Текст книги "Герман Геринг — маршал рейха"

Автор книги: Генрих Гротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Сам Геринг получил пост рейхсминистра без портфеля, а также стал министром внутренних дел Пруссии. Другой национал-социалист, Вильгельм Фрик, был назначен рейхсминистром внутренних дел. Но остальные министерские должности отошли ненацистам – все это были консерваторы из прежнего правительства фон Папена. Ведомство иностранных дел оказалось в руках барона Константина фон Нейрата, из независимых; генерал рейхсвера фон Бломберг стал министром обороны; Альфред Гугенберг из немецкой национальной народной партии – министром экономики и сельского хозяйства; Франц Зельдте, также состоявший в немецкой национальной народной партии и возглавлявший «Стальной шлем», – министром труда; еще один националист, Франц Гюртнер, – министром юстиции, а портфели министров финансов и связи получили два независимых консерватора. Помимо прочего президент вынудил Гитлера назначить Франца фон Папена своим вице-канцлером и оговорил в качестве особого условия, что, отправляясь на аудиенцию к рейхспрезиденту, канцлер всегда будет брать с собой вице-канцлера.

Таким стал новый кабинет, в котором нацистов оказалось трое против восьми, и эти восьмеро ненацистов и президент Гинденбург были уверены, что они достаточно сильны, чтобы затормозить любую попытку со стороны Гитлера осуществить радикальные идеи из своей программы.

Поэтому, улыбаясь корреспондентам и принимая поздравления от друзей, Геринг был внутренне поглощен проблемой их следующего шага – как бы нацистам перехитрить президента и правительство и получить в свои руки полную власть, чтобы начать управлять немецким народом?

Но не показывая на людях своей озабоченности, для которой имелись еще и другие причины, Геринг немного приоткрыл маску, когда остался наедине с Эммой. Тем вечером по главным улицам Берлина намечалось грандиозное факельное шествие штурмовиков, эсэсовцев, членов «Стального шлема» и «Кифхойзера» (Имперского союза ветеранов), и он снял для Эммы номер в отеле «Кайзерхоф», расположенном на Вильгельмплатц напротив рейхсканцелярии, чтобы она могла хорошо все увидеть.

«Однако Герман, как видно, был не очень уверен в настроении толпы, – вспоминала Эмма, – потому что он вручил мне револьвер со словами: „Вот, возьми это на всякий случай“».

(Ситуация в последние дни перед их приходом к власти была довольно тревожной для нацистов. 29 января социал-демократы организовали в Берлине и других городах колонны для маршей протеста под лозунгами «Долой нацизм!», «Долой Гитлера!», «Не хотим диктатуры!», ораторы на митингах призывали Гинденбурга не допускать к власти Гитлера. 30 января коммунисты призвали провести всеобщую забастовку, а генерал Курт фон Шлейхер, который стал последним веймарским канцлером и был вынужден уйти в отставку под давлением президента, по слухам, намеревался с помощью потсдамского гарнизона воспрепятствовать назначению Гитлера, так что фюрер, узнав об этом, впал в истерику, Геббельс – в ярость, и только Геринг советовал хранить спокойствие.)

Эмма, которую оружие приводило в ужас, потихоньку передала его Силли, горничной Геринга, провожавшей ее в «Кайзерхоф».

Геринг, одетый в форму СА («Она не шла ему – коричневый не его цвет», – делилась потом Эмма), с наступлением темноты отправился в рейхсканцелярию. В Тиргартене (районе знаменитого берлинского зоологического сада) факелы были зажжены, и грандиозный парад начался. Когда река огней, минуя Бранденбургские ворота, потекла по Вильгельмштрассе, глазеющая толпа начала реветь в восхищении и экстазе, и Геринг, вне всякого сомнения, почувствовал облегчение. Когда шествие проходило мимо дворца рейхспрезидента, старый фельдмаршал, стоявший у окна прямой как шомпол, глядя на четко марширующие шеренги, как говорят, заметил:

– Если бы я знал, что он может так вышколить бойцов, я послал бы за этим парнем раньше.

Адольф Гитлер стоял на балконе рейхсканцелярии, подняв руку в нацистском салюте, бесстрастно обозревая разворачивающееся перед ним действо, принимал рукоплескания и приветствия толпы. Позади него находился Герман Геринг, который вел радиопередачу для немецкого народа.

