Текст книги "Герман Геринг — маршал рейха"

Автор книги: Генрих Гротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Но в самом Берлине тем летом не было и намека на военные приготовления или какие-либо гонения, потому что Йозеф Геббельс запретил любую антисемитскую пропаганду, распорядился убрать со стен домов все анти-еврейские плакаты и предупреждал горожан, чтобы они были улыбающимися и дружелюбными – столица нацистской Германии готовилась к встрече с внешним миром на Олимпийских играх. Подготовка велась воистину с тоталитарным размахом. Правительство Гитлера выделило 25 миллионов рейхсмарок на постройку девяти спортивных объектов, в число которых входил и огромный Олимпийский стадион в Берлине.

Томас фон Кантцов приехал из Швеции, чтобы провести свои каникулы этим летом с Герингом и Эммой, и отчим достал ему билет на игры на почетную трибуну Олимпийского стадиона, где были зарезервированы места для Гитлера и других нацистских шишек.

«Гитлер был в своей коричневой униформе и выглядел довольно серо, – позднее делился впечатлениями Томас, – так же как и Йозеф Геббельс в своем светло-сером костюме. Только два человека выделялись среди нацистских лидеров – генерал Макензен в парадной форме и высоком головном уборе „гусаров смерти“ и Герман в его небесно-голубом мундире военно-воздушных сил. Я нашел церемонию открытия очень волнующей, так же как и отчим. Рихард Штраус дирижировал большим оркестром и хором из тысячи голосов, певших „Германия превыше всего“, „Хорст Вессель“, а также новый олимпийский гимн, который Штраус сочинил специально по этому случаю. И когда все закончилось, Эмма в эмоциональном порыве закричала вместе со всеми, а Герман незаметно крепко сжал ее руку».

К этому времени олимпиада уже ознаменовалась неприятностями, связанными с американской сборной, причем еще до того, как ее члены выехали из Америки. Осведомленные о взглядах Гитлера на расы и о антисемитских притеснениях в Германии, негритянские и еврейские организации в Соединенных Штатах стали агитировать спортсменов бойкотировать игры. К счастью, эта кампания провалилась, и в приехавшей в Берлин команде были и чернокожие, и евреи. Только один член американской сборной покинул команду по дороге, и это была прекрасная и своенравная Элеонора Холм, пловчиха. Легкой и быстрой мисс Холм, которая утверждала, что веселый образ жизни никоим образом не влияет на ее мастерство как пловца, и доказывала это, одерживая победы в каждом состязании, прискучил строгий режим, предписанный американской команде надменным, суровым и неумолимым главой делегации Эйвери Брандиджем. Во время плавания через Атлантику на борту парохода «Манхэттен» она взяла за привычку исчезать из своей тесной каюты третьего класса и проскальзывать на палубу первого класса, чтобы пить там шампанское и «прожигать жизнь» с репортерами. На нее донесли, ее предупредили, донесли второй раз, и на этот раз безжалостный мистер Брандидж исключил ее из команды. Сочувствующие репортеры предложили ей работу: освещать ход игр для какого-то агентства новостей, и Элеонора Холм оказалась на трибунах стадиона. Благодаря этому она познакомилась с Герингами.

Мисс Холм была представлена Эмме Геринг и Томасу на одном из приемов, устраиваемых для прессы.

– Бедная овечка! – воскликнула Эмма, обнимая ее. – Всего лишь за фужер шампанского! Моя дорогая, вы такая милая, что они сами должны были бы пить с вами шампанское, и пить его из вашей туфельки. Вы должны поехать в Каринхалле, и мы поможем вам забыть этих ужасных ханжей!

