзного масштаба, концерты. В 1961 году во Дворце спорта в Лужниках на заключительном концерте, посвященном Пятому Всемирному конгрессу профсоюзов, Генриха лично поздравил с творческими успехами Хрущев. В этом же году появилась изданная ленинградским издательством «Музгиз» книга под названием «Гитара в России» (очерк истории гитарного искусства), в которой Генриха отметили как гитариста с большими исполнительскими возможностями.

Педагогическая работа стала все больше увлекать Генриха. Вскоре он уже ведет класс гитары в Государственном училище циркового и эстрадного искусства, а также во Всероссийской творческой мастерской эстрадного искусства. С его участием выпускается первая эстрадная программа этой мастерской «В жизни раз бывает восемнадцать лет», которая с успехом проходит на сцене Театра эстрады.

Для бесконечных разъездов Генрих приобрел себе старенький «Москвич». Правда, резина у «Москвича» была совершенно «лысая». Вот тут-то Генриха и подстерегал новый зигзаг судьбы. Однажды к его машине подошли двое парней. С сочувствием взглянув на колеса, они поведали ему, что их машина попала в аварию и что купленный ими комплект новых покрышек теперь не пригодится, поэтому они предлагают ему приобрести их. В магазинах достать покрышки тогда было почти невозможно. И Генрих решился…

…Через полгода он был арестован прямо у входа в цирковое училище. Оказалось, что злополучная резина была похищена с завода. Парни, продавшие ее Генриху, были задержаны на очередной краже и назвали многих своих покупателей. Все они присутствовали на суде. Девять – в качестве свидетелей, а один, Генрих, – как обвиняемый. Его разыскали по описанию автомобиля.

– Сечкин был ранее неоднократно судим, и поэтому не мог не догадываться о том, что покрышки краденые, – констатировала судья Таганского народного суда. – Своими действиями Сечкин спровоцировал обвиняемых на совершение последующих краж. Если бы никто не покупал у них покрышки, они бы их не воровали! А по действующему законодательству подстрекатель квалифицируется как соучастник преступления.

Генриху дали два года. «Москвич» был конфискован, ведь на нем Генрих привез покупку к себе домой.

– Автомашина является орудием преступления, так как Сечкин использовал ее для перевозки похищенных покрышек, и подлежит конфискации в доход государства, – заключила судья.

Снова решетки. Снова нары. И не так страшна была несвобода, как крушение всех надежд. Через год за хорошее поведение и организацию в зоне художественной самодеятельности Генрих был освобожден.

Снова началась борьба. За право проживания в Москве, за прописку, вообще за право жить. Преодолев административные преграды и поселившись в своей комнатушке в коммунальной квартире вместе со старенькой мачехой (отец уже умер), он вновь принялся восстанавливать свою жизнь. Генриха снова приняли на работу везде, где он трудился до суда. Вновь призвание заставило его перечеркнуть прошлое и с головой окунуться в горячо любимое дело.

Вступив в Творческое объединение московских гитаристов и понимая, что при любой теоретической базе советские гитаристы варятся в собственном соку, Генрих начал вести переговоры с Министерством культуры об организации гастролей в Советском Союзе лучших зарубежных музыкантов. Одновременно вел творческую переписку с выдающимися гитаристами Аргентины, Англии, Испании, Германии и других стран. В результате к нам стали приезжать с концертами такие маститые музыканты, как Мария Луиза Анидо, Джон Вильямс, Николас Альфонсо, Зигфрид Беренд и другие. Выступления каждого из них Генрих рецензировал в газете «Советская культура», с каждым из музыкантов организовывал встречу для гитаристов Москвы.

Тем временем его любимое детище – ансамбль гитаристов Дома культуры имени Чкалова получает звание лауреата Всесоюзного конкурса имени Андреева. В 1965 году ансамбль и его руководитель становятся лауреатами Международного фестиваля музыки народов Латинской Америки. В 1966 снова этот же конкурс. И снова диплом лауреата. В книге «Гитара и гитаристы», выпущенной издательством «Музыка», отмечается талант Генриха как энергичного руководителя гитарного ансамбля.

В то время гитарист мог получить образование только в объеме музыкальной школы. Единственный в Москве класс гитары в Училище при консерватории был переполнен. Множество руководителей кружков гитарной самодеятельности не имели понятия о нотной грамоте и преподавали ученикам непосредственно «с рук». Это очень беспокоило Генриха. Он проявил чудеса организаторских способностей, когда вместе с коллегами организовал при Московском городском доме народного творчества двухгодичные курсы повышения квалификации для педагогов-гитаристов московских клубов, пригласив в качестве преподавателей самых известных в стране теоретиков музыки.

Через некоторое время, не без участия Генриха, после многолетнего перерыва возобновляет работу класс гитары в Музыкальном училище имени Октябрьской революции. Расцветом гитары в СССР назван этот период в зарубежных музыкальных изданиях.

Творческое объединение московских гитаристов выбирает Генриха своим председателем. Из разных стран постоянно поступают приглашения на гастроли. Но Министерство культуры не решается отпустить четырежды судимого человека. А тем временем бурная деятельность продолжается. Концерты его ансамбля в Кремлевском театре, в Кремлевском Дворце съездов. После концерта, посвященного XVI съезду ВЛКСМ, с творческими успехами его лично поздравляет Брежнев. Несколько лет титанического труда, наконец дают свои результаты.