– Мои германские товарищи! – вещал он. – В то время, как я стою здесь, у микрофона, у рейхсканцелярии собрались сотни тысяч людей. Все они испытывают настроение, которое можно сравнить разве только с энтузиазмом 1914 года, когда нация поднималась на защиту фатерланда, чести и свободы. 30 января 1933 года войдет в историю Германии как день, когда нация, после четырнадцати лет горя, страданий и стыда, вновь обратилась к своей прежней славе… Посмотрите только на великого фельдмаршала, который присоединился к молодому поколению! Теперь он встал рядом с новым молодым вождем, который поведет нацию к новому и лучшему будущему. Сотни тысяч немцев, бурно ликующих перед этими окнами, возвещают этот день, вдохновляемые новой верой, что будущее принесет нам то, за что мы боролись несмотря на неудачи и разочарования: хлеб и работу – всем немцам, свободу и достоинство – нации.

Парад закончился, штурмовики, эсэсовцы, члены союза «Стальной шлем» и толпы бюргеров, лавочников, мелких домовладельцев и почтовых служащих, мужчин и женщин стали разбредаться по кафе и пивным на открытом воздухе. В рейхсканцелярии был устроен торжественный прием, но Гитлер, Геринг и большинство остальных видных нацистов скоро ушли оттуда к принцу Августу Вильгельму, так как в полночь начинался день рождения Ави, и он организовывал двойное празднование. Зазвучали тосты за императорскую фамилию, за Гитлера, за национал-социалистов и за фатерланд.

Было уже около трех часов утра, когда Геринг вернулся домой, где его ожидала Эмма. Но когда он предложил отправиться в постель, чтобы чудесным образом завершить этот триумфальный день, Эмма покачала головой. Ей нужно возвращаться в Веймар, сказала она, и немедленно.

– Возвращаться в Веймар в такой день? – спросил изумленный Геринг.

Да, ответила Эмма. Утром в Национальном театре начнется репетиция «Фауста», и очень важно, чтобы она на ней присутствовала, потому что будет исполнять ведущую роль Маргариты.

…Принимая пост министра внутренних дел Пруссии, Геринг прекрасно представлял, что стоит за столь важно звучащей должностью. Знал, что, когда получит ключи от своего нового кабинета в здании министерства, он будет держать в руках ключи от власти, так как министр внутренних дел Пруссии контролировал полицию, а с полицией, подчиняющейся его распоряжениям, практически не останется того, чего он не сможет осуществить.

Для Эммы Зоннеман, пожалуй, было даже хорошо, что в течение трех последующих недель она была поглощена ролью Маргариты, так как за это время ей нечасто удавалось увидеться со своим возлюбленным из-за его крайней занятости. (Хотя сама Эмма говорит, что он совершал «опасные ночные поездки» на автомобиле из Берлина в Веймар, а она уезжала на последнем поезде в Берлин, чтобы на первом вернуться обратно.) Геринг переехал в министерство внутренних дел и первым делом затребовал досье всех старших должностных лиц, после чего занялся их изучением вместе с чиновником по имени Рудольф Дильс, который работал в так называемом отделе ІА берлинской полиции. Этот отдел, несмотря на существующий в Веймарской республике запрет, занимался политической разведкой, и Рудольф Дильс был просто ходячей энциклопедией политических воззрений своих коллег. Геринг решил убрать из министерства и полиции всех, кого можно было явно заподозрить в антипатии к нацистам. Дильс до этого момента был ярым антикоммунистом, но теперь он значительно расширил диапазон свой политической неприязни и добавил в черный список Геринга тех, кто был хоть немного левее центра. Он также устроил новому боссу своего рода развлечение в виде досье из отдела ІА, в которых личная жизнь некоторых его соратников по партии описывалась со всеми нелицеприятными подробностями. Там, например, содержался детальный отчет о судебном процессе, каким-то образом ускользнувшем от прессы, на котором некая немецкая баронесса рассказывала, как она формально усыновила Иоахима Риббентропа, ныне видного члена партии, с тем чтобы он мог добавить к своей фамилии аристократическое «фон», и теперь хотела получить деньги, которые он обещал ей вручить, когда заключит «удачный» брак. Оплата должна была осуществиться, утверждала баронесса, после того как фон Риббентроп получил в невесты дочь Отто Хенкеля, крупнейшего германского производителя шампанского. Имелся длинный доклад об отношениях Рема с «мальчиками», доклад о дружбе Альфреда Розенберга с еврейской девушкой (составленный прежде всего потому, что он был главным идеологом антисемитизма), о предполагаемом лжесвидетельстве Гитлера при подаче заявления на германское гражданство (он был австрийцем по рождению) и о связях гауляйтера Готфрида Федера, одного из главных специалистов по экономике в партии, с евреями-ростовщиками.

