Текст книги "Герман Геринг — маршал рейха"

Автор книги: Генрих Гротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Геринг снова женится

Как-то утром, в феврале 1935 года, Геринг, находившийся в ванной, позвал Эмму, крикнув в открытую дверь, ведущую в спальню:

– Я хочу сказать тебе что-то очень важное!

Эмма, которая только что закончила одеваться и готовилась ехать на репетицию в театр, насторожилась. Когда Герман произносил слова «серьезное» и «важное», как правило, это означало, что он собирается сделать ей очередной выговор за ее дружбу с актрисами-еврейками или за ее настойчивое покровительство еврейским магазинам, которым с 1 апреля 1933 года был объявлен официальный общегерманский бойкот. Это случалось почти всегда после того, как он возвращался с визита к Гитлеру, а вчера ночью он как раз приехал из Берхтесгадена.

– Что-то неприятное? – спросила она, готовясь выскользнуть за дверь.

Но Геринг передумал с ней говорить, и вместо этого Эмма услышала громкий плеск воды и шлепанье босых ног – он вылез из ванны и появился в дверях, с полотенцем вокруг мощного торса. В руках у него был сложенный лист бумаги, который он ей вручил, наказал прочитать его по дороге в театр.

Убежденная, что записка – просто эхо одной из гитлеровских жалоб на ее необщепринятое поведение (незадолго до этого фюрер выражал недовольство в связи с ее привычкой ездить на метро и заговаривать с евреями), она не испытывала желания немедленно ее прочитать и развернула лист только в автомобиле. Роберт Кропп, который должен был отвезти ее в театр, уже собрался трогаться, когда услышал, как она произнесла:

– Боже мой, наконец-то!

Эмма немедленно выбралась из автомобиля и вбежала в дом. На листе было написано: «Выйдешь за меня замуж на Пасху? Фюрер будет нашим свидетелем».

Ответив Герингу на вопрос в записке, она опять поспешила в театр, но теперь уже для того, чтобы поставить в известность герра Лундгренса, ее режиссера-постановщика, что она не будет играть ведущую роль в пьесе «Агнес Бернауэр» в этом сезоне.

Официальное объявление об их помолвке было сделано в середине марта 1935 года, а на 22 число этого же месяца Геринг пригласил членов дипломатического корпуса, чтобы представить им свою будущую невесту. Среди присутствующих на обеде были все послы со своими супругами, причем последним крайне не терпелось увидеть женщину, о которой они слышали так много сплетен. Среди гостей также присутствовал британский посланник сэр Эрик Фиппс, и на следующий день он телеграфировал в Форин офис свои комментарии этого события.

«Таким образом, генерал Геринг, – передавал он, – возобновил череду роскошных пиршеств, начатых покойным капитаном Ремом в феврале 1934 года, прерванных „кровавой баней“ 30 июня и презрительно охарактеризованных фюрером в рейхстаге в июле как „так называемые дипломатические банкеты“. Однако на этот раз повод для приема был вполне благовидным и он имел своей целью представление свету фрау Эмму Зоннеман, более не как „личного секретаря“, а как fiancee<sup>[11]11
  Невесту (англ.).


[Закрыть]</sup> нашего хозяина».

Обед был великолепным даже по меркам сэра Эрика Фиппса.

«Столы были накрыты в белом мраморном зале, украшенном дорогими гобеленами и прекрасно освещенном, – живописует он. – На протяжении всего времени обеда играл невидимый струнный оркестр. Наш хозяин сообщил, что собирается построить плавательный бассейн около пятидесяти метров в длину (такое же намерение имелось и у капитана Рема, но 30 июня оно сорвалось вместе с другими его менее безобидными затеями). Он объяснил, почти оправдываясь, моей жене, что женится на фрау Зоннеман только по настоянию фюрера, который считает, что на высших постах в партии слишком много холостяков. Между тем фрау Зоннеман, рядом с которой я имел честь быть посаженным и которая делала честь ее fiance[12]12
  Зд.: жених (англ.).


