Текст книги "На грани отчаяния"

Автор книги: Генрих Сечкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Будь проклята ты, Колыма,

Что названа чудной планетой.

Сойдешь поневоле с ума,

Оттуда возврата уж нету .

Сараханов А. А.

БУДЬ ПРОКЛЯТА ТЫ, КОЛЫМА

Наступила зима. Затянувшееся пребывание в Магаданской пересылке весьма наскучило. Вынужденное безделье изматывало больше, чем любая, даже самая тяжелая работа. Разговоры в основном велись о том прекрасном будущем, когда мы наконец попадем на нормальную зону. Однажды в неурочное время рано утром распахнулась кормушка.

– Всем собраться с вещами! – громогласно объявил дежурный. – Ничего не забывайте.

Радости не было предела.

– Ну, братцы, наконец-то покатили! – засуетился Кащей, собирая свои вещи в мешок.

– Неизвестно еще, куда приедем, – проворчал Колючий, хотя глаза его радостно заблестели.

– Стиры не забудьте! – забеспокоился Язва.

– Если шмона не будет – пронесем! – заверил Витя.

Выйдя из ворот пересылки, мы увидели стоящие колонной крытые брезентом грузовики. У каждого рядом с кабиной снаружи была приспособлена высокая круглая печка. Грузовики назывались газогенераторными. Водитель бросал в печку деревянные чурки. Сгорая, они выделяли газ, который и являлся питанием для двигателя.

Погрузка прошла довольно быстро. В кузове были скамейки, по которым мы тотчас уселись. В каждый грузовик вместилось по двадцать пять человек. Витя, Язва, Колючий, Кащей и я залезли в один кузов. Предварительно нам выдали ватные брюки, телогрейки, шапки, портянки и валенки. Так что с экипировкой было все в порядке. Да и морозец небольшой, градусов десять. На каждую машину полагалось по три конвоира и по два водителя. Один конвоир садился рядом с водителем в кабину, а двое располагались вместе со вторым водителем и зеками в кузове у заднего борта. Машин было двенадцать. Последняя – с продуктами и водой.

Конвой еще раз тщательно проверил готовность, и колонна тронулась в путь. Настроение у всех было отличное. Наконец-то! Еще немного терпения, и скоро мы окажемся в общей зоне, где начнется нормальная оседлая жизнь. В принципе нас должны раскидать по разным зонам. Исходя из практики – по пять-шесть человек. Негоже на одной зоне иметь большое количество воров в законе. Это чревато крупными беспорядками, побегами и вообще очень беспокойно. При небольшом же количестве урок на зоне всегда тишь да гладь. Мужики не беспредельничают, драк нет, краж нет, отказчиков от работы – тоже. Не беда, что пять-шесть человек не работают. Зато все остальные пашут на совесть.

Машины, натужно ревя моторами, с трудом преодолевали крутые подъемы, а после перевалов медленно и осторожно спускались вниз по местами заснеженной, а кое-где и обледенелой дороге.

– Начальник, останавливай на оправку! – не выдержал длительной тряски Язва.

– Шуруй с борта, – отозвался конвоир.

– Да мне по тяжелому надо! – застеснялся Язва.

– А я что говорю? Давай с борта. Что, всю колонну из-за тебя останавливать? – невозмутимо проворчал конвоир.

Балансируя на ходу и хватаясь за плечи сидящих, Язва стал протискиваться к заднему борту.

– Держите меня, братцы, упаду! – спуская штаны, просил Язва. – Трясет ведь как!

Началась сильная метель. Дорога шла по выступу заснеженной скалы, с каждым километром становясь все уже. Ни попутного, ни встречного транспорта не было видно. Да и разъехаться было бы невозможно. Время близилось к вечеру. Пассажиры кузова уже изрядно замерзли. Хотя морозец был небольшой, но со временем начал пробирать довольно чувствительно.

– А что, хавать будете давать? Целый день ведь едем! – не выдержал Кащей. – Давно уже кишка кишке романсы поет!

– Потерпи! Бог терпел и нам велел, – прожевывая колбасу с хлебом, поучительно прошамкал конвойный.