Геринг читал эти истории с явным удовольствием и потом пересказывал их Эмме. Но о чем он с ней и словом не обмолвился – так это его собственное досье, повествующее со всеми подробностями о его морфинизме и временном пребывании в шведской психиатрической лечебнице. Он с должной выдержкой прочитал эти тягостные разоблачения, но, дойдя до последних строк, взревел от возмущения. Его досье заканчивалось словами: «Он проявляет многие признаки латентной подавляемой гомосексуальности и склонен к ярким и пышным нарядам и использованию косметики. Однако нет никаких доказательств того, что его близкая дружба с Паулем [Пилли] Кёрнером является чем-то ненормальным». Намек на то, что он разделял сексуальные наклонности Эрнста Рема, которые он терпел, но никак не одобрял, вызвали в нем такую ярость, что он разорвал досье на части и расшвырял их по комнате.

К 17 февраля 1933 года он собрал уже достаточно информации, чтобы начать широкомасштабную чистку министерства и прусской полиции, и скоро десятки окружных и районных полицейских начальников, сотни инспекторов и тысячи нижних полицейских чинов неожиданно для себя получили краткие извещения, что их служба окончена. Тем, кто заслужил пенсию, предлагалось заполнить во всех деталях прилагаемый бланк и ждать решения суда, который будет слушать их дело. Более важные чиновники увольнялись Герингом лично, и в их числе оказался молодой доктор Роберт Кемпнер, бывший юридическим советником отдела по делам полиции в прусском министерстве внутренних дел и членом республиканского союза судей в Берлине, с которым было связано несколько успешных дел против штурмовиков и эсэсовцев, участвовавших в политических демонстрациях. Являясь противником нацистов, Кемпнер поддерживал усилия правительства социал-демократов не допустить Гитлера к власти, и в его досье Геринг обнаружил предложение арестовать Адольфа Гитлера по обвинению в государственной измене на том основании, что какое-то время он потворствовал Эрнсту Рему, готовившему своих штурмовиков к вооруженному восстанию.

Новый министр внутренних дел яростно обрушился на Кемпнера за то, что тот осмелился затевать преследование фюрера, и объявил, что тот уволен из ведомства.

– Ваше счастье, что я не посадил вас за решетку! – кричал Геринг. – Убирайтесь! И не попадайтесь мне больше на глаза!

Однако это все же произошло, как мы еще увидим.

С завершением чистки «авгиевых конюшен» (как охарактеризовал эту акцию Геринга Геббельс в своем дневнике), Геринг мог расставить на ключевые посты своих людей. Его друг Пилли Кёрнер стал статс-секретарем министерства внутренних дел Пруссии, Рудольф Дильс – руководителем ІА, политического отдела полиции, граф Вольф фон Гелльдорф, участник первой мировой войны, который вступил затем в Добровольческий корпус в составе «батальона Россбаха» и участвовал в уличных сражениях с коммунистами в Рейнланде, потом был участником Капповского путча 1920 года и, наконец, руководителем СА в Берлине, был назначен полицай-президентом Потсдама. В свой собственный штат в качестве главного помощника Геринг взял доктора Эриха Гритцбаха, который позднее описал его биографию, заведовать прессой поставил Мартина Зоммерфельда, тоже написавшего его биографию, а энергичную и исполнительную женщину, фрау Грету фон Корнатцки, назначил своим секретарем.

Для тех полицейских чинов и гражданских служащих, которые избежали чистки (следует отметить, что большинство чиновников прусского министерства внутренних дел были готовы служить новому шефу), он выпустил манифест, в котором прямо объявлял, что теперь полиция должна избегать любых проявлений враждебности в отношении «национальных объединений и партий», и рекомендовал относиться к этим организациям с «пониманием». Но потом давал понять, что это относится только к нацистам и националистам и ни к кому более.

