Текст книги "Земленыр или каскад приключений"

Автор книги: Геннадий Михасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава шестнадцатая
ПОДВИГ ПИ-ЭРА

Да, вечерело – значит, почти полдня пробыли путники в плену у барбитуратов. От крепостей-туч, суливших грозу, не осталось ни зубчика, а лишь какие-то безобразные лохмы, не сулящие ничего и только омрачавшие золотистую вечернюю голубизну неба. Солнце-ядро, так и не растратив своего запала, скатилось к горизонту и начало вдавливаться в дальний околок, сразу обрекая землю на сумрак и прохладу.

Шли допоздна. Пи-эр настоял на том, чтобы ему во всех подробностях изложили то, что произошло в землянке, потом одобрил действия друзей, глубоко задумался и спросил, что же случится с бедными жителями Оскорбина, когда они увидят его, независимо катящегося на улице да ещё говорящего.

– Я тебе отвечу, мой славный друг, – сказал Земленыр. – С бедными жителями Оскорбина ничего страшного не случится. От силы, две-три слабонервных оскорбинки упадут в обморок да рассвистятся мальчишки, преследуя нас. А вот что случится с бедным Пи-эром – даже подумать – дрожь пробирает!

– Что, Зем?

– Только не волнуйся заранее! На свист и крики прибегут мужики с топорами и спичками, и случится то, чего ты больше всего опасаешься: они исколотят тебя в щепки и сожгут!

– Что ты говоришь, Зем!

– Увы, это чистейшая правда. Уж коли оскорбинцам и вообще берёзоворощевцам запрещено созерцание чудес, они сделают все, чтобы таковых и не наблюдалось. Помню, в детстве я не раз видел, как по нашей улице проводили вязанных и в кровь избитых то якобы ведьм, то якобы колдунов. Они умирали, не доходя до площади, где было положено казнить всяких кудесников. С моей матушкой тоже чуть не расправились, но заступился король, и страсти ограничились моей высылкой… Но мы что-нибудь придумаем, Пи-эр! Кружок мыслителей продолжает работу! Учтите, что достаётся не только самим чудотворцам, но и спутникам, так что мы обязательно придумаем что-нибудь остроумное!.. Ну, на первый случай, тебе, Пи-эр, придётся просто помолчать и стать частично зависимым, то есть ты как бы не сам будешь катиться, а мы с Васей будем как бы катить тебя, вот так. – И Земленыр с мальчиком лёгкими шлепками и подзатыльниками принялись взбадривать круг, ускоряя его движение. – И никто не поймёт, что ты – чудо. Обычное колесо – и только!

– Обидно, – буркнул Пи-эр, – и унизительно! Как будто я калека.

– Зато безопасно.

– Размечтались! – заметила Люба. – Сперва надо добраться до Оскорбина.

– Доберёмся! Кто нам теперь помешает! – храбрился Пи-эр.

– А РП? – напомнил Земленыр. Он ни на миг не забывал о Раскалённых Паутах и с тревогой всматривался в даль, но пока все было спокойно. Устраивать ночлег на дороге или около дороги было рискованно, потому что РП разбойничали, очевидно, именно вдоль дороги, поэтому старик повёл свой отряд на отдых в сторону, к недалёкому леску. Но то, что в ночи казалось близким, в действительности было далеко и, не дойдя до него неизвестно сколько, старик скомандовал:

– Привал!

Пи-эр с радостью завалился в сырую траву – лёгкий дождик все же выпал. Вася с Любой опустились на корточки, ощупывая вокруг и прикидывая, стоит ли ложиться или лучше вот так сидючи спиной к спине и продремать.

– Костра не развести, одна трава, – заключил Вася.

– И нельзя! – предупредил старик. – Чтобы не привлечь внимания Раскалённых Паутов.

– Зем, а ты веришь в РП? – спросила Люба.

– А ты – нет? – в свою очередь спросил дед.

– Нет. Это слишком страшно! – ответила девочка, всей душой желая, чтобы Земленыр поддержал её неверие.

