Текст книги "Диалоги с шахматным Нострадамусом"

Автор книги: Геннадий Сосонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

Х. Доннер. Жеребьевка

Только во время жеребьевки Хоговен-турнира в отеле «Кенемердюин» шахматист замечает, что едва начавшийся год постарел уже на целую неделю и снова начинается традиционная шахматная ярмарка. Место игры расположено в этом году еще дальше, чем обычно; турнир перенесен из Бевер-вейка в Вейк-ан-Зее, куда не так-то просто добраться, особенно в плохую погоду. Поэтому почти все участники остаются в гостинице в Вейк-ан-Зее, за исключением редких закоренелых упрямцев, которые после каждого тура возвращаются в матерь всех городов —Амстердам.

Погода вчера выдалась прекрасная, и участники, прибывшие со всех концов мира, при входе в турнирный зал были удостоены самых теплых привет -ствий местной молодежи. Радостные возгласы типа: «Смотрите, кого я вижу!», «А кто этот ненормальный Ь> и даже « Черт бы меня побрал, да это же русские!» – прямо висели в воздухе. Каждый наш шаг будет теперь всячески обсуждаться в течение двух недель населением городка.

Когда все оказались в турнирном зале, порядок был снова восстановлен, и мы получили возможность поприветствовать друг друга и обменяться короткими репликами на различных языках, как и водится на открытии международных турниров.

Организаторы потрудились на славу, всё было в полном порядке, не была забыта и пишущая братия: пресс-центр оборудован отлично. Ничего, заслуживающего внимания, не могу, однако, сообщить читателям газеты, но начиная с сегодняшнего дня всё будет по-другому.

С речами к участникам обратились три официальных лица. Наверное, я старею, но мне показалось, что директора «Хоговена» и руководители федерации шахмат говорят по-английски и по-немецки лучше, чем это было раньше. Такое впечатление, что они теперь стараются даже избегать чудовищных штампов в своих выступлениях. Господин Баккер, член совета директоров «Хоговена», еще раз подчеркнул, что любительский спорт – это то, к чему мы все должны стремиться. Очень верно, господин Баккер! Браво! Браво!

Господин Дрехслер, член исполкома федерации, рассказал о планах на будущий год и констатировал, что в Голландии проводится больше шахматных соревнований, чем в любой другой стране мира. Естественно, он не избежал критики в адрес Спортивного союза, до сих пор не признавшего прав шахматистов. Представители федераций шашек и бриджа, тоже присутствовавшие на открытии, согласно кивали головами. К счастью, всё это длилось не очень долго, и вскоре мы перешли к тому, ради чего и собрались здесь: жеребьевке.

В алфавитном порядке выходили герои грядущих баталий на сиену, чтобы вытянуть жребий. Раньше случалось, что эта процедура сопровождалась целым спектаклем. Помню, как однажды с защитным шлемом на голове я тянул жребий, находясь в кабинке башенного крана, к полному удовольствию публики в зале.

Но на этот раз всё было серьезней и скромнее: мы должны были только выбрать один из кубиков и вручить его бургомистру с тяжелой цепью на шее; он переворачивал кубик и нашептывал номер главному судье турнира. Последний уже оглашал его громогласно на всех известных ему языках.

Итак:

Бенко. Американец венгерского происхождения, еще семь лет тому назад участник кандидатского турнира на первенство мира, хотя и не игравший там особой роли. Вытащил, к всеобщему веселью, первый номер.

Ботвинник. На протяжении 15 лет (1948—1963) великий чемпион чемпионов. Он всё еще имеет репутацию одного из сильнейших в мире, хотя уже приближается к шестидесяти. Играет только один турнир в год. В 1967-м – Пальма-де-Мальорка и Монако в 1968-м. В обоих Ботвинник был вторым после Ларсена. Страницы этого журнала не хватило бы для пере-числения.всех его успехов. Обладает огромным авторитетом в шахматном мире, и все боятся его безжалостных суждений. По какой-то причине имеет слабость к нашей стране, являясь президентом общества СССР – Нидерланды. Получил номер тринадцать.