«С другой стороны, – продолжал Геринг, – деятельность организаций, враждебных государству, должна пресекаться самыми строгими мерами. В деле противодействия терроризму и налетам коммунистов не должно быть послаблений, и в случае необходимости должны применяться револьверы без страха перед последствиями. Полицейские, открывающие огонь из револьверов при выполнении своих обязанностей, будут пользоваться моей защитой, вне зависимости от последствий их действий. Должностным же лицам, допустившим промахи из ложного опасения перед последствиями, следует ожидать дисциплинарных взысканий. Защита граждан требует строжайшего применения предписываемых законом мер к запрещенным демонстрациям, запрещенным митингам, подстрекательству к государственной измене, массовым забастовкам, мятежам, оскорблениям в печати и всем другим заслуживающим наказания противоправным действиям нарушителей закона и порядка. Каждый полицейский должен постоянно помнить о том, что промах, явившийся следствием непринятия мер, – более тяжкий проступок, чем ошибка, совершенная при их принятии. Я надеюсь и ожидаю, что все чины полиции будут единодушны со мной в нашем общем деле защиты отечества от угрожающих ему бедствий сплочением и укреплением наших национальных сил».

22 февраля Геринг предпринял следующий шаг к приведению полиции под свой полный контроль, влив туда штурмовиков и эсэсовцев, а также членов «Стального шлема» в качестве вспомогательных частей. Отправляясь в патрулирование с полицейскими, первые продолжали носить нацистскую форму и только надевали на рукава белые повязки, свидетельствовавшие об их вспомогательном статусе, но уже совсем скоро им предстояло стать главной силой.

Командуя авиаполком «Рихтгофен», Геринг доказал, что он может быть незаурядным руководителем, вместе с тем тогда же обнаружилось, что ему нравится постоянно показывать своим подчиненным, кто у них босс. Теперь на своем новом месте он быстро продемонстрировал, что не утратил ни своих организаторских способностей, ни диктаторских замашек.

– Приближается время, – заявил он в своей речи в Дортмунде, – когда в Пруссии будет только один человек, который возьмет на себя всю власть и всю ответственность, и этот человек – я. Каждому, кто будет исполнять свой долг на службе государству, выполнять мои приказы и без колебаний пускать в ход револьвер, подвергаясь нападению, будет гарантирована моя защита. И напротив, те, кто станет малодушничать, будут мной быстро вышвырнуты с работы. Каждая пуля, вылетевшая из ствола полицейского оружия, – это пуля, выпущенная мной. Если вы скажете – это убийство, значит, я – убийца.

Он выдержал паузу, затем медленно произнес:

– Я знаю только два типа людей – это те, кто с нами, и те, кто против нас.

Единственное условие, которое Гитлер принял от президента Гинденбурга без единого возражения, когда тот назначал его канцлером, был созыв новых выборов в случае возникновения серьезных разногласий в правительственном кабинете. В тот момент советникам нацистского лидера это казалось опасным ограничением его свободы политического маневра, и они настоятельно рекомендовали ему отклонить это условие. Теперь же им становилось понятно, почему участвовавший в обсуждении Геринг нисколько не возражал против этого и даже, напротив, приветствовал эту идею. Имея в своем распоряжении все полицейские силы и их помощников, штурмовиков и эсэсовцев, которые были готовы по его сигналу броситься сокрушать «врагов государства», он стал полным хозяином улиц, и коммунисты теперь едва могли отважиться на попытку восстания (чего опасались некоторые нацисты). Будущему предстояло решаться только в кабинах для голосования. А кто будет следить за порядком на избирательных участках? Да полиция, конечно.

Поэтому Гитлер не стал дожидаться нового правительственного кризиса, чтобы назначить новые выборы, он сам его спровоцировал, а затем объявил, что немцы вновь должны явиться на избирательные участки 5 марта 1933 года. Даже Геббельс, который был скептически настроен относительно возможности быстрого захвата власти, теперь был полон оптимизма и сиял от радости, потому что Гитлер собирался назначить его рейхсминистром пропаганды и народного просвещения, и, подобно тому как Геринг поступил с полицией, он собирался прибрать под свой контроль прессу, радио и средства «народного просвещения».

«Теперь нам значительно легче бороться, – написал он в своем дневнике, – так как мы можем использовать все ресурсы государства. Радио и пресса тоже в нашем распоряжении. Мы создадим просто шедевр от пропаганды. И теперь, конечно, у нас не будет проблем с деньгами».

Последняя фраза явилась отзвуком бедственного финансового положения, в котором находилась нацистская партия с конца прошлого года и до того момента, пока промышленно-финансовые магнаты Германии, которые отвернулись от нацистов после их неудач 1932 года, вновь не открыли свои сейфы для Гитлера, упорно пробирающегося к креслу рейхсканцлера. Геббельс, который в конце декабря 1932 года отчаянно причитал насчет денежных проблем, предвидя «темное и мрачное» будущее, в середине января написал в своем дневнике: «Финансовое положение партии в одно мгновение коренным образом изменилось». За одну неделю огромные долги НСДАП словно растаяли. По данным газеты «Байрише штатсцайтунг», опубликованным в то же время, за несколько дней НСДАП получила не менее 10 миллионов марок, из них 4 миллиона – только от концерна «Ферайнигте штальверке».

