Текст книги "Лондон. Прогулки по столице мира"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– Я вверяю вам мою королеву и моего сына, – сказал король с глубоким волнением в голосе. – Несмотря на весь риск и опасность, доставьте их как можно скорее во Францию.

Он попрощался с женой, посмотрел на спящего сына, а затем странно одетая группа людей отправилась на цыпочках через спящий дворец, по большой галерее и вниз по лестнице к задним воротам.

Яков подошел к окну и прислушался к реву зимней бури. Вильгельм Оранский высадился на английский берег и объявил себя протестантским спасителем Британии. Трагедия дома Стюартов приближалась к развязке.

Королева со своими служанками и двумя французами пересекла Темзу на шлюпке и укрылась от дождя в стенах церкви Святого Ламбета, дожидаясь появления кареты. Она смотрела на темное скопление крыш и дымовых труб на другом берегу – на свой дом, который ей больше не суждено было увидеть. Через несколько дней король также бежал из дворца Уайтхолл, чтобы соединиться со своей семьей во Франции. Пересекая Темзу тем же путем, он протянул руку над бортом лодки, и Большая государственная печать Англии исчезла в темной воде реки.

Пожалуй, это было последнее историческое событие в жизни Уайтхолла. Стюарты, чьи подвиги и ошибки много лет составляли его историю, покинули дворец, оставив его заброшенным и забытым, пока Судьба в образе обыкновенной прачки не предала здание огню. «Уайтхолл сгорел дотла, не осталось ничего, кроме руин» – вот и все, что говорит Ивлин о дворце, который он знавал в лучшие времена, когда Уайтхолл полнился красотой, гордостью и мощью. Пять или шесть человек погибли вместе с ним в огне, но, по словам современника, к счастью, все они были «обыкновенными, никому не известными людьми».

Глава седьмая
Вестминстерское аббатство

Я иду в Вестминстерское аббатство и рассказываю о том, как его реконструировал король Эдуард Исповедник, а потом король Генрих III. Описываю надгробия монархов, Коронационное кресло и монаршие склепы, расположенные под часовней Генриха III. Глава заканчивается описанием византийской базилики, расположенной неподалеку от Виктория-стрит.

1

Последний настоятель Вестминстерского аббатства, доктор богословия де Лабильер, войдет в историю как самоотверженный человек, который отказался покинуть Лондон и свой пост даже во время воздушных налетов. Он вполне мог бы уехать в эвакуацию, и его долго убеждали сделать это, после того как бомба разнесла на куски покои настоятеля. Но он твердо стоял на своем: пока существует аббатство, в нем неотлучно служит настоятель.

Де Лабильера с благодарностью будут вспоминать все посетители аббатства, поскольку именно он распорядился открыть для прихожан западные врата и сделать их, как положено, главным входом в собор. До этого пользовались убогим входом через северный трансепт, где человек, пришедший сюда впервые, тут же терялся среди усыпальниц и надгробий. В те дни, я думаю, тысячи людей так никогда и не сумели добраться до алтарной части.

Незабываемое впечатление производит вид, который открывается перед вами, когда вы проходите в собор через западный вход: узкий неф, колонны и арки, отражающиеся друг в друге, словно музыкальные созвучия. А дальше, в восточной части собора, как заключительный аккорд всего этого величия, виднеется апсида пребистерия, или святая святых, в лучах света, льющегося из фонаря купола и из боковых трансептов.

Мне всегда очень трудно пройти мимо Вестминстерского аббатства. Гораздо больше времени я проводил, бродя по нему без определенной цели или сидя где-нибудь по соседству и разглядывая старые здания. Однажды, придя сюда, я попытался вспомнить, сколько событий произошло здесь на моих глазах с момента окончания войны в 1914 году. Во-первых, я хорошо помню торжественные похороны Неизвестного солдата. Церемония была глубоко прочувствованной и полной исключительного достоинства. Все те, кто потерял своих мужей и сыновей в кровавых жерновах войны, ощутили одно: даже если Неизвестный солдат и не был чьим-то сыном, мужем, братом, – по крайней мере, толика памяти о потерянных близких отныне покоится в самом сердце Лондона, увековеченная в пантеоне нашего народа. Для меня церемония была особенно значимой, поскольку в этот день я приехал из Дувра, куда на моих глазах прибыл эсминец с завернутым в национальный флаг гробом Неизвестного солдата на борту. Это было волнующее переживание – прийти на похороны вместе с королем Георгом V, который в своей фельдмаршальской форме стоял впереди всех присутствующих, в то время как останки обыкновенного английского солдата (кто знал, кто хоть раз встречал его?) хоронили рядом с великими государями и бессмертными героями прошлого.