Старику тоже хотелось успокоить детей, но в то же время требовалась серьёзная оценка положения, и он рассудил здраво и безжалостно:

– Не страшнее Шарнирного Бора, но ведь ШБ существует, значит, существует и РП! У Сильвуплета не было причин лгать нам и запугивать нас. И потом: землянка, ложный камень, лошадь, превращённая в живой скелет, – все это слишком правдиво, чтобы быть ложью. Да это и закономерно, – по-моему: чем ближе мы к цели, тем серьёзнее перед нами препятствия, тем мужественнее мы должны быть.

– А вон костёр, кто-то греется, не боится, – сказала Люба, показывая к горизонту, который хоть и ниточкой, но светился.

Действительно, вдали виднелся шарообразный свет, который, казалось, натёк и сгустился из щели горизонта. От этого сгустка временами отделялись снопы искр, но не уносились, как положено искрам, вверх и не исчезали, а снова оседали в огонь или, отплыв в сторону, возвращались назад.

У Земленыра обмерла душа.

– Ребятки, это не костёр. Боюсь, что это и есть РП, – прошептал он. – Худо же нам придётся, если нас заметят! До леса не добежать!

И словно подтверждая дедовские опасения, один огненный комок, отделившись от общей массы, не слился с нею снова, а как бы в невесомости поплыл над степью, рыская влево и вправо.

– Замрите! – приказал старик, но и без того никто не шевелился, заворожённый волшебной картиной.

Огненный клубок замер в отдалении и вдруг начал игольчато-импульсивно мерцать. Что-то зловещее было в этом мерцании и означать оно могло разное: и самодовольный восторг хищника и сигнал кому-то, а скорее всего и то и другое, но суть была, несомненно, в том, что РП учуяли, уловили присутствие жертвы. Костер-ядро на горизонте в ответ тоже замерцал, дескать, намёк понял, и раздвоился. Разбойники организовывались для нападения.

Ближний рой прекратил мерцание, шевельнулся и двинулся в сторону путешественников, набирая скорость и тонко, сверляще-въедливо зазвенев.

– На нас! – воскликнула Люба. – Зем, уныривай! Спасайся!

– Успею! Я-то спасусь, а вот как вы?

– Может, обойдётся, – неуверенно произнесла девочка. – Может, пронесёт?

– Едва ли.

– А если просто лечь в траву? – робко предложила Люба.

– Им только и подавай лежачих! Если они коня на скаку сожрали, то нас, лежачих, мигом оголят до костей! – резонно возразил Вася. – А так мы ещё попрыгаем!

– Кружок мыслителей, не сдавайся! – призвал Земленыр.

Раскалённый рой приближался, разрастаясь на глазах. Никакой надежды на то, что пронесёт, не оставалось. Не оставалось времени не только заседать кружку, но даже высказать толковую мысль не оставалось времени, тем более – осуществить её. Одним словом, спасения не было.

– Ребятки, милые! Я прихватил бы вас с собой под землю, – занырнув и высунув голову, проговорил с жалостью старик. – Но эти злыдни, по-моему, просто так не отстанут! Они и под землёй учуят нас и будут долго кружить над нами, так долго, что вы задохнётесь. Короче, выбирайте: или задохнуться в бездействии или…

– …умереть, сражаясь! – договорил Вася.

– Я буду отмахиваться корзинкой! – заявила девочка. – Ой, мамочка, они снижаются!

И тут Пи-эр крикнул:

– Друзья, прячьтесь за меня! – и выкатился вперёд, выставляя свою грудь, если можно так назвать Пи-эровскую фигуру, впрочем, в зависимости от различных ситуаций его тело с одинаковой правильностью можно было называть по-разному: и лицо, и грудь, и живот. Но сейчас это, безусловно, была грудь, надёжная грудь друга.

– Стой!

Вася бросился к Пи-эру, уронил его, и в тот момент, когда рой, снизившись, пошёл в лобовую атаку рассыпчатым клубком, мальчик выхватил пистолет, прицелился и нажал курок. Три страстных мысли-желания были у него сейчас: во-первых, чтобы патрон оказался дозревшим, во-вторых, чтобы он оказался с дробью, а не с пулей, которая против паутов была бы почти бесполезной и, в-третьих, чтобы не случилось осечки. Все три желания сбылись, слившись в оглушительный выстрел. Рой словно взорвался изнутри, и сотня огненных капель просыпалась на землю, как будто угли из переполненной шумовки, которой черпанули из-под прогоревших дров и сильно встряхнули.

