Текст книги "И лун медлительных поток..."

Автор книги: Геннадий Сазонов

Соавторы: Анна Конькова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Принимайте гостя, – рассвирепел Митяй. – Не то я всех прибью. – Дрался Митяй редко, больше грозил, но сейчас он увидел, как усмехался Леська и покачивал осуждающе здоровенной своей башкой, что, мол, за мужик Митяй, если его бабы не слушаются. А тут уже соседи в избу зашли – смотрят. Заорал Митяй.

Женщины вышли из-за перегородки. Леська и Юван ловко, как арканы, накинули на них большие цветные шали с длинными шелковыми кистями. Охнули соседи – беда, верное дело, свататься приехал! Совсем бесстыжие глаза, совсем у Леськи черное сердце.

– Покажи дочь! – потребовал у родителей Леська. – Жениться хочу!

– Да ты старый, – заплакала мать Саннэ. – Старый, трухлявый пень, кору порви – рассыплешься!

– А это видела?! – захохотал Леська, обнажил клык и похлопал себя по животу. – Што ты молчишь? – закричал он Митяю.

Отец Саннэ второй год прикован к избе, не охотник он уже, не рыбак. Сломал в урмане ногу – застигла его пурга, свирепый ветролом опрокинул на него листвянку, и хрустнули под ней кости. Добрался охотник до лесовней юрты, кое-как выправил ногу, обернул в бересту и стянул ремнями. Вот уже второй год хоть и здоровенный, а ходит худо, дом скудеет.

– Покажи! Понравится – что хочешь дам! – брызгает слюной Леська. – Коней, овец, хлеба… табаку… золотые денежки…

– Не отдам! Не отдам! – разрывает себя в крике мать. – Не отдам лебедушку Леське-Волку. Люди! – распустив волосы, выбежала мать на улицу. – Люди! Волк вышел из лесу, унести хочет дочь мою в логово! Спа-си-те, люди!

Столпились вокруг нее женщины и дети, закричали, завопили в голос – билась мать на снегу. Из соснового бора с вязанкой дров вышла тут Саннэ, ничего не понимая, бросилась к матери, а та и слова не может вымолвить.

– Тёть? – трясет за плечи мать Саннэ. – Тетюм?! Отец умер? Что с ним, сюкум?!

– Ай-е, ай-е! Ай-аю! Да что же это? Больно… больно… Торум Самт – на глазах у бога! Ай-е! На глазах у Шайтана. Щох-щох! – причитает мать. – Всякое думала, всякое ждала… но дочь за Волка отдавать? Дочь, милая дочь Саннэ, хочет купить тебя Леська-Щысь.

– Какой Леська?! – прошептала Саннэ. – Тот, у которого жены мрут?..

– Он… он! Вот он – гнилая кровь! – закричали женщины, увидев, что Леська вышел из юрты и, тоненько посмеиваясь, разглядывает толпу, помахивая плеткой.

– Саннэ, – переваливаясь, надвигаясь огромным животом, приближался к девушке Леська. – Саннэ! Вон какая ты лебедушка! Красивей, чем рассказывали… Хочу в жены тебя взять. Хочу сделать тебя самой счастливой и богатой. – Совсем высунулся изо рта длинный желтый клык, а узкие глаза лезвием резанули по растерянному лицу Саннэ.

– В же-ны?! Ме-ня?! Ты-ы?! – девушка пришла в себя, напряглась, как рысь перед прыжком. – Счастье предлагаешь? – И всем показалось, что над далеким урманом в солнечном дне прокатился глухой гром. – Ты, дохлая рыба, Виткась – Обжора, тухлая требуха, – в жены, меня? А ну, прочь, падаль… прочь со двора!

– Нет, – ухмыльнулся Леська и выпятил живот. – Нет, красавица Саннэ, ты моя уже… Дорого я заплатил твоему безногому отцу. Хороший он, умный человек. Понял, что совсем издохнет без моей помощи. В твоей власти, послушная дочь, спасти его хромую жизнь. Саннэ, спаси братьев своих младших, – и, сплюнув за порог, вошел Леська в юрту.

– Спасти его хромую жизнь?.. – прошептала Саннэ. – О, сюкум! Ты слышишь меня, сюкум? – она обратилась к матери, обнимала ее худые, изможденные плечи. – Спасти братьев младших? – А мать неподвижно, отрешенно смотрела перед собой, словно не слыша ни шепота, ни крика дочери. – Спасти их… спасти… А самой погибнуть, да? – крикнула она пронзительно и громко.