Американская команда вновь оказалась вовлеченной в политическую конфронтацию, на этот раз во время торжественного марша в день открытия олимпиады. Оказалось, что древнегреческий салют, которым участники состязаний всегда приветствовали почетную трибуну, представлял собой поднятую вверх руку, ладонью вниз, и, таким образом, он не очень отличался от национал-социалистического приветствия. Чтобы продемонстрировать, что они верны греческой традиции, но не признают политики своих хозяев, лидеров страны, которая их теперь принимала, члены большинства делегаций шли, опустив руки по бокам.

Таким образом осуществили свое приветствие англичане, шведы и остальные скандинавы. С другой стороны, итальянцы, болгары, кое-кто из бельгийской сборной и все японцы салютовали откровенным нацистским приветствием. Так же, к совершенному изумлению их друзей, поступили и французы, вызвав у немцев бурю оваций, оказавшихся в числе самых громких за эти игры.

Американцы же были полны решимости однозначно показать, что они не собираются демонстрировать верность никому и ничему. Они вышли на стадион и, проходя мимо главной трибуны, сняли свои шляпы и нарочито согнули руки в локте, прижав шляпы к груди, во избежание какого-либо сходства с нацистским салютом. Но это было еще не все. Тогда как все другие делегации опускали свои национальные флаги, проходя мимо почетной трибуны, американцы продержали свои знамя высоко поднятым.

Трибуны начали свистеть и смеяться.

«Адольф Гитлер полуобернулся к Герману, – вспоминает Томас, – и, усилием воли удержав на лице улыбку, прошипел: „Они не только допустили негров и евреев в свою команду, но еще решили нас оскорбить“. Герман ему в ответ проговорил: „Это американская традиция, мой фюрер. Они никогда не склоняют флаг ни перед кем“. Но Гитлер, багровый, хотя и не перестающий улыбаться, медленно покачал головой. Думаю, в этот момент ему очень хотелось перестрелять всю американскую сборную».

В ознаменование начавшихся Олимпийских игр кое-кто из видных наци надумал устроить празднество, и Геринг решил, что празднование у него будет необыкновенным и самым лучшим.

«Мы провели в Каринхалле не один час, обсуждая, какой именно прием это будет, – говорит Томас фон Кантцов. – Через своих шпионов он уже знал, что двумя его главными соперниками в этом мероприятии будут Иоахим фон Риббентроп и Йозеф Геббельс. В отношении Риббентропа, которого он презирал, Герман не испытывал никакого беспокойства. „Он собирается сделать барбекю и подать шампанское, – сказал он. – Быка будут жарить до полного изнурения присутствующих, а шампанское, как обычно, окажется мочой (намек на брак Риббентропа с дочерью Хенкеля, крупнейшего германского производителя шампанского, у которого он прежде был коммерческим агентом). Но с Геббельсом дело обстояло иначе“».

Маленький министр пропаганды уже оприходовал небольшой островок Пфауенинзель на озере в Ваннзее, куда проложил понтонный мост, и разослал приглашения двум тысячам гостей, включая весь дипломатический корпус и все прибывшие на игры делегации. Его затея обещала оказаться вполне удачной вечеринкой с хорошей закуской и обильной выпивкой, а также достаточным количеством геббельсовских фавориток-актрисок для приятного возбуждения гостей.

Но Геринг придумал еще лучше. Он решил, что Каринхалле для гостей находится слишком далеко, чтобы посещать его между спортивными состязаниями, но его дворец на Лейпцигерплатц будет более чем равноценной заменой. Альберт Шпеер сделал его апартаменты весьма впечатляющими, достойными самих Борджиа, которых Геринг кое-кому напоминал, и их же украшали некоторые из имеющихся у него наиболее ценных произведений искусства. Вокруг было просторно, земли хватало, а внизу, под дворцом, находились сауна, гимнастический зал и подогреваемый плавательный бассейн.

Геринг отправил в одну часть огромного сада слуг, и они превратили ее в своего рода мюнхенский сад, каким он бывает в пивной праздник Октябрьского урожая со светлым и темным пивом из бочек, а также шампанским и крепкими напитками, сосисками, жареной дичью, вареной кукурузой в початках и горами жареного картофеля и кислой капусты.