Еще я помню похороны королевы Александры. Она доживала свои последние дни в Мальборо-хаус, становясь все более хрупкой и тонкой, – маленькая старая леди, пережиток ушедшей эпохи. Глядя на пламя коричневых свечей вокруг ее катафалка, я думал о том, что смотрю на последний отблеск времен, подобных эпохе правления Карла II – короткого периода Реставрации, который в последний раз явил во всем блеске богатство и достоинство аристократии.

Вспоминаю также свадьбу короля Георга VI, а затем и церемонию его коронации, на которой я присутствовал. Вопреки всем законам притяжения я парил в толпе зрителей на галерее над алтарем, глядя вниз, в каменную пропасть, где в сверкании света посреди собора наше прошлое оживало с почти невероятным великолепием. Я никогда не забуду тот миг, когда с короля сняли верхние одежды для помазания. В древние времена государь обнажался до пояса, поэтому и поныне четыре кавалера ордена Подвязки держат над королем балдахин из золотой парчи, чтобы скрыть его от посторонних глаз. Я помню, как архиепископ Кентерберийский приблизился к государю в сопровождении настоятеля аббатства, который держал в руках склянку с елеем и ложку. Я видел, как настоятель налил елей в ложку, архиепископ окунул в него пальцы и, просунув руки в прорези на балдахине, коснулся вначале ладоней короля, его обнаженной груди и затем темени. И из-под балдахина вышел новопомазанный монарх, одетый только в белые атласные бриджи, чулки и рубашку из белого шелка, без каких-либо знаков королевской власти. Он преклонил колена в молитве, пока архиепископ благословлял его на правление. Затем началась сложная церемония коронации: восседая на Коронационном кресле, король в белых одеждах постепенно облачался в монаршие регалии. В конце концов король стал подобен византийскому императору: со скипетром в руке, на пальце горит рубиновое кольцо, которое называют «обручальным кольцом Англии». Вся церемония была проникнута неким священным духом, затрагивала самые глубинные чувства, и я осознал, почему помазанники Божьи и весь народ верит в то, что руки короля обладают сверхъестественной силой и способны одним прикосновением принести исцеление или проклятие.

В церемонии коронации замечательна атмосфера ее подлинности, достоверности. Все присутствующие были в парадных туалетах, но в этом не чувствовалось никакой фальши, ничьи наряды не выглядели маскарадными костюмами. На костюмированном балу, сколь точно костюмы ни копировали бы оригинал, никто не выглядит в них «настоящим» (кроме, может быть, итальянских маскарадов, где люди каким-то образом умудряются в точности походить на своих предков). Но на коронации даже самые разодетые лорды и пэры выглядели как минимум правдоподобно, поскольку большинство из них действительно являлись важными государственными деятелями. Это был как бы внезапный выплеск прошлого в настоящее, и я всегда буду считать коронацию самым замечательным зрелищем, которое я когда-либо видел.

Последней церемонией, на которой я присутствовал в Вестминстерском аббатстве, была свадьба королевы Елизаветы и герцога Эдинбургского, хотя в промежутке между этими событиями государственного значения я десятки раз посещал различные другие церемонии. Думаю, самым печальным зрелищем, которое я наблюдал в аббатстве, была поминальная служба по Невиллу Чемберлену во время войны. Окна собора расколоты взрывами, отопления не было, и члены кабинета во главе с Черчиллем стояли в пальто – дрожащие от холода люди с несчастными лицами… И молитва, казалось, больше относилась ко всеобщему несчастью и страху, чем к покойному. Завершилась церемония уже под вой сирены очередной воздушной тревоги.