– Ты, дочь моя, беги… Беги. Спасайся, – с трудом разжимая губы, сказала мать. – Беги в Евру… Скажи Тимофею Картину, Сандро скажи, чтоб скорее выкупал тебя. Отец вовсе из ума выжил. Беги!

– Беги, беги, Саннэ, – заторопили женщины. – Вставай на тропу и беги!

– Знаю, знаю я, что у тебя с Сандро, – призналась мать. – Видела, что муж он тебе давно. Беги!..

А Митяй уже выпил с Леськой водки, ему стало хорошо, жарко и тесно. Уже громче бубнил Митяй, хвастался всяческими удачами, которых никогда не было, и был он жалок. Уже тоненько хихикал Леська, предчувствуя добычу, обнажая острый клык.

– Что ты делаешь, Митяй? – протягивала дрожащие руки Кирья, пытаясь удержать сына. – Что ты де-ла-ешь?

– Что нового в миру, Леська?

– Все по-старому, Митяй! Русские в колокола бьют – Новый год встречают, говорят, что через десять зим новый век начнется.

– Даю тебе согласие, Леська! – закричал захмелевший Митяй. – Нет сильнее и тверже моей отцовской власти! – Митяй громыхнул кулаком по столу. Но ломалось и расползалось его лицо, прятались глаза.

– Нет! – хихикнул Леська. – Нет тверже власти мужчин. Верно ты говоришь. Ой как верно! Русские говорят, наверное, война будет. Как тогда хромому, а? С голоду подохнет семья.

– Отдаю дочь потому, что сыта, одета будет. Хлеба и товаров у Леськи много, не станет голой ходить. И ты, Леська… выкуп! Я тебе такой выкуп поставлю, чтобы я сам в торговцы вышел… Ты говоришь, новые времена – так пусть я торговцем стану! Тогда война мне нипочем!

6

А Саннэ побежала. Не видит перед собой Саннэ знакомой, как ладонь, тропы. Бежит, падает, продирается сквозь кусты, сквозь осинник и березняк, ельник и кедровник. Падает она в снег, падает грудью на болотные кочки и ничего не видит, ничего не слышит. Из красного, горячего тумана возникает перед ней волчье, клыкастое лицо Леськи. Оно появляется из дупла и надвигается бездонной пропастью, вот оно возникает из-под кривого сучка и выглядывает из-за еловой лапы. Ветви и сучья изодрали в кровь лицо, шею и руки Саннэ, пот едко разъедает глаза.

– Ок-ко-о-ль! О-ко-ль! – ворвалась в избу девушка. – Тетушка Околь… спаси, спаси меня… Спаси меня, Сандро! Где ты, Сандро? Продают меня в жены Леське-Волку.

– Астюх! – Околь схватила руками голову, зашумела кровь в висках, и сдавило дыхание. – Астюх!

– Где Сандро?! – схватила Саннэ колени Околь. – Где Сандро? Пусть берет меня в жены. – И затряслись плечи в безудержном рыдании. – Уйдем… уйдем куда-нибудь.

– Тимофей взял Сандро в Пелым… Что же летать?! – растерялась Околь. – Господи, ты слышишь меня, боже небесный! Просила Тимофея взять девушку в дом, что же ты не вразумил, боже! Что сделать, как защитить, как охранить девушку? Ни мужа, ни старшего сына нет дома. А средние сыновья гурьбой ушли на лесное озеро.

Подстерегла беда, надвинулась несчастьем, охватила лесным пожаром – нет спасения. Нет спасения, когда потеряешь голову – оставят тебя силы.

– Спрячу тебя в лесу, на Черемуховой речке – Нихья. Там Тимофей срубил лесовнюю юрту. Собирай еду!

Околь быстро нагрузила пайвы – берестяные заплечные кузова. Позвала сестру Тимофея посмотреть за малыми детьми и торопливо тронулась с Саннэ в путь. К утру она вернулась и не успела развести огонь в чувале, как на взмыленных конях ворвался в Евру Леська с двумя работниками.

– Где юрта Картиных?! – спросил он встречного старика. Кентин-старик не торопясь вынул изо рта трубку, примял пепел. – Тебя спрашиваю, где юрта? Юрта Картиных где? – нетерпеливо выкрикнул Леська.

– У нас в Евре сначала здороваются, – спокойно ответил старик Кентин. – Желают здоровья и жизни и называют свое имя, имя рода своего. Ты же не бездомная собака? У тебя, поди, имя есть?

– Некогда мне, – заорал Леська. – Ну?! Где Картиных юрта?

– Ты, наверное, Леська-Щысь? Слышал, что ты злой, но не знал, что совсем глупый. – И Кентин, посапывая трубкой, тронулся по своим стариковским делам.

