Текст книги "Волк"

Автор книги: Геннадий Якушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Волк, я подумал, что здесь нам будет тесновато, и велел девочкам англичан подождать в зале. – И делает шаг вперед. Рядом с ним становится Кабан. Миг, и они выдергивают из-за поясов пушки. Кабан направляет свой пистолет на англичан, а Чернокнижник – на меня. Я выхватываю из кармана нож-прыгунок, но не успеваю даже нажать кнопку, чтобы выкинуть лезвие, как Лора ногой выбивает его у меня из руки. Он отлетает к ногам Чернокнижника.

– Умница, Стопарик, – хвалит тот ее.

Лора подбирает нож, выпускает лезвие и становится за его спиной. Чернокнижник, держа меня на прицеле, мягко улыбаясь, обращается к англичанам:

– Джон и остальные, валюту на стол. – Иностранцы выкладывают деньги. – А теперь, Джон, свяжи руки своим корешам, – и бросает ему моток веревки. Тот послушно выполняет команду. Чернокнижник обращается к Кабану:

– Сейчас я буду разбираться с Волком. Будь особенно внимателен.

Он идет на меня и говорит:

– С вами, Волк, все просто. Прыгайте в постельку. – И указывает мне на одну из кроватей. Я ложусь на спину и настороженно слежу за каждым его движением. Прямое сопротивление ему сейчас равносильно самоубийству. А Чернокнижник не суетясь, берет подушку, кидает ее мне на грудь и продолжает:

– Через нее, когда стреляешь, звук не так слышен. – Его улыбка становится все шире, но он не стреляет. – Вы, Волк, ссучились и порешили своего крестного. Не мне вам объяснять, что за это полагается. – Он наслаждается эмоциями, отражающимися на моем лице. – Ловец попал в ловушку. И ничего теперь вы не можете сделать.

Он громко и злорадно хохочет. Его рука с пистолетом опускается к моей груди все ниже и ниже. Я вижу, как он медленно надавливает на спусковой крючок. Чернокнижник настоящий артист. Но в тот момент, когда мое отчаяние достигает предела, а безнадежность становится очевидной, он вдруг бездыханным падает на меня.

Я вскакиваю и вижу торчащий в спине Чернокнижника свой нож. Прислонившись к двери, бледная, испуганная и какая-то потерянная, стоит Лора с безвольно висящими руками. Пушка Чернокнижника уже у меня в руке и направлена на Кабана. Но меня опережает Джон. Он бьет по спине Кабана обеими ногами, и тот, выронив пистолет, летит кувырком через кровать. Однако тут же вскакивает на ноги, мощно отталкивается от пружинного матраса, как от батута, на взлете выдергивает из спины Чернокнижника нож, и, выбивая телом раму окна, вылетает на улицу. Я сую пистолет за пояс и выпрыгиваю вслед за ним. Но сколько я не мечусь вокруг чайной и сараев, нигде его не нахожу.

Хозяева чайной будто видят сквозь стены и не заставляют себя долго ждать. Едва я спрыгиваю с подоконника на пол в номере, как раздается стук в дверь. Я открываю, и Сова в сопровождении Гриши входит в комнату, осматривается и констатирует:

– Знаешь, Григорий, я ожидала худшего. Но сразу видно, что работал специалист. Никакого тебе погрома. Всего лишь один труп и одна выбитая рама. Вот это, – она толкает ногой тело Чернокнижника, – убрать немедленно. Раму вставьте к утру. И все вымыть, чтобы никаких следов. – Кира Николаевна поворачивается ко мне. – Волк, я восхищена тобой. – Она впервые так называет меня. – Ты ровесник моему брату. Он еще дитя, а твоим делам уже счет идет. Ты становишься в определенных кругах популярным. Что ждет тебя дальше? Да, о деле. Жаль, что ушел Кабан. Он тебя в покое не оставит. Ты не возражаешь, если я уведу к себе твоих англичан вместе с товаром. Меня устраивают проценты, названные тобой.

– Согласен, – киваю я.

– Джон, – улыбается Кира Николаевна русскому еврею, – забирайте своих друзей, валюту, товар и за мной. Война кончилась, началась торговля.