[Закрыть] своим прямодушием и обаянием, воспользовалась случаем, чтобы с едва уловимыми нотками сожаления сообщить о своем близящемся уходе со сцены. Публика должна вынести эту новость стойко, ибо меня заверили, что фрау Зоннеман лишена малейших следов сценического таланта».

Свой отчет он заканчивает в том же тоне:

«По завершении обеда генерал Геринг провел французского посла и меня по своему просторному дворцу и показал целый ряд замечательных картин старых мастеров, которые, как он с гордостью нам сообщил, он реквизировал у музея кайзера Фридриха… Вслед за концертом нескольких лучших певцов Государственной оперы были показаны два фильма о жизни оленей в Шорфхайде. На экране наш хозяин, одетый в свой уже знакомый нам кожаный костюм, напоминающий о рекламе резиновых автомобильных шин Мишлена, предстал в гостиной „Вотан“ Каринхалле сидящим в кресле с гарпуном под рукой. После этого мы пережили странное двойное удовольствие, слушая одновременно его самого и его оживленный голос с экрана, опять повествующий о красотах жизни в девственном лесу…»

Бракосочетание было намечено на 7 апреля, но этот день оказался годовщиной смерти бывшей императрицы Германии, и это означало, что ее сын, принц Август Вильгельм, который тоже был приглашен, не смог бы прибыть. Поэтому событие было решено отложить на 10 апреля. Вечером накануне состоялся грандиозный прием в фойе Дома оперы, после которого Геринг и его гости вошли шеренгой на представление оперы Рихарда Штрауса «Египетская Елена». Окружающие улицы были ярко освещены и полны зевак.

Для Эммы это был самый крупный «публичный успех» в ее жизни.

«Вечером накануне дня церемонии, – написала Эмма позднее, – мы могли оценить значимость резонанса, который она вызвала. Подарки, которые нам были присланы, заполнили две огромные комнаты, они приходили со всех сторон и со всех стран. Царь Болгарии, например, прислал Герингу высшую награду своей страны, а мне – восхитительный сапфировый браслет. Гамбург подарил мне парусный корабль с серебряными парусами, которым я так восхищалась, когда еще школьницей ходила на экскурсии в городскую ратушу. Это доставило мне особенное удовольствие. Компания „И. Г. Фарбен“ прислала два восхитительных образца своих искусственных драгоценных камней. А простые люди без числа присылали связанные вручную шарфы и всевозможные другие подарки ручной работы».

У нее также имелся портрет Бисмарка от фюрера, работы его любимого художника Ленбаха. А сам Геринг подарил ей диадему с аметистами и бриллиантами.

Всю ночь перед днем торжества шел дождь, и Эмма начала беспокоиться о завтрашнем дне, поскольку Герман собирался повезти ее на гражданскую церемонию в городскую ратушу в открытом автомобиле. Но утром взошло солнце, а когда они поехали в собор на религиозный ритуал, оно начало даже припекать, и в небе торжественным строем прошла эскадрилья самых новых германских самолетов.

И опять недобрый к Герингу сэр Эрик Фиппс оказался на месте, чтобы потом описать это памятное событие. В его донесении в Форин офис от 17 апреля 1934 года читаем:

«На следующий день состоялось само бракосочетание, и приехавшие в Берлин люди могли подумать, что вновь восстановлена монархия и что они присутствуют при подготовке свадьбы кого-то из семьи кайзера. Улицы были пышно украшены, движение транспорта внутри города остановлено; вдоль улиц выстроилось не менее тридцати тысяч членов полувоенных формирований, а в небе кружило около двух сотен военных самолетов, которые в обусловленное время снизились и сопровождали счастливую пару от Бранденбургского холма до собора».