– Где юрта Картиных? – завопил Леська на всю Евру, распахнув мокрый рот. – Вот эту серебряную денежку дам, кто покажет.

Околь вышла из юрты, подошла к Леське и протянула руку.

– Чего тебе? – дернул головой Леська и сузил глаза.

– Давай денежку, покажу юрту, – спокойно ответила Околь.

Леська оглядел настороженную, молчаливую толпу и разжал короткие пальцы.

– Вот она, юрта Картиных, – спрятав серебро, показала Околь. – Только хозяина нет дома. – И евринцы дружно и весело всхохотнули – умница Околь!

– Где он?! – задрожал от ярости Леська.

– А у тебя к нему дело? – улыбнулась Околь. – Коли дело, слезай с коня, подожди. Тимофей Картин в волости. Сходом назначен дела односельчан вершить! – И засмеялась гордо.

– Ты, собака, почему зубы скалишь? – заорал Леська. – Ты, коровье дерьмо, зачем мне зубы кажешь, сучья ты дочь?

– У меня зубы целы, оттого и кажу, – насмешливо ответила Околь. Подошли и встали с ней рядом братья Тимофея. – Но почему ты лаешь на меня погано, того я не пойму.

– Я купил у Митяя Лозьвина дочь! – крикнул Леська, и толпа глухо охнула. – Дорого заплатил я отцу за его девку, да! Но поганая девка сбежала.

– От добра не убегают, – повела плечами Околь. – Наверное, ослепла от твоей красоты и разум ее помутился.

– Ага, ты, значит, ее спрятала?! – задрожал Леська. – Куда ты ее спрятала? Ну, говори, сучья дочь! – И замахнулся на Околь ременной плеткой.

– Ты в других деревнях можешь давить слабых и стариков, – жестко, глядя в глаза Леське, заговорила Околь и медленно стала надвигаться на Леську. Братья Тимофея шагнули вслед. – Но запомни: Евра тебе не по зубам! Ты, как росомаха, гадишь в своем логове и нападаешь сзади, а за «сучью дочь» получи, – и Околь плюнула в лицо Леське. – Бейте, братья, волка!

Очнулся Леська на берегу Евры, ощупал себя. Стонет тело, глаз один не видит, в голове гул, но клык цел. Попробовал подняться, застонал, упал на грудь.

«Хорошо – не ножом, – мелькнула мысль, но, словно застыдившись слабости, юркнула, утонула в нахлынувшей ярости. – Даром вам не пройдет, трусливые души!»

Поднялся Леська на колени и пополз, высоко поднимая зад. Кривились слабые ноги, короткие руки его погружались в снег, но ветер обмыл лицо, и в голове притих гул. Вскоре наткнулся он на глухонемого работника, рядом стонал другой.

…Через неделю вернулись из Пелыма расстроенные Тимофей и Сандро.

– Ясак добавили! Совсем задушить задумали, – только и сказал Тимофей. И замолк надолго.

– И у нас беда, – сообщила Околь. – Леська-Волк Саннэ покупает. Убьет себя девушка, Тимофей. Помоги ей, отец, помоги! Ради сына, ради Сандро, спаси ее!

Сандро так и застыл, словно умер. Застыл с пустыми глазами и замкнутым ртом, как идол у шайтанского амбара.

– Ты же сильный, Тимофей, – в отчаянии кричала Околь. – Ты сильный, как отец твой, а тот вырвал свою женщину из когтей шамана Волчий Глаз.

Сандро сорвал со стены охотничий пояс и бросился из юрты.

– Сын, сын мой… не беги на свою гибель! – подняв руки, упала перед Сандро Околь. Сандро перешагнул через нее и скрылся.

– Иди, отец! Торопись, Тимофей, в Сам-Павыл… Сын в беде.

– А где Саннэ? – устало спросил исхудавший Тимофей. Здорово истрепала его поездка в Пелым, измотали царские служки. – Куда она подевалась?

– Я спрятала ее, – ответила Околь. – Жалко мне ее, девушку ласковую, в вор-кял схоронила на Черемуховой речке.

– Ну и как ее отнимать у Леськи? – тяжело повернулся к жене Тимофей. – Перекупить?

– Перекупи, муж мой, перекупи! – закивала головой Околь и затаила дыхание. И правда, как же отнять у Леськи девушку?

– Больше, чем Леська, я не смогу дать! – отрезал Тимофей. – Он половину Евры может купить, проглотит и не подавится. Украсть? Украсть нельзя: отец ее болен и оттого продает, чтобы жизнь семерых детей спасти. Ну скажи как?