Облегченный Язва пробирался к кабине, уступая свое место другим участникам пробега.

От бесконечной тряски в кузове бурлило в желудке. Голова кружилась, а тело от неподвижности стало деревянным. Мороз становился все более невыносимым. Иногда колонна останавливалась. Водители добавляли чурки в газогенераторы, ходили до ветру, перекусывали. Конвой и водители менялись местами. Одни залезали в теплую кабину, другие перемещались в кузов. Остановки происходили в безлюдных местах. Немногочисленные населенные пункты проезжали без остановок. Через проделанные в брезенте отверстия любопытствующие могли наблюдать за внешним миром. Правда, картина была довольно однообразная – бесконечные скалы, подъемы, спуски, перевалы, прижимы.

Прижим – это когда дорога прижимается к скале. С одной стороны каменная стена, с другой – пропасть. Летом, когда тают снега, с гор устремляется вниз водяной поток, который частично смывает край дороги, проходящий над пропастью. Дорога становится все уже и образовывается покат в сторону обрыва. Зимой все это покрывается льдом. В некоторых местах грузовая машина своим бортом задевает за скалу, в то время как с другой стороны колеса наполовину зависают над пропастью. В таких местах обычно установлена табличка: «Шофер, высади пассажиров!» Пассажиры выходят, водитель становится на подножку и медленно протаскивает грузовик через опасное место. После этого все усаживаются на свои места и едут до следующего прижима. Если же грузовик начал заваливаться, то водитель спрыгивает с подножки, предоставляя своему транспортному средству свободный полет в бездну.

Когда наша колонна остановилась перед показавшимся за изгибом дороги прижимом, конвой вылез на дорогу, а водитель встал на подножку первой машины, раздались взволнованные голоса:

– Начальник, ты что близорукий, что ли? Не видишь разве надпись? Может, очки тебе дать? Давай высаживай! Разомнемся заодно!

– Не положено! – равнодушно отвечал конвоир.

– Что значит – не положено? В пропасть ведь улетим! Это положено?

– Сидите лучше спокойно, а то точно улетите.

В совершенстве освоив предложенную нам технику безопасности, мы стали более спокойно относиться к такого рода коллизиям и проезжали очередной прижим молча, ничем не выдавая своего негодования, лишь затаив при каждом качке дыхание и судорожно цепляясь пальцами за деревянные скамейки.

Наступила ночь. Снег валил крупными хлопьями. Машины продолжали продвигаться черепашьим шагом, тускло высвечивая дорогу сквозь снежную пелену. Знаменитая Колымская трасса неприветливо встречала своих непрошеных гостей. Если голод несколько портил настроение, то мороз становился уже невыносим. Весь контингент дрожал мелкой дрожью. Ввалившиеся глаза на синих лицах выражали нечеловеческие страдания. Положение многократно усугублялось вынужденной неподвижностью.

Все чаще останавливалась колонна, чтобы вызволить из снега очередной забуксовавший грузовик.

– Начальник, давай поможем! – звучала в голосах надежда.

– Сидите, сами управимся, – слышалось в ответ.

Конвойные со всех машин, оставив по одному у каждой, с веселым задором выталкивали грузовик из снега, а если не получалось с помощью живой силы, то в действие включался буксировочный трос.

Трое суток продолжался наш неповторимый вояж. Трудно было предположить заранее, что среднестатистическому гражданину удастся выдержать такие испытания. Задняя машина с продуктами застряла намертво на высоте около полутора тысяч метров возле очередного перевала. Заметили ее отсутствие слишком поздно. Возвращаться не было возможности. Водители, сжалившись над нами, набирали в ведра снег, ставили возле горячих газогенераторов и поили нас талой водой. Пищи не было совсем. Ни водители, ни конвойные не желали расставаться с тем запасом продуктов, который хранился у них в рюкзаках для собственного употребления. Но это можно было терпеть.

Самым страшным бедствием был холод. И даже не сам холод, а неизвестность его продолжительности. Порог терпения колебался на точке предела. Дрожь прекратилась. Казалось, что организм выдержит еще не более нескольких секунд. Но проходили годами тянувшиеся часы…

Снова остановка.

