Текст книги "Я дружу с Бабой-Ягой"
Автор книги: Геннадий Михасенко
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
24
– Нравится в лагере?
– Очень!
– А что не нравится?
– Все нравится!
– Л если подумать?
– М-м... Рэкс не нравится!
– Так, один-ноль! Что еще?
– И что нас победили.
Давлет свел брови и ответил:
– Нас не победили, а провели!.. Хотя тут нет, конечно, особой разницы! – Филипп Андреевич встал и прошелся вдоль «Внутреннего» Японского моря. – Мы их, Сема, тоже проведем! – Он выглянул на палубу, убедился, что никого нет, и прошептал с хрипотцой: – Вчера, когда мы выехали из «Зарницы», я попросил дядю Игоря, Алькиного отца, тормознуть и покопаться минут десять в моторе, для отвода глаз, а сам – в кусты и на берег, посмотреть, где и как можно причалить. У меня есть знакомый капитан катера из Гидротехотряда! Понимаешь?..-Этак темной ночью, этак потихоньку подходит катер к «Зарнице» и высаживает десант человек этак в сорок, а? Как?
– Здорово! – признался я.
– Вот именно! Посейдон за нас! Правда, нужно подетальней разведать. Вернешься вот из увольнения, и мы для вас с Бабой-Ягой разработаем один планчик-хулиганчик!
Я загорелся.
– Филипп Андреевич, я могу вообще не ходить в увольнение! И мы с Димкой можем прямо сейчас начать! У него тоже есть планчик – размыть остров земснарядом!
– Ну, это грубовато!– возразил Давлет и уселся за стол.– Они бы тоже могли поджечь лес, например! Ан нет, придумали хитрее! И нам надо похитрее! Но пусть все уляжется, успокоится, ты сходи в законное увольнение, а мы пока с мичманами помозгуем! Вот так, браток!.. Да, попроси маму робу тебе подогнать, а то как-то тру-ля-ля, по-клоунски! И заодно пожалуй... – Филипп Андреевич снял трубку телефона. – Дайте склад!.. Егор Семеныч, сейчас к тебе прибежит юнга Ушки-на макушке, так ты ему... Ну, здрасте, как не знаешь! Пора усвоить кодовые клички личного состава! По-моему, и тебя, учитывая вчерашнее, надо закодировать! – Давлет хохотнул.– Словом, Семка прибежит! Выдай ему форму номер два, парадную! Ему дома подгонят! Больше пока никому! Ну, все! – Филипп Андреевич опустил трубку и, дернув головой, подмигнул мне.
– Разрешите идти?
– Ступай!
Я откозырял и выпрыгнул на палубу.
Мне хотелось немедленно поделиться с Димкой этой ошеломляющей новостью насчет разведки. Я понял, что Саваоф намерен поручить разведку именно нам не только потому, что мы самые маленькие и пронырливые, но и потому что на нас, в основном, лежит грех вчерашнего поражения, и мы вроде бы должны искупить его. Правильно! И мы искупим! Но Димки не было – его отправили на пост «Автобус». Можно попросить разрешения позвонить туда с ГКП, но звонить – значит разгласить тайну, а это не годилось даже среди своих, потому что кто знает, не затаился ли в наших рядах еще один Сирдар? Нет уж, лучше потом!
Братва маршировала на плацу, ставила шлюпочный парус, отрабатывала греблю, и только я один оставался не у дел, как бы выключенным из общей жизни. Это было нелепо и дико! Я прищурился, чтобы меньше видеть, сторонкой метнулся в кубрик, набил рюкзак грязным бельем и поспешил скорее на склад.
Белую форменку Егор Семеныч уже приготовил. Она лежала на столе. Рядом, на столе же, восседала Шкилдесса – старик ее совсем разбаловал. Расписавшись в тетрадке, я уложил форму в рюкзак и взял кошку на руки.
– Ну, Егор Семеныч,– сказал я торжественно,– прощайтесь!
– Бывай!– сухо ответил завхоз.
– Не со мной, а со Шкилдессой!
– Как?
– Увожу ее! Хватит, повоевала!