– Как?! – возмутилась Околь. – Твой отец знал! Твой отец взял женщину. Пригрози Волку! Пусть пьет кровь в своем урочище! Убей его! – вдруг крикнула Околь. – Убей! А бог простит!

– Ладно! – Тимофей туго затянул пояс с длинным узким ножом, взял ружье и острогу. – «Убей!..» – усмехнулся он. – Сандро надо спасать!

…Леська-Волк занимал на время соседнюю с родителями Саннэ просторную юрту. Сандро ворвался в нее, с ножом бросился на Леську и, наверное, убил бы его. Ловко подставил ногу глухонемой работник, и Сандро, падая, сильно ударился головой о стенку – остановилось дыхание, закрылись глаза.

– Свяжите щенка! – приказал Леська. – А ночью, когда все лягут спать, киньте в прорубь. Не видели, не знали. Ай-е, ай-е, – прицокнул Леська языком, толкнул ногой связанного Сандро. – Совсем глупый щенок, совсем дурной – на Волка полез. Ты знаешь, меня люди Волком зовут, – и Леська обнажил острый клык.

– Не видать тебе Саннэ, – хрипит Сандро.

– Я-то увижу, а тебя утоплю, – спокойно ответил Леська, обгладывая баранью ногу.

Тимофей распахнул дверь в юрту и с порога прицелился в Леську.

– Развяжи и выпусти!

Леська не тронулся с места, проглотил мясо, потянулся за водкой, но, взглянув в лицо Тимофею, понял: тот не уйдет без сына. Молча кивнул Леська работнику. Тот вскочил и ножом разрезал веревки. Встал Сандро и шагнул к отцу.

– Не тронь Саннэ! – сказал Тимофей, но Леська уже вскочил, забегал, закрутился по юрте.

– Не-ет, ы-ы-у-у-ых! Не-ет… Тимка… – замахал он короткими руками. – Ты нос свой, крючок, не суй… Не подходи – сгоришь… Без тебя варится моя пища в колташихе. Кто тебе позволит нарушать закон? Ты же из Картиных, ты из тех, кому доверяют хранить законы.

Молчит Тимофей – никто не смеет нарушить закон.

– Я купил женщину! Купил у ее отца! – кричит Леська. – Я рассчитался сполна с Митяем. Вчера мои люди нашли девку на Черемуховой речке. Ты и твой род прятал ее в своей лесовней юрте. А прячут ворованное… Ты вор, Тимоха! А раз ты вор, то завтра на селянском сходе ответишь по закону. Иди!

Точно задумал и рассчитал удар Леська – он обратился к тем, кто сам хотел подороже продать дочерей, он потребовал селянского схода. Тимофей Картин всегда решал все дела на сходе по закону, а завтра будут судить его, как вора…

– Как вора? – повторил Тимофей. Как все странно, как все запутано в этом запутанном мире: честный человек слывет дураком и всегда беден, бесчестный ворует у ближнего, ворует у рода и почему-то ходит в почете, пусть не в почете, но имеет деньги и власть. Тимофей не взял ни у кого ни крошки, никогда не брал и не возьмет, и он – вор?! И судить его будет Леська, что обирает целые деревни, обездолил сотни людей, погубил и сломал столько судеб.

– Отдай нож, Сандро! Остынь, сегодня сила у Леськи.

Не слышал сын отца, побрел по тропе, а затем отошел в сторону и растворился в лесной чаще.

…И древние старики не упомнят, когда собирался последний раз общий сход двух деревень – Евры и Сам-Павыла. А теперь вот собрался. Толпой пришли сампавыльцы в Евру. Саннэ на селянский сход привезли связанную. Лицо ее было разбито и растрепано, волосы рассыпаны по плечам, платье разорвано. Леська и его работники стояли в стороне у оседланных коней. Привезли на сход и отца Саннэ, а мать не пустили.

– Говори, Леська, свое дело, – сказали старейшины.

– У меня в ту зиму умерла жена. Я один. Мать совсем худая. Мне нужна жена. Я увидел Саннэ и решил взять ее в жены. Я сговорился с Митяем Лозьвиным, и тот продал мне Саннэ.

– Продал? – спросил сход.

– Да! – ответил Митяй Лозьвин. – Продал. Я ломанный совсем, не могу ходить. Девка моя, и продаю, кому хочу. Да, я продал ее Леське.

– Он все заплатил? – спросил сход.