– Вылезай! – словно сквозь вату, послышался голос конвоя.

Полусознание прорезала яркая вспышка. Наверное, начались галлюцинации. Такого просто не может быть. Я давно уже нахожусь в неподвижной вечности. Попытка приподняться ни к чему не привела. Закостеневшее тело не желало слушаться. Наконец удалось сползти на колени. Все остальные делали примерно такие же несуразные движения. Медленно перелезая друг через друга, стараясь изо всей мочи работать негнущимися, почти парализованными руками и ногами, мы переползали к открытому борту и сваливались на дорогу. Свалившиеся отползали в сторону, чтобы дать место другим.

Колонна машин стояла у ворот зоны. Внутри виднелся один-единственный длиннющий барак. Рядом хозяйственные постройки. Вокруг колючая проволока и четыре вышки по углам. Жгучая радость хлынула в сердце. Неужели сейчас можно будет прислониться к горячей печке? Пусть тлеет одежда! Пусть лопается от ожогов кожа. Лишь бы получить хоть капельку напрочь забытого ощущения тепла.

– Раздевайтесь! – обратился к нам начальник конвоя.

– Что, здесь шмон будете делать? – изумился Кащей. – Дайте хоть чуть-чуть отогреться. Тогда и шмонайте в помещении.

– Давай, давай! – ответил начальник. – Карты кидай вправо, ножи влево. Не задерживай всех.

Стало понятно, что пререкания отдаляют перспективу получить тепловые калории, и мы, скинув с себя валенки и побросав телогрейки на снег, встали на них босыми ногами и разделись догола. Надзиратели дотошно прощупали все складки одежды. На снег упало несколько колод карт. Ножей не оказалось. Один из надзирателей открыл ворота в зону.

– Первая пятерка, заходи! Вторая пятерка!…

Надевать холодную одежду не было сил. Сунув ноги в валенки и схватив в охапку остальные свои шмотки, мы опрометью бросились в зону. Только бы успеть добежать до печки. Теперь, когда спасение было так близко, казалось, что последние крохи сил могут покинуть меня именно в этот ответственный момент. Подбегая к бараку и всем своим телом впитывая в себя еще не существующее, но уже предполагаемое тепло, теряя на бегу одежду, я двигался с такой скоростью, что, наверное, мог бы запросто получить золотую медаль на первенстве мира в беге на короткие дистанции. Время как бы остановилось, давая возможность сэкономить эти несколько секунд, чтобы успеть, не потеряв сознание, добежать до живительного источника. Дверь барака распахнулась! И…

Те, кто успел добежать первым, встали как вкопанные. В бараке по щиколотку лежал снег. Стекол в окнах не было. Сиротливо стояла посередине холодная, припудренная снегом, изготовленная из бочки от солярки печь. В бараке -ни души. В одно мгновение стало все ясно. Нас привезли на заброшенную дорожную зону. Обычно, когда строят дороги, поблизости сооружают такое временное жилье. Дорога уходит вдаль, и вместе с ней перемещаются строители, сооружая следующую времянку.

Силы кончились. Руки опустились. Хотелось умереть. Мы стояли голые и не думали больше ни о чем…

Но оказалось, что заложенные природой жизненные силы гораздо мощнее, нежели мы предполагали. Внезапное оцепенение вскоре прошло, и появилось второе дыхание. Постепенно приходя в себя, мы начинали понимать ситуацию. Ведь никого больше нет. Если самим не предпринять никаких мер, то положение станет еще более катастрофическим. Лязгая зубами и дрожа от холода, надевали мы на себя промерзшую одежду.