Оставаться дальше в чайной нет смысла. Я подбираю пушку Кабана и кладу в карман. А ствол Чернокнижника сую за пояс сзади. Так оружие менее заметно. Потом беру за руку свою спасительницу, все еще находящуюся в трансе, и вывожу на улицу. От Дорогомиловского рынка до дома ходу минут двадцать, и мы идем с Лорой молча и не торопясь. Вот и 75-е отделение милиции. От него начинается наш переулок. И тут Стопарика начинает рвать. Причем ее не просто рвет, у нее выворачивает все нутро.

«Не дай бог, кто-то из отделения выйдет и обратит на нас внимание. Я с оружием залечу, – думаю я. – А ее заберут как пьяную, и потом выяснится, что она сбежала из колонии». Я быстро втаскиваю Лору под арку желтого дома, которая чуть дальше милиции, и стараюсь наклонить ее голову так, чтобы при рвоте она не пачкала свою шикарную юбку и кофточку. Хотя это уже бесполезно, впереди она уже вся в блевотине. Кое-как мы добираемся до дома, без свидетелей поднимаемся в лифте на восьмой этаж и направляемся к двери чердака. Я шарю слева дверной коробки, там должен быть фонарик. Вот он. Я освещаю висящий замок. Он закрыт, но это только для непосвященных. Когда, подцепив, я вытаскиваю верхние гвозди, замок падает. Мы проходим по чердаку ко второму, если считать от машинного отделения лифта, стропилу. При свете фонаря я снимаю у его окончания три кирпича с торца стены и открываю тайник. Здесь у меня лежала моя первая пушка, здесь и кое-какая заначка в виде золотых колечек с камушками, брошек, сережек. Промасленная тряпка на месте. Заворачиваю в нее оба ствола и укладываю в тайник. Затем беру два кольца с бриллиантами, пару сережек и ставлю на место кирпичи.

Мы спускаемся в лифте на третий этаж и тихонько заходим в квартиру. Я веду Лору в ванную комнату, снимаю с нее кофточку, юбку, нижнее белье, ставлю под душ и мою. Через минуту слышу оклик матери:

– Ген, ты?

– Да, мам, – отзываюсь я.

– Ужин на столе. Подогрей только, – говорит она. – Пойду спать, чувствую себя что-то плохо.

– Хорошо, мам, иди. Я все сделаю. Спокойной ночи, – отвечаю я.

После душа щеки Лоры начинают приобретать нормальный цвет, и она уже сама всовывает руки в халат матери, который висел тут же в ванной. Я веду Стопарика в нашу мальчишечью комнату и укладываю на свою кровать. Ни Валера, ни Володя и ухом не ведут. После чего я возвращаюсь в ванную, старательно стираю кофточку, юбку и белье своей спасительницы, а затем все вывешиваю на балконе.

На последнем издыхании я втаскиваю в комнату раскладушку, ставлю рядом со своей кроватью, кладу на нее матрас, бухаюсь на него и мгновенно отключаюсь. Просыпаюсь я от шлепков по щекам. Надо мной Лора.

– Вставай, пошли, – шепчет она. – На работу опоздаешь.

Стопарик уже одета. «Молодец, нашла свою одежду», – хвалю я ее про себя и трогаю у нее юбку – влажная. Я торопливо натягиваю брюки с рубашкой, прячу в чуланчик раскладушку с матрасом, и мы выскакиваем на улицу. Шесть утра – показывают часы у гастронома. Через сорок минут мы в каморке Лоры. Я споласкиваю лицо под рукомойником, выпиваю стакан кефира с белым хлебом и поднимаюсь:

– Мне пора.

– Я с тобой. Я боюсь. Теперь я тоже приговоренная, – нажимает на последние слова Стопарик. – Только знай, не из-за тебя я его… Он издевался надо мной, бил меня, продавал кому ни попадя!

После некоторого раздумья я соглашаюсь:

– Да, ты идешь со мной. Переодевайся и укладывай вещи.

Я сажусь за стол и пишу письмо дяде Кириллу, сообщая ему, что Лора мне очень дорога, но ей негде жить. Так, мол, сложились обстоятельства: у нее вытащили из сумки документы, и я прошу приютить ее, а если можно, то и устроить в колхозе на работу.

Вначале мы отправляемся на завод. Я отпрашиваюсь у мастера с работы, и мы едем на Курский вокзал. Я беру билет до Орла. Поезд уходит через два часа, и у нас вроде бы есть о чем поговорить. Но мы почему-то молчим. Сидим и молчим, как два идиота. И что интересно, хоть мы и не говорим, но два часа пролетают как одна минута. Наконец мы идем к ее вагону. Я передаю ей письмо для дяди, его адрес, а в ладонь ей кладу кольцо с бриллиантом и серьги:

– Ты там будешь в полной безопасности. А кольцо и серьги продашь, если будет тяжко.