Падая во влажную траву, РП потухали, умирая. Два-три паута на излёте прожгли Васины штаны и рубаху и коснулись тела. С болью и омерзением мальчик смахнул их. Один паут застрял в Любиных волосах, и Вася щелчком выбил его оттуда.

Остатки роя взвились вверх, сбились, ошалело гудя, в нестройную группу и понеслись обратно. А навстречу уже летел второй рой. Вася перезарядил пистолет и вторым выстрелом разметал разбойников, но приближалось третье звено, к которому примкнули все выжившие пауты.

– Все, патронов больше нет! – горестно сказал Вася, пряча оружие. – Зем, уныривай!

– Успею! – ответил старик, однако занырнул и высунул голову, чтобы хоть советом помочь в неизбежной беде.

– Друзья, за меня! – скомандовал Пи-эр, вскакивая. – Противник ослаб, а я пропитан бессмертием!

– Ой, а Ду-ю-ду? – вспомнил Вася, придерживая птичку на плече. – Куда бы тебя, моя маленькая, спрятать на время?.. В кувшин! Люба, давай кувшин!

– Скорей, друзья! – призвал Пи-эр.

Спрятав Ду-ю-ду, ребята подкошенно упали за круг, как за стенку, по которой тотчас же словно свинцовый горох, тяжело и дробно, прошлась первая очередь РП.

– Налетай, мерзавцы! Жри меня! Посмотрим, кто кого! – кричал Пи-эр, хватая обожжёнными губами Распалённых Паутов и тут же выплёвывая их черными пилюлями. Врезаясь в его мокрую грудь, РП с шипением гасли и замертво отваливались, но им на смену налетали и наползали новые слои. Грудь Пи-эра покрылась струпьями и язвами, он окутался паром и дымом, вертелся из стороны в сторону, не позволяя паутам облетать себя и напасть на друзей. – Куда, гады? Стой! Кш-кш! – Тусклые, съёжившиеся трупики так и сыпались с него градом. Не на того напали, клянусь радиусом! Крепись, друзья!

Раскалённое полчище таяло на глазах, и победа казалась уже близкой, но паутов было слишком много, своей смертью они высушивали круг и постепенно так высушили, что от последнего полуживого паута Пи-эр вспыхнул, весь, разом, как факел. Круг откатился от ребят и принялся суматошно кувыркаться в траве, как кувыркается, носясь по двору, обезглавленный и вырвавшийся из рук петух. Но пламя цепко держалось за Пи-эра. Сбитое с одной стороны, оно перехлёстывалось на другую. Скинув рубаху, на помощь кинулся Вася. Земленыр с Любой работали пучками травы, но тщетно, ядрёными, со смолистыми прожилками были досточки Пи-эра. Сам он сперва с весёлыми выкриками, даже озорно боролся с огнём, потом начал сыпать математические проклятия, потом смолк – ручка-рот отгорела и отвалилась. Последними словами его были:

– Эх, жаль, бессмертия чуть-чуть не хватило. Но мы победили! А пока погрейтесь возле меня, я знаю, вам холодно! – Тут силы покинули Пи-эра. Какое-то время он ещё полыхал стоя, потом рухнул, разломился пополам и догорел лёжа.

Друзья понуро стояли возле затухающих углей до тех пор, пока в них не исчез последний огонёк.

– Прощай, Пи-эр! – сказал Земленыр. – Ты был настоящим другом! Прощай!

– Прощай, председатель кружка мыслителей! – с трудом проговорил Вася.

– Да подождите вы прощаться! – сердито выговорила Люба, присела и простёрла руки над ещё державшими жар углями.

– Чего ждать? – не понял Вася.

– Не знаю! – ответила девочка. – Может, Пи-эр воскреснет! Это ведь сказочная страна! Умудрился же Зем обхитрить стражников Водосборного Поля! Вот и Пи-эр, может, придумал такую хитрость – сгореть! Может, он понарошку сгорел, чтобы обмануть Раскалённых Паутов! А сейчас вдруг вскочит, цел и невредим, и крикнет: «Я жив, клянусь радиусом!»

Эта мысль понравилась Земленыру с Васей, и они замерли с покорным молчанием. Прошла минута, две, пять – никто не смел нарушить тишину и покой торжественного ожидания чуда, потом девочка печально вздохнула, выпрямилась и предложила:

– А давайте позовём его!.. Три, четыре!