Без команды, совершенно стихийно, каждый начал проводить работу по улучшению коммунальных условий. Одни, двигаясь медленно, словно привидения, выметали шапками снег на улицу. Другие, своими телогрейками затягивали окна, третьи, нащипав деревяшек от нар, пытались разжечь непокорную печку. Сначала весь барак наполнился дымом. Потом в печке что-то затеплилось, и наконец она загудела и стала нагреваться. Прошло еще немного времени, и огонь в печи запылал вовсю. Ее раскаленные бока начали источать такой жар, что обступившая ее публика попятилась. Но не тут то было. Задние ряды, пытаясь получить хотя бы одну калорию тепла и интуитивно стараясь приблизиться к ее источнику, через посредство средних оказывали существенное давление на впереди стоящих. Некоторые, протянув вперед руку с вытянутым указательным пальцем, пытались зацепить кусочек тепла над печкой, рассчитывая, что оно по руке, как по проводам, дойдет до организма и хотя бы создаст иллюзию призрачного согревания.

Наконец в огромном бараке потеплело. Со всех сторон послышались вздохи облегчения. Задние перестали давить на передних. Передним удалось оттеснить задних, тем самым исключив возможность получить ожоги. Жизнь начинала входить в нормальную колею. Но человек в отличие от животного почему-то никогда не бывает удовлетворен. Ублажив свое вожделенное желание, он тут же загорается следующим. Прогрев себя насквозь и растянувшись в сладостной истоме на нарах, все внезапно вспомнили о довольно продолжительном отсутствии пищи. Вновь возникло ощущение дискомфорта, хотя и не такое мучительное, как предыдущее.

– Братва! – раздался голос с галерки. – Пожрать бы. Я в последний раз шпроты в масле на свободе ел. Вкуснотища!

– С головками ел, или без? – насмешливо спросил Колючий.

– Не-е, головки я выбрасывал, – ответил любитель шпрот.

Грохнул дружный хохот. Атмосфера постепенно разряжалась.

– А не пошукать ли нам на кухне? – подал рационализаторскую мысль Витя. – Может, чего забыли дорожники с собой прихватить?

– Точно! – напяливая на себя телогрейку, откликнулся Кащей. – Канаем на кухню!

Делегация человек из десяти отправилась обшаривать постройки, расположенные вне барака.

– Интересно, матрасы с подушками дадут нам? – с надеждой вопросил Язва.

– Как же, жди! Откуда они тут возьмутся? – выразила сомнение галерка.

– Сека, как думаешь, надолго нас здесь привязали? – спросил Колючий, разрывая найденную им где-то газету на карты.

– Думаю, что терцов с тобой записать успеем порядочно, – ответил я.

– Тогда надо устраиваться. Может, пойдем досок где-нибудь оторвем. Окна же надо заделать! – предложил Колючий.

– Конечно! Думаю, что стекольный завод строить здесь не собираются. Пошли!

Остальные наши спутники, отогревшись, тоже мирно беседовали друг с другом, в основном решая бытовые вопросы. Часть народа разбрелась по зоне, в надежде на счастливый случай. Мы с Колючим направились в сторону хозяйственных блоков. С нами увязался Язва. На развороченной кухне валялась толстая кочерга. Используя ее в качестве лома, нам удалось вырвать из стены несколько досок. С помощью найденной там же сковородки и камня мы распрямили торчащие из досок гвозди.

– На наше окно хватит, – проворчал Колючий. – Остальные пусть сами о себе позаботятся.

Возвратившись в барак, мы застали там необычайное оживление. Вернувшийся с кухни раньше нас продовольственный отряд притащил два мешка овсянки, валявшиеся там в подсобке. Овсянка промерзла насквозь, но это не мешало братве нырять в мешок и, горстями выгребая зерно, засыпать его к себе в жевательный аппарат. Я, Колючий и Язва не мешкая примкнули к этой приятной процедуре. Однако уже через несколько минут мы поняли всю нерентабельность такого метода использования пищи. Острые, твердые как алмаз, промерзшие зерна искололи в кровь наши десны. Проглатывать эту экзотическую пищу было чрезвычайно трудно.

– Надо варить кашу, – высказал свое мнение Язва.

– Ну и в чем ты собираешься ее варить? – недоверчиво протянул Кащей.

– А на запретке видел сколько банок висит? – Язва отогнул кусок телогрейки и показал пальцем в окно. – Снежку туда, на печку и – полный кайф! Жаль, соли нет!