И в этот миг какая-то сила толкает нас друг к другу. Мы обнимаемся и рыдаем. Нет, мы не плачем, мы действительно рыдаем. Сквозь слезы Стопарик протягивает мне сверток:

– Возьми валюту. Мне ее держать все равно при себе нельзя, еще попадусь.

Я машинально сую сверток в карман. Поезд трогается. Лора вскакивает на ступеньку вагона и стоит на ней, глядя на меня, пока проводник не втягивает ее в тамбур.

Дома на вопрос матери, кого я ночью приводил, я отвечаю, что девчонку из заводской самодеятельности. Мол, за городом живет, а на электричку опоздала.

Уже темнеет, когда я вхожу в Парк культуры и отдыха имени Горького. Сегодня здесь состоится наше первое фестивальное представление. Я приглашал на него Свету, но она, сославшись на неважное самочувствие, отказалась… Я думаю, из-за Тамары. Иду по аллее один. И понимаю, что мне плохо без Стопарика. Я к ней как-то привык, привязался.

Подхожу к пруду. Посреди его сценическая площадка. Завод ее два месяца строил. И вот она передо мной. Настроение мое поднимается.

«А чему, собственно, я радуюсь? – уже через мгновение злюсь я. – Кто я в этом представлении? Никто! А сколько я сил вложил с ребятами в наладку и подгонку механизмов этой махины. Ведь то, что сотворили мы, уму непостижимо».

Заводчане завершают последние технические работы и убирают со сцены кабели, обрезки металла, инструменты. А вот и мой враг. Профессиональный певец, как же его звать-то? Вроде бы Гоша. Он ругается с осветителем. Я подхожу к ним.

– Ген, – кидается ко мне светотехник, – скажи ты этому Гоше, что мы любую точку на сцене осветим, где бы он ни стоял. Объясни ему, что мы совмещаем свет и движение сцены.

– Это так, – подтверждаю я слова осветителя. – Пойдем, я покажу тебе всю механику.

– А можно? Знаешь, это очень интересно. Я думаю, нигде в мире таких подмостков нет, – тараторит тенор, спускаясь за мной под сцену.

– Вот здесь, – объясняю я, – сидит механик. Видишь, у него полная схема оборудования, которое наверху. И он выполняет все команды главного режиссера и его заместителей. Естественно, все команды даются по телефону. Рядом с ним электрик. Они работают синхронно. Теперь пойдем дальше. – Так я провожу его по всем наиболее интересным объектам. И наконец подвожу к люку, который ведет к винтовым опорам. Это уже под водой. Они необходимы для выравнивания всего сценического пространства. Там даже электрического света нет. – Спускайся, – говорю я ему. Он спускается. Я закрываю люк, защелкиваю его механическим замком и смотрю на часы. До начала представления минут двадцать. Гоша кричит, стучит, но я, не обращая на это внимания, ухожу. Мне надо незаметно надеть его сценический костюм и вступить в действие. Я так и делаю.

Вдоль аллеи и вокруг пруда гаснет свет. Сцена в полной темноте. В этот момент открывается кабина яйцеподобного аппарата и мы с Тамарой залезаем в него. Внутри аппарата тоже темно, и Тамара не догадывается, что с ней я, а не Гоша. Факельщики начинают возжигать костры. Сквозь иллюминатор я вижу, как пламя костров поднимается вокруг пруда все выше и выше. Над аллеей с двух сторон вспыхивают разноцветными огнями одно за другим подсвеченные деревья, а потом взвиваются огненные фонтаны фейерверков.

Мощный толчок, и наш аппарат взмывает в ночное небо. Кабина открывается, и я с помощью телескопического стержня поднимаю над собой красное полотнище. Оно развевается над ходящим по огромному кругу космическим кораблем с надписью на борту, состоящей из четырех букв – СССР. Крики восторга, бурные аплодисменты сопровождают наш с Тамарой полет.