И все враз прокричали во все стороны степного безбрежья:

– Пи-эр… Пи-эр!.. Пи-эр! – Ответом было космическое молчание и перемигиванье звёзд.

Люба вынула из кувшина птичку и сказала:

– Ду-ю-ду, наш Пи-эр умер, видно, по-настоящему!

– Я все слышала, поняла и скорблю вместе с вами.

– А ты не сможешь как-нибудь помочь?

– В чем?

– Чтобы оживить его. Может, золу чем-нибудь сбрызнуть надо, а? Или, может, ты слово какое знаешь, а? Или что другое, а? – торопливо перебрала девочка возможные способы оживления, на что птичка ответила:

– Нет, Люба! Кое-что я действительно знаю и могу, но воскрешать из мёртвых – увы, к сожалению!.. Но Пи-эр и не умер! В философском понятии, конечно. Мы будем помнить его живым столько, сколько будем жить сами! Не правда ли, друзья?

– Правда, Ду-ю-ду! Очень мудро ты это сказала и своевременно! – воскликнул Земленыр. – Представляю, как бы обрадовался Пи-эр этим словам!

У Любы на глазах навернулись слезы, и она тихонько всхлипнула.

А вокруг сгустилась непроглядная ночь, и прохлада пробирала до костей. И тут оказалось, что Пи-эр не только жизнь свою отдал за товарищей, но даже и тем, что от него осталось – углями и пеплом – послужил им. Вася с Любой, отгребая прах в сторону, обнаружили, что земля под ними хорошо прогрелась, и улеглись на неё, тесно прижавшись друг к другу спинами и накрывшись Васиной рубахой, которую после спуска с лиственницы и после тушения Пи-эра и рубахой-то назвать было нельзя, а так – рваная и обгорелая тряпка с рукавами, но хоть какую-то долю драгоценного человеческого тепла она удерживала. Себе в изголовье девочка положила корзину, Васе – кувшин, куда с радостью снова забралась тоже озябшая Ду-ю-ду. Земленыр устало занырнул, и на земляном пятачке, где только что разыгралась драма, воцарились покой и тишина.

Глава семнадцатая
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛИ

Первой проснулась Ду-ю-ду, хотела выбраться из кувшина, но…

Вторым проснулся Вася, проверил, тут ли птичка, не обнаружил её и…

Затем, озябнув со спины, пробудилась Люба, не нашла ни Васи, ни Ду-ю-ду и…

Последним очнулся Земленыр. Никого не обнаружив, он не испугался, и…

Если было бы ещё кому проснуться, он не нашёл бы и старика.

Странные дела! Куда же они все подевались?

Итак, первой, вместе с солнышком, проснулась Ду-ю-ду, хотела выбраться из кувшина, но наткнулась на Васин кулак, которым была заткнута горловина. Во сне ли он поправлял изголовье, проверял, тут ли птичка или хотел защитить её от холода, но как запустил в кувшин руку, так и оставил её там, сжав в кулак. Ду-ю-ду видела сон, что она сделала для друзей что-то весьма полезное, и с этим приятным ощущением открыла глаза. Она лежала, как и легла ночью, в медном кувшине, и ничего не только весьма, но даже и крошечку полезного сделано не было. Она огорчилась и задумалась, а чего же полезного все-таки можно сделать? К сожалению, возможности Ду-ю-ду в этом суровом мире были крайне ограничены – только всплыть на воздух, и то если найдётся трава «невесомости». Ну хоть это сделать! Тем более что во вчерашней суматохе и панике потерялись, наверно, все ориентиры, и никто не знает, куда дальше двигаться. Васин кулак, как камень, преграждал путь. Птичка поклёвывала его в ноготь большого пальца, кулак разжался и выполз, а мальчик при этом лишь глубоко вздохнул. Выбравшись из сосуда, Ду-ю-ду шмыгнула в травяные заросли. К счастью, травы «невесомости» оказалось в изобилии. Птичка сделала две ходки, принесла два клювика травы, разгребла золу, отыскала живой уголёк, раздула его здоровым крылом, подкормила сухими былинками, проклюнувшийся язычок пламени накрыла своей травкой и давай вдыхать и наглатываться фиолетового дыма, и тут же оторвалась от земли и медленно поднялась над местом ночлега.