На Колыме, так же как и в Коми, солдат охраны снабжали мясной тушенкой. Банки от этого дефицитного продукта использовались в хозяйстве для разных целей. Они заменяли кружки для чая (кое-кто умудрялся приделывать к ним ручки), кастрюли для варки пищи, гранаты (в местах проведения взрывных работ, где имелся аммонит). Но одной из основных функций этой передовой консервной мысли советской науки было освещение затемненного пространства. Налитая в эти удивительные емкости солярка (основной вид топлива на Севере) и зажигаемая с наступлением темноты, выручала не один регион, обделенный электрическим светом. Причем этим импровизированным светильником можно было пользоваться как с фитилем, так и без оного.

– Как же ты банки-то возьмешь? Попка[46]^{с вышки шмалять начнет! – не успокаивался Кащей.}

– Ну, это уже дело техники, – доходчиво объяснил Язва.

Через несколько минут группа добровольцев во главе с Язвой и Кащеем, предварительно договорившись между собой о плане проведения оперативных действий, отправилась на промысел. Оставшиеся в бараке, сгрудившись у окон выходящих на запретную зону, с интересом наблюдали за разворачивающейся операцией. Несколько человек подошли к вышке и, не приближаясь вплотную к запретной зоне, стали щепочками разгребать снег.

– Эй, что делаете там? – раздался голос часового.

– Ты что, не видишь, начальник? – отозвался один из группы. – Уборку территории производим!

– Ладно мозги-то пудрить! Думаете, я не вижу? Ведь ищете что-то! – беспокоился часовой.

– Кончай фантазировать, начальник! Ну что кроме снега, здесь может быть? – продолжал диалог «уборщик территории».

– Да вы что, за лоха меня принимаете? – возмутился часовой. – Я же вижу – ищете!

– Понимаешь, командир, недавно этап с этой зоны на Магаданскую пересылку пришел. Братишки транзитом с прииска ехали. Как водится, конечно, золотишко везли на материк. Ну, забоялись с собой на пароход брать. Там, говорят, шмон с приборами. Кому охота на четвертак раскручиваться? Так вот, сказали, на этой зоне под левую вышку высыпали самородки. Им ни к чему, а нам сгодится. Срок-то большой впереди!

– Врете, гады! – недоверчиво обозлился часовой.

В это время у другой вышки шли примерно такие же переговоры. Выбрав момент наибольшего увлечения, Язва с Кащеем одновременно бросились в запретную зону. Перепрыгнув через низкую предупредительную изгородь, они подскочили к основному забору и, сорвав с него несколько консервных банок, бросились обратно в зону. Часовые на обеих вышках вскинули автоматы, но было уже поздно.

Через несколько минут вычищенные до блеска и наполненные снегом банки весело закипали на раскаленной поверхности печки, а еще через пол часа по бараку поплыл одурманивающий запах разваренной овсянки. К вечеру по очереди был сварен и уничтожен целый мешок питательнейшего продукта. Правда, не было соли. Но такая мелочь никого не смутила.

– Эх, закурить бы! – мечтательно протянул Витя.

– Что за вопрос, сгоняй в магазин! Возьми коробку «Казбека»! – хмуро усмехнулся Колючий, ласково поглаживая свой набитый овсянкой живот.

Из Магадана мы выезжали прилично затаренные махоркой. Но жуткий холод в машинах заставил нас смолить беспрестанно, одну закрутку за другой. Сейчас в карманах и кисетах не было ни единой крупинки.

– Эй, шпана, подойдите кто-нибудь к вахте! – послышался голос снаружи.

Колючий соскочил с нар и вышел из барака. Через несколько минут он возвратился, держа в руках три керосиновые лампы.

– Начальник дачку[47]^{подогнал. Чтоб, говорит, в темноте не сидели. А сам боится в зону заходить. Они, видать, вообще не знают, куда нас девать. Такой этап впервые на Колыме. Вряд ли нас разбросают по зонам. Будут вот так особняком держать, – говорил Колючий.}

В его словах была доля истины. Если дело обстоит так, то необходимо принимать решение о дальнейшей нашей жизни. Мужиков-то здесь нет. Обрабатывать нас некому. А сами работать не имеем права. Значит, надо собирать сходку. Вот эту ночь с дороги отдохнем, а завтра будем решать.