Снова полная темнота. Мы выходим из кабины на самую верхнюю площадку, а аппарат скрывается под сценой. И вновь по аллее катится яркий свет и растекается вокруг пруда, словно расплавленное золото. Это выбегают заводские спортсменки с горящими булавами. Гимнастки приводят публику в неистовый восторг. И еще не утихают аплодисменты, которыми награждают зрители спортсменок, а уже катится новая волна оваций. Строение над прудом озаряется сказочным светом и превращается во дворец. Он то голубой, то зеленый, то фиолетовый, то оранжевый, то переливается всеми цветами радуги. А вода в пруду становится огромным колыхающимся цветным ковром. Высоко в небо летит многоголосое «ура!».

Свет прожекторов притягивает взоры зрителей к нам с Тамарой. Наконец она видит, кто с ней! Но ни возражений, ни гнева не выказывает. Вступает оркестр. Он исполняет мелодию, которую я слышал в деревне. И я испытываю странное чувство единства вечности и мгновения. И тысячелетия и миг у меня в одной песне. Хрустальное сопрано Тамары органично сливается с уже заявленными мною интонациями и образами. И все это вбирает в себя хор. Пауза, а затем глухой звук барабана и волынки.

Космическая тема вписывается в общее действие представления, обрамляя его. Люди поднимаются с кресел и берутся за руки. Музыка их забирает в свое лоно.

Сразу же после окончания «Небесных экскурсий» я выпускаю Гошу из темницы. Ожидаю крика, жалоб. Я даже не обиделся бы, если бы Гоша дал мне в морду. Но он обнимает и целует меня.

– Ты знаешь, Ген, я там внизу все слышал! – восторженно говорит артист. – Я бы никогда так не спел. Не потому, что у меня голос не тот. Нет! У меня сердце не то. Ты чувствуешь, о чем поешь. А я, как попугай, твержу заученное. В общем, брат, если тебя начнут пытать, говори смело, что я отказался выходить на сцену.

– Гоша, спасибо тебе! – с неожиданно выступившими на глазах слезами благодарю я. После этого представления мы работаем каждый вечер, пока идет фестиваль. И каждый вечер у нас аншлаг. Я на подъеме, хотя и трудно выходить в утреннюю смену на работу.

Десятого августа состоялся последний показ «Небесных экскурсий». Завтра на Центральном стадионе закрытие фестиваля, и гости разъедутся.

Глава XI

После завершающего представления домой я прихожу далеко за полночь. Мы, заводские самодеятельные актеры, сроднились за время репетиций и представлений «Небесных экскурсий» и долго не расходимся. Мы бродим по парку, по набережной Москвы-реки, танцуем, смеемся и плачем, обнимаемся, жмем друг другу руки. В общем, ведем себя так, будто никогда больше не увидимся.

Дома, усталый, но довольный, я пью чай и тут же заваливаюсь спать. Однако еще долго не могу уснуть, слишком много впечатлений дал мне день. И тут я вспоминаю о Свете. «Жалко, что она не была на представлении», – думаю я. И вдруг вижу ее подле себя. Правда, облик ее очень меня удивляет, поражает и одежда. На ней не платье, а какое-то покрывало или плащ из воздушной ткани, а на руках ребенок.

– Света, это ты?! – восклицаю я. – Так поздно, в такой одежде и с ребенком!

– Да, это я, любимый. Но если мы тебе мешаем, мы с сыночком уйдем, – отвечает она.

– С каким сыночком? – переспрашиваю я.

– С твоим и моим.

И эти ее слова пронзают мое сердце.

– Любимый, нам с сыночком немного времени осталось, чтоб побыть рядом с тобой, поговорить. Мы скоро должны совсем покинуть тебя.

– Почему, я не понимаю?

– Не спрашивай меня об этом. Я так рада, что нахожусь с тобой.

И вдруг я вижу бога Велеса с седой бородой до пояса. Он плывет в лодке по белой, как молоко, реке. Света говорит мне:

– Прощай, любимый! – и идет к лодке.

Велес помогает ей сесть в нее. Света поудобнее устраивается на сиденье и заботливо укладывает себе на колени ребенка.

– Ради всего святого, – кричу я ей, – останься!

– Не шуми, Волк! – сердится Велес. – Здесь нельзя шуметь. Им будет хорошо.

– Света, я люблю тебя и сына! Сделай милость, останься со мной! – плачу я и хватаю ее за руку, но сжимаю холодные костяные пальцы…

Я открываю глаза и в предрассветном полумраке вижу, что держусь рукой за перекладину на спинке стула. Боже, что же это такое! Что за странный сон. Больше я уже заснуть не могу. Встаю и вдруг вижу на никелированном шарике спинки кровати утерянный мной медальон, подарок Карины. Я открываю его, и лоб мой покрывается испариной. Мне чудится, будто штрихи изображают не только Карину, но еще Свету и ребенка. Утром мать объясняет, что нашла медальон в пистоне моих брюк, когда собралась их стирать.