В отличие от свидетельств большинства очевидцев, указывавших, что толпы были густыми, восторженными и ликующими, сэр Эрик считает, что ничего такого не наблюдалось, но добавляет, что «погода была прекрасной и публика наслаждалась зрелищем свадебной церемонии».

Процессию в собор возглавлял автомобиль Гитлера, а «брачная пара замыкала колонну в автомобиле, убранном цветами». В протестантском соборе, где поддерживающий нацистов епископ Людвиг Мюллер готовился проводить ритуал, дипломатам были отведены места на обращенной к алтарю галерее.

«Внизу, – сообщает сэр Эрик, – собрались все представительные нацисты, а также многие деятели старого режима, такие, как герцог Саксен-Кобургский, принц Август Вильгельм Гогенцоллерн, и многие другие. Немецкие дамы были в вечерних туалетах и бриллиантах, мужчины в военных мундирах или гражданском платье при наградах… Канцлер восседал в кресле у подножия алтаря. Когда брачная пара приблизилась, он поднялся, поцеловал руку невесте и пожал руку генералу Герингу – то же самое он сделал после завершения службы. Впереди невесты выступали четыре маленькие девочки в розовых шелковых платьицах, два мальчика из гитлерюгенда несли ее шлейф; за ними шли многочисленные подружки невесты в платьях всевозможных голубых оттенков».

Он не добавил, что среди друзей жениха был Томас фон Кантцов, единственный иностранец и единственный человек не в военной форме. Пожалуй, даже к некоторому удивлению Геринга, Томас воспринял новость о его намерении жениться с явным удовольствием, и ко времени свадьбы успел крепко подружиться с Эммой.

«Опера, которая находилась в распоряжении Геринга, – продолжает британский посланник, – предоставила некоторых своих лучших певцов и значительную часть оркестра, чтобы заполнить звуками весь собор и отдать дань своему распорядителю. Рейхсепископ Мюллер, который исполнял обряд, произнес вступительную речь, в которой курьезным образом перемешались Бог, герр Гитлер и национал-социалистическое движение. Я уловил слова „вера, надежда и любовь, и величайшей из них является любовь“. Торжественные мероприятия этого дня, продолжавшиеся с полудня, завершились приемом и банкетом в отеле „Кайзерхоф“, на котором произнес речь герр Гитлер и многие другие».

Свою депешу он заканчивает такими словами:

«Таким образом, генерал Геринг, по-видимому, достиг вершины своей карьеры, к которой он с таким тщеславием стремился. Я не вижу для него с его манией величия более высокой цели, кроме, разве, трона, который, правда, может обернуться… эшафотом».

Не подозревая о недоброжелательных мыслях, которые роились в голове по крайней мере одного из гостей, Эмма Геринг, милая и грациозная, какой она умела быть, обходила гостей с полным сознанием того, что теперь она, как ей только что сказал Гитлер, первая леди «третьего рейха». Наконец брачная пара вместе с небольшой группой друзей удалилась и отправилась в Каринхалле, где Геринг первым делом переправился через озеро и около часа оставался у саркофага Карин в мавзолее.

На следующий день Геринг и Эмма отправились в свадебное путешествие в Висбаден, а оттуда в Югославию, в Рагузу, где они поселились на вилле на берегу Адриатического моря. «Молодым» – мужу и жене – было уже по сорок два, но они вели себя друг с другом так, будто им было по крайней мере в два раза меньше.

Теперь уже тот факт, что Германия, в нарушение Версальских соглашений, имеет военно-воздушные силы, перестал быть секретом. 9 марта 1935 года было официально объявлено о существовании люфтваффе, а 16 марта – что Германия отказывается соблюдать военные условия Версальского договора, его 5-ю статью, и вместо 100-тысячного добровольного рейхсвера создает 36-дивизионный вермахт, который будет формироваться на основе всеобщей обязательной воинской повинности. Этот же год ознаменовался и становлением панцерваффе (танковых войск). Летом около Мюнстера состоялись четырехнедельные маневры экспериментальной танковой дивизии генерала Максимилиана фон Вейхса, а в октябре 1935 года были сформированы три первые танковые дивизии (состоявшие пока из совсем легких 5-тонных пулеметных танков).