Но отдых не получался. Видимо, нервное перенапряжение во время беспрецедентной поездки по Колымской трассе, длительное переохлаждение организма и мощный шок по прибытию дали о себе знать. Провалившись в сон после сытного ужина, буквально через полтора-два часа наша дружная семья, вновь бодрствуя, восседала на нарах. Спать больше не хотелось, хотя ночь еще была впереди. Среди остальных обитателей барака наблюдалась такая же картина. Одни старались чем-нибудь себя занять, другие сидели молча, третьи тихо разговаривали.

– Чего-то не спится, – пробурчал Колючий, деловито протирая деревянной ложкой через носовой платок ошметок овсяной каши, пытаясь с помощью этого нового сырья изготовить клейстер для карт. – Может, на охоту смотаемся? Давно свежего мяса не пробовал.

Мы моментально поняли, что имел в виду Колючий. Вокруг зоны вдоль рядов колючей проволоки была протянута одна нить гладкой. Совершая поход на кухню, мы видели, как снаружи запретки, звеня цепью, скользящей по этой проволоке, бегали несколько крупных откормленных овчарок. Изредка они заглядывали под колючую проволоку ограждения. Деревянный забор на этой временной зоне администрация изготовить не удосужилась, и от свободы нас отделяли три ряда колючей проволоки. Первый, предупредительный ряд, можно было просто перешагнуть. Но эта полоса простреливалась с вышек. Далее следовало основное заграждение в полтора человеческих роста, с закрепленными на столбах перекладинами нависающих карнизов, оборудованное петардами и разными другими пакостями. И потом вновь низенькая колючая изгородь. Собака вполне могла протиснуться между землей и проволокой…

Прихватив с собой еще трех добровольцев, наша «семья» отправилась на промысел. Ночь выдалась такой темной, что еле различался идущий рядом. Запретка тускло освещалась развешенными на ней консервными банками с горящей соляркой. Один пролет был полностью затемнен. Это как раз то место, с которого Язва с Кащеем экспроприировали осветительные приборы. Именно туда мы и направились. Уютно расположившись в запретной зоне и подсунув дощечку с наложенной на нее овсяной кашей, мы принялись терпеливо ожидать результата. Он не заставил себя долго ждать. Послышался характерный звон цепочки. К засаде подбежала громадная овчарка и, уставившись на нас злыми глазами, залилась отчаянным лаем. У дремавших на вышках часовых данное явление никакой реакции не вызвало. Собаки и раньше без конца лаяли при любом шевелении на зоне.

Очевидно, обескураженная нашим невозмутимым видом, овчарка замолчала и осторожно подползла к приманке. Наверное, ее не обучали игнорировать прием пищи из чужих рук. Это обстоятельство и сыграло решающую роль в ее собачьей жизни. В тот момент, когда она, жадно чавкая, начала поглощать свою находку, все наши имеющиеся в наличии руки мертвой хваткой вцепились в нее. За уши, за лапы, за морду и хвост мы, моментально расстегнув ошейник, втащили ее в зону, оставив на колючей проволоке значительную часть шерсти вместе с кожей.

Пронзительный собачий вопль резанул воздух. Мощный удар кухонной чугунной кочергой по голове прервал страдания несчастного животного. Хлопнула взорвавшаяся сигнальная петарда. Прострекотала очередь из автомата. Вверх взлетела осветительная ракета. Но было уже поздно. Мы бежали к бараку, волоча за собой бездыханное тело собаки…

– Ну, гиганты! Вот это да! Вот кому по снабжению надо работать! – раздались восторженные голоса со всех сторон, когда мы затащили свою добычу в барак.

– Там у кухни валяется какой-то котел. Если не дырявый – сгодится. Костерчик запалим, и – порядок! – предложил Язва.

– А может, шашлык сделаем? – плотоядно заулыбался Кащей.

– Не стоит. Мусора от запаха с ума сойдут. Зачем дразнить гусей? – сострадательно вмешался Витя. – Ведь их собака-то!