– Это ты зря! – протянул старик огорченно. – Очень зря! Тут ведь ей рай! Свободушка! А свобода для кошек, между прочим, дело не последнее!
– Ей и дома свобода!
– Разве то свобода! А тут опять же мыши! Рыбка! Вы еще дрыхли, а мы уже и сеть проверили, и парочку сорожек съели, так ведь, кыса? – обратился Егор Семеныч к Шкилдессе, но умасливая, конечно, меня.
Однако я еще с вечера твердо решил увезти кошку, потому что дела в «Ермаке» развертывались не шуточные. Это еще хорошо, что «зеленые» сунули Шкилдессу ко мне в мойку, а если бы они ее вместо дохлой вороны привязали к фалу да вздернули на топ мачты, что тогда? Нет, не кошачья лениво-размягченная атмосфера складывалась в лагере. К тому же Шкилдесса могла вовсе отвыкнуть от меня, ведь я все меньше и меньше времени уделял ей, – а уж этого совсем нельзя было допустить.
– Нет, Семеныч, мы поедем!– сказал я с сожалением, понимая, что и старику жаль расставаться с кошкой.
– Что ж, хозяин-барин! – развел руками завхоз.– Купил бы я ее у тебя, так ведь не продашь!
– Ни за что!
– Вот то-то и оно-то!
Одной рукой придерживая кошку на плече, другой – подхватив рюкзак, я вышел. Раина машина стояла внизу, перед хозкорпусом. Сегодня она что-то захандрила и еле-еле, везя завтрак, дотянула до лагеря. Рая возилась с мотором.
– Рая, скоро? – спросил я.
– Ой, Сема, не спрашивай!– вздохнула та, распрямившись.– Сбагрили нам эту рухлядь, чтоб им ни дна ни покрышки! Предупреждала: тяжко бу-
дет – горы, горы! Трижды в день попили-ка по этим Гималаям! Нет! Вот оставим ребятню раз-другой без еды – схватимся за голову! А я нарочно подстрою! Иначе их не проймешь!.. Часа через полтора, Сема, не раньше!
Я присвистнул.
Полтора часа – это миг, когда играешь, а когда ждешь – вечность. Опустив рюкзак на травянистую обочину, я задумался... Мальчик Билл с ГКП просемафорил на «Маяк»: «Как дела?» Из-за кустов я не видел ответа, но меня вдруг что-то забеспокоило. Я напряг мозги – что, что?.. Мальчик Билл опять замахал, но я уже не вчитывался, а просто следил за порханием флажков... флажки! Мои флажки! Я, первый сигнальщик, потерял свои флажки, позорно драпая от неизвестной опасности! Оттого, что Мальчик Билл не доложил начальству о моей потере, не становилось утешительней! Наоборот, утайка позора еще позорней! А что если...
– Рая, а точно через полтора часа?—спросил я, напряженно размышляя.
– Или через два!– ответила шоферша.
– Успею.
– Что?
– Это я про себя!
Решение окрепло мигом.
Оставив рюкзак у машины и сильнее прижав к груди Шкилдессу, я отправился. И хоть тайна неведомого зверя давно развеялась, и хоть исчезновение Альки объяснилось вполне реально, лес все же остался для меня наполненным духом таинственности и опасности. Я боялся, но что-то сильнее боязни толкало меня вперед. Я пересек мыс и оказался в соседнем заливе, как раз в том месте, где чуть не утонул мальчишка-рыбак и где мы обнаружили плот дяди Вани-заики. То, что уже были тут и с Димкой и с папой, успокаивало меня – если тогда ничего страшного не случилось, то не случится и теперь! А вот дальше... Я медленно двинулся в глубь залива по сухим, наполовину погруженным в песок и древесную труху бревнам. Шкилдесса, переставшая подремывать и мурлыкать, едва мы вступили в лес, сейчас насторожилась сильнее. Нас сопровождали две вороны. Не то принимая кошку за что-то такое, что я хочу выбросить и что им может пригодиться, не то из простого вороньего любопытства, они коротко перелетали с дерева на дерево и покаркивали. Ну и пусть – тоже ведь живые души!