В смятении, весь разбитый, я прихожу на работу и кое-как отработав смену, спешу на Солянку. У дома Светы я встречаю милиционера с собакой. Здоровенный дымчато-серый пес сидит у входа в подъезд. Я вхожу в квартиру. Светловолосый мужчина в темно-коричневом костюме, что-то заворачивающий в плотную бумагу, косится на меня, но молчит. Мать Светы кидается мне на грудь и бьется в рыданиях. Александр Александрович обнимает нас обоих и говорит чуть слышно:

– Гена, как же нам жить-то теперь?

Я подхожу к висящему на стене портрету Светы. Очень хорошая фотография, застекленная в дорогую строгую рамку. Ко мне подходит и становится рядом светловолосый мужчина:

– Очень красивая девушка. Вы ее любили?

– Да.

– Ее убили ножом. Позвонили, она открыла дверь… Мне надо с вами побеседовать. Я следователь. Зовут меня Федор Сергеевич.

– Пожалуйста.

Я прощаюсь с родителями Светы, и мы выходим в просторную прихожую.

– Вам знаком этот предмет? – спрашивает он меня, вынимая из картонной упаковки мой нож-прыгунок. Я внимательно, если не сказать усердно, разглядываю его и отвечаю:

– Знаете, такой вижу впервые.

– Я так и думал, – спокойно говорит Федор Сергеевич. – На вскрытии выяснилось, что Света ждала ребенка, мальчика…

Звериный вой вырывается из моей глотки, а. пальцы сжимаются в кулаки.

– Идите домой, молодой человек, – кладет мне руку на плечо следователь. – И мой вам совет, думайте, прежде чем что-то предпринимать.

Я оборачиваюсь, но за ним уже закрывается дверь.

Приехав на Можайку, я иду в котельную и спускаюсь к подземному ходу. Я иду по нему в полной темноте. Так я ходил не единожды и всегда находил люк и приставную лестницу, чтобы подняться в комнаты, но сегодня я ничего не нахожу – ни люка, ни лестницы. Меня охватывает бешенство, я бьюсь в истерике, катаюсь по полу подземелья и ору:

– Почему ты не убил меня, Кабан?! Если ты мстишь мне, так и убивай меня! Зачем ты убил невинную девочку, зачем ты убил моего сына?! Я приношу несчастье всем, кто со мною рядом! Мой путь усеян трупами!.. – И тут мое сердце дает сбой. Я теряю сознание.

Очнувшись, весь в грязи и какой-то слизи, я выбираюсь из подземелья и иду домой.

Домашние уже все знают. Отец с братьями раздевают меня, обессиленного и безвольного, и усаживают в горячую ванну, а затем, дав чего-то выпить, укладывают в постель. Посидев какое-то время со мной, они уходят. И как только за ними закрывается дверь, в комнате появляется богиня Валькирия.[15]15
  Богиня Валькирия – покровительница воинов, родов-хранителей народа Беловодья, то есть хранителей древней мудрости, а также утешительница погибших воинов, коих сопровождает в Вальхаллу, где их встречают: хозяин – бог Волх и его соратники: Перун, Один, Индра, Велес, Лада, Тор и Семаргл (Веды).


[Закрыть] Она в голубом плаще, в шлеме и латах, в руках держит копье и щит. На кожаном поясе висит меч в ножнах. Богиня далеко от меня и совсем рядом. За плечами у нее облака, горы, море. Глаза богини как голубое небо, а волосы льняные. Валькирия какое-то время смотрит на меня, а потом молвит:

– Ты выкашиваешь зло, чтобы жило добро. Ты хороший воин! Тебе скоро предстоит биться с сильным и хитрым врагом. Он исчадие зла, и победить его трудно. Но тебя любит богиня Карна.[16]16
  Богиня Карна – покровительница перевоплощений (инКАРНАция, то есть временное воплощение; реинКАРНАция, то есть новое воплощение), дающих право человеку избавиться от совершенных ошибок и выполнить свое предназначение (Веды).