Но из всех посещений аббатства мне больше всего запомнилось, как я зашел сюда однажды вечером во время войны, еще до начала воздушных налетов. Было ужасно холодно: стоял конец января 1940 года. Случилось так, что я проходил мимо (уже ввели затемнение, и на улице не было ни единого лучика света) и остановился, пораженный величественностью готического силуэта на фоне ночного неба. Я слышал, что весь персонал аббатства – все высшие чины, духовенство и рядовые служители – объединились в стремлении защитить и сохранить собор в случае воздушных налетов. Вспомнив об этом, я решил зайти и посмотреть, что происходит внутри. Мне было приятно узнать, что мой старый друг, мистер Т. Хеброн, архивариус, стал начальником противовоздушной обороны. Под его руководством находилось двадцать семь служителей, тридцать шесть пожарных и четырнадцать человек для оказания первой медицинской помощи. Около сотни людей жили в аббатстве или неподалеку от него и проводили все свои дни в заботе о нем: настоятель, каноники, хористы, служители, архивариус и его штат, заведующий строительно-реставрационными работами и его подчиненные. Все эти люди зачастую даже не были знакомы друг с другом в мирное время, а сейчас сплотились в единую общину перед лицом опасности, нависшей над собором, как будто он снова превратился в отделенный от внешнего мира неприступный монастырь под началом отца-настоятеля. Было очевидно, что, если в собор попадет бомба или возникнет пожар, защитить здание смогут только те, кто хорошо знаком с его особенностями и запутанным внутренним расположением. Обычные пожарные или рабочие не смогли бы оказать нужную помощь.

Пока Хеброн объяснял мне, какие меры были предприняты, к нам подошел служитель с посланием от настоятеля – тот желал меня видеть. При свете электрического фонарика (без него невозможно было бы найти дорогу в неосвещенном соборе) я прошел через Иерусалимский зал к дому настоятеля, красивому старому зданию, где раньше жил аббат. Войдя к настоятелю, я увидел доктора де Лабильера, сидящего за письменным столом в окружении огромного количества книг. Мы успели о многом поговорить, обсудили опасность, грозящую собору. Я сказал ему, что мне хотелось бы побродить по собору во время затемнения и узнать, как он выглядит сейчас, на военном положении.

Настоятель провел меня через несколько коридоров и переходов, и, войдя в очередную дверь, мы вдруг оказались в холодном пустом зале. Я понятия не имел, где мы находимся, но чувствовал движение воздуха в каком-то огромном помещении.

– Мы сейчас возле скамьи епископа Ислипа, – пояснил настоятель. – Здесь часто сидела королева Виктория.

Внизу под нами, в непроглядной темноте почудилось какое-то движение.

– Это пожарные, – объяснил де Лабильер. Я знал, что мы находимся над главным нефом собора, и спросил настоятеля, где могила Неизвестного солдата. Тот наклонился и крикнул в темноту:

– Зажгите фонарь около могилы Неизвестного солдата!

Едва различимые фигуры зажгли карманные фонарики и сделали пару шагов вперед. Два луча света на мгновение затерялись в пространстве между чернеющими колоннами нефа, растворяясь во тьме возле трифориума, а затем скрестились, высветив бордюр из красных цветов, окаймлявших могилу.

Я спустился вниз, и Хеброн провел меня по собору. Мало кто, кроме служителей и работников аббатства, бывал здесь после наступления темноты. Собор производил невыразимо жуткое впечатление, когда мы шли с карманными фонариками: их лучи скользили по известным могилам и надгробиям, некоторые были погребены под завалами мешков с песком. На дежурстве в ту ночь было шестеро пожарных. Один из них, видимо новенький, сказал мне: «Меня все время пугают скамьи: они то и дело трещат, и треск раздается в тишине как пистолетный выстрел – поневоле подпрыгнешь от ужаса». Несколько раз за ночь двое пожарных поднимаются по каменной винтовой лестнице в трифориум и звонят по телефону дежурным внизу, сообщая, все ли в порядке. Чтобы облегчить доступ в верхние помещения собора, над западным входом соорудили помост, соединявший северную часть трифориума с южной.

Мы тоже поднялись по винтовой лестнице наверх, робко, будто по краю пропасти, прошли на цыпочках по трифориуму и посветили своими фонариками вниз, в чернильную тьму главного нефа. Висящие там асбестовые пожарные костюмы с огромными черными щитками, похожими на черепа, казались настоящими привидениями. В аббатстве не любят историй о призраках, но после настойчивых расспросов можно услышать неохотный рассказ о том, что иногда даже рабочие, не обладающие живым воображением, видят здесь странные вещи. В последний раз в соборе заметили привидение в канун свадьбы нынешних короля и королевы. Оно стояло на коленях перед украшенным к свадьбе алтарем, облаченное в коричневое одеяние. Видение было настолько реальным, что запертый на все засовы собор даже обыскали, думая, что кого-то случайно закрыли внутри. Но никого так и не обнаружили.