Вдруг я замер.
Среди нанесенных штормом бревен, метрах в пяти от берега, на воде покоился большой белый крест, сколоченный из неошкуренных и кривоватых лесин березы. Не знаю, размыло ли где-то могилу, или туристы сделали его для каких-то своих целей, но мне стало жутко. Сразу представился стоящий под крестом утопленник, и вороны сразу приобрели зловещий смысл.
Я чуть не повернул назад, но впереди увидел «первое чудо» – «Каторжника» – и почти обрадовался. Рысью миновав крест, я подбежал к пню и с нервным гоготком захлопал его по глянцеватому боку, шевельнув донельзя ржавые цепи.
– Привет, старикан! Привет!—забормотал я, пытаясь взбодрить себя собственным голосом.– Как ты тут? Не скучаешь? Поклон тебе от Берты-у-мольберта! Он тебя скоро в музей сдаст! Так что крепись, декабрист!—Причудливые, широкие трещины на срезе пня узором своим походили на огромную снежинку, и я суматошно подумал, что если в них насыпать земли, да если сюда нанесет семян, то вырастет на макушке «Каторжника» зеленая шевелюра. – Что передать «второму чуду», привет? Ладно, так и быть, передам!
Чуть не выпустив Шкилдессу, я маханул на обрывчик и без оглядки стал карабкаться вверх. У «Трезубца» я лишь задрал голову на зубцы, но не остановился. Комаров и удары веток не чувствовал, колодины переползал, заросли кустарника пропарывал, выставив вперед темя и закрыв глаза. На тот злосчастный корень, с задранными лапами, где я потерял вчера драгоценную минуту, я покосился почти с ненавистью. Двоих нас бы не взяли! По крайней мере, один-то уж, скорее всего – я, увернулся бы и примчался в лагерь! И не было бы паники! И мы бы ждали противника, если бы он вообще посмел напасть!
У «третьего чуда» я перевел дух, с ходу упав на колени.
Вороны пропали.
Страх отступил, остался внизу.
Значит, вот отсюда, от этого безымянного чуда, я начал свое ошалелое бегство. Интересно, в какую сторону? Кажется, вон в ту, на сосну, готовую упасть. Я поднялся и, не выпуская Шкилдессу, пошел, пошел зигзагами, пристально всматриваясь в помятую траву. Флажки мои могли подобрать пацаны, прочесывавшие лес, но могли и не подобрать. У наклонной сосны я вдруг припомнил, что где-то падал, за что-то запнувшись. Где? За что? И уже без примет, чутьем двинулся дальше.
Флажки – о, счастье! – я заметил раньше, чем опознал место своего падения. Как они торчали за голенищем, скрученные в одно, так и лежали на траве. Ссадив Шкилдессу, я схватил их и встряхнул, расправляя красные прямоугольники. Флажки мы делали сами, мичман Чиж раздал только тряпицы, а ручки – кто из чего. У меня сперва были из осиновых веток, неровные, а потом Егор Семеныч, подружившись со Шкилдессой, дал мне барабанные палочки, оказавшиеся в лагерном имуществе без барабана. На обеих я вырезал «СП» – Семен Полыгин. Вот они, эти буковки – «СП»!
Глубоко вздохнув, я размашисто просемафорил в сторону моря неизвестно кому – «Спасибо!»
Возвращался я напрямик, не спеша, так, чтобы кошка поспевала за мной. Я ощущал в себе удивительный покой и уверенность – теперь я был совершенно чист перед собой и перед лагерем.
Машина стояла на месте,– капот мотора был опущен, Рая в купальнике, мылась, забредя по колено в воду. Значит, все отлажено, скоро в путь! Стройная и красивая, еще молодая, но уже старая – лет двадцати пяти, шоферша наша вне кабины не походила на шофершу, зато в кабине была именно такой, какой шоферша, по-моему, и должна быть. «Крокодил» держался там же, но развернулся мордой к лиственнице, словно хотел напасть на свою единственную соседку в бухте, или, наоборот, наладить с ней контакт. Именно присутствием «Крокодила» я объяснил то, что Рая зашла в воду лишь по колено,– боялась дальше, боялась не успеть выскочить, если аллигатор вдруг метнется к ней.