– Нет, братва, не годится! Если костер сейчас запалим – кипиш будет, – заметил Колючий. – Подумают, барак горит или еще чего-нибудь. Давайте до утра! Шарика на снег, чтоб не испортился, а утром царский завтрак. На всех не хватит, но чем богаты…

– Что-то мы очень нежно стали о мусорах заботиться! Как бы их нервишки не потрепать! Может пора уже их в зону, а нас на вышки? – разгорячился Язва. – Им-то до фени, что у нас четвертые сутки жратвы нет! Пусть спасибо скажут, что их самих не сожрали. Завтра «хозяина» надо вызывать! Или пусть кормит, или зону сожжем!

– Сожжешь, если сходка постановит, – осадил Язву Колючий. – Завтра на эту тему и побазарим. Ну все, братишки, я спать ложусь. Эх, жаль, что красного стрептоцида нет. Нечем черви и буби печатать.

Постепенно волнения улеглись. Овчарку вытащили в сени, керосиновые лампы погасили, публика изволила почивать…

На следующее утро при обследовании котла оказалось, что он вполне пригоден для использования по прямому назначению. Котел установили на железяках, изъятых из разобранной кухонной плиты. Под ним разожгли костер, благо обнаружился целый склад дров, заготовленных предыдущими обитателями этой зоны. Котел доверху наполнили снегом. Так как профессиональных поваров среди нашей «семьи» не нашлось, а предлагающие свои услуги другие «семьи» и одиночки явно завышали свои практические возможности в этом пикантном вопросе, решено было варить овчарку целиком. Вместе с шерстью, кожей и головой.

Тем временем Кащей насобирал по зоне различные железки, которые, по его мнению, после соответствующей обработки могли превратиться в превосходные, закаленные по всем правилам оружейного мастерства (уж в этом мы разбирались гораздо лучше, чем в кулинарии) предметы обороны и нападения. Он даже каким-то образом открутил одну из двух длинных металлических петель двери, резонно решив, что для эксплуатации данной конструкции вполне будет достаточно оставшейся петли. Закаливание изготовленных изделий предполагалось осуществлять на том же костре, на котором уже во всю кипел котел…

После завтрака состоялась сходка. Из-за того что на данной зоне обстановка явно ущемляла интересы воров, так как отсутствие денежных средств исключало возможность приобретения продуктов питания и делало невыносимой никотиновую зависимость, а неукоснительное, слепое соблюдение воровского закона привело бы к значительному ухудшению бытовых условий, было решено, в виде исключения, в связи с создавшимся положением, выполнять общие работы, предлагаемые администрацией зоны. Если предложений не последует, то требовать предоставления любой работы. Данную акцию не следует рассматривать как содействие властям в создании материальных ценностей, а только лишь как действие, связанное с самосохранением воровского мира. Короче – нужны деньги.

Одновременно было вынесено решение о благоустройстве своего жилья.

Странная заброшенность, отсутствие внимания со стороны лагерной администрации немного шокировали. Ни подъема, ни проверки, ни развода на работу. Полное отсутствие в зоне надзирателей и начальства создавало иллюзию жизни Робинзонов на необитаемом острове. Самое главное – не было никаких признаков того, что нас собираются кормить. Уж не хочет ли начальство уморить нас голодом?

Нет, оказалось, не хочет. К вечеру следующего дня возле ворот возникло какое-то шевеление. Солдаты ВОХРа (военизированная охрана) с автоматами построились полукругом возле ворот с наружной стороны. Установили также два пулемета, направленные в зону.

– Что, расстреливать будете, господа? – иронизировали любопытствующие.

– Прикажут – будем! – огрызались солдаты.

– Граждане заключенные! – провозгласил появившийся офицер в капитанских погонах. – Только что прибыли продукты питания для вас. Сейчас мы откроем ворота, и пятеро из вас разгрузят машину, – показал он рукой на подруливавший к воротам грузовик. – У нас пока нет возможности обеспечить вам надлежащие бытовые условия, – продолжал он. – Но со временем все стабилизируется.