Для развлечения гостей Геринг задействовал ведущих танцоров и кордебалет Берлинской оперы, а вскоре после того как гости собрались в саду, на биплане прилетел Удет и устроил фантастический показ аэробатики.

«Получилось так, – вспоминает Томас, – что этот вечер оказался не идеальным для пирушки на открытом воздухе. Было прохладно. Как и многие гости, Герман был одет в короткие баварские кожаные штаны, расписную рубашку и тирольскую шляпу с букетиком эдельвейсов, и временами его колени выглядели совсем синими. Но все были полны решимости развлекаться и были очень довольны и веселы, выигрывали большие призы в тире, катались на карусели, чертовом колесе и сумасшедшем аэроплане».

Вечеринка продолжалась до четырех-пяти утра, пока наконец не осталось лишь несколько пар, которые продолжали танцевать под музыку баварского оркестра в саду, другие обнимались или спали внутри просторного дворца.

«Перед самым рассветом, – говорит Томас, – я спустился к плавательному бассейну. Подводные огни были включены, и я увидел там девушку, не спеша плавающую туда и обратно, но время от времени она делала паузы, чтобы наполнить фужер шампанским из бутыли, стоявшей у края. Она была совсем нагой. Она была очаровательна, и я узнал ее – Элеонору Холм, пловчиху из Америки. Тут я заметил, что был там не один – в полумраке, у края бассейна, сидели, обнявшись, Герман и Эмма и любовались прекрасной американкой, скользящей в голубовато-золотистой воде».

Национал-социалисты были вполне удовлетворены результатами Олимпийских игр 1936 года. При этом единственный имевший на них место «инцидент» был связан с самим Гитлером, который заранее покинул свою ложу, чтобы избавить себя от рукопожатия с чернокожим американским легкоатлетом Джесси Оуэнсом, завоевавшим несколько золотых медалей и ставшим героем игр. Америка поступает нечестно, заявил он, используя в качестве спортсменов негров, так как их предки сравнительно недавно вышли из джунглей, и они, являясь по сути первобытными существами, имеют более высокие физические данные, чем цивилизованные белые спортсмены.

Но, несмотря на превосходство черных американских спортсменов, победительницей игр стала Германия, завоевав 33 золотые, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей и набрав суммарно 181 очко против 124 очков у США (24 золотые, 20 серебряных и 12 бронзовых медалей). За ними шли Италия, Финляндия, Франция, Венгрия и Швеция, а Британия была на десятом месте. Олимпийский триумф Германии безусловно имел серьезный пропагандистский эффект. Из десятков тысяч людей, посетивших Германию тем летом, лишь немногие сознавали, что над страной все сильнее сгущаются грозные тучи. Еще не выехавшие «граждане второго сорта», которых до поры оставили в покое, стали надеяться, что шквал ненависти и преследований миновал. Не тут-то было.

Опять болеутоляющие

В 1937–1938 годах собственный вес представлял для Геринга большую проблему, чем когда-либо прежде, и случалось, он значительно превышал 125 килограммов, которые Геринг положил себе как предел. Это было связано с тем, что он стал, говоря без особого преувеличения, самым занятым человеком в рейхе. Начиная с сентября 1936 года Геринг был не только рейхсминистром авиации – Гитлер назначил его главным уполномоченным так называемого четырехлетнего плана по переводу экономики страны на военные рельсы. Не являясь большим специалистом в экономических вопросах, импульсивный и самолюбивый Геринг вошел в конфликт с консервативно настроенным министром экономики и президентом Рейхсбанка Яльмаром Шахтом. В результате Шахт отказался работать под его началом и ушел в отставку сначала с одного поста, потом с другого. Герингу предстояла нелегкая задача добывать иностранную валюту, а также увеличивать производство высококачественной стали для удовлетворения растущих потребностей перевооружения. В этих целях он основал летом 1937 года гигантский финансово-промышленный концерн «Рейхсверке А. Г. „Герман Геринг“ по добыче железной руды и угля. При этом он по-прежнему серьезно относился к своим обязанностям главного лесничего и главного охотничего, постоянно посещал музеи и антикварные магазины в поисках предметов искусства и старался хоть один час в день проводить с Эммой.