Доннер. Голландский гроссмейстер. Трудно сказать о нем что-нибудь хорошее. Вытащил номер шесть.

Геллер. Незаурядный гроссмейстер из Советского Союза, где считается одним из самых сильных. Более десяти лет кандидат на первенство мира. Номер два.

Кавалек. Только что ставший эмигрантом чешский гроссмейстер. Уже несколько лет принимает участие в международных турнирах, но только в прошлом году совершил очевидный прогресс. Вытащил номер четырнадцать.

Керес. Тот, кто никогда не слышал имени Пауля Кереса, не должен читать этого отчета. Номер одиннадцать.

Лангевег. Международный мастер отечественного разлива. Одарен, но плохо держит удар. Вытащил номер двенадцать.

Ломбарди. Гроссмейстер из Соединенных Штатов. Уже в юном возрасте был известен как большой талант. После того как был рукоположен в духовный сан, играл очень редко. Он еще не прибыл на турнир, и бургомистр вытянул за него номер девять.

Медина. Сильный международный мастер из Испании. Относится к той категории игроков, которые вплотную приблизились к гроссмейстерскому уровню. Он тоже еще не появился, и бургомистр вытащил номер и за него. Восемь.

Олафссон. Гроссмейстер из Исландии. Последние пять лет играл на редкость мало. До этого принимал участие в кандидатском турнире на нервенство мира. Намеревается, начиная с этого турнира, чаще появляться на международной шахматной арене. Вытянул номер три.

Остоич. Сильный мастер из Югославии. Выиграл в прошлом году мастерский турнир и завоевал тем самым право участия в гроссмейстерской группе. Номер четыре.

Портиш. Блестящий гроссмейстер из Венгрии. Уже несколько лет он кандидат на мировое первенство. Вместе с Ларсеном и <Ришером является сильнейшим несоветским гроссмейстером. Получил номер пятнадцать.

Рей. Чемпион Голландии. Находчивый, порой блестящий, но очень неровный игрок. Вытащил номер пять.

Ван Схелтинга. Международный мастер из Голландии. Некоторое время считался сильнейшим в стране после Эйве, но постепенно должен был уступить позиции более молодым. Всё еще очень солиден. Номер семь.

Один из этих игроков выиграет турнир, если не произойдет дележа первого места. (Будем надеяться, что организаторы не обвинят участников в договорных ничьих, как случилось в этом году в Гастингсе.) Кто будет первым призером, мы еще не знаем, но известно, какую страну представляет будущий победитель. Советский Союз прислал на этот турнир трех сильнейших гроссмейстеров, и как минимум один из них окажется на первом месте. Примечательно, кстати, что Ботвинник вытянул номер тринадцать, что в шахматах считается счастливым числом.

Журнал «Тайд», январь 1969

Г.Сосонко. Высокие дюны Вейк-ан-Зее

Предсказание Доннера полностью сбылось: в том году в Вейк-ан-Зее первое место поделили Ботвинник и Геллер.

Ботвинник был очень популярен в Голландии, и его вместе с Кересом и Геллером встречал в аэропорту Схипхол почетный комитет турнира во главе с Максом Эйве. Ботвиннику было тогда пятьдесят восемь, но играл он еще очень хорошо и не потерпел ни одного поражения. Он все время лидировал в турнире и обеспечил себе победу, сведя вничью этюдным образом трудное окончание с Портишем. На его столике всегда стояла лампа, дававшая дополнительный свет: проблемы со зрением, бывшие у него всегда, с возрастом увеличились.

Хорошо играл и Геллер, одержавший наибольшее количество побед; только поражение от Бенко не позволило ему занять чистое первое место. Керес, простудившись, проболел почти весь турнир, но выступил достойно, проиграв лишь своему вечному обидчику Портишу, с которым и поделил третье место, отстав от победителей на пол-очка.

Хотя с тех пор прошло больше тридцати лет, климат в Вейк-ан-Зее не изменился: грипп с простудой и поныне нередкие гости во время январского шахматного фестиваля. Единственное, что осталось в прошлом, – разрешение заболевшему перенести свою партию на свободный день, что в те времена практиковалось довольно часто. Хотя турнир в Вейк-ан-Зее – один из немногих, где имеется три (!) выходных дня, игрок обязан прийти на партию в любом состоянии.