Геринг еще в феврале, за месяц до мартовского демарша, посетил летчиков на авиационной станции в Шлейсхайме, чтобы сообщить им, что скоро они «станут открытыми». Большинство из них прошли тайное обучение в Советском Союзе или Италии и были классными пилотами, не имеющими только современных машин, чтобы соответствовать боевым стандартам.

Адольф Галланд, которому в будущем предстояло стать одним из самых прославленных летчиков Германии, был в числе тех, кто слушал Геринга тем вечером в офицерском клубе-столовой в замке Миттенхайм.

«Он обрисовал нам впечатляющие итоги развития германской авиации за последние два года, – позднее написал он. – За этот период были сделаны колоссальные достижения. Практически из ничего возник тщательно спланированный фундамент германских люфтваффе, хотя они пока и оставались спрятанными, и на этом фундаменте скоро должно было вырасти величественное сооружение».

К этому же времени относится и начало создания парашютных частей. Следует сказать, что после «ночи длинных ножей» у Геринга появилось желание обезопасить себя собственными вооруженными силами, что также вполне отвечало его амбициям. (Это же относится и к Гиммлеру, который создал полевые формирования войск СС, а потом и парашютно-десантный батальон СС.) Он начал усиливать свои военно-воздушные силы авиаполевыми частями и зенитной артиллерией, расширяя их сферу действий. В 1935 и 1936 годах Геринг в числе других германских военных наблюдателей неоднократно присутствовал на маневрах Красной Армии, с непременными массовыми воздушными десантами, которые не могли не произвести на него впечатления. Рейхсминистр авиации немедленно ухватился за эту идею: парашютисты могли стать еще одним родом войск в составе подчиненных ему люфтваффе.

Официально приказ о создании германских парашютных войск Геринг издал 29 января 1936 года, но уже в марте – апреле 1935 года 1-й егерский батальон полевого полка люфтваффе «Герман Геринг» был обучен и экипирован как парашютный батальон. В рейхсвере с конца 20-х годов тоже существовал парашютный пехотный батальон, и осенью 1938 года оба батальона были объединены в особую часть люфтваффе – 7-ю авиационную дивизию, которой стал командовать генерал Курт Штудент.

На встрече с пилотами в замке Миттенхайм Геринг, который считал себя специалистом в области обмундирования, представил образец униформы для летчиков, а также других подчиненных ему частей, которую они должны были начать носить после того, как выйдут из неизвестности, и которая была разработана оберфельдфебелем старого авиаполка «Рихтгофен». Министр авиации сам выбрал ее в качестве образца как наиболее эффектную и подходящую для элитных частей, которыми, как он надеялся, станут люфтваффе. На пилотов новый фасон произвел впечатление. Принципиальным нововведением было то, что впервые в истории германской военной формы у нее появлялись широкий отложной лежачий воротник и галстук.

Но хотя, как сказал Геринг, люфтваффе сильно продвинулись в своем развитии, они были еще далеко не такими мощными, и когда британское правительство в своей Белой книге оценило германские военно-воздушные силы в две тысячи пятьсот машин, это оказалось значительным преувеличением. Две тысячи самолетов на тот момент – все, что немцы могли поднять в воздух, а среди них было и много бипланов.

Герингу нужны были деньги, чтобы субсидировать авиастроительные фирмы, деньги для закупки сырья, деньги для набора личного состава люфтваффе. Гитлер поставил его в известность, что 1936-й будет годом, когда Германия наконец покажет, что она думает о Версальском договоре, главным образом введением своих войск в демилитаризованную Рейнскую область. Такая перспектива его встревожила, потому что Геринг считал, что еще слишком рано делать столь вызывающий шаг.