[Закрыть] Она наградила тебя способностью к перевоплощению. Ты в бою много раз принимал обличье волка, и это тебе помогало. Мы с тобой! – Валькирия поворачивается, и солнечный блик от ее щита на мгновение ослепляет меня, а когда зрение вновь возвращается, я вижу те же голубые, как небо, глаза, но со мной не богиня, а мать. «Наслушался я сказок в деревне, теперь богини мерещиться стали», – думаю я.

– Проснулся, сынок? – спрашивает мать. – Может, встанешь, поешь?

Я чувствую себя совершенно здоровым и действительно хочу есть. Но главное, я хочу действовать. Я жажду действия. И очень боюсь наделать ошибок. Кабан – безжалостный убийца, когда ему что-то нужно, он сокрушает все на своем пути. По идее, я должен бы рвануться за ним и совершить возмездие. И желание у меня есть. Не знаю только, где он. Да если я и найду его, то еще неизвестно, кто кого. Теперь мне надо думать так же, как он, предчувствовать, предвидеть каждый его шаг. План уже складывается у меня в голове, но я хочу дать ему созреть. Я хорошо знаю Кабана. Он не будет вечно прятаться. Ему нужна банда…

Организация банды в Москве! Здесь может быть несколько вариантов. И первое – это рейд по притонам. Действуй в этом направлении, и ты получишь людей, готовых на любые дела. В подобных заведениях встречаются медвежатники, шулера и пройдохи. Они оставляют друг другу послания, получают информацию, кто в городе и на чьей территории, а кого нет.

Я ищу Кабана. Я больше месяца мотаюсь по Москве, заходя во все злачные места, но никаких следов пребывания в них моего врага не нахожу. Пока не начинаю поиск неподалеку от Дома офицеров.

За Октябрьской улицей каменные и деревянные дома и домишки, бани, сараи и заборы налезают друг на друга. Среди них прячутся расплодившиеся после войны забегаловки, столовки, кафе и ресторанчики. В них офицеры и штатская молодежь, люди средних лет пьют, гуляют во всю ширь души, находят девочек, режутся в карты.

Я вспоминаю, что больше года назад в одном из таких кафе я познакомился с официанткой Тосей. Она тогда произвела на меня впечатление.

Как сейчас помню. Я, облокотившись на прилавок буфета, стою и любуюсь ею. Мне нравятся ее темные блестящие волосы, естественными прядями свободно спадающие по обе стороны лица. Нравятся настороженные бледно-голубые глаза, а особенно фигурка, которая без одежды, думаю я, наверное, просто обалденная.

При знакомстве с Тосей у меня даже в мыслях не было, что она воровка. А потом от нее же самой я узнаю, как в двенадцать лет она участвовала в налете на магазин ювелирных изделий. Я ее посвящаю в свои дела, вершимые мною в такие же годки. Тося жалуется, что ей прохода не дают посетители: лапают, за пазуху лезут, под юбку. Зато деньги она имеет здесь хорошие. В этом заведении собираются не только бандиты, жулики и воры, но и состоятельные дельцы. И у нее свое дело. Тося передает послания. Но здесь рот должен быть на замке. Был случай, когда одна подруга услышала что-то такое, что ее не касалось, и стала трепаться. Потом ее тело нашли на помойке у вокзала, заваленное мусором. Это дело требует мозгов. Записывать ничего нельзя.

И вот почти через полтора года я, в кепочке восьмиклинке с козыречком в два пальца, бостоновом костюме и белой из китайского шелка рубашечке, из-под которой выглядывает тельняшка, хромовых, подбитых медными гвоздиками, прохорях, открываю дверь памятного мне кафе и вижу, что жизнь в нем, как и прежде, бурлит. Тося на месте.

– Привет, – бросаю я, подходя к ней. – Узнаешь? Возьми! – Протягиваю я ей коробку конфет.

– Давно тебя, Волк, не было. Как жизнь? – приветливо спрашивает Тося, принимая конфеты. – Что-нибудь закажешь? – Ее лицо светится, одаривая меня радостной улыбкой.

– Если посидишь со мной, то закажу, – отвечаю я.

– Вероятно, мы не откажемся и выпить, – смеется официантка.

– Не откажусь. Неси по полной программе, – тоном гуляки командую я. – Где прикажешь разместиться?

Тося запрокидывает голову, убирает спавшую на глаз прядь волос и указывает на столик, что стоит неподалеку от небольшой сцены. Обозрение приличное, прикидываю я, по-хозяйски располагаясь за ним.

