Текст книги "Лондон. Прогулки по столице мира"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

В штат сотрудников палаты входят три герольдмейстера – Гартер, Кларенсье и Норрой, шесть герольдов – Ланкастер, Сомерсет, Ричмонд, Виндзор, Йорк и Честер и четверо «сопровождающих» – Руж Дрэгон, Блюмантл, Порткуллис и Руж Круа. Кандидатов на эти должности подбирает герцог Норфолк, наследственный граф-маршал, то есть церемониймейстер, Англии.

По некоторым документам только здесь можно получить соответствующие разъяснения, и когда у меня возникает такая потребность, я отправляюсь в это здание из красного кирпича. Поднимаясь по его ступеням, я испытываю ощущения, весьма сходные с теми, которые испытывала Алиса, оказавшись в Стране чудес. Во всем Лондоне нет другого места, в котором настолько чувствовалась бы невероятность бытия. Выйди вам навстречу Король и Дама червей в сопровождении Валета [9]9
  Персонажи книги Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес». – Примеч. ред.


[Закрыть], вы бы сняли шляпу в знак приветствия, сочтя их появление вполне обыденным явлением.

– Доброе утро, сэр, – поприветствовал меня привратник. – У вас назначена встреча?

– Руж Дрэгон на месте? – спросил я, с трудом преодолевая ощущение нереальности происходящего.

– Нет, сэр, Руж Дрэгон отсутствует. Может быть, вам сможет помочь кто-нибудь другой?

Руж Дрэгон отсутствует! Как странно звучит! Вероятно, большинство лондонцев понятия не имеют о том, что этот титул – намек на геральдического дракона.

– А Блюмантл? – спросил я.

– На месте, сэр, но он занят.

– Хорошо, а могу я видеть Порткуллиса?

Вместо того чтобы протрубить в серебряный рог или, вскочив на коня, галопом промчаться по лестнице, привратник снял телефонную трубку. Я же размышлял о том, что меня, наверное, не удивило бы появление мистера Дебретта [10]10
  Дж. Дебретт – первый издатель ежегодного справочника английского дворянства, издающегося с 1802 г. – Примеч. ред.


[Закрыть]в сопровождении единорога или прибытие редактора «Landed Gentry», на груди которого красовался бы пестрый фамильный герб, найденный в чулане.

– Блюмантл освободился, сэр. Он вас примет, – сказал привратник. Я обвел взглядом облицованный панелями и украшенный знаменами зал и резной трон церемониймейстера. На этом троне он судил тех, кто позволял себе придумывать несуществующие семейные гербы или иначе надругался над геральдикой, – а затем, поднявшись по лестнице, удалялся в кабинет, подобных которому нет во всем Лондоне. С 1480 года структурная организация Палаты не претерпела каких-либо серьезных изменений.

Находясь в этом здании, легко можно вообразить Дон-Кихота, который на цыпочках проходит по коридорам и с восторгом читает титулы обитателей различных кабинетов. Под великолепными геральдическими рисунками красовались надписи: «Гартер – высший сановник Геральдической палаты», «Норрой – высший сановник Геральдической палаты», «Руж Дрэгон». Дверь в кабинет последнего была приоткрыта, что производило весьма зловещее впечатление. Какое странное чувство испытываешь, когда, постучав в одну из этих дверей, слышишь, как чей-то негромкий голос приглашает тебя войти. Кто знает, что ждет за дверью такого вот кабинета? Может быть, облаченный в доспехи рыцарь и лежащий у камина леопард? Но вот разочарование – вы видите человека, похожего, скорее, на сидящего за письменным столом адвоката. На нем черный пиджак и брюки в полоску. Разве может так выглядеть настоящий «Порткуллис» или «Блюмантл»? Неужто умолкли навек боевые трубы Азенкура?