Я усмехнулся.
Из тира доносился гомон юнг и выстрелы воздушен. Чтобы у хозкорпуса был морской вид, окна в тире сделали круглыми, в виде иллюминаторов, но без стекол, и обвели их снизу красной, а сверху белой краской – под спасательные круги. Иногда из окон кто-нибудь выглядывал и с воровской поспешностью, пользуясь, наверно, тем, что командир отвлекался, стрелял по птичкам и еловым шишкам, но мимо.
На балконе, в зеленой тени пластикового козырька, Гурьев-старший, в свитере и джинсах, обтягивал продолговатые рамы синей материей. Из мастерской, что-то жуя, выглянул Алька и, увидев меня, крикнул:
– Ушки! Ты еще здесь?
– Да вот!
– Поднимись-ка сюда!
– Сейчас.
Я положил у стены рюкзак, посадил на него кошку, а сам поднялся на балкон.
– Здрасьте, – поздоровался я с дядей Игорем.
– Привет, привет, вояка! – улыбаясь отозвался Алькин отец.
Алька затянул меня в кабинет.
– На, пожуй!– сказал он и сунул мне бутерброд с тонкими, в мелких жиринках, пластиками колбасы.– Московская! Папин гостинец! До обеда далеко, а есть хочется – как первобытному! Кажется, век не ел! Вкусно?
– М-м!
– Мичман Чиж меня и Земноводного по строевой гонял! С меня семь потов, а с Мишки – все четырнадцать!– смеясь, признался Алька.– Но ничего! Я даже рад! А минут через десять велено заступать на пост «Шлагбаум»! Так что, Ушки-на-макушке, теперь от меня будет зависеть – пустить тебя в увольнение или нет!
– Ха-ха!
– На еще бутерброд!
Я не отказался.
На трехъярусных полках справа и слева теснились банки с красками, с кистями, флаконы с нерусскими надписями, щетки, стамески, кривые ножи и коряжки, коряжки, коряжки, покрытые лаком, матовые, опаленные паяльной лампой и потом ошкуренные – скопище диковинных финтифлюшек, то похожих на что-то, то ни на что не похожих. На гвоздях висели картонные трафареты. У потолка, вдоль задней стены, на таких же ржавых цепях, какими был опутан «Каторжник", держалась Алькина кровать, которую он сам смастерил из горбылей. Капризы художника! Или тайны!
Пахло как дома после ремонта.
– Слушай, Альк! – встрепенулся вдруг я. – А как ты назвал третье чудо? Я там только что был! На экскурсии! Первое – «Каторжник», второе – «Трезубец», а третье?
– Никак.
– Как – никак?
– Не успел. Может – «Штопор»?
– Точно! «Штопор»! Ха-ха-ха! – радостно хохотнул я. – И я так же назвал! Во совпадение! Шедевр!
– Шедевр!.. Семк, а хочешь, я тебе что-нибудь подарю, а? – внезапно спросил Алька,
– Что?
– А хочешь?
– Хочу.
– Выбирай! Любую коряжку!
– Хм! А вдруг я самую ценную выберу?
– Пожалуйста!
Я медленно обошел все полки, потом опустился на корточки и оглядел под столом ворох пока не обработанных коряжек. Из трех-пяти еще можно было бы выбрать, но из полусотни?.. Я опять обратился к полкам.
– Знаешь, Берта, дай сам, а?
– Нет уж, выбирай! Проверим твой вкус!
– Да какой вкус! Вот бутерброд – эго вкус, это я понимаю! А тут!..
И все же на одном шедевре мой взгляд задержался. Это было нечто трехногое, с хоботом, без спины, но с раздутым бородавчатым животом – какой-то доисторически-ископаемый зверюга. Если поставить его на стол, то в этом животе можно хранить всякую канцелярскую мелочь.
Алька снял зверюгу.