Теперь, готовясь окончательно ликвидировать демократическую систему и установить свою диктатуру, Гитлер решил заручиться поддержкой германских монополистов. 20 февраля Геринг пригласил в свой дворец председателя рейхстага группу промышленников, среди которых были «пушечный король» Крупп фон Болен, глава крупнейшего в Европе электротехнического концерна Роберт Бош, директор «И. Г. Фарбениндустри» Шнитцлер, один из металлургических королей Германии, генеральный директор концерна «Ферайнигте штальверке» Альберт Феглер. Доктор Яльмар Шахт выступал в качестве хозяина вечера. Гитлер произнес короткую речь, пообещав; взяв власть в свои руки, убрать с улиц и фабрик марксистов и восстановить армию (что означало новые большие заказы на вооружения рурским производителям). Геринг предложил гостям сделать «финансовые пожертвования», обратив общее внимание, что эти выборы – из разряда «теперь или никогда» и они требуют соответствующих «теперь-или-никогда-вкладов». Если нацисты победят, заметил он, следующие выборы состоятся не раньше чем через десять, может, через сто лет.

Как впоследствии показал Шахт, он «пустил по кругу шляпу» и собрал три миллиона марок.

В разгар предвыборной кампании Геринг дал первое серьезное политическое задание своей реорганизованной и «перевоспитанной» полиции, приказав 24 февраля произвести налет на Дом имени Карла Либкнехта, штаб-квартиру коммунистической партии в Берлине. Вечером этого же дня он объявил, что обнаружены уличающие документы, «доказывающие», будто коммунисты готовят революцию, однако не сообщил в тот момент никаких подробностей. Но для членов правительства, часть которых в отношении его заявления была настроена весьма скептически, Геринг подготовил меморандум, в котором в деталях описывались будто бы найденные планы красных, на основании которых прусское правительство позднее выпустило официальное заявление.

«Правительственные здания, музеи, большие дома и особняки, а также важные предприятия подлежали сожжению, – говорилось в этом заявлении. – Женщин и детей предполагалось пускать впереди террористических групп… Поджог рейхстага должен был стать сигналом к кровавому восстанию… Планировались многочисленные террористические акты против отдельных лиц, частной собственности и против жизни и здоровья мирного населения, а также начало всеобщей гражданской войны».

Вполне можно предположить, что разоблачительные материалы на самом деле были обнаружены полицейскими и штурмовиками Геринга в Доме Карла Либкнехта, потому что большинство политических партий и объединений в Германии того времени не только держали собственные частные армии, но и имели планы их использования в случае чрезвычайных обстоятельств. В этом смысле коммунисты ничем не отличались от социалистов или нацистов. Сомнительным представляется то, что документы «доказывали», что коммунисты были на пороге восстания. Они понимали, что ситуация в Германии быстро переходит к состоянию «мы или они» и скоро им придется бороться за свое существование, но на тот момент, в преддверии выборов 5 марта, им было необходимо в целях пропаганды производить хорошее, благообразное впечатление.

Почти наверняка Геринг не считал ситуацию такой угрожающей, как это представил. Иначе он немедленно начал бы кампанию превентивных арестов, дал бы указание Рему привести его штурмовиков в состояние боевой готовности и быстро расставил у всех важных зданий Берлина охрану. Ничего этого он не сделал. Потом он говорил, что скрыл подробности красного заговора от широкой публики, чтобы после победы нацистов на выборах – а теперь они были в ней уверены – использовать их в качестве оправдывающих обстоятельств для действий, направленных против коммунистов, планируемых нацистскими лидерами.

Поэтому он явно не верил, что в Берлине в любой момент может разразиться красный бунт и рекой политься кровь. Согласно заявлению прусского правительства, сигналом к «кровавому восстанию» и «гражданской войне» должен был стать «поджог рейхстага».

Почему тогда его здание немедленно не оцепили и не охраняли день и ночь? Вечером 27 февраля, за шесть дней до выборов, внутри рейхстага находились только один ночной вахтер, почтальон и истопник и один полицейский на посту снаружи. В этот вечер рейхстаг действительно кто-то поджег и он сгорел.