– Да, он все заплатил и еще добавил, – ответил Митяй. – Пусть он противный, пусть он страшный, но Саннэ будет у него сыта, одета и в тепле. И дети мои будут сыты. Когда она родилась, я обещал сохранить ей жизнь, и я хранил и защищал. Но я никогда не обещал ей красивого мужа. От страшной морды никто не умирал, – кашляя, придерживая рукой грудь, сказал Лозьвин. – Не пойму, почему столько крику, ведь не медведь замуж ее берет.

– Не медведь он, а Волк, – крикнула Саннэ. – Лучше убейте, а не станет он моим мужем. Сандро будет мой муж. Сан-дро-о-оо!

– Я все заплатил сполна! – оттопырил губу Леська. – А Тимофей Картин украл мою жену. Он – вор. Судите его, как вора!

– Он не мог украсть! Он верный и честный, – ответили старейшины Евры, – и он был в волости. Девка сама пришла в его юрту…

Долго шумел сход, долго кричали мужчины. И громче всех Мишка, сын беглого Мыколки и мансийки Сафроновой. Уходил Мишка из Евры – лет десять плотничал в Тобольске да Тюмени. Нынче вот только вернулся, но не привыкли к нему в Евре, все казался Мишка-плотник каким-то пришлым. Потому и не больно-то прислушивались сейчас к тому, что он кричит.

– Не отдавать девку! – не жалея горла, орал Мишка. – Тоже закон удумали… Гнать его, мироеда! Давить их надо!..

Но сход после долгих споров порешил: «Леська сполна заплатил калым. Саннэ должна стать его женой».

– Умру – не стану! – поклялась Саннэ.

– Ах, не станешь?! – крикнул Леська. – Наказать по закону!

И Саннэ наказали. Привязали к столбу и били мочеными сосновыми корнями. Разбрелись люди. У столба, задрав ногу, мочилась собака.

– Господи! Да что же это?! Боже! – стонала Околь, когда рассказал ей Тимофей о решении схода.

Связанную Саннэ взвалили на коня и увезли в деревню Тур-Павыл, в дом Леськи.

Через несколько дней из Евры исчез Сандро.

Боги молчат, слепые…

1

Много заплатил Леська за Саннэ и заплатил бы больше, сколько бы ни запросил отец, – так ему нравилась невеста. Много собралось гостей – ели саламат, пили огненную воду. Только Саннэ сидела как каменная. Неподвижная, погруженная в себя, без слезинки, без стона и крика.

Такой она и ехала к Леське, в чужую деревню. Не помнит, сколько ехала, по какой дороге и когда прибыли, так и не вышла из нарты. Ее звали, уговаривали – она молчала. Леська и Юван взяли ее на руки и втащили в дом, где встретили молодую сестра Леськи и работница Лыкерья.

На столе уже стоял свадебный саламат, заправленный толокном, паром окутались вареные мозги, вареная говядина и жареная баранина, верхотурские пряники, шаньги, леденцы, цельная сахарная голова, всякая стряпня. Саннэ сидела не раздеваясь, молча смотрела перед собой, как будто зашла на минутку, вот сейчас поднимется и уйдет. Заклинала богов Саннэ, звала к себе Сандро. Вот ворвется сейчас любимый – и развеется наваждение…

– Ты не трогай ее, – сказала сестра Леськи. – Пусть осмотрится. Обвыкнет пусть. Из нищеты она, из гольной бедноты – разве когда видела столько угощения? И дичится оттого. Пусть обвыкнет.

Взяла сестра Саннэ за руку и молча увела ее за перегородку. Саннэ сбросила беличью шубку, закуталась в шаль, забралась на лежанку, прижалась спиной к стене и застыла. Несколько раз подходил к ней Леська, и каждый раз Саннэ вскакивала и принималась кричать.

Не признавала себя Саннэ женой Леськи, не смирилась и не обещала смириться. Она плевала в лицо, в узкие глаза Леськи, исцарапала ему щеки, бросала в него все, что попадало ей под руку. От нее прятали ножи, топоры, все острое, все тяжелое. Леська приводил к ней издалека шамана, тот камлал над ней, связанной, но не смог ничего сделать – Саннэ поднималась и в исступлении бросалась на Леську.

– Худо, совсем худо! Убить ее, наверно, надо, – размышлял Леська. – Но убить-то жалко. Больно дорого заплатил за нее и не знаю ее тела. Худо… Смеяться кругом начнут… пальцем показывать: Леська, мол, вовсе силу потерял, с бабой не совладает, наверное, издохнет скоро. Вот что страшно, – шепчет по ночам Леська и тенью шныряет по двору, не в силах сомкнуть глаз. – Из-за этой бабы дела, наверное, худо пойдут. Людишки пока боятся, а узнают, что Саннэ не поддается, перестанут признавать… – Пахнуло на Леську холодом, как со дна омута. – Силой-то взять можно, если связать… да разве за то такой калым платил? Нет, надо, чтобы сама сломалась, надо ее хитростью скрутить так, чтобы всю силу мою почуяла и брыкаться перестала. Такую хитрость… такую хитрость задумать… может, мне моя мать поможет. – И Леська вошел в юрту матери.