Вторым проснулся Вася, проверил, тут ли Ду-ю-ду, не обнаружил и тревожно сел. Под боком мирно посапывала Люба, в метре от их изголовий торчали из земли обшарпанные сапоги Земленыра такой же коряжкой, какой они торчали перед самым знакомством – деду, кажется, снова не хватило сил занырнуть как следует. А вот птички не было.

– Ду-ю-ду! – тихонько позвал он и посвистел.

– Вася, я тут! – отозвалась птичка.

– Где?

– Посмотри вверх!

– Ах ты, озорница! А вдруг опять коршун? – Вася вынул из-за пояса пистолет и проверил, как дела с поспеванием очередного заряда, хотя и без проверки, по теплу, которое испускал ствол, догадывался, что реакция идёт полным ходом. Да, новый патрон уже сгустился, но был ещё мягким.

– Коршун остался в Шарнирном Бору! – напомнила Ду-ю-ду.

– Он не один на свете!

Вася обозрел небесные окрестности – ничего опасного не было заметно, только стайка пичужек резвилась неподалёку в солнечных лучах, но кто знает, какой облик примет новая опасность в этом сказочном мире? Так что в одиночестве Ду-ю-ду оставлять нельзя. И мальчик отчаянно, с замиранием сердца склонился над фиолетовым дымком – и вот уже сам в позе сидящего йога поплыл вверх.

– Так кто из нас озорник? – спросила Ду-ю-ду. – Я-то по делу, а ты?

– И я по делу – охранять тебя, а заодно и просто так! – ответил мальчик, потягиваясь и припоминая чувство, которое растекалось по его телу: где и когда он испытывал подобный восторг? А в том, что испытывал, и не единожды, не было ни малейших сомнений! Тело не забывает таких переживаний! И вспомнил! Это когда они с пацанами уходили в лес, выбирали высокую тонкую берёзу, нагибали её, забравшись втроём-вчетвером, а потом одному доверяли зацепиться за вершину, спрыгивали – и счастливец возносился в небо. То был краткий, но невыразимо волнующий миг, а это была волшебная вечность. Там Вася держался за берёзу и чувствовал, что его возносит посторонняя сила, а тут вознесение шло, напирало изнутри, само собой, рождалось в каждой клеточке, и каждая клеточка рвалась ввысь и увлекала за собой. И если в будущем ему суждено будет стать космонавтом – а это вполне реально при его данных, физических и нравственных, не зря же он попал в сказку, – то с состоянием невесомости он встретится как со старым знакомым.

Озябнув, пробудилась Люба, не нашла рядом Васи и удивилась, что она, такая чуткая, просыпавшаяся дома на полатях от легчайшего звука соприкосновенья сковородника со сковородой по утрам, когда мама напекала на большую семью гору блинов, тут не услышала, не очнулась. Впрочем, сама же и объяснила эту промашку.

(Продолжение после восемнадцатой главы.)

Глава восемнадцатая
ОТКРЫТИЕ ЛЮБЫ

Ночью, когда Вася уже начал подёргиваться, засыпая, Люба продолжала переживать гибель Пи-эра и не могла уснуть. Переживал и Земленыр, ныряя и выныривая и не находя покоя ни в каком положении.

Девочка расслышала его движения и позвала:

– Зем! Дедушка Зем!

– Что, моя красавица? – отозвался старик совсем рядом, и Люба, протянув руку, нащупала дедовскую лысую голову в полуметре от корзины. – Я здесь, здесь! Слушаю тебя.

– Тебе так удобно?

– Вполне.

– Давай поговорим немножко!

– Давай. Тебе страшно?

– Нет. Жалко Пи-эра!

– Очень жалко! Отличный был товарищ! И умница!

– Расскажи мне что-нибудь о своём брате!

Старик почему-то не удивился этой просьбе и

охотно, словно это отвечало его душевным потребностям, откликнулся:

– Ах, девочка, ты не можешь даже представить, как я его любил, своего единственного братца!

– Почему же не могу? Могу! У меня у самой пятеро сестёр и братьев, и я их всех очень люблю!

– Нет, милая, пять любовей – это не то! Вот если бы твоих пять любовей слить в одну, тогда, может быть, и получилась бы моя любовь к брату. В большой семье большой любви не бывает, она разлита как бы равномерно по всем.