Такая неистовая активность, частые поездки за границу, постоянные консультации с Гитлером, где бы он ни был – в Берлине, Мюнхене или Оберзальцберге, – возбуждала в нем жуткий аппетит, который Геринг был не в состоянии обуздать. Он постоянно перекусывал. Он выходил из своего дома, который построил в Берхтесгадене выше дома Гитлера, спускался к нему и угрюмо садился за трапезу из „ужасной еды“, как он ее называл, которую фюрер устраивал каждый день для своих приближенных. Гитлер питался салатами и морковным соком, а Геринг все это просто не переваривал. После трапезы он присоединялся к Гитлеру, отправляющемуся во главе процессии бродить по горам, чтобы обсуждать с ним вопросы высшей политики: как отговорить Муссолини от нападения на Австрию, как запугать французов и вызвать расположение британцев, как склонить поляков отдать коридор между Пруссией и Восточной Пруссией без объявления войны и т. п.

После прогулки он возвращался домой под урчание и рокот своего огромного желудка, вечно подающего признаки голода, и проглатывал немалых размеров „холостяцкую яичницу“ или тосты с паштетом из гусиной печенки, а иногда Эмма сама жарила для него его любимые блины, которые он ел с икрой, и готовила взбитые сливки. Все это запивалось шампанским либо хорошим кларетом или мозельским.

Когда он чувствовал, что стал уже настолько толстым, что готов треснуть, то мчался в Каринхалле и там скрывался в сауне, которую устроил в подвальном этаже, и вытапливал лишние килограммы, растирался и „отбивался“ своим массажистом и, подначиваемый Эммой или Робертом Кроппом, устраивал скоростные заплывы.

Лишние килограммы сходили до следующего стресса и следующего цикла застольных „перегрузок“.

Во время одной из таких разгрузок в 1937 году, когда он, как следует пропотевший, находился в сауне, ему позвонил Гитлер, который хотел услышать его совет относительно стратегии, которую следовало принять в отношении Австрии. Их разговор продолжался почти два часа, на протяжении которых Геринг сидел в углу гимнастического зала на сквозняке, только обмотанный полотенцем. Он всегда запрещал подходить к себе, когда разговаривал с Гитлером, поэтому никто не заметил, что ему холодно. К концу разговора его бил озноб, а ночью начался жар».

На следующий день, когда Геринг приехал в Берлин, жар спал, но вместо этого у него сильно разболелись зубы и вся челюсть. В связи с этим обстоятельством был немедленно вызван профессор Бляшке.

Гуго Бляшке был довольно занятным персонажем. Он обучался на дантиста в Соединенных Штатах, а в Берлине начал практиковать в 20-х годах. С Герингом его познакомил князь Виктор цу Вид в 1930 году, когда у него возникла потребность в наведении мостов – во рту, и через него он постепенно стал зубным врачом Гитлера, Евы Браун, Гиммлера, Риббентропа, Роберта Лея, руководителя «Германского трудового фронта», и Мартина Бормана.

Бляшке смотрел на людей «сквозь зубы», и когда он, например, видел Гиммлера, он думал про себя: «Хорошие зубы», а в случае с Герингом: «Плохие зубы, трудные челюсти». В целом он не испытывал особого восторга в профессиональном плане ни перед одним из своих национал-социалистических пациентов, за исключением Евы Браун («Очень крепкие зубы, она умрет с ними, к тому же очаровательная особа») и Эммы Геринг («Слабоваты моляры, но честная, прямолинейная и привлекательная особа»).