Из других иностранных участников наибольшее внимание привлекал Уильям Ломбарда. Уже начинающий полнеть, но всё еще молодой человек, слегка за тридцать, с красивым лицом и резко прочерченным пробором, он, став в 1963 году священником, долгое время работал в этом качестве в нью-йоркском Бронксе с проблемными, как сказали бы сейчас, подростками. Сняв сутану в 1969 году, Ломбарда ушел в страховой бизнес. В свое время он подавал большие надежды: в 1957-м выиграл чемпионат мира среда юниоров со стопроцентным результатом, а в 1960-м возглавлял команду США, победившую на чемпионате мира среда студентов в Ленинграде. Чемпионат проходил во Дворце пионеров на Невском, и я хорошо помню Ломбарда во время решающего матча американцев с командой Советского Союза, которую они одолели со счетом 2,5:1,5. Тогда это было сенсацией, равно как и победа Ломбарда на первой доске над Борисом Спасским.

Во время матча Спасского с Фишером в Рейкьявике (1972) Ломбарда был секундантом будущего чемпиона мира, хотя, по слухам, Фишер никого не допускал до анализа и роль Ломбарда была сведена к писанию заявлений и подаче протестов.

В 1982 году Ломбарда был почетным гостем на турнире в Тилбурге, и его часто можно было видеть в комнате для участников с неизменной сигарой, наблюдающим за анализом закончившейся партии. Там же, в Тилбурге, он познакомился с девушкой, которая стала его женой и уехала вместе с ним в Соединенные Штаты.

А что же сам Доннер? После того как он выиграл в 1950 году главный турнир в Бевервейке, Хейн выступал здесь постоянно, занимая самые разнообразные места, включая и последнее. На этот раз он набрал пятьдесят процентов очков, но свой микротурнир выиграл: остальные голландцы замкнули турнирную таблицу.

Хотя Доннер оставался еще действующим гроссмейстером, всё больше времени он отдавал журналистской работе. Внимательный читатель заметил, наверное, что свой рассказ о жеребьевке турнира он написал и отправил в редацию утром в день первого тура. В спешке Доннер забыл упомянуть еще двух участников: югославского гроссмейстера Чирича и польского мастера Доду. Хотя они и не играли роли в борьбе за призовые места, но выступили в турнире вполне достойно: Дода набрал пятьдесят процентов, а Чирич и вовсе показал плюсовой результат.

Через четыре года после этого турнира впервые в Вейк-ан-Зее довелось сыграть и мне.

Вейк-ан-Зее – маленькая деревушка на берегу моря в сорока километрах от Амстердама. Летом ее население увеличивается более чем вдвое за счет отдьгхающих. Дюны, песчаные пляжи, напоминающие Прибалтику, пансионаты, кафе и ресторанчики, дискотеки. В январе же – порывистый ветер, когда и ураган, постоянный стелющийся дождь, вдали видны трубы металлургического завода с тугим облаком дыма, днем и ночью висящим над ним. Серый однообразный пейзаж, маршруты прогулок, повторяющиеся изо дня в день. Странные, погруженные в свои мысли люди, в разговорах между собой на разных языках мира постоянно употребляющие восемь букв латинского алфавита в сочетании с восемью же числительными.

В традиционном шахматном фестивале наряду с сотнями любителей принимают участие сильнейшие гроссмейстеры мира. Раньше у турнира был другой спонсор – сталелитейный концерн «Хоговен». Теперь это совместное англо-голландское предприятие «Корус».

Первый ход в самом первом Хоговен -турнире был сделан в 1938 году в здании, расположенном на территории самого завода и носившем звонкое имя «Казино». В действительности это было обветшалое деревянное строение, где по вечерам собирались любители шахматной игры; почти все они работали на металлургическом заводе – слово «хоговен» по-голландски означает «доменная печь». С размещением четырех участников первого турнира, а кое-кто из них прибыл аж из самого Амстердама, были трудности: комнатки в «Казино», где обитали летом строительные рабочие, не были приспособлены для