В 1979 году Польское музыкальное издательство выпустило книгу «Лексикон гитары». В ней наряду с биографиями таких звездных музыкантов, как Паганини, Берлиоз, Вебер, Шуберт, Диабелли, Бокерини и других, есть и творческая биография Генриха. Этот справочник был переиздан во многих странах.

Не одна страница посвящена творчеству Генриха в объемном «Биографическом музыкально-литературном словаре-справочнике русских и советских деятелей гитары».

…Прошло двадцать лет. Постепенно наладилась семейная жизнь. Жена хлопотала по дому. Сыну исполнилось четырнадцать. Овчарке Альме – пять. Семья уже жила в отдельной двухкомнатной квартире. Были «Жигули», видеотехника. Была приобретена еще одна кооперативная квартира, которую заботливые родители готовили для сына. Шел 1982 год. Различные московские организации собирались отмечать пятидесятилетие Генриха и двадцатипятилетие его творческой деятельности. Телевидение готовило большую передачу, радио не отставало, газета «Вечерняя Москва» уже опубликовала сообщение о юбилее. Готовились музыкальные издательства и других стран…

Одиннадцатого мая в семь часов утра раздался звонок в дверь.

– Кто там?

– Откройте! Милиция!

– А в чем дело?

– Ваша собака покусала человека. Откройте!

Генрих, уже умудренный жизненным опытом, сначала вышел на балкон, чтобы выяснить, на чем приехали незваные гости… У подъезда стояли, ощетинившись антеннами, две черные «Волги». В дверь стали звонить и колотить беспрерывно. Заверещал телефон. В глазок двери были видны толпившиеся люди в штатском и между ними участковый.

…Свое пятидесятилетие Генрих справлял в трехместной камере Лефортовской тюрьмы КГБ.

Что же стряслось на этот раз? А ничего. Просто в конце семидесятых к Брежневу пожаловал высокий чин из КГБ и доложил примерно следующее: «Уважаемый Леонид Ильич! Вам и нам доподлинно известно, что, развязав «психологическую войну» против нашей страны, империалистические круги Запада, и, прежде всего США, постоянно прибегают к идеологическим диверсиям. Они стремятся вызвать в социалистическом обществе идейный разброд, создать обстановку неустойчивости, утраты ясной перспективы, подорвать у трудящихся веру в социализм, коммунизм. Западные спецслужбы вовлекают в антисоветские акции самые разнородные антисоциалистические элементы. Мы глушим «Голос Америки» и «Свободную Европу», чтобы наши люди не поддавались западной пропаганде. Но в настоящее время в стране появилась аппаратура, с помощью которой можно неконтролируемо просматривать ввозимые в СССР западные фильмы, в которых бытовые сцены резко противоречат нормам коммунистической нравственности. Больше того, с помощью этой аппаратуры в приграничных районах нашей страны можно записывать зарубежные передачи непосредственно из эфира, а потом неограниченно копировать их для друзей и знакомых. Эта вредная, ввозимая из-за рубежа аппаратура – видеомагнитофон! Какие будут указания?»

«Искоренить!» – последовало лаконичное указание генсека. Вот так Генрих снова получил шесть лет с конфискацией имущества. Через пять его оправдали. Освободившись, он приехал в Москву. К этому времени в его квартире, пропив оставшиеся от конфискации вещи, удобно расположился новый муж его жены, вторую квартиру оприходовал для себя жилищный кооператив, девятнадцатилетний сын сидел в тюрьме, собака Альма умерла.

Друзья скинулись и одолжили пятидесятичетырехлетнему Генриху деньги на оплату съемной квартиры и на старенькие «Жигули»-«копейку». Жизнь вновь надо было начинать сначала. С гитарой было покончено. На одном из этапов конвой неаккуратно обошелся с Генрихом, и три пальца правой руки перестали работать. Конфискованное имущество давно продали по ценам в десятки раз ниже номинальной стоимости. Возвращенная сумма оказалась мизерной. Но долги надо отдавать, и, купив патент на «извоз», Генрих стал работать частным таксистом на своей «копейке». «Вкалывал», как и в молодости, день и ночь. Домой не тянуло – там было пусто.

Через два года расплатился с долгами, а еще через год обзавелся собственной квартирой. В 1990 году устроился брокером на Российскую товарно-сырьевую биржу. А в 1991, будучи в Америке, попробовал себя в журналистике, дебютировав уже упоминавшимся мною очерком, вызвавшим много откликов у русскоязычного населения Америки и Канады. Дальнейший жизненный путь был определен. Генрих стал журналистом. В 1993 году выйдя на пенсию, он сотрудничает с «Юридической газетой», освещая в своих статьях политические и экономические проблемы. Изредка публикуется в «Московском комсомольце», «Аргументах и фактах», «Огоньке». Является членом Союза журналистов России. Иногда снимается в художественных фильмах. Совместно со сценаристом Антоном Янковским и режиссером Василием Паниным написал сценарий для фильма по своему рассказу «Любовь в зоне». Государственный комитет Российской Федерации по кинематографии присвоил сценарию звание «Национального фильма». Правда, он остался невостребованным из-за сложностей с финансированием, а Генрих увлекся новой идеей. Эта книга – его пробный шар.

P.S. За свою жизнь Генрих имел пять судимостей, в общей сложности получил пятьдесят четыре года срока. Отсидел из них около пятнадцати.