Герольды всегда с радостью дают советы тем, кто желает украсить гербом свой блокнот, автомобиль, супницу или детскую коляску. Вот до какой степени пало некогда блестящее рыцарство! Герб, разумеется, стоит денег. Герольдам до сих пор платят по расценкам эпохи Тюдоров, то есть их годовое жалованье составляет приблизительно шестнадцать фунтов. Поскольку даже «Красному дракону» надо как-то сводить концы с концами, герольды сидят в своих кабинетах и, как адвокаты, ждут, когда к ним придет посетитель и изложит суть вопроса. Их услуги стоят так же дорого, как и услуги юристов. Получение гербового девиза – около сотни фунтов, и еще пятьдесят за геральдическую эмблему, которую могут вышивать на подушечках представительницы прекрасного пола.

Значительная доля работы, которой занимается Палата, заключается в составлении родословных. Это тоже стоит немалых денег. До войны платили гинею за каждый день поисков в деревенских книгах метрических записей. Сложнее всего составить генеалогическое древо людей с фамилиями Браун, Джонс и Смит.

– Существует нелепое мнение, что родословные богатых людей часто подделываются, – сказал мне герольд. – Это полная ерунда. Утвержденная Геральдической палатой родословная является юридическим документом, и перед тем как подтвердить ее, родословную рассматривает экспертный совет.

Многие соискатели приходят в палату, ничуть не сомневаясь в своем знатном происхождении, но покидают ее в расстроенных чувствах: кто же знал, что прапрапрабабушка вышла замуж не за того, за кого следовало?

Уникальна библиотека палаты. Ее начали собирать еще те герольды, которые в давние времена объезжали каждое графство, дабы, выполняя указ короля, составить полный список всех мужчин, получивших право иметь собственный герб. В этой библиотеке можно найти истоки каждой старинной семьи Англии и Уэльса. Здесь хранятся две печальные реликвии: кольцо и меч, снятые после битвы при Флоддене с мертвого короля Шотландии Якова IV.

Комната, в которой герольды беседуют с желающими «носить герб», представляет собой внушительных размеров помещение, построенное после лондонского пожара.

– Знаете, мы ведь сгорели дотла, – поясняет герольд.

Вот в такой манере они беседуют с посетителями. Время для них ничто. Если герольд рассказывает вам о битве при Азенкуре, у вас возникает впечатление, что он сам в ней участвовал. Эта привычка немало озадачивает посетителей.

Еще одной задачей палаты является сохранение процедур проведения торжественных церемоний. Последний раз практическое применение их усилия получили при коронации Георга VI. Однако неверно было бы считать, что это здание пропитано духом аристократии. Вовсе нет. После того как старая родовая знать погибла во время войны Алой и Белой розы, Англия, в отличие от многих других стран, стала создавать аристократию из простых людей. В библиотеке здания на Куин-Виктория-стрит хранятся документы, свидетельствующие о том, что британское дворянство зачастую имеет чрезвычайно скромное происхождение. Типичной фигурой английской истории является энергичный торговец, ставший землевладельцем и получивший право иметь свой герб.

Глава четвертая
От собора Святого Павла до Вестминстера

Собор Святого Павла и великий человек по имени сэр Кристофер Рен, который построил этот собор. Я поднимаюсь на Галерею шепота и Золотую галерею, а затем спускаюсь в склеп, чтобы взглянуть на гробницы Нельсона и Веллингтона. Я совершаю прогулку по Флит-стрит, посещаю дом доктора Джонсона, Дом правосудия, Государственный архив и Темпл, затем на трамвае отправляюсь в Вестминстер.

1

У западного входа в собор Святого Павла мне повстречалась группа сияющих от радости школьниц. Учительница отвела их в уголок, подальше от других таких же групп. В этот момент она была очень похожа на утку-мать, которая мечется по пруду, собирая крошек-утят.

– Все слышали о Большой войне, не так ли? – спросила она, обращаясь к окружившим ее сияющим лицам.

– Да-а-а, – подтвердил хор голосов.

Сейчас эти девочки смотрят на свою учительницу снизу вверх, размышлял я, потому что они ниже ее на целую голову, но пройдет всего несколько лет и у них появятся собственные семьи. Я вдруг почувствовал себя невероятно старым. Почему я все еще живу? Для этих детишек война 1914–1918 годов – всего лишь глава из учебника истории. Впрочем, быть может, учительница имела в виду Крымскую войну. Так или иначе, судя по вежливо-равнодушному выражению лиц, девочки уже давно отправили в музей и войну, и всех тех, кто принимал в ней участие.

– Так вот, – продолжала учительница, – в той войне прославился полководец, которого звали лорд Китченер. Все о нем слышали?

И вновь последовал утвердительный ответ, но на сей раз искренность девичьего «да» внушала сомнения.

– Лорд Китченер погиб вместе с линейным кораблем, на котором он плыл и который был потоплен неприятелем. Сейчас мы осмотрим памятник этому полководцу. Держитесь левой стороны, дети…

Девочки вошли в часовню Китченера. Я последовал за ними. В полной тишине стояли они, окружив высеченный из белого мрамора памятник погибшему лорду. Я обвел взглядом их лица. Китченер для них ровным счетом ничего не значил. Да и могло ли быть иначе? Ведь он принадлежал истории, стоял в одном ряду со всякими скучными дядьками вроде Альфреда Великого или Вильгельма Завоевателя, которые что-то там совершали в незапамятные времена. (Впрочем, Альфред Великий, как гласит легенда, собственноручно испек несколько лепешек – вот здорово! – а Вильгельм Завоеватель командовал войсками при Гастингсе, уж дату этой битвы все знают наизусть.) А этот Китченер всего-навсего утонул! Я видел, что даже самым серьезным из девочек на ум приходят именно такие мысли. Одна пухленькая маленькая девочка, лицо которой покрывали веснушки, засунула руку в карман, а потом быстро поднесла ко рту – и продолжала с набитым едой ртом флегматично разглядывать памятник Китченеру.

Мне вдруг вспомнился плакат, изображавший человека с густыми (сержантскими, как сказали бы раньше) усами и направленным на прохожих указательным пальцем. Надпись на плакате гласила: «Ты нужен Китченеру». Насколько же я, оказывается, стар! За стремительно промелькнувшие годы моей жизни успело вырасти целое поколение, вырасти и произвести на свет потомство, представители которого стояли сейчас передо мной, в синих школьных платьях и соломенных шляпках. Им Китченер казался чуть ли не современником Нельсона и Веллингтона.

– Боюсь, для них это мало что значит, – шепнул я учительнице. – Вот для нас…

Голубые глаза заставили меня запнуться. С чувством полной безнадежности я внезапно осознал, что учительнице самой не больше двадцати. Мне оставалось одно – поспешно ретироваться, радуясь тому, что я все еще передвигаюсь на собственных ногах, не прибегая к помощи костылей или инвалидного кресла.

В мраморном полу нефа в соборе Св. Петра в Риме есть одна плита, которую замечают лишь немногие посетители. На этой плите нанесены метки, показывающие соотношение высоты самых крупных соборов мира к высоте собора Святого Петра. Вторым по высоте после Святого Петра является лондонский собор Святого Павла, далее следуют соборы Флоренции, Реймса и Кельна.

Собор Святого Павла отличается от многих знаменитых соборов мира тем, что он – творение одного человека, а именно сэра Кристофера Рена, который по воле Провидения оказался в Лондоне во времена правления Карла II. Ему предстояло восполнить ущерб, нанесенный Большим пожаром. В конечном счете это бедствие оказало Лондону неоценимую услугу, поскольку восстановление города было поручено ожидавшему своего звездного часа Кристоферу Рену.

Даже если его гению принадлежит всего половина приписываемых ему зданий, то и в этом случае можно утверждать – Рен был чрезвычайно талантливым и плодовитым архитектором. Не важно, откуда вы любуетесь панорамой Сити – с Хангерфордского моста, с южной оконечности моста Ватерлоо, с Лондонского моста или со стороны Монумента, – все равно представшее вашим глазам зрелище будет отмечено печатью таланта Кристофера Рена.

Дед Рена торговал в Лондоне тканями, а сам Рен родился в местечке Ист-Нойл неподалеку от Тисбери, в графстве Уилтшир. Как и многие другие великие люди, он был сыном пастора.

Гениальность Рена проявилась уже в детстве. Оказавшись в Вестминстере, он под руководством знаменитого доктора Басби проявил выдающиеся способности к изучению латинского языка. Позже, в Уодэм-колледже Оксфордского университета, он собрал вокруг себя ведущих интеллектуалов того времени. Считается, что, посвяти Рен свою жизнь математике и астрономии (по всей вероятности, он сделал окончательный выбор в тридцатилетнем возрасте), он мог бы соперничать с самим Исааком Ньютоном. В Оксфорде он еще не догадывался о том, что ждет его впереди, и ставил эксперименты на животных по переливанию крови. Одновременно он разрабатывал систему дезинфекции зараженных помещений. Рену принадлежит целый ряд изобретений, однако он отличался удивительно небрежным отношением к плодам своего интеллектуального труда: доведя какую-либо работу до конца, он сразу же о ней забывал. Исторический анекдот гласит, что один из восторгавшихся талантом Рена друзей завел привычку сообщать о его открытиях немецким изобретателям, которые потом выдавали эти открытия за свои.

Когда в Лондоне случился Большой пожар, Рену исполнилось тридцать четыре года. Поскольку к тому времени он уже несколько лет занимал должность главного инспектора Его Величества по строительным работам, проблема восстановления разрушенного пожаром города пробудила в нем профессиональный интерес. Спустя всего четыре дня после того, как пожар был потушен, Рен представил на рассмотрение подробный план восстановления Сити. Этот план принято считать лучшим из всех составленных в то время планов; будь он одобрен, нынешний Лондон выглядел бы намного привлекательнее. Но у разработанного Реном плана оказалось слишком много противников. Этот план противоречил их личным интересам, поэтому его аккуратно положили под сукно.

Кристоферу Рену пришлось довольствоваться восстановлением собора Святого Павла, пятидесяти с небольшим церквей, тридцати шести гильдий, таможни, Темпл-Бара, множества частных и казенных зданий, а также строительством Монумента. Столь грандиозные здания, как Гринвичский госпиталь, он явно проектировал в свободное от основной работы время. Вне всяких сомнений, Рен – образец плодовитого архитектора, карьера которого являет собой пример воплощения старого принципа: талант – это работа, работа и еще раз работа. Ему были чужды алчность и корыстолюбие. Единственным вознаграждением, которого он попросил за восстановление собора Святого Павла и приходских церквей Лондона, стали жалкие две сотни фунтов ежегодной пенсии. Он с благоговением принял порученную ему задачу, совершенно не помышляя о личной выгоде. Широко известна история о том, как герцогиня Мальборо, раздраженная счетами за строительство Бленхеймского дворца, напомнила своему архитектору, что великий Кристофер Рен, которого по три-четыре раза в неделю с риском для жизни поднимали в корзине на вершину купола собора Святого Павла, довольствовался двумястами фунтами в год!

Когда началось строительство собора, архитектору было сорок три года; когда открылись хоры, ему минуло шестьдесят пять, а к моменту завершения строительства Рен превратился в семидесятисемилетнего старца. Всю свою зрелую жизнь, с сорока лет и до преклонного возраста, он наблюдал за тем, как его могучее творение поднимается все выше в лондонское небо. На суррейском берегу Темзы стоит небольшой, затерявшийся среди складских строений домик. Считается, что именно в этом домике жил Рен и что именно отсюда он наблюдал за тем, как растет его детище.

Собор Святого Петра в Риме явно произвел на Рена огромное впечатление и вдохновил на проект собора Святого Павла. Рен спроектировал окружающие собор здания, архитектура которых во многом повторяла стиль Бернини, в особенности великолепные колоннады. Однако земля в этом районе Лондона стоила слишком дорого, вследствие чего эти проекты так и не были реализованы. Рен настолько высоко ценил Бернини, что за год до Большого пожара поехал в Париж, чтобы побеседовать с итальянским зодчим об архитектуре. Но каждый человек, независимо от того, насколько он талантлив и насколько опережает свое время, все равно остается продуктом своей эпохи. Недавно я читал лаконичные записи из дневника Роберта Гука – этот замечательный человек был другом Кристофера Рена. Гук пишет, что талантливый ученый и гениальный математик, создавший собор Святого Павла и множество других величественных зданий, лечил тонзиллит своей супруги, «подвешивая ей на шею мешок с лобковыми вшами».

Этот великий гений тихо скончался в преклонном возрасте. Войдя в его комнату, слуга обнаружил, что хозяин умер, сидя в своем кресле. В момент смерти Рену был девяносто один год. Свидетелем скольких удивительных событий ему довелось стать за свою долгую жизнь! Когда он родился, еще встречались люди, знававшие Шекспира и беседовавшие с королевой Елизаветой; когда он умер, уже появились на свет младенцы, которым суждено было увидеть начало века, подарившего человечеству паровую машину. Всего спустя тринадцать лет после кончины Рена родился Джеймс Уатт; доживи Рен до рождения Уатта, старец и младенец связали бы воедино эпоху Елизаветы и эпоху Виктории.

2

Поднимаясь на Галерею шепота, я обнаружил, что восхождение не столь утомительно, как принято считать. Чтобы подняться на Каменную галерею, нужно преодолеть триста семьдесят пять ступенек. Еще двести пятьдесят две ступеньки ведут к расположенному под крестом шару, куда удается проникнуть лишь немногим посетителям. И все же подняться наверх совсем нетрудно, потому что винтовая лестница довольно широка, а ступеньки пологие.

Когда я добрался до Галереи шепота, дежурный служитель вежливо попросил меня пройти по узкому, огороженному поручнями кольцу на противоположную сторону. Там мне полагалось сесть и слушать. Голос служителя был таким монотонным, таким бесстрастным, что я невольно задался вопросом: сколько раз в день ему приходится повторять эту фразу? Добравшись до указанного места, я снова услышал служителя, который теперь находился примерно в ярде от меня. Казалось, его голос исходит прямо из камня. Он рассказывал о соборе, приводя даты и цифры. Этот необычный звуковой трюк, пожалуй, был бы настоящей находкой для дельфийского оракула. Далеко внизу лежало внутреннее пространство собора, в котором медленно и бесшумно двигались маленькие фигурки. С такой высоты люди казались муравьями. Столь же замечательная картина открывается и наверху, где находятся фрески Джеймса Торнхилла, посвященные эпизодам из жизни апостола Павла. Несколько лет назад эти фрески почистили, и наши современники впервые получили возможность как следует их рассмотреть. Хотя с галереи у основания купола открывается дивная панорама Лондона, она все же уступает той, которую можно наблюдать с Золотой галереи. Чтобы туда подняться, надо преодолеть еще сто семьдесят пять ступеней, но вид, который откроется вашему взору, вполне того заслуживает. По пути наверх я осмотрел замечательный кирпичный конус и внешний купол, построенный Реном для того, чтобы поддерживать каменный фонарь с крестом и шаром. Кстати, купол изнутри собора и купол снаружи – как будто два совершенно разных купола.

С Золотой галереи – маленького и узкого, продуваемого ветрами пространства – открывается незабываемый вид на Лондон. Отсюда видно, что город лежит в широкой и неглубокой долине, ограниченной с юга и севера зелеными возвышенностями Сайденхэма и Хэмпстеда. Видны узкие извилистые улицы старого Сити, а на западе – башни Вестминстерского аббатства над серебристой лентой Темзы. Внизу медленно ползут похожие на жуков омнибусы – они движутся в направлении темного ущелья Ладгейт-Хилл.

Какое чудо, что собор Святого Павла не сгорел во время последней войны! При взгляде на развалины соседних домов понимаешь, что ни одно здание во всем Лондоне не подвергалось такой опасности, как этот собор, который во время разрушительных бомбардировок оказался буквально в огненном кольце. Я восхищаюсь отвагой духовенства и служителей собора, которые на протяжении нескольких лет охраняли его каждую ночь. Они хватали клещами зажигательные бомбы, бросали их в ведра с песком и заливали водой из насосов. Только благодаря самоотверженности своих защитников уцелела эта знаменитая церковь, купол которой является символом Лондона и узнаваем в любом уголке земного шара. Если бы не их усилия, собор, несомненно, постигла бы участь его предшественника, сгоревшего во время Большого пожара.

Помню одно военное Рождество, когда Ладгейт-Хилл и близлежащие маленькие улочки превратились в настоящий кошмар. Я двигался в направлении собора Святого Павла, перешагивая через пожарные шланги, пробираясь сквозь груды разбитых оконных стекол. В воздухе стоял отвратительный запах гари – все еще продолжался пожар на Патерностер-роу, в результате которого погибло четыре миллиона книг. Я испытал большое облегчение, когда, переведя взгляд на Ладгейт-Хилл, увидел совершенно не пострадавший собор Святого Павла. На глаза навернулись слезы, когда на фоне темного фасада я увидел украшенную цветными лампочками рождественскую елку. Я вошел внутрь собора, где стояла еще одна елка, усыпанная подарками для лондонских детей и для экипажей минных тральщиков. В дальнем конце церкви священнослужитель читал молитву, а рядом с ним стояли на коленях несколько человек. Я присоединился к ним, радуясь тому, что Господь, похоже, не оставил своей милостью этот собор. Слова молитв эхом отражались от купола храма и смешивались со звуками, доносившимися снаружи: настойчивым звоном пожарного колокола, криками измученных пожарников, перетаскивающих свои похожие на питонов шланги, треском лопавшихся от жары оконных стекол. Интересно, сколько еще продержится эта самая заметная в городе цель? – подумал я тогда. Неужели я вижу собор Святого Павла в последний раз?

Наверное, только те, кто постоянно дежурил, защищая собор от бомбардировок, знают, сколь малы были его шансы уцелеть. Однажды ночью рядом с часовой башней упала бомба замедленного действия, пробившая дыру глубиной в двадцать семь футов. Ее выкопали и отвезли в Хэкни-Марш, где и подорвали. После взрыва осталась воронка диаметром около ста футов. В другой раз на парашюте опустился фугас, который упал всего в нескольких футах от восточной стены. Но ужасающий взрыв так и не прогремел, поскольку вышел из строя взрыватель. Неразорвавшийся фугас тоже увезли подальше от собора. Было и два прямых попадания. В октябре 1940 года одна бомба пробила крышу хоров и разрушила верхний алтарь. В апреле 1941 года бомба пробила северный поперечный неф и взорвалась внутри собора, вдребезги разбив витражные стекла, покорежив металлические детали интерьера и разрушив внутренний портик северного входа.

Рассматривая с высоты Золотой галереи оставшиеся после воздушных налетов руины, я не переставал изумляться тому, что собор Святого Павла уцелел во время войны.

3

Из-под купола я направился в безмолвную тьму склепа, который всегда считал самой интересной частью этого храма. Здесь, под массивными сводами, находятся могилы тех великих людей, памятники которым можно увидеть наверху.

– Я ночевал здесь целых четыре года, – сказал пожилой служитель. – Четыре года большой срок, не так ли, сэр? Но я не жалею, ведь нам удалось спасти Святого Павла. Все это похоже на сон…

Я посмотрел на него с восхищением. До последнего времени история церковного служения не была отмечена военными подвигами. И в художественной литературе, и в действительности церковный служитель – чаще всего тихий, исполнительный человек, который либо почтительно сопровождает настоятеля церкви, либо стоит у входа в храм с таким выражением лица, что трудно понять, то ли это епископ, то ли дворецкий. Глядя на него, зарубежные туристы понимают, что в данный момент он размышляет о чем-то возвышенном, духовном. Терзаемые сомнениями, они гадают, можно ли ему дать на чай. Однако в годы последней войны служители, всегда тихие и незаметные, вдруг уподобились грозным львам. Каждый, кто оставался на своем посту во время воздушных налетов, достоин медали «За выдающиеся заслуги». Надеюсь, грядущие поколения, любуясь, подобно нам, собором Святого Павла и Вестминстерским аббатством, с благодарностью вспомнят скромных, неведомых широкому кругу людей, которые во время воздушных налетов на Лондон спасали эти величественные здания.

В склепе есть три замечательных надгробия. Первое, самое строгое из трех, – надгробие на могиле Кристофера Рена. Над ним замечательная эпитафия: «Lector, si monumentum requiris, circumspice» – «Читатель, если хочешь найти памятник, оглянись вокруг».

Памятник Нельсону работы Флаксмана вполне типичен для своего времени и выглядит так, словно по какому-то недоразумению его перевезли сюда из Вестминстерского аббатства. Нельсон стоит подле якоря и сложенного в бухту каната, а Британия в шлеме, но без трезубца, указывает на адмирала и, обращаясь, очевидно, к двум совсем еще молодым морякам, говорит: «Идите и поступайте так же». Великий адмирал лежит в прекрасном мраморном саркофаге, который первоначально предназначался для останков кардинала Уолси. Такова необычная судьба этого когда-то забытого всеми саркофага, несколько столетий пролежавшего в часовне виндзорского собора Святого Георгия.

В недрах саркофага покоится гроб с телом Нельсона. Корабельный плотник выстругал его из грот-мачты французского фрегата «Ориент», который в битве на Ниле ходил под флагом адмирала де Брюэ. За несколько лет до своей кончины Нельсон получил этот зловещий дар от капитана Бена Халлоуэлла. Впрочем, адмирал вовсе не считал гроб-подарок зловещим предзнаменованием. Он брал его с собой в море и перевозил с одного корабля на другой. Во время одного из таких переездов гроб оставили прямо на квартердеке очередного корабля. Выйдя из своей каюты, Нельсон подошел к группе офицеров, которые удивленно рассматривали гроб.

– Господа, вы можете сколько угодно его разглядывать, – бодрым тоном заметил адмирал, – но будьте уверены, никто из вас его не получит.

Один из офицеров, имевших честь обедать с Нельсоном в море, впоследствии рассказывал, что этот гроб стоял в каюте адмирала, за его резным деревянным креслом. К явному облегчению большинства офицеров, Нельсон в конце концов стал хранить эту мрачную реликвию в Лондоне. Говорят, во время своего последнего отпуска, накануне Трафальгарской битвы, Нельсон приехал взглянуть на свой гроб и пророчески заметил, обращаясь к сторожу, что, возможно, эта вещь понадобится ему по возвращении.

Наверное, в истории Англии не найти других похорон, вызвавших в народе столь глубокое и искреннее сопереживание, как похороны Нельсона, состоявшиеся 9 января 1806 года, спустя одиннадцать недель и несколько дней после гибели адмирала при Трафальгаре. Словно античный герой, он испустил дух в мгновение победы. Благодарные соотечественники в память о Нельсоне возвели такое количество монументов, какого не удостоился ни один другой англичанин. Ему посвящены Трафальгарская площадь в Лондоне, памятник в Эдинбурге, колонна Нельсона в Дублине и многие другие памятники в различных частях страны.

Тело Нельсона уберегли от разложения, поместив в ванну с ромом, и в целости и сохранности доставили на родину. В те времена этот способ часто применялся для транспортировки тел погибших в морских сражениях. Чтобы встать на якорь в Гринвиче, кораблю «Виктори» пришлось пройти от Спитхеда до юго-восточной оконечности Англии. Главный врач флагманского корабля сэр Уильям Битти провел вскрытие и извлек из тела Нельсона роковую мушкетную пулю. Битти пришел к выводу, что, даже несмотря на слабое здоровье адмирала, он мог бы дожить до преклонного возраста, поскольку его внутренние органы скорее напоминали органы юноши, нежели сорокавосьмилетнего мужчины.

В то утро, когда должны были состояться похороны, яркое зимнее солнце растопило ночную изморозь. Когда большой колокол пробил половину девятого, в соборе Святого Павла уже яблоку некуда было упасть. Улицы города заполнили толпы хранивших скорбное молчание людей. Грохот пушечного салюта возвестил о том, что из Адмиралтейства выехал катафалк. Этому колесному транспортному средству постарались придать максимально возможное сходство с боевым кораблем. На нем тоже был установлен фонарь, а сзади имелись окна, весьма похожие на кормовые окна фрегата. Когда процессия двинулась в путь, барабанщики и флейтисты заиграли похоронный марш из «Саула» [11]11
  Имеется в виду оратория Г. Генделя «Саул» (1738). – Примеч. ред.


[Закрыть].

«Процессия была настолько длинной, – пишет Кэрола Оуман в своей книге «Нельсон», – что когда возглавлявшие ее драгуны Шотландского грейского полка уже приблизились к собору, замыкавшие процессию офицеры обоих родов войск еще только выходили из Адмиралтейства. Единственный звук, исходивший от непривычно умиротворенной толпы, напоминал шум моря и был вызван спонтанным движением массы людей, желавших разглядеть появившийся катафалк».

В два часа дня, перед тем как процессия подошла к собору Святого Павла, двенадцать матросов «Виктори» подняли гроб, а шесть адмиралов двинулись навстречу, неся балдахин. Некоторые, предвидя, что служба будет неимоверно длинной, захватили фонари, и, когда свет январского дня померк, паства увидела желтые огоньки фонарей, осветившие мерцающим светом центральную часть собора, где под куполом покоился гроб Нельсона. Его окружали моряки, стоявшие в центре кольца из шотландских горцев в килтах.

Прежде чем опустить гроб адмирала в склеп, матросы «Виктори» должны были положить сверху флаг корабля; вместо этого они разорвали полотнище на куски, и каждый сунул клочок материи под ворот своей формы. Они твердо решили оставить себе на память хоть что-то, связанное со своим командиром. Это проявление недисциплинированности, наверное, вызвало бы неодобрение Нельсона, но все, кто видел этот эпизод, запомнили его на всю жизнь. Проявление человеческих чувств нарушило порядок торжественной церемонии, но оно вполне соответствовало характеру Нельсона, который не чуждался проявления эмоций. Только в десятом часу вечера последние прихожане, спустившись по ступеням собора Святого Павла, исчезли в сгустившейся тьме.

Не менее искренние чувства в народе вызвала смерть дожившего до глубокой старости и покрытого славой герцога Веллингтона, тело которого доставили к последнему пристанищу в склепе собора Святого Павла. Сорок шесть лет прошло с тех пор, как был похоронен великий современник Веллингтона Нельсон. Под сводами склепа установили сделанный из пушечного металла знаменитый катафалк, на котором доставили в собор гроб с телом герцога. Филип Гведалла назвал этот гроб «двадцатью семью футами первосортной аллегории». Помимо выгравированных на его стенках различных видов оружия, он украшен и настоящими ружьями, штыками и саблями. Ныне гроб покрыт пылью и паутиной и выглядит так же мрачно, как и в то сырое ноябрьское утро, когда его тащили к собору двенадцать украшенных траурными плюмажами лошадей-тяжеловозов. Карлейль считал этот катафалк самым уродливым предметом из всех, которые он когда-либо видел: «Множество роскошных мантий, флагов, полотнищ, позолоченных эмблем и прочей мишуры придают ему сходство с телегой, с которой распродают половики, а не с похоронными дрогами великого героя». В ожидании процессии, которая должна была доставить тело Железного герцога к месту погребения, толпа простояла всю ночь под проливным дождем. Улицы Лондона настолько были забиты людьми, что утром фонарщики не смогли подобраться к фонарям, чтобы их потушить, и те горели весь день.