У матери истлели волосы от старости, свисали жесткими белыми прядями из-под платка. Глаза старухи утонули в морщинах, тускло отсвечивали бельмами, рот провалился – глуха она и слепа. Песни о ней пели, какая она была красивая. Не с красотой, с умом счастье уживается, да и то как судьба решит. Ни от мужа, ни от сына Леськи не видела она добра и женскую долю вызнала до дна. Знала старуха, что никто в этой жизни не поможет женщине, на которую обрушилась беда.

– Помоги, мать. – Леська присел на низенькую скамейку. – Не могу совладать с Саннэ. Совсем бешеная – глаза горят, и когти наготове. Помоги.

Старуха что-то варила в закопченном котелке и не повернула головы.

– Не могу взнуздать ее, – жалобным голосом протянул Леська.

– Саннэ – не лошадь! – отрезала старуха. – Ты выкупал ее у добрых родителей не для того, чтобы запрягать. Правду говорят, ты – Леська-Волк. Ты готов за каждую шкурку испить живой крови. Я рада за Саннэ, что не поддалась тебе. Берегись, Леська, кого-то ты обездолил, забрав Саннэ!

– Ты рада, что Саннэ не взнуздана?! – ноздри Леськи хищно шевельнулись.

– Иди! – властно крикнула мать. – Тебе, Леська, не взнуздать ее.

Долго думал Леська и на другой день во всеуслышание объявил сельчанам:

– Жена моя, Саннэ, шибко любила до замужества глядеть на других мужчин. Вы знаете, люди, что такое незамужней женщине много глядеть на мужчин?

– Знаем, – ответили сельчане.

– Оттого что женщина много смотрит на мужчин, она становится порченой, – взъярился Леська. – А порченая не может оставаться женой. И сейчас я не признаю ее женой. – Леська приподнял над головой круглый кулак. Так по закону отказываются от жены.

– Не признавай! – обрадованно поддержали те, кто сочувствовал Саннэ. – Отпусти ее, пусть она так живет.

– Женой я ее не признаю! – гордо вскинул огромную голову Леська и ощерил волчий зуб. – И выпущу ее из своей юрты. Но я заплатил за нее слишком много – дорогой выкуп. Так пусть она живет на конюшне с моими конями. Пусть она живет с жеребцами, моя дорогая лошадь.

Ахнула толпа, а Леська, довольный, пошел к дому.

– Она не будет даром есть мой хлеб! – крикнул он, обернувшись.

Леська заставил Саннэ из леса носить на плечах сушняк-долготье. В лес и оттуда ее водил, как лошадь, в поводу, преданный Леське глухонемой. В лесу женщина набирала сушняк, глухонемой крепко затягивал вязанку и взваливал на Саннэ.

Когда она возвращалась из леса, вся исцарапанная, в синяках, Леська звал людей на дорогу, расхаживал и кричал:

– Кому… кому нужна дорогая, сильная кобыла? Смотрите, люди, какая она поводливая! Смотрите, люди, как ровно и сильно идет в поводу. Кто желает купить? Кто желает запрягать ее по ночам? Только дорогая она, эта кобыла.

Глухонемой, чтобы выслужиться перед хозяином, гибкой палкой подстегивал женщину.

– По заду… по заду стегани, – покрикивал Леська, – пусть она подберет его, пусть втянет. Бей кобылицу!..

На плечах Саннэ веревка прорезала глубокие раны, и те не заживали, не затягивались, почернели и загноились. Но, окровавленная, избитая, в изодранном платье, Саннэ шла по деревне в гордом молчании, не проронив ни звука, ни стона.

– Смотрите, какая красивая, дорогая кобыла! – исходил в крике Леська.

А вечером велел он опять привести Саннэ в избу. И опять лез к ней Леська, распалился. Опять криком кричала Саннэ. На вторую ночь Леська напился, ворвался за перегородку, вытащил Саннэ за косы на свою половину и долго бил. Падал за стол, пил огненную воду и снова бил до тех пор, пока не свалился пьяный. Упал и захрапел. Но, падая, Леська придавил своей шеей длинную косу Саннэ.