– Придут британцы и французы и раздавят нас как мух, – сказал он.

– Нет, не раздавят, – ответил фюрер, – если мы будем достаточно громко жужжать.

После чего он велел ему отправляться и создавать такие люфтваффе, жужжание которых стало бы слышно, да так громко, чтобы нагнать страху и на Кэ д’Орсэ (набережная Сены, где расположено министерство иностранных дел Франции), и на Уайтхолл.

Генерал Бломберг, военный министр, тоже советовал вести пока более осторожную политику, и ему, как и Герингу, также было дано соответствующее указание.

Но где взять денег для финансирования разрастающихся люфтваффе? Геринг отправился к доктору Яльмару Шахту, который уже почти два года снова являлся президентом Рейхсбанка, а недавно стал также рейхсминистром экономики, и обратился к этому амбициозному и самоуверенному финансовому заправиле с просьбой об увеличении субсидий, но в ответ услышал, что германский «лимон» уже почти совсем выжат. Шахт сказал, что он взял у немцев почти все, что они были согласны отдать.

– Я запретил им вывозить деньги за рубеж. Я аннулировал все иностранные займы. Я ограничил импорт почти до полного его исчезновения. Я посадил их на ограниченный паек. И все это ради того, чтобы обеспечить огромные суммы для нашего перевооружения. Но дальше этого заходить нельзя, потому что люди взбунтуются. У них не будет керосина, чтобы готовить еду, масла на хлеб и мяса даже на воскресный обед. Быстро возникнет черный рынок, и тогда нам придется начать расстрелы. Я больше не могу выделить вам денег.

– Не дадите, – переспросил Геринг, – даже если я покажу вам, что немцы готовы на еще большие жертвы, чем они принесли сейчас?

– Нет, даже если вы начнете показывать чудеса! – раздраженно ответил Шахт.

На протяжении трех следующих недель Геринг работал с Пилли Кернером над большой речью, которую намеревался произнести на каком-нибудь массовом митинге, и когда она была готова, решил выступить с ней перед большим собранием «правоверных» партийцев в Гамбурге, где громче всего был слышен ропот в связи с введенными ограничениями на питание.

Он как раз только что окончил свой последний курс похудения и был гораздо бледнее, чем обычно, с ввалившимися глазами и уменьшившейся складкой кожи под подбородком. Геринг облачился в полную форму генерала военно-воздушных сил и в первой части своего выступления рассказал об экономических достижениях Германии и увеличении ее престижа после прихода Гитлера, но потом стал напоминать своим слушателям об ограничениях, которые продолжали сдерживать ее свободу вследствие Версальских соглашений. Германия еще не отвоевала обратно своего законного места под солнцем, говорил Геринг, и она должна это сделать. Но для этого ей нужно стать сильной, решительной, способной противостоять своим врагам, а это значит – перевооружиться.

– Но перевооружение – это только первый шаг к тому, чтобы привести немецкий народ к изобилию, – продолжал он. – Перевооружение для меня не есть самоцель. Я не хочу перевооружаться в милитаристских целях или с тем, чтобы притеснять другие народы, но исключительно ради свободы Германии. Мои партийные товарищи, друзья, я верю в международное понимание, и именно поэтому мы перевооружаемся. Слабые – мы всецело во власти окружающего мира. Что проку в мировом согласии, в международном ансамбле, если немцам будет позволено играть только на казу<sup>[13]13
  Игрушечный духовой музыкальный инструмент.


[Закрыть]</sup>?

Он замолчал, дожидаясь, пока стихнут аплодисменты, а затем произнес слова, которые попали в заголовки газет по всему миру:

– Я должен сказать открыто. Некоторые лидеры в мировом сообществе очень плохо слышат, и их можно заставить слушать только грохотом пушек. Мы делаем эти пушки. У нас не хватает масла, но я вас спрашиваю, товарищи: что вам лучше иметь, масло или пушки? Что нам ввозить, лярд или железную руду? Говорю вам: готовность сделает нас сильными.