Г.Геринг в кабине самолета.Западный фронт, 1917 год.

Белый «фоккер» Г. Геринга.

Г. Геринг – командующий эскадрой Рихтгофена

Карин фон Кантцов незадолго до встречи с Г. Герингом

Вторая жена Г. Геринга Эмма с дочерью Эддой

Г. Геринг и А. Гитлер в 1937 г.

Геринг позирует для скульптуры в Карин-халле. 1933 г.

Английский премьер-министр Н. Чемберлен обменивается рукопожатием с Б. Муссолини. Крайний слева – Г. Геринг. 1938 г.

Г. Геринг и А. Шпеер.

М. Борман, Г. Геринг, А. Гитлер и Г. Гиммлер 20 июля 1944 г., в день покушения на фюрера.

А. Гитлер, Г. Геринг и И. фон Риббентроп на партийном съезде в Нюрнберге.

Г. Геринг беседует с защитником на Нюрнбергском процессе.

Нюрнбергский процесс.

К тем, кто, садясь в зубоврачебное кресло, проявлял признаки страха, Бляшке утрачивал всякое расположение, глаза же Германа Геринга округлялись в предчувствии ужасного, «и казалось, что он готовится разрушить криком стены еще прежде, чем я до него дотронусь». Рейхсминистр приходил в крайне нервное состояние, начинал лить градом пот, так что Бляшке даже предлагал ему снять рубашку, что он и делал.

Осмотр быстро показал, что боль в зубах и челюсти возникла скорее всего из-за застуженных нервов, чем из-за отдельных незалеченных дырок, и профессор Бляшке решил дать своему пациенту болеутоляющее. Одна немецкая фармацевтическая фирма как раз недавно разработала паракодеиновые пилюли, которые содержали слабую морфиновую производную, и несколько пузырьков этой продукции попали к дантисту. Он дал один пузырек Герингу и сказал, чтобы тот принимал по две таблетки каждые два часа до тех пор, пока боль не прекратится.

Через пять дней Геринг позвонил профессору и сказал, что теперь он чувствует себя прекрасно, но хотел бы знать, где можно достать еще этих пилюль? Бляшке предупредил рейхсминистра, что будет неразумным продолжать принимать паракодеин после того, как необходимость в нем прошла, и не стал распространяться, как к нему попали таблетки.

Но Геринг выяснил это сам. К концу 1937 года он принимал уже по десять таблеток в день. Содержание морфина в них было очень маленьким и его хватало лишь для слабого успокаивающего действия, но человеку, начавшему их принимать, было уже трудно остановиться, особенно если жил буквально на нервах. Скоро Геринг уже сидел на «колесах».

Однако он прекрасно сознавал опасность злоупотребления и был полон решимости никогда больше не становиться жертвой той пагубной привычки, из-за которой он так опустился в Швеции. Для Германа Геринга это было время огромных возможностей для укрепления своего положения в партии и в государственной иерархии вообще, и он ощущал это каждое мгновение дня и ночи. Его самые опасные соперники канули в небытие. Рем был мертв, а его коричневая армия больше не являлась грозной силой. Гиммлер и его эсэсовцы были послушными и верными фюреру. Возглавляя люфтваффе и четырехлетний план, Геринг был вторым после Гитлера самым могущественным человеком в рейхе.

Тем не менее его амбиции еще не были удовлетворены. Существовал еще один пост, который сделал бы его еще более могущественным, может быть, даже хозяином всего рейха – и, безусловно, бесспорным преемником самого фюрера, защищенным от возможных притязаний на это место любых соперников. Как главнокомандующий люфтваффе, он мог запугивать врагов Германии. Но как военный министр, он мог бы контролировать Германию и ее дальнейшую судьбу.