– Почему Ж6 не бывает? – обиделась девочка и ворохнулась, так что Вася аж всхрапнул и сильнее потянул на себя рубаху.

– Да потому что не выходит по расчётам, – спокойно ответил Земленыр. – Положим, всю любовь, отпущенную природой человеку – а её отпускается очень много! – мы примем за единицу, за большую, но единицу! Тогда каждой твоей сестре и каждому братцу приходится по одной пятой твоей любви, а с учётом матери и отца – по одной седьмой! А вот моему брату досталась вся единица моей любви! Маму мы тоже любили, разумеется, но не так, больше побаивались, чем любили. Об отце мы не имели понятия, может, его вовсе не было, может, мать нас в пробирке вывела – она же вон какой кудесницей была. И вообще по отношению к нам она вела себя чересчур жестоко-деловито, не случайны же эти рискованные эксперименты над нами, словно мы были не её родные дети, а какие-то подопытные зверьки, которых отловили бог знает где и прислали ей для работы. И нам с братом не оставалось ничего больше, как любить друг друга. И мы любили. Я, по крайней мере, и надеюсь, он отвечал мне теми же чувствами. Поэтому-то когда брат улетел, другими словами – погиб! – я убивался сильнее матери, потому что у неё остался ещё я, а у меня никого не осталось. У неё погибла половина любви, а у меня – вся единица! Катастрофа! Я понимаю, девочка, что грешно подходить к любви с Пи-эровскими, математическими мерками. Это грубо, но все же, в конечном счёте, верно! Вот представь, что у тебя умерла сестрёнка, тьфу-тьфу-тьфу, конечно!

– Брат! – перебила Люба.

– Ну, или брат!

– Да не «или», а на самом деле у нас погиб брат

Витька. Провалился на коньках под лёд и утонул, под окном прямо, на озере, два года назад!

– Ты горевала?

– Ещё бы! Мы все целую неделю ревели, и потом, как глянем на озеро, так – в слезы, особенно мама. Пришлось новый дом построить в другом конце деревни, чтобы озера не видеть, но мама все равно ходит туда плакать.

– Вот видишь! А теперь представь, что утонули все твои братья и сестры!

– Чур-чур-чур! – выпалила Люба.

– Конечно, чур-чур-чур, но чисто умозрительно! Вот только тогда твоё горе сравнялось бы с моим! Впрочем, я, может быть, рассуждаю дико, ведь как-никак, а я добрых полвека прожил в одиночестве, без людей, но любовь к людям, к брату я, кажется, сохранил в первозданной свежести! А за что, спрашивается, нам было любить друг друга? Мы были такими разными во всем: в характерах, привычках, вкусах. Но любовь – тайна, она не требует расшифровки «за что». Скорее наоборот – если ты знаешь, за что любишь, значит, ты просто не любишь! А ты как думаешь, Люба?

– Не знаю, Зем! А в чем вы были разными? Конкретно!

– Ну, например он очень боялся темноты, а я – нисколечко! Или вот: я безумно обожал яичницу, он её терпеть не мог!

– Яичницу? – переспросила Люба.

– Да, обыкновенную глазунью. Его тошнило от неё, а я, бывало, с полдесятка яиц уплету и смотрю, не добавят ли ещё! – Люба живо вспомнила, как фокусник Корбероз готовил из речных камней яичницу и как грустно ел её Ромкиной вилкой-рогаткой. – И прозвища дала нам мама наоборотные.

– Как это – наоборотные?

– Ну, например, одного звать Сон, а второго…

– Нос! – радостно догадалась Люба.

Ей вообще было приятно и радостно разговаривать со стариком. Она рассчитывала, что он отделается двумя тремя простенькими фразами, и уж никак не ожидала большого и серьёзного разговора. И о чем? О любви и смерти! На эти запретные для детей темы! Получалось целое заседание кружка мыслителей. Особую прелесть беседе придавала таинственность ночи, её безмолвие и звёздная веснушчатость. Будь Земленыр в своём полном, так сказать, объёме, впечатление было бы, пожалуй, слабее, чем так, когда торчала одна голова, едва светлевшая в ночной темноте, как капустный кочан. Порой Любе становилось на миг жутковато: уж не сама ли ночь общается с нею?