Геринг поднял пухлую руку и хлопнул себя по животу:

– Масло же только делает нас жирными!

Аудитория поднялась и разразилась бурными аплодисментами. Гитлер прислал ему телеграмму с поздравлениями, а Шахт неохотно, но все же согласился выделить денег на авиацию.

Среди самолетов, на которые он их потратил, был один, который революционизировал методы ведения боевых действий почти так же радикально, как это сделали танки в первую мировую войну, и принятие его люфтваффе на вооружение означало триумф одного из самых заметных помощников Геринга. Эрнст Удет никогда не входил в число самых близких друзей Геринга даже в то время, когда они вместе служили авиаторами в последней войне. Удет был самым результативным пилотом, имевшим на своем счету наибольшее число сбитых самолетов противника, и, когда настал момент кому-то заменить погибшего Рихтгофена на должности командира авиаполка, он ожидал, что этот выбор падет на него. С тех пор он так и не смог до конца пережить того, что вместо него назначен «чужак» – Геринг.

После войны он работал автомехаником, выступал с показательными воздушными боями, некоторое время водил пассажирские самолеты одной небольшой авиакомпании, а также занимался конструированием спортивных самолетов. Но у него возникла идея создания и он изготовил чертежи нового типа военного самолета, который должен был быть подобен летающей бомбе. Под его фюзеляжем должны были крепиться бомбы, и, оказавшись у цели, он бы пикировал на нее, отцепляя бомбы и взмывая в последний момент. Удет был уверен, что этот бомбардировщик станет точным и грозным оружием.

Но поначалу его никто не хотел слушать – ни Геринг, ни Мильх, ни авиапроизводители. Только после долгого и утомительного хождения по всем компаниям, после убеждений и упрашиваний он сумел уломать фирму «Юнкере» изготовить экспериментальную модель на ее предприятии в Швеции, и в 1935 году наконец получил два опытных образца.

Здоровяк Удет был веселым и бесшабашным авантюристом того типа, которые тремя веками раньше становились капитанами пиратских и каперских судов, бороздивших воды у берегов той самой Южной Америки, где он устроился чартерным пилотом на международных авиалиниях, перебравшись туда из Германии в 1925 году в поисках работы. Большую часть своей жизни он провел распутничая и пьянствуя, и то был редкий момент, когда в его постели не было женщины, а в руке стакана. Утром того дня, когда Удет должен был испытывать свой первый пикирующий бомбардировщик, его волосы все еще источали запах женских духов, а дыхание – винные пары после тяжелой ночной пирушки. Он поднял одну из двух машин на 900 метров и бросил ее вертикально вниз. На высоте 150 метров он попытался выйти из пике и не смог этого сделать. Оказалось, что он не рассчитал высоту и скорость пикирования. Просто потрясающе, но Удет выбрался из обломков не только невредимым, но и сильно встревоженным и определенно более трезвым, чем когда взлетал.

Он убедил своих зрителей, среди которых находился и генерал Мильх, позволить ему поднять вторую машину и на этот раз блестяще продемонстрировал мастерский полет, с ревом пикируя на поле, точно сбрасывая имитационные бомбы и вовремя выходя из пике.

Мильх согласился, что это эффективное и психологически устрашающее оружие, о чем и доложил Герингу, который попросил провести демонстрацию, чтобы все увидеть своими глазами. Он тоже был впечатлен возможностями нового самолета, заметив лишь, что жалко, что он не может производить более ужасный шум, когда падает на цель.

– Это легко, – сказал Удет. – Мы приделаем к нему ветряной свисток, и он будет завывать как вылетевший из преисподней демон.