– Куль Ноер – царь чертей! Сейчас я успокою тебя. – У Саннэ мелькнула страшная мысль – и ослепила ее. Жаром опалило голову. – Успокою тебя, клыкастый Волк…

Она набросила косу на раздувшееся горло Леськи, изо всех сил, сцепив зубы, стянула. Леська шевельнулся, и тогда Саннэ, не выпуская петли, всем телом, всем своим горем навалилась на него. Леська всхрипнул, дернулся, раскинул короткие ноги и застыл.

Быстро, на одном дыхании оделась Саннэ, бросила в берестяной кузовок кусок мяса, хлеба и рыбы и выбежала на улицу в робкий синеющий рассвет.

А навстречу ей – Юван. Каялся он страшно все эти дни. «Моя вина, ой какая моя вина… Зачем рассказал хозяину о Саннэ? Зачем так расхвалил ее?»

– Бежишь, Саннэ?! – испугался Юван. А Саннэ перед ним едва стоит, обомлевшая от страха.

– Бегу… Бегу я. Не трогай меня, Юван! – взмолилась Саннэ. – Не убивай!

– Те-бя?.. Убить те-бя… Саннэ?! – голос у Ювана задрожал. – Беги!.. Подожди, подожди, милая девушка, – заторопился он, – принесу лыжи и еды…

Исчез на мгновение, появился с лыжами и узелком.

– Вставай! – Юван помог ей укрепить лыжи и сунул узел с едой. – Прости, Саннэ, виновен перед тобой. Это я распалил его нечаянно… я рассказал о тебе Леське.

Обернулась Саннэ и крикнула:

– Юван, я задавила Волка. Помоги! – и быстро побежала по свежей утренней пороше.

Испугался страшно работник, прислонился к стене юрты.

– О, Великое Небо! Задавила?! Что делать? Куда задевать Волка на вековечные времена?

Быстро скользнул Юван в юрту, приблизился к Леське и вгляделся в лицо. Оно расплылось в страшном зверином обличии.

– Щох! Щох! – прошептал Юван, взвалил Леську на спину и быстро побежал к проруби.

Потом он деревянной лопатой разгребал снег, очищая тропинку к проруби, засыпая свои следы…

Сестра Леськи проснулась, в избе – тишина.

– О, Светлый день! – умиротворенно пробормотала она. – Радостное утро, пресветлый день! Поладили молодожены… Спят сладостным сном. Да будь ты проклят, Леська, такую девку испортил.

Встала сестра, позевала, почесалась, неторопливо пошла к Лыкерье, что должна приготовить утреннюю пищу. Поднялась к Лыкерье, потянулась с зевотой.

– Ты, Лыкерья, рано пищу не готовь. Не готовь, отдохни сама. Не буди молодых – пущай они подольше поспят.

– Аль помирились? – ахнула Лыкерья. – Помирились?! – Не поверила работница, и страшно, обидно ей стало, что сломалась гордая женщина. Значит, не гордость в ней была, а так, одно показное притворство. – Неужто все женщины таковы?

– Да! – отрезала сестра. – Как ни поверни – все мы таковы, Лыкерья. Вот продай меня – и я рада тому буду. Не знаю я мужского мира. Силу знаю… но ведь кроме силы что-то есть в них.

– Неужто все женщины таковы? – убивается Лыкерья. – Да где сила твоя, Белый Светлый День?! Почему вы молчите, земные и небесные боги?!

– Ты не готовь пищу, – приказала сестра. – Пока сам не позовет. Сбегаю на радостях к родственнице… Не буди их, Лыкерья! – и убежала.

– Иди ко мне, Юван! – затуманилась Лыкерья. Юван вошел в юрту, где готовилась пища хозяину, а в уголке кормили работников. – Иди ко мне, Юван! Нет у тебя огненной воды?

– Зачем тебе, баба?

– Так Саннэ ведь помирилась с Волком, – запричитала Лыкерья. – Да как так устроена наша собачья жизнь?..

А Юван потер глаза рукавом, будто в глаз что-то попало.

– Собака он, бешеный волк! – решила Лыкерья. – Дай огненной воды! Позови работников, Леська спит!

Юван вышел, принес из амбара туесок, привел работников.

– Наливай, – приказала Лыкерья. – Сегодня самый темный день в моей жизни. И будь она проклята!

2

Сандро бежал на лыжах, солнце било ему в глаза, и не увидел он сперва девушку, ползущую в порванной шубе по глубокому снегу. Чуть опережая сына, распарывая мертвую снежную залежь, с обугленным лицом шел Тимофей Картин.

– Тетюм! Отец мой! – закричал Сандро. – Смотри! Что это?

– Астюх! Холодный пот прошиб меня! – удивился Тимофей и приостановился.