Благодаря постоянным совещаниям с Гитлером в этот период Герингу было хорошо известно, что фюрер не удовлетворен положением дел с вооруженными силами. К 1937 году практически все сферы жизни в Германии были уже «национал-социализированы». Но верховное командование вермахта находилось в крепких руках фельдмаршала Вернера фон Бломберга, который к тому же был и военным министром, и главнокомандующего сухопутными силами генерал-полковника барона фон Фрича. Ни тот ни другой не были нацистами, и оба поддерживали линию сохранения армии вне политики, а большая часть офицерского корпуса держалась подальше от партии.

Такая ситуация была чревата опасными последствиями, и это понимали и Гитлер, и Геринг. Если бы, к примеру, фюрер в 1934-м решил не убирать Рема и его штурмовиков, а поддержать их в их радикальных устремлениях, он бы не сомневался, что фон Бломберг и германская армия немедленно выступят против него. Одно из самых сильных желаний Рема заключалось в том, чтобы присоединить штурмовиков к армии и после этого взять в свои руки верховное командование новыми вооруженными силами, и офицерский корпус был полон решимости не допустить этого в случае необходимости.

Рема не стало, но могли возникнуть ситуации, когда нацисты решили бы вести одну политику, а армия встала бы за другую. Что тогда? Тогда Гитлер был бы вынужден пойти на попятную – он не имел возможностей настоять на своем. Такое ненадежное для нацистов положение должно было продолжаться до тех пор, пока армия оставалась аполитичной, а ее командующий – не нацистом. Тогда, по логике нацистов, следовало удалить фон Бломберга. Но его нельзя было уволить в отставку – армия и офицерский корпус этого не позволили бы, а сам он добровольно на это не пошел бы. Так как же им было от него избавиться?

Этой проблемой и был теперь поглощен Геринг. Ее решение сулило большие выгоды и для него лично.

Геринг всегда был горячим и романтичным монархистом, и, хотя его пыл в отношении Гогенцоллернов значительно поостыл в 20-е годы, он остался страстным почитателем британской монархии и здравствующей там королевской династии. В 1937 году он испытал сильное желание отправиться в Лондон в качестве официального представителя Германии на коронации Георга VI. Но член парламента от лейбористской партии Эллен Уилкинсон прознала про возникший план пригласить его и обещала ему проблемы, если он осмелится ступить на британскую землю. Иоахим фон Риббентроп, который теперь был германским послом в Лондоне, прислал стенограмму ее речи в парламенте и газетные комментарии Гитлеру, и тот велел Герингу оставаться дома. Этот случай является хорошим примером того, как праведное общественное негодование может порой сорвать установление полезных дипломатических контактов. Геринг был самым рассудительным среди нацистских лидеров, и в ожидании его приезда были сделаны приготовления для организации его беседы с Уинстоном Черчиллем. Благодаря этой и другим встречам он мог бы составить представление и сообщить Гитлеру о взглядах и настроениях британцев, что в дальнейшем уберегло бы германского фюрера от некоторых существенных просчетов в оценке их отношения к Германии и ее устремлениям. Геринг был ввергнут в уныние отменой визита, и вместо него на церемонии коронации присутствовали малоприятный ему Риббентроп и фельдмаршал фон Бломберг.

Геринг был убежден, что Эдвард VIII, теперь герцог Виндзорский, был вынужден отречься в пользу Георга VI из-за того, что тот стоял за англо-германское сближение и не разделял антипатии своего правительства к национал-социализму. В этом свете его недопустимая по мнению кабинета любовная связь и последующий брак с Уоллис Симпсон (ради которой он отказался от трона), представлялись Герингу только предлогом, чтобы избавиться от него.