– Одобряю! – сказал он. – Держи!
– Спасибо! А что я тебе?
– Ничего. Я же не вымениваю, а дарю!
– И я подарю!.. Вот! – Я расстегнул флотский ремень и протянул его Альке, хотя сердце мое сжалось – так он был мне дорог.– Бери! На вечное пользование!
– Нет, Сема! Так нельзя! – решительно заявил художник. – Ремень – твоя награда!
– Я еще заработаю!
– Я сам заработаю!
В мастерскую зарулила Шкилдесса и, учуяв колбасу, нахально замяукала. Я взял ее на руки.
– Ну, ладно! – вздохнул я.– Я найду, что тебе подарить! А теперь тебе пора и мне пора! До завтра!
– До сегодня! У шлагбаума еще увидимся!
– Ах, да!
Мы вышли на балкон.
Под нами, в тире, сухо пощелкивали воздушки и базарила братва. Вдали тарахтел буксирный катер, таща за собой бесконечную в солнечном блеске гирлянду плотов. На крыше дебаркадера Филипп Андреевич и дядя Игорь что-то обсуждали, пошатывая пенопластные буквы. Рая, оседлав «Крокодила», пыталась подгрести к берегу, но бревно почти не поддавалось.
Спустившись вниз, я сел возле своего рюкзака, вынул из кармана сбереженный кусочек бутерброда и дал кошке. Колбаску она проглотила сразу, а хлеб стала обкусывать аккуратно и не подряд, а там, где колбаса оставила, наверно, больше запаха. Вдруг она резко взмяукнула, подпрыгнула и упала набок, тряся головой. Я удивленно подхватил ее, и мне на ладонь выпал маленький наперсточек – пулька от воздушной винтовки. Я обернулся к тиру. Там продолжали хлопать выстрелы.
Прижимая кошку к груди, я пересек дорогу и нырнул в низкую дверь. В тире было человек десять. Медленно приближаясь, я рассматривал их, не сразу узнавая после яркого уличного света: мичман Фабианский, Олег, Рэкс... Он целился стоя. Сделав выстрел, он переломил винтовку и вдруг воровато оглянулся на меня.
Я мигом все понял.
Не выпуская Шкилдессы, я бросился к нему и что есть силы врезался ему головой в бок. Запнувшись о рубежный брус, Рэкс растянулся на земляном полу, выронив воздушку.
– Зачем ты стрелял в кошку? – крикнул я.
Все насторожились. Рзкс ответил:
– Пшел вон!
– Зачем ты стрелял в кошку? – продолжал кричать я, наскакивая на Рэкса. – Я знаю, что это ты!
– Уберите отсюда этого психа!
Мичман Фабианский придержал меня:
– Постой, Полыгин!
– Он хотел убигь мою кошку!
– Дурак! – огрызнулся Рэкс.
– Вот пулька! Видите? Она ела колбасу! Мы вон там сидели, против иллюминатора. Я отвернулся, а он выстрелил в нее!
– Не ври!
– Вот пулька!
В наступившем замешательстве к Рэксу приблизился Олег и, качая головой, сказал:
– Значит, вон как?
– Врет он! Локшадин!
– Ты же сказал, что по птичкам стреляешь! Значит, вон по каким птичкам! По четырехлапым? – Он схватил Рэкса за грудки и притянул к себе. – Так недолго и до двуногих добраться! Рэкс! – С угрожающей выразительностью сказал Олег, еще чуть ближе подал Рэкса к себе и оттолкнул.
Забибикала Раина машина.
Я направился к выходу, прижимая к себе живую Шкилдессу. На пороге тира я оглянулся – Олег смотрел мне в след. И я вдруг странным образом понял, что моя служба в лагере еще не начиналась, а только-только начинается.
Февраль 1974—1978 гг.
г. Братск.
***
ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Пишите нам о прочитанных книгах нашего издательства. Ваши отзывы, вопросы, предложения мы будем учитывать в последующих планах выпуска литературы.
Наш адрес: 664011, г. Иркутск, ул. Горького, 36 «а». Восточно-Сибирское книжное издательство.