Такое приспособление позднее было использовано с сильнейшим деморализующим воздействием на пехоту. А Геринг тем временем одобрил новый самолет как крайне необходимый люфтваффе и отдал указание запустить его в производство. Он был безмерно доволен Удетом и назначил его 1 января 1936 года инспектором новой бомбардировочной и истребительной авиации. Это назначение было разумным, потому что Ю-87, или «Штука»[14]14
  Stuka – от Sturzkampfflugzeug – «самолет пикирующей атаки» (нем.).


[Закрыть], как был назван новый тип самолета, требовал нового сложного и рискованного способа вождения, обучить которому молодое поколение пилотов мог только такой старый воздушный трюкач, как Удет.

Но, к несчастью для своего дела, Геринг пошел дальше. В своем восхищении Удетом он также назначил его руководить техническим управлением министерства авиации (отдел LC III), отвечающим за конструкционное планирование и выпуск авиационной продукции. Впрочем, для его назначения у Геринга была и другая причина. До этого всеми техническими вопросами люфтваффе ведал Мильх, который, имея наряду с Герингом неоспоримые заслуги в деле создания люфтваффе, а также и непомерные амбиции, сумел втереться в доверие к Гитлеру и стал использовать свое влияние на него, с тем чтобы постараться спихнуть своего благодетеля с поста руководителя авиационного министерства и люфтваффе и самому усесться на его место. Назначив Удета, Геринг фактически лишил своего коварного и неблагодарного статс-секретаря ответственности за развитие и выпуск авиационной продукции.

Но хотя, как и Геринг, Удет был высококлассным и отважным пилотом, организатором и плановиком он был никаким, и его назначение удивило многих, кто его знал. Авиаконструктор Эрнст Хейнкель пишет, что «было чрезвычайно трудно представить его в качестве кабинетного полковника и руководителя отдела планирования… Он был человеком богемного, артистического типа, беспечным и легкомысленным… слабовольным, очень уязвимым и легко поддавался влиянию». Вступая в должность, Удет будто бы сказал своему другу: «Я ничего не понимаю в выпуске продукции. Еще меньше я разбираюсь в больших самолетах». Геринг заявил ему, что отсутствие соответствующего опыта не играет роли – его собственная карьера развивалась точно так же до 1933 года. Удет поверил ему на слово. Принимая техническое управление, он сказал своим сотрудникам: «Скажу вам сразу, чтобы вы не ожидали от меня слишком активной кабинетной работы».

Эта ошибка Геринга стоила люфтваффе фатальной нехватки самолетов в будущем, а Эрнсту Удету – жизни.

Весной 1936 года во французское посольство в Берлине прибыл молодой капитан французских военно-воздушных сил по имени Поль Штелен, чтобы вступить там в должность помощника военно-воздушного атташе. Французскому послу, Андре Франсуа-Понсе, было известно, что он также является сотрудником Второго бюро – французской разведки, и прошел превосходную подготовку по разведывательным действиям на территории «третьего рейха».

Штелен был первоклассным летчиком, и в его распоряжении имелся небольшой, новейшего типа самолет, чтобы он был в состоянии быстро перемещаться по Германии. Он родился в Эльзас-Лотарингии, еще под германской оккупацией, и обучался в немецкой школе, так что его немецкий был безупречным. Штелен обладал приятной наружностью, обаянием, умел слушать и принадлежал тому типу людей, который был симпатичен Герману Герингу.

Его первый прием у рейхсминистра состоялся спустя несколько дней после прибытия в новом здании министерства авиации, которое было закончено только недавно.

«Войдя в дверь, я увидел его вдалеке, в противоположном конце помещения, – позднее написал Штелен, – и возникало ощущение, что я оказался на заднем ряду театра с одним актером на сцене. Он приветствовал меня любезно, даже сердечно, совсем не так, как можно было ожидать от генерала такого ранга в отношении простого капитана, да еще от второго человека в национал-социалистическом государстве».