Чувствовалось, что деду для выразительности и полноценности разговора не хватает движений, жестов и он заменяет их щёлканьем языка, цыканьем, похлопываньем губ и покашливанием.

– Верно: сон – нос. Или кот – ток! Только здесь оба слова со смыслом, а у нас со смыслом было одно, брайтово, кажется, или наоборот. Но я, к сожалению, начисто забыл, какие это были имена, осталось лишь смутное ощущение чего-то дурашливо-ласкового. И фамилию забыл, вроде бы совершенно простенькую! Боюсь, что эта моя забывчивость причинит нам немало затруднений, когда мы войдём в Оскорбин… Что ещё? Роста мы были одинакового, оба коротышки, и на здоровье оба не жаловались… М-да, где-то сейчас лежат его родные косточки? Или так и летают по воздуху скелетом, как та лошадь по степи, и не на что им наткнуться, чтобы рассыпаться! – Земленыр глубоко вздохнул и цыкнул зубом.

– И ещё есть одно различие, – вдруг сказала Люба, – у тебя привычка вставлять в речь фразу «смешно сказать», а у него – «грустно признаться». Так ведь?

– Так! Именно «грустно признаться»! Слушай, девочка, откуда ты это знаешь?

– Я кудесница! – заявила Люба с гордым удовольствием, оттого что так ловко разрешила – как бы это сказать? – не загадку, а жизненную ситуацию.

– Нет, правда, Люба, как? Откуда? – от нетерпения дед вынырнул и сел на корточки перед Любой.

– Зем, ты уверен, что брат твой погиб?

– На сто процентов! Будь он жив, он бы искал меня!

– А может, он ищет!

– Смешно сказать, но что-то незаметно его поисков.

– А может, это трудно! Может, он залетел туда, откуда добраться до нас невозможно!

– Для братовой любви нет ничего невозможного, девочка! Не попади я в эту пожизненную ссылку, я бы всю землю перекопал, вернее, все бы облака перелопатил, а нашёл бы его! Королю бы упал в ноги, чтобы помог! А что я там мог, в лесу, хоть и волшебном? Ничего! Только нырял да разводил тары-бары с лесными обитателями. Без людей ничего не сделаешь! Хорошо хоть вас под старость встретил, пусть вы и «оттуда»!

– Зем, а до нас ты встречал кого-нибудь «оттуда», как ты говоришь, из нашего нормального, поправдешного мира?

– Грустно признаться, нет! Но слышал о пришельцах от зверей и птиц. Вы мне очень понравились, и отсюда я делаю заключение, что ваш мир организован толково!

– Да, он ладно скроен и крепко сшит, как говорит мой папа-плотник о хорошо построенном доме. Но о самом главном про нас ты, Зем, не догадываешься даже! Мы – посланники твоего брата! – с хрипотцой от волнения высказала она только что родившуюся, но исподволь и помимо её воли, как патрон в Васином пистолете, созревавшую мысль, семена которой проклюнулись ещё при рассматривании медали «ЗА» с вензелем «КБР». Теперь вся логическая цепочка замкнулась, и Люба была полностью уверена, что замкнулась правильно, поэтому она смело повторила: – Посланники твоего брата! Привет тебе, Зем, от брата!

– От брата? – изумился старик и онемел.

– Да. Жив он и здоров! И разыскивает тебя изо всей мочи: каждый год направляет сюда своих посланников, и обидно, что ты с ними до сих пор не встретился.

– Не могу поверить!

– Честное пионерское! И чтобы ты не сомневался, скажу, что никаких затруднений с твоей забывчивостью у нас не будет, потому что я знаю вашу фамилию!

– Нашу фамилию?

– Да! Корбероз!

– Точно!

– Именно так зовут фокусника, который нас сюда отправил! И это, без сомнения, твой брат! В отличие от тебя он запомнил свою фамилию!

– Он жил среди людей! Нет, невероятно! Я все ещё не могу поверить! А как он к вам попал? – насторожился старик.

– Не знаю! Можно только догадываться, отталкиваясь от твоего же рассказа. Дело было, например, так: значит, улетел твой брат?

– Улетел!

– И вот, значит, летел он летел в вашем небе, а потом через какую-то дыру или щель случайно попал в наше небо, в наш мир!