Спустившись обратно, мы направились в сводчатый подвал, где перед нами открылось необычное зрелище. В этом маленьком каменном зале была всего одна колонна, из центра которой расходились шестнадцать ребер, поддерживающих основание Капитулярия. Здесь были заботливо сложены облачения для завтрашней службы – красивые одеяния из сверкающей парчи, прошитой серебряными и золотыми нитями, – а рядом с ними, на четырех табуретах, с чисто военной аккуратностью разложены четыре комплекта снаряжения для пожарных: резиновые сапоги, защитные костюмы, противогазы и каски. На редкость неуместное соседство, такого еще никто нигде не видел, особенно в Вестминстерском аббатстве! Мы видели снаряжение и в дарохранительнице, а затем, пройдя в норманнскую крипту, мы обнаружили, что все помещение превращено в госпиталь, где ряды коек ожидали появления первых жертв бомбардировок. Все это напоминало кельи монахов, и отвечали за порядок в госпитале две женщины – жена одного из каноников и супруга органиста. Проявив чуткость, они переместили из крипты огромную горгулью и большой каменный гроб, справедливо рассудив, что им не стоит оставаться на глазах у больных и раненых. Мое путешествие по аббатству закончилось в бомбоубежище, снабженном автономной установкой для фильтрации воздуха.

На ощупь пробираясь к почти невидимому в темноте омнибусу, я вспоминал, сколько же странных событий произошло в Вестминстерском аббатстве за девять столетий его существования! Он видел и тела мертвых королей, которые лежали обнаженными по пояс в мерцании погребальных свечей, и королеву Елизавету, которая скрылась в соборе от своих врагов и сидела на связке камышей, «потрясенная и отчаявшаяся, в полном одиночестве». На протяжении веков Вестминстер видел роскошь, благородство и благочестие вместе с алчностью, завистью и вероломством. Здесь однажды произошло даже убийство.

Но во время войны с собором случилось нечто совершенно новое, нечто такое, чего ни король, ни настоятель не могли бы даже себе представить. Мы называем это МПО, то есть мерами противовоздушной обороны, – или нашим печальным вкладом в историю.

В следующий раз я посетил собор 17 мая 1941 года, через несколько дней после того, как в него попал снаряд и полностью разрушил покои настоятеля. В тот день я записал в своем дневнике следующее. «Я пришел в Вестминстер, чтобы посмотреть на разрушения, и мне было ужасно неловко, когда я столкнулся с настоятелем. Я знал, что он потерял все, что имел, и мне было трудно выразить ему свои соболезнования. Однако он оживлен и настроен вполне оптимистично. «Пойдемте, я покажу вам, что осталось от моего жилья», – сказал он. Из кельи архивариуса мы поднялись по лестнице наверх, прошли через Иерусалимский зал, оставшийся неповрежденным, а затем – там, где раньше находились красочно отделанные деревянными панелями помещения, – перед нами разверзлась бездна под открытым небом, заваленная обугленными балками и досками. Настоятель сказал мне, что он потерял все, кроме одежды, которая была на нем в тот день, – к счастью, во время бомбежки сам он укрылся в бомбоубежище. От покоев настоятеля осталось только две спальни со всем содержимым. Мы прошли в одну из этих комнат: там сидела жена настоятеля в меховом пальто, а молодой человек, его сын, стоял рядом в солдатской форме с винтовкой без затвора в руках. Юноша сообщил нам, что был в увольнительной и теперь вместе с другими вещами лишился снаряжения. Как образцовый солдат, он по приезде снял затвор со своей винтовки и положил в сейф. В результате пожара тот превратился в бесформенный комок металла.

Настоятель указал на полку, где стояли шесть или семь книг.

– Все, что осталось от моей библиотеки, – прокомментировал он. – Я, наверное, единственный настоятель Вестминстера, у которого теперь нет ни Библии, ни молитвенника. Зато уцелело вот это. – Он вынул коричневый томик и показал мне: это была моя собственная книга «Сердце Лондона».

– Жаль, что на ее месте не оказалось ничего более ценного, – сказал я в ответ.

Ужасно было видеть ученого, который потерял всю свою библиотеку. Просто не найти слов для сочувствия и утешения.