Собаки, рыча, рванулись к женщине, та медленно, словно отдирая лицо от жесткого наста, приподняла голову.

– Са-а-нн-д… Са-а-а-н… – и был то не вскрик, а хрипящее, полузадушенное рыдание.

– То-рум вайлын!!! Ты видишь, Боже Небесный?! – ахнул Сандро, поднимая Саннэ. – Что это, Белый Светлый День? За что?

Она не узнавала Сандро, глаза распахнуты и неподвижны, как омуты. И Тимофей к ней осторожно прикоснулся – не узнала Тимофея. Сандро рванул на девушке шубенку, и Саннэ лишь откинула голову. Жесткий наст-чарым ободрал гладкий лоб, и скулы, бровь рассечена, кровь струйкой застыла на щеке.

Тимофей приложил ухо к груди Саннэ – глубоко-глубоко ударяло сердце, как одинокий крик кукушки.

– Еще не ушла из нее жизнь, – сказал Тимофей. – Но много ли осталось…

Он выдернул из-за пояса топор, развалил сухостоину, развел костер.

Сандро опустил Саннэ на брошенную отцом шабурину. Растерянный, горячий, махал он топором, опрокидывая в снег легкие пихты и мохнатые сосенки, и, раскидывая, стелил их под кедром и ставил торчком, в наклон, как ставят чум. Подбежал к Саннэ, перенес ее на мягкую пихтовую постель и тут же почуял, как рука девушки невесомо прикоснулась к его плечу.

– Саннэ! – закричал он в ее лицо. – Саннэ! Гляди, это я, Сандро… Ты жива…

– Я… с тобой… – тихим дыханием шепчет Саннэ. – Ты муж мой! Больно… больно мне. – Глаза ее распахнуты и вновь неподвижны.

– Где… где больно? Здесь? – ощупывает девушку Сандро.

– Все больно… Там – кровь…

– Не бери, – резко повелел отец, подбрасывая в костер. – Отнесем ее в Сам-Павыл. Отдадим отцу. И конец!

– Тетюм, ты смотри! – ужаснулся Сандро, распахнув ветхие наряды. – Смотри!

Тонкие плечи Саннэ изрезаны веревкой, словно тупым ножом. Все тело ее изорвано, в синяках, рубцах и царапинах. И как тавро – отметины Леськиного зуба. Леська впивался пастью в круглые девичьи груди и ниже пупка – и метил, метил женщину волчьим зубом.

– Не трогай меня! – слабо простонала Саннэ. Ее трясло, корчило от страха, унижения и холода. А Сандро крепче прижимал ее к себе, согревая изодранное Леськой тело.

– Оставь ее! – приказал Тимофей, поправляя шалаш. – Ты не знаешь всего, что случилось. Не знаешь, к тебе ли она бежала…

– Ко мне! Ко мне она бежала, – вскинулся Сандро. – Неужели ты боишься Леську?

– Боюсь? – удивился Тимофей. – Нет! Но она женщина чужого мужчины. Она продана отцом. За нее отдан калым. Леська тронул ее, видишь, как он ее тронул, это его женщина.

– Я не была с ним, – прошептала Саннэ. – Я не впустила его в себя… – Ее затрясло. – Пьяный… Вонючий, как росомаха… Бил меня, бил чем попало, как собаку…

– У-у-у… ы-ы Ёлноёр! – задрожал от ярости Сандро. – Щох! Щох! Я убью его!

– Куда же ты побежала женщина? – не повышая голоса, выспрашивал Тимофей, поглядывая на сына, пусть тот уяснит, что Саннэ потеряна. – Куда? К кому?

– Я бежала к Сандро…

– Ты думала, он возьмет тебя? Почему ты так думала?

– Я должен выкупить ее, – вскочил Сандро и всадил топор в сухару.

– Что сейчас делает Леська? – продолжал выспрашивать Тимофей. – Почему не было погони? Что с Леськой? Он пьян?

– Не знаю, – едва слышно прошептала Саннэ. – Ничего не знаю! Он колотил меня… Упал пьяный прямо на меня… я косой петлю затянула.

– Косой – петлю? – поразился Сандро.

– Убить хотела…

– Убить? – засмеялись мужчины. – Косой? Девичьей косой убить Волка? Ха-хау-ха! Да его, Леську, лапой лесного мужика нужно драть, а ты косой…

– Он вывернул меня наизнанку… Изодрал тело, распотрошил душу…

– Ты задушила его? – в упор спросил Тимофей.

– Не знаю… ничего не знаю, сим ком! Дернул Леська ногами… захрипел. Я испугалась и убежала…