Вскоре официантка появляется с подносом. Смеясь и непринужденно болтая, она быстро и ловко накрывает на стол. Посредине ставит два графинчика, один – с водкой, другой – с вином, затем приносит вазу с фруктами, розетку с красной икрой и мясное ассорти, а в заключение – брызгающую кипящим салом сковородку со свиной отбивной и к ней обжаренные в масле тоненькие ломтики картошки. Как только она заканчивает со столом, подходит метрдотель и спрашивает:

– Вы хотите, чтобы девушка поужинала с вами?

– Есть у меня такая мыслишка, – смеюсь я.

– Я не возражаю, но это войдет дополнительной суммой в меню.

– Согласен, – отвечаю я.

Метрдотель уходит, а Тося садится рядом со мной.

– Давай, Волк, поскорее расправимся с отбивной, – говорит она, – а то остынет, и уже будет не тот вкус.

Тося ловко разрезает солидный кусок горячего мяса на ломти и лопаточкой переносит их на тарелки, а затем кладет туда жареную картошку. Я наливаю себе и официантке водки, желаю ей приятного аппетита, и мы приступаем к ужину. После уничтожения первого блюда я достаю из кармана футлярчик, открываю его, показываю Тосе колечко с камешком и спрашиваю:

– Нравится? Похоже на одно из тех, что были в ювелирном магазине?

– Тютелька в тютельку! – восхищается официантка. – Хочешь, чтобы я его продала?

– Нет, хочу, чтобы оно стало твоим, – намеренно блеклым голосом говорю я.

– Что я должна сделать? – спрашивает Тося, снова запрокидывая голову, чтобы убрать со лба упавшую прядь волос.

– Обычную для тебя работу. – Я поудобнее усаживаюсь на стуле, вытягиваю под столом ноги и объявляю: – Ты мне должна найти Кабана!

– Кабана?! – Тося вскакивает со стула, как будто до нее только что дошло, что она сидит на спящей змее.

– Причем, – не обращая внимания на ее реакцию, продолжаю я, – мне необходимо знать, чем он сейчас занимается, вернее, чем собирается заняться, где его хата, с кем он встречается и где. Сядь, успокойся, чего вскочила?

– Что?.. – Она садится, закусывает нижнюю губу и моргает глазами, будто не может поверить, что ее собственные уши так ее подводят. – Что ты хочешь?

– Я уже сказал, что мне надо, – небрежно бросаю я. – Тебе следует внимательней следить за ходом мыслей своих заказчиков.

После этих слов Тося вся как-то съеживается и бледнеет. Я наливаю ей еще водки и заставляю выпить.

– Ну, тебе лучше? – спрашиваю я.

– Немного. О боже мой! – закрывает Тося лицо руками. – Он же убьет меня.

Я выдвигаю нижнюю губу, напрягаю челюсть и поднимаю подбородок вверх.

– Боюсь, что да! Если ты не поможешь мне.

Тося отнимает руки от лица и смотрит на меня безумными глазами.

– А если я против него ничего не стану делать?

– Тося, не надо блефовать. Проиграешь! С сей минуты ты у него на подозрении. Ты моя подруга. Ты ужинаешь со мной. Все это видят. – Лицо официантки становится пустым. Стоп! Дальше вести разговор так нельзя. Надо вернуть ей способность соображать, вернуть хоть малую толику разума в ее черепную коробку. – Мне искренне жаль. Я не хочу тебя пугать. Все твои страхи и мысли по поводу Кабана – это буря в стакане воды. Да, между прочим, ради чистого спортивного интереса, когда ты его видела в последний раз?

Тося смеется, и смех у нее теперь резкий и неприятный, он болезненно ударяет меня по нервам. Она поднимает на меня глаза. В них нет голубизны. Они как осеннее небо.

– Неделю назад. С каким-то Равилем, парнем около двух метров росту, очень плохо одетым. Волосы черные с сединой, карие глаза, заносчивый, нос слегка крючковатый, а рот подозрительный и, пожалуй, подлый. Кабан предложил мне провести с ним и Равилем вечер. Я пригласила подругу. Вначале мы гуляли здесь, а потом Кабан взял такси и мы поехали на Арбат.

– И что дальше?