С большим мужеством настоятель и его жена продолжали жить в двух комнатах, оставшихся в их распоряжении. Когда на следующий день аббатство посетили король с королевой, они долго убеждали настоятеля покинуть Лондон и уехать в Виндзор, но тот не хотел ничего слышать. «Пока стоит Вестминстерское аббатство, в нем должен жить и работать его настоятель», – сказал он…

После визита к настоятелю Хеброн провел меня по аббатству. Собор остался цел, пострадал только фонарь купола. Из-за зажигательной бомбы начался пожар, расплавленный свинец и обломки обрушились вниз, на то самое место, где происходила коронация государя. К большому счастью, повреждения оказались незначительными, служители убрали обломки и соорудили временный алтарь в конце нефа, так что вскоре собор снова должны были открыть для прихожан. Хеброн указал на устрашающие гипсовые статуи Гладстона, Дизраэли и других политиков, которые, казалось, в ужасе и возмущении столпились вокруг обломков, грозно глядя на них. «А этим все нипочем, правда же?» – заметил Хеброн. И не поспоришь! Их как будто защитила неуязвимая викторианская добродетель. «Интересно, как организовал бы бомбардировку Гладстон?» – отозвался я. «Да, интересно», – улыбнулся Хеброн».

2

Воображаемое путешествие в далекое прошлое, которое совершают посетители Вестминстера, страшно утомительно. Глядя на толпы экскурсантов, следующих за своими гидами и внимающих бесконечному перечислению дат и имен, мне становится любопытно, какая часть всей этой информации запомнится или будет хотя бы понята слушателями. История может быть самым скучным предметом, а может – и самым захватывающим. В детстве я ненавидел историю, но с возрастом невольно увлекся. Жаль, что нет какого-нибудь волшебного заклинания, чтобы сделать каждое посещение Вестминстерского аббатства увлекательным и волнующим для всех посетителей, большинство из которых притягивает сюда некое неведомое очарование собора.

История аббатства на самом деле очень проста, но она насчитывает тринадцать столетий. Начинается она в незапамятные времена, в легендарную эпоху, когда для поклонения Господу монахи искали самые уединенные уголки мира и однажды появились в гуще ежевичных зарослей на маленьком островке Торни у берегов Темзы. Здесь они построили церковь, которая впоследствии стала центром Вестминстерского аббатства.

В то время англо-саксонская столица была хорошо видна отсюда – Лондон стоял на холме позади стены Адриана, возведенной римлянами. Англия была наполовину языческой, наполовину христианской страной. Римские миссионеры обращали в христианство неотесанных и грязных королей под могучими английскими дубами и крестили их водой из священных источников. Иногда эти правители до конца своих дней оставались приверженцами христианской веры, а иногда возвращались к своим языческим богам. По уровню развития они находились в таком же варварском младенчестве, что и остальные дикие племена. Первый епископ Лондона, Меллит, был римским миссионером. Его изгнали из города сыновья прежнего правителя, которые вновь вернулись в язычество и не собирались становиться христианами, но хотели захватить белый хлеб, предназначенный для евхаристии. Их приводило в бешенство, что епископ раздает этот вкусный хлеб обычным людям, а им ничего не достается. В результате епископу пришлось покинуть Лондон. Я думаю, нечто похожее частенько происходит в наши дни с африканскими миссионерами.

Монахи Торни, и в то время, и позже, сочиняли полезные истории, которые в эпоху невинности считались чем-то вроде охранных заклятий. Сейчас мы читаем эти легенды и думаем, до чего же они очаровательны, но в них было и нечто такое, что ныне ускользает от нашего внимания. Одна из историй повествует о том, как однажды ночью накануне того дня, когда должны были освящать церковь на острове Торни, рыбак по имени Эдрик как всегда отправился на реку ставить сети. Подойдя к тому месту, которое мы сейчас называем набережной Ламбет, он повстречал незнакомца в чужеземном платье. Тот попросил перевезти его через реку. Оказавшись на другом берегу, незнакомец подошел к новой церкви, и она вдруг засияла в ночи нездешним светом. Охваченный благоговейным страхом рыбак замер в своей лодке, глядя, как над церковью летают ангелы. Вернувшись к лодке, незнакомец признался, что он – святой Петр и своими руками освятил эту церковь. Утром на остров прибыл епископ Лондонский, чтобы провести церемонию освящения, но, увидев распятие и услышав эту невероятную историю, он понял: церковь уже освятил тот, кто выше любого епископа.