Штелен подробно ознакомился со всей собранной информацией о Геринге периода войны и, увидев его в первый раз своими глазами, был поражен тем, как изменилась его комплекция в сравнении с ранними фотографиями, но его лицо, подумалось ему, осталось таким же скульптурно красивым. Что на него произвело особое впечатление, так это глаза, ясные и излучающие добродушие, но вместе с тем его взгляд был жестким, беспокоящим, безжалостным. Он сразу почувствовал, что имеет дело с человеком незаурядного интеллекта.

Во время той первой встречи этих двух людей ничего особенного не произошло. Геринг предложил Штелену сесть в большое кресло, а сам вернулся за свой рабочий стол. Француз заметил, что на этом столе не было ни одного письма, ни одной бумаги, и вспомнил, что Геринг, как и Гитлер, отдавал приказы устно; шагая по кабинету взад и вперед, он диктовал памятные записки или слушал доклады своих подчиненных и составлял и прочитывал как можно меньше документов.

Они поговорили о Сен-Сире, где учился Штелен, об Эльзасе и Лотарингии, о воздушной войне 1914–1918 годов, и Геринг не пожалел слов на похвалы французским авиаторам тех дней. Наконец они пожали друг другу руки и расстались и после этого целый год виделись только на официальных мероприятиях, приемах или воздушных шоу, когда Геринг подходил, чтобы его поприветствовать и переброситься несколькими словами. Но Штелен, возвращаясь после той встречи обратно в посольство, испытывал чувство, что между ними завязались дружеские отношения и они обещают быть плодотворными. Так оно и оказалось.

1936-й был критическим годом и для Германии и для самого Геринга. 7 марта, невзирая на сильную нервозность своих советников и соратников, Гитлер отдал приказ немецким войскам войти в демилитаризованную Рейнскую область, и все со страхом ждали ответных мер союзников. Однако они напрасно боялись – Франция отреагировала пассивно, нуждаясь в случае ответных военных действий в поддержке Англии, а Англия отказывалась ее поддерживать. Некоторые утверждали, что Гитлер немедленно отвел бы свои дивизии назад, если бы Франция продемонстрировала свои воинственные намерения, потому что он, конечно, не мог рассчитывать, что его маленькая армия и неокрепшие военно-воздушные силы смогут выстоять против считавшихся самыми мощными в Европе французских вооруженных сил.

Ему не стоило беспокоиться. Союзники, можно сказать, смиренно восприняли эту акцию Германии (как заметил лорд Лотиан, «в конце концов, Германия просто заняла собственный палисадник»), а немцы приветствовали триумф Гитлера, выразив ему подавляющим большинством поддержку на национальном референдуме. Это была первая большая Проверка союзной солидарности на прочность, и она ее не выдержала: французы, которые, колеблясь, все же подумывали над ответными действиями, были без колебаний отговорены от этого англичанами, которые совершенно не желали воевать. Выход немцев на «тропу» новой войны состоялся благополучно.

После этого шага у немцев уже не было колебаний при ответе генералу Франко и поддерживавшим его офицерам, обратившимся к Гитлеру 26 июля того же года с просьбой помочь им в мятеже против испанского правительства. На совещании с участием фюрера, Геринга и генерала фон Бломберга было решено, что Германия предоставит испанской хунте помощь оружием, людьми, танками и самолетами, особенно самолетами. Геринг был рад, что представляется возможность испытать в настоящих боях его молодых летчиков.

С конца августа 1936 года немецкие пилоты стали прибывать в Испанию, 26-го числа истребитель «Хейнкель Хе-51» сбил первый республиканский самолет, а к ноябрю уже две сотни Ю-87 и Хе-51 бомбили республиканские войска, города и деревни, сражались с испанскими и советскими летчиками в небе Мадрида, и из них был сформирован легион «Кондор», первым командиром которого стал генерал-майор Хуго Шперрле.