– Хозяина хаты, где он думал дальше гулять, не оказалось дома. Подруга моя убежала. Кабан с Равилем привели меня в дом, который здесь неподалеку. Сначала они по очереди меня насиловали, а потом играли у меня на животе в карты, тушили о мое тело папиросы. – Губы Тоси искривляются и дрожат. – Они же чудовища!

– Успокойся!

– Как видишь, я познала Кабана на собственной шкуре, – злобно, по-змеиному шипит официантка. – И отваливай!

– Ладно, я не буду втягивать тебя в свои дела, – соглашаюсь я и убираю в карман футляр с колечком. – Объясни мне только, где располагается дом, в который приводил тебя Кабан.

Официантка берет салфетку и губной помадой набрасывает схему расположения того дома относительно кафе, указывая стрелочками, как пройти.

– Но не принимай меня за идиотку. Разделаешься с Кабаном, кольцо мое! Я сейчас рискую не меньше тебя! – резко заявляет Тося.

Я дожидаюсь воскресенья, поднимаюсь на чердак, достаю заранее купленные в комиссионке шмотки и сапоги и переодеваюсь. Свою одежду аккуратно складываю в маленький вещмешок и надеваю его на спину, подгоняя все так, чтобы он мне не мешал. Из тайника вынимаю ствол Кабана и вставляю его в кожаную петлю так, чтобы пистолет оказался под мышкой. Пробую, насколько легко он входит и выходит из нее. За голенище сую собственноручно сделанную на заводе финку.

Благодаря начерченной Тосей схеме я довольно быстро выбираюсь на извилистую, поросшую травой дорожку, которая и приводит меня к нужному дому. Он стоит несколько на отшибе от остальных и окружен высоким дощатым забором с тесовыми запертыми воротами. Я подхожу к ним и смотрю в щелку между створками. Мне кажется, что в доме никого нет. Вид у него какой-то заброшенный. Может, официантка ошиблась? Я решаю, что лучше пойти и посмотреть, чем сомневаться. Подтягиваюсь, забираюсь на забор и прыгаю в траву на другую сторону. Направляюсь к дому и несколько раз стучу в дверь, а потом оставляю эту затею и обхожу дом сбоку. Позади дома какой-то парень копает яму. По описанию официантки похож на Равиля. Я останавливаюсь рядом с ним. Он поднимает голову:

– Чего тебе здесь нужно?

– Я ищу Кабана, – отвечаю я. – Слыхал о таком?

– Нет. Никогда не слыхал. Вали отсюда!

– Уйду, – обещаю я, – причем очень скоро. Но прежде мне нужно получить от тебя ответы на два-три вопроса. Усек? После чего меня ветром сдует.

Парень окидывает меня холодным оценивающим взглядом, а потом начинает краем подошвы соскабливать с лопаты налипшую глину.

– Ладно! Иди за мной.

Мы доходим до крыльца и поднимаемся по скрипучим ступенькам на террасу.

– Живет у меня один, но уже вторую неделю не появляется. – Он отворяет дверь и делает мне знак проходить первым. Я делаю шаг и тут же падаю. Лопата парня вхолостую врезается в наличник дверной коробки. Поднять ее он не успевает. Ствол пистолета уже смотрит на него. Я поднимаюсь с пола и тихо говорю:

– Заходи в комнату, садись и рассказывай, где Кабан, что делает и какое отношение к нему имеешь ты, Равиль?

– Откуда меня знаешь? – удивляется он.

– Ты малявка, – уедаю я его, – про тебя знать-не знать – один хрен! Спросил бы лучше, где я Кабана узнал.

– Где? – спрашивает Равиль.

– Где из таких, как ты, петухов делают, – опять уедаю я его и, кажется, добиваюсь своего.

Парень начинает психовать и терять над собой контроль. Глаза его наливаются кровью, а губы подергиваются. Речь становится корявой и появляется акцент:

– Кабан скоро здесь с Королем будет. И мы тебя долго начнем убивать. А как умрешь, я тебя засыпать в яма землей стану. В яма, которую ты видел, другой засыпать нужно, но ничего, с ним будешь!

– Дурак ты, Равиль. Грозишь человеку, который держит пушку у твоего виска. Но увы, дурак – это навсегда! А теперь встать! – ору я, как псих. Джигит мгновенно вскакивает. – Лицом к стене! Руки вверх! – Я выдергиваю из его брюк ремень, делаю петлю и кричу: – Руки за спину! – Мгновение, и руки парня оказываются связанными. Уроки, которые порой проводил со мной отец, не прошли даром.