Как бы то ни было на самом деле, неприемлемый брак (американка миссис Симпсон, прежде Уоллис Уорфилд Спенсер, была дважды разведена и считалась неподходящей на роль королевы) в самом деле дал возможность британскому правительству добиться отречения стесняющего его «политизированного» монарха, и вполне вероятно, что этот факт пришел Герингу на ум, когда в октябре 1937 года к нему явился военный министр фон Бломберг для серьезного разговора. Фельдмаршал, старый вдовец, которому пошел уже шестидесятый год, решил снова жениться. Трудность заключалась в том, объяснил он рейхсминистру, что девушка, которую он выбрал в невесты, была на тридцать лет моложе него, не вполне соответствовала его социальному статусу и была «фройляйн с прошлым». Фон Бломберг хотел знать мнение Геринга относительно того, как будет воспринят обществом, например снобами из офицерского корпуса, его шаг, а также получить в его лице гарантии от партии, что этот брак никак не повлияет на его положение.

В ответ рейхсминистр заверил фельдмаршала, что ему не стоит колебаться с женитьбой, заметив: «разве в национал-социалистическом „третьем рейхе“ все люди (кроме евреев и коммунистов, конечно) не равны?» Он выразил готовность ему содействовать, немедленно вышел в соседнюю комнату и, позвонив фюреру, вернулся с поздравлениями от него и новостью, что они оба будут гостями на бракосочетании военного министра. Выполняя пожелание фон Бломберга, он устроил «добровольное» изгнание одного из прежних любовников его невесты, назначив того против его воли на какую-то должность по экономическому ведомству в Аргентине.

Между тем фон Бломберг ничего не знал о том, что его невеста, родившаяся в рабочем предместье Берлина, была раньше проституткой, зарегистрированной в нескольких немецких городах, и арестовывалась полицией за то, что неоднократно позировала для порнографических открыток. Известно, что об этих фактах Геринга проинформировал начальник полиции Берлина, граф фон Гелльдорф, уже после свадьбы фельдмаршала, состоявшейся 12 января 1938 года. На этой свадьбе Геринг с Гитлером присутствовали вместе в качестве свидетелей. Знал ли он заранее от своей разведывательной службы о скандальном прошлом невесты, достоверно не известно.

Как бы то ни было, спустя две недели он увиделся с вернувшимся из Мюнхена Гитлером и сообщил ему подробности биографии молодой фрау фон Бломберг. Фюрер был возмущен. Он решил, что брак должен быть немедленно расторгнут. Но Геринг, встретившись с фон Бломбергом, сумел добиться от потрясенного и встревоженного фельдмаршала большего – его отказа от должности военного министра и главнокомандующего, чего он так желал, намекнув, что офицерский корпус германской армии не воспримет главнокомандующего, жена которого была проституткой. Опасаясь скандала, фон Бломберг подал рапорт об отставке, не зная, что сам фюрер еще не принял на этот счет никакого решения.

Встал вопрос, кто займет его место? Генералы немедленно выдвинули на пост генерал-полковника Вернера фон Фрича, главнокомандующего сухопутными силами.

Но фон Фрич почти сразу же тоже оказался замешанным в скандале. Гиммлер представил Герингу и Гитлеру досье, из которого следовало, что этот надменный, сухой, строгих взглядов генерал несколько лет назад был уличен в грязных отношениях с неким отъявленным извращенцем. Им была устроена очная ставка, и этот гомосексуалист указал на Фрича как на своего прежнего партнера.

На самом деле генерал Фрич был абсолютно ни при чем («при чем» был некий ротмистр по фамилии Фриш). Но вокруг его имени поднялся скандал, военные стали настаивать на разбирательстве его дела, и прежде чем предстать перед судом чести, он подал в отставку с поста главнокомандующего. Геринг председательствовал на суде, сам вел допрос гомосексуалиста и быстро доказал, что он лжесвидетельствует. Генерал-полковник фон Фрич был немедленно оправдан, и первым, кто его поздравил, был Герман Геринг.

Но имя Вернера фон Фрича все равно уже было связано со скандалом, и, хотя его признали невиновным, никому бы не хотелось, чтобы он взял обратно свое прошение об отставке.