Таким образом новая церковь получила благословение свыше и была окружена атмосферой сверхъестественной святости. Монахи подали прошение вывести церковь из-под власти лондонской епархии и получить для нее особый статус. Прошение было удовлетворено, и церковь Святого Петра получила независимость с самых первых дней своего существования. Она никогда не подчинялась епископу Лондонскому. Ни один архиепископ или епископ не мог внести сюда свой посох без разрешения аббата или настоятеля – это разрешалось только во время коронации государя. Аббат или, впоследствии, настоятель аббатства подчинялись только королю. Поэтому Вестминстер и поныне остается маленьким независимым священным островком посреди Лондона.

Поскольку легенда о пришествии святого Петра относится к первой церкви на острове Торни, а не к более позднему периоду, как думают некоторые, значит, монахи обладали замечательным инстинктом выживания. И если правда, что Бог помогает тем, кто помогает сам себе, их процветание было обеспечено.

Монастырь Вестминстер возник во времена правления Эдуарда Исповедника, около 1042 года. Судьба предопределила королю Эдуарду быть основателем монастыря, и его останки являются таким же, если не более драгоценным достоянием аббатства, как и история о встрече рыбака со святым Петром.

Почти наверняка король Эдуард был альбиносом: у него были совершенно белые волосы, прозрачная кожа и длинные и тонкие пальцы, которые, по поверью, приносили исцеление страждущим. Поэтому современникам он казался каким-то необыкновенным существом, непохожим на обычных людей. Эдуард был очень религиозным и набожным человеком. Он мог подолгу сидеть неподвижно в полном молчании, а то вдруг разражался приводящим в замешательство смехом. С другой стороны, он часто впадал в ярость, бывал язвителен и даже жесток.

Прежде чем взойти на престол, Эдуард дал обет совершить паломничество в Рим. Став королем, он осознал, что не сможет выполнить свою клятву, и послал делегацию к папе римскому с просьбой об отпущении грехов. Папа согласился дать свое прощение, если Эдуард перестроит заново монастырь Святого Петра. Эта великая миссия стала главной целью короля в последующие годы. Эдуард был наполовину англичанином, наполовину норманном, а все его симпатии были целиком на стороне Европы. Он окружил себя фаворитами-норманнами и назначил норманнов на все высшие государственные должности: сам того не подозревая, Эдуард постепенно готовил почву для прихода Вильгельма Завоевателя. Поэтому вполне естественно, что когда король решил построить большой храм, он впервые принес в Англию массивные и величественные формы романской архитектуры, которая была так популярна по другую сторону Канала.

Чтобы представить себе, как выглядел Вестминстерский собор во времена Эдуарда Исповедника, стоит вспомнить собор в Дарэме, часовню Святого Иоанна в Тауэре и церковь Святого Варфоломея в Смитфилде. Собор был почти так же велик, как сегодня, и в те времена это было самое большое здание во всей Англии. На его постройку ушло двадцать лет, и считалось, что он будет стоять вечно. Саксонские церкви строились в стиле кельтских церквей Шотландии и Ирландии и в основном походили на небольшие каменные сараи с соломенной крышей, поэтому саксы потрясенно взирали на новое аббатство как на что-то колоссальное и чуждое их культуре.

Окончание строительства собора в 1065 году собирались приурочить к Святкам. Эдуард был болен. Несколько дней он пролежал в постели, затем наступило временное улучшение, но в конце концов король скончался. Ужас пронесся по всей Англии в связи с известием о его смерти; не было ли в нем первых проблесков того благоговейного страха и почитания, которое впоследствии переросло в настоящий культ Эдуарда Исповедника?

Из Лондона и всех окрестных деревень народ стал толпами стекаться к новому белоснежному зданию собора Святого Петра, чтобы поглядеть на тело короля, лежащее перед высоким алтарем, в сверкании сотен свечей, с короной на груди, в полном парадном облачении, с золотым распятием на шее и кольцом пилигрима на тонкой прозрачной руке. Пока Эдуард лежал на смертном одре в Вестминстере, его преемник, Гарольд, был спешно коронован, неизвестно – в аббатстве или в соборе Святого Павла. Но когда настало Рождество, уже Гарольд лежал в саване мертвеца, а Вильгельм Завоеватель короновал себя в Вестминстере прямо над могилой основателя храма.