– Так-так-так! В ваш мир! Значит, миров много?

– Да, Зем, выходит, что много! Смотри: наш мир, ваш и вот этот сказочный. Про них мы знаем точно! А про сколько, наверно, ещё не знаем!

– Не знаем!

Вот теперь-то их беседа точно перерастала в заседание кружка мыслителей. Любе даже захотелось разбудить Васю, чтобы и он насладился этой беседой, но он спал так хорошо, так натруженно крепко, что она пожалела его тревожить, решив, что постарается за двоих, и горячо продолжила:

– Да-да, Зем! И, наверно, эти миры как-то соединяются между собой, значит, имеют общую границу, через которую и можно проникнуть из одного мира в другой!..

– Так-так-так!

– Но тайны этих границ настолько, наверно, велики, что не каждый может постичь их, иначе бы все только и делали что бродили туда-сюда, выискивая, где лучше, и вышла бы одна толчея и путаница.

– Так-так-так!

– А твоему брату, значит, как-то удалось нащупать одну такую лазейку…

– Он чертовски талантлив!

– Безусловно! И вот он стал пользоваться этой лазейкой. Самому ему, видно, никак нельзя сюда, иначе бы он давно проник и во всем разобрался. Но так уж, видно, устроено, что в сказку имеют доступ лишь дети в возрасте «ЧД минус два», то есть одиннадцати лет.

– Так-так-так!

– Вот и все!

– А как он жил у вас? Почему не пропал?

– Ну, как он жил – он сам тебе при встрече расскажет, а мы опять же можем лишь догадываться, строить предположения. Если хочешь, я построю!

– Ну-ка, ну-ка!

– Не век же ему летать! Приземлился, видно, где-то у нас, в Сибири, в каком-то городке или посёлке на улице. Приземлился и лежит себе. А у нас лежать на улицах не положено. Милиция тут как тут! Кто? Откуда? Почему голый? Он ведь голый улетел?

– Голый!

– Ну, вот, а голому тем более на улице нельзя. Милиция сердится, а он, видно, – тык-мык, несёт какую-то чепуху про мазь, про полет в небе. Ах, так? В больницу его, в детский дом! А уж там пропасть не дадут. Вырос, проявил, наверно, способности, выучился на фокусника и работает, наверно, в цирке. Иногда прилетает к нам, в Чару. А может не только в Чару! – вдруг возникла у Любы новая мысль. – Может, он в разное время посещает разные места и отовсюду отправляет своих гонцов? Может, одновременно с нами по всем углам сказочной страны бродят толпы наших искателей приключений, и никто из них толком не знает, что же, собственно, надо искать. Не знали и мы, потому что никаких наказов, никаких инструкций Корбероз не даёт. Тоже, наверно, нельзя. И на тебя, Зем, мы наткнулись чисто случайно!

– Но не случайно заинтересовались мной! – напомнил дед. – И не случайно я заинтересовался вами! Значит, вы – истинные посланцы! Ну, и хитёр братец! Знает, кого посылать!

– Он скорее умный, чем хитрый! Он, похоже, понял и рассчитал, что искать тебя надо не в Китае или во Франции, то есть не в нашем мире, а где-то рядом, но в другом… как это говорят?.. в другом измерении! Я не знаю, что это такое, но слышала. И ещё понял фокусник, что попасть туда можно лишь через сказочную страну. И он оказался прав!

– Братишка! – простонал Земленыр.

– Ещё я думаю, что брат твой не просто фокусник, но и волшебник немного, потому что он творит настоящие чудеса! Но до всемогущества, которым обладают настоящие волшебники, ему чего-то не хватает! – заключила Люба.

– Меня! Меня ему не хватает!

– Может быть! И вот когда вы встретитесь, вы оба станете всемогущими!

– Спасибо, девочка! Спасибо, умница, за открытие! Ты сама волшебница! О, как я счастлив, впервые за шестьдесят лет! – воскликнул Земленыр.

– Ч-ш-ш, Зем!

– Ах, да! Ч-ш-ш! – приговаривая «Корбероз, Корбероз!», старик принялся проныривать под ребятами с одной стороны на другую, наслаждаясь, словно напоследок, своим сказочным умением. Намаявшись, он, наконец, сказал:

– Ну все, светает! Приятного сна! – и удалился на покой, то есть занырнул.