Так был устранен другой ненацист со второго ключевого поста в вооруженных силах. Какого преданного делу партии человека следовало назначить главнокомандующим вермахтом и, таким образом, сосредоточить в его руках всю мощь германских вооруженных сил?

Геринг расслабился в ожидании долгожданной награды и, должно быть, уже мысленно видел себя на вершине могущества. Но его ожидало горькое разочарование.

4 февраля 1938 года Гитлер назначил верховным главнокомандующим вооруженными силами Германии себя, а пост военного министра упразднил. Одновременно он уволил из армии шестерых генералов, известных своими антинацистскими взглядами. В утешение Герингу фюрер присвоил ему чин фельдмаршала, но это, конечно, было не равноценно тому, на что он рассчитывал.

Своей речью в рейхстаге 20 февраля 1938 года фюрер прояснил значение осуществленных им изменений.

– Отныне в государстве, – выкрикивал он, – не существует ни одного института, ни одного объединения, которое бы не было национал-социалистическим… За последние пять лет партия создала не только национал-социалистическое государство, она построила совершенную организацию, которая будет всегда утверждать ее независимость. Величайшая гарантия завоеваний национал-социалистической революции заключается в контроле, который мы имеем над всеми учреждениями рейха здесь и за рубежом. Нация защищена до тех пор, пока внешний мир опасается наших отныне национал-социалистических вооруженных сил.

Расстроенный Геринг, как мог, пытался найти в вышеизложенном утешение и примерял свой новый фельдмаршальский мундир.

Меньше чем через месяц немецкие войска, которые нацисты теперь крепко держали в своих руках, прошли маршем по Австрии и оккупировали эту страну в бескровной кампании, проведение которой в значительной степени обеспечил Герман Геринг. Впоследствии он хвастался, что добился капитуляции Австрии серией стратегически и тактически скоординированных телефонных звонков, и в значительной степени это было правдой. То была война межгосударственных телефонных переговоров, и к тому времени, когда вермахт пересек австрийскую границу, вследствие «уговоров» Геринга и предварительного давления Гитлера австрийцы были готовы сдаться без сопротивления.

Когда Геринг удостоверился, что противодействия внутри Австрии аншлюсу с Германией не будет, он повез Эмму через границу в ее первый визит в замок Маутерндорф, где провел свои самые чудесные дни детства и отрочества. Баронесса Лилли встретила их так, как будто они два последних цивилизованных человека в мире варваров, и по всем признакам находилась на грани нервного срыва в связи с немецкой оккупацией.

Оказалось, что сильнее всего в тот момент она тревожилась о младшем брате Германа, Альберте, который так разительно походил на покойного фон Эпенштейна. Несколько лет назад, разочаровавшись в нацизме, он уехал в Австрию и некоторое время жил на денежную помощь крестного. Теперь он работал на киностудии в Вене, и баронесса Лилли боялась, что он может попасть в беду, потому как часто открыто высказывался против Гитлера. Геринг пообещал, что проследит, чтобы он не попал в лапы гестапо, и она благословила его за доброту.

Когда они стояли с Эммой на зубчатой стене Маутерндорфа, она снова сказала:

– Не забывайте, придет день, и все это станет вашим, – потом вздохнула и проговорила: – Если только меня минует все это. Войны ведь не будет? Не думаю, что я смогу перенести ее.

Геринг заверил ее, что войны в стране не будет.

На улицах Вены стены домов уже были размалеваны свастиками и антиеврейскими подписями и лозунгами, а тротуары покрылись осколками разбитых витрин еврейских магазинов. Ходили слухи, что с приходом нацистов семь тысяч евреев покончили жизнь самоубийством, и гестапо уже начало преследования. В возбуждении антиеврейских настроений сыграл свою роль и Геринг, сразу дав свое согласие «обработать» население на предмет «еврейской угрозы», когда к нему обратилась с этой просьбой делегация австрийских нацистов.