– Работу давай, начальник! Курева нет! Жратвы тоже! А баня где? Стекла для барака давай! Кухню делай! – посыпались со всех сторон реплики подходивших к вахте урок.

– Какую работу? Вы же блатные! Вам не положено! – удивлялся капитан. – Да и работы здесь нет никакой. Этот участок дороги давно закончен.

– Что положено, в котел заложено! Ты что, первый день на Колыме? Отправляй тогда на пересылку! Там хоть в теплых камерах будем валяться! И хавать от пуза! – постепенно нарастала агрессия.

– Граждане заключенные, успокойтесь! Все ваши вопросы будем решать. Завтра я еду в район и все согласую с начальством. Для начала начнем с благоустройства территории. К вам подойдет прораб, с которым можно будет решить все вопросы. А пока попрошу не срывать с запретной зоны осветительные приборы и не трогать собак. Конвою дано указание применять оружие без предупреждения, а в особых случаях даже в пределах зоны, – слегка повысил голос капитан.

– А ты на понт не бери! Угрожать вздумал? Самого на шампур насадим! Все ваши запретки снесем! Нам терять нечего! – еще сильнее загудела толпа…

Жизнь на зоне постепенно налаживалась. Вместе с продуктами начальство раскошелилось на махорку. Постепенно была восстановлена кухня, отремонтирован барак, устроено некое подобие бани. А когда однажды утром начальник пригласил желающих на работу, радости урок не было границ. Несмотря на пятидесятиградусный мороз, нацепив на себя по двое ватных брюк (одни нормально, другие – задом наперед), мы, разделившись на бригады, шли по дороге, время от времени растирая носы и щеки, которые при малейшем дуновении ветра тут же белели. На объекте уже хлопотал вольнонаемный прораб. Оказалось, что участок недавно построенной дороги был размыт случившимся нынешней весной половодьем и его надлежало восстановить. Раздали пилы, топоры, лопаты, ломы, кувалды. В сторонке стояло несколько тачек. «Машина осо – две ручки, одно колесо». Работа была нехитрой, но довольно энергичной.

Для начала нужно было разжечь большой костер. Для этой цели необходимо было собрать сухой валежник и спилить несколько деревьев. Сначала разжигался валежник. На него колодцем складывались распиленные на баланы деревья. Валежник подкидывался в костер до тех пор, пока не начинал гореть крупняк. После этого подойти близко к пылающему костру было уже затруднительно. Можно было только быстро подбежать, закрыв варежкой лицо от жара, сунуть в огонь лом и стремглав, пока не вспыхнула одежда, отпрыгнуть в сторону. Ломы надо было засовывать в костер до половины.

Когда вставленная в костер часть лома раскалится докрасна, нужно было выхватить его с помощью толстых рукавиц из огня, засунув на его место другой лом, и бежать с первым, нагретым, в забой (место, откуда выбирался грунт для насыпной дороги). Раскаленный лом наставлялся в указанное прорабом место на стене забоя. Один из участников этой сложнейшей операции удерживал сей горячий инструмент в необходимом направлении, а второй мощными ударами тяжелой кувалды загонял его в мерзлый грунт. Охлажденные ломы периодически заменялись горячими до тех пор, пока бурка (отверстие) не достигала необходимой глубины (примерно две трети лома).

После того как определенное количество бурок было готово, приходил взрывник. Он закладывал в каждое отверстие заряд аммонита с торчащим наружу бикфордовым шнуром. Всю бригаду конвой отводил на безопасное расстояние. Взрывник поджигал шнур и пускался наутек. Раздавался оглушительный грохот, и тучи щебенки с песком взлетали вверх. Когда пыль от взрыва оседала, бригада возвращалась в забой. Далее работа приобретала иную форму. Одни подкатывали тачки к месту погрузки, другие, схватив совковые лопаты, дружно загружали этот уникальный транспорт грунтом. По накинутым на край забоя доскам тачки выкатывали на дорогу. Несколько десятков метров – и содержимое вываливалось на поврежденный участок. Там другая бригада разравнивала и утрамбовывала грунт. Эти процедуры повторяли периодически три-четыре раза в день…