С этого момента все короли Англии, кроме Эдуарда V и Эдуарда VIII, проходили коронацию и церемонию помазания в Вестминстерском аббатстве. И хотя собор был построен во славу святого Петра, он увековечил имя Эдуарда Исповедника, и гробница Эдуарда стала сердцем и душой храма с тех давних пор и до наших дней. Только это место во всей Англии и сохранилось до сегодняшнего дня из всех святынь, с которыми в Средневековье случались разные чудеса.

Будучи при жизни чудаковатым, ненадежным, ребячливым и не очень умным человеком, Эдуард Исповедник после смерти стал символом Англии. Возможно, это случилось потому, что саксы поначалу очень страдали под гнетом чужеземной власти, они все чаще вспоминали свою жизнь при святом Эдуарде и называли те дни «старыми добрыми временами», окружая период его царствования ореолом «золотого века». А причина была всего лишь в несчастливой эпохе, которую принес с собой преемник Эдуарда. Норманны же, вместо того чтобы искоренить саму память об Эдуарде, сохранили ее из соображений династической преемственности – победители и побежденные обменялись символическим рукопожатием над могилой Эдуарда.

Все короли Англии так или иначе пытались установить некую связь между собой и святым саксонским предшественником. В самый торжественный момент своей жизни, во время коронации и помазания на власть, по обряду они на несколько мгновений присваивали себе бережно хранимые реликвии – предметы одежды Эдуарда. На плечи нового государя накидывали старинную мантию Исповедника. Плантагенеты, стоя босиком в огромном соборе, надевали, как говорят, античные котурны или штаны Эдуарда, а также его башмаки. Если волосы короля взъерошивались во время помазания, их причесывали гребнем Эдуарда. И в завершение на чело нового государя опускался старинный золотой венец, некогда увенчавший Эдуарда Исповедника.

Облаченные в старинные одеяния саксонских времен, государи каждой новой эпохи после церемонии коронации направлялись в усыпальницу Эдуарда, там с них торжественно снимали все эти одежды, оставляя их на алтаре. Затем, уже в новом современном платье, держа в руках только скипетр (который после коронационных торжеств полагалось возвратить аббату Вестминстера), они направлялись во дворец, все еще под впечатлением удивительной встречи с прошлым.

Культ Эдуарда Исповедника был явлением национального и династического масштаба, и в нем мы видим зачатки нашей будущей истории. Уже одно то, что Эдуард в свое время на равных соперничал по значимости со святым Петром, само по себе достаточно фантастично. Мало того, со временем, в самый расцвет Средневековья, его торжественно канонизировали как национального святого, а останки перенесли и поместили рядом с мощами святого Георгия. Легенда об Эдуарде оказалась настолько могущественной, что даже сегодня, хоть мы и нечасто задумываемся о таких вещах, мы ни за что не согласимся расстаться с образом Эдуарда Исповедника – доброго бородатого английского патриарха. В современном сознании этот образ значительно более притягателен, чем официальный национальный святой, который всего лишь сразил дракона.

Тело Эдуарда видели еще как минимум трижды после погребения, и дважды его останки были потревожены в течение веков. Впервые это произошло в 1098 году, почти тридцать лет спустя после его смерти, когда Генрих I распорядился вскрыть гробницу, чтобы убедиться в нетленности останков короля. Говорят, Эдуард казался просто спящим. Епископ Гандальв вынул из белой бороды короля один длинный прозрачный волос.

Во второй раз Эдуарда видели после его канонизации в 1161 году, почти сто лет спустя после погребения. На этот раз гробницу вскрыли в присутствии Генриха II и Томаса Бекета. Церемония проходила в темную октябрьскую полночь, и при свете свечей и факелов король и священнослужители с благоговением взирали на спокойное лицо Эдуарда. Он лежал в короне и в том же полном облачении, в котором был похоронен. В тот раз его переодели в новое одеяние и сняли с пальца коронационный перстень.

В последний раз Эдуарда видели спустя еще сто шесть лет, через два века после смерти, причем вокруг его гробницы к тому моменту все изменилось до неузнаваемости. Массивное аббатство в норманнском стиле исчезло с лица земли. Генрих III построил на его месте новое аббатство – то, которое мы видим сегодня. И вновь перед глазами потомков, столь же далеких от него, как мы сейчас далеки от битвы при Куллодене [26]26
  Сражение 1746 г., в котором были разгромлены участники якобитского восстания в Шотландии. – Примеч. ред.


[Закрыть], саксонский король увидел свет, и его останки были перенесены на то место, где они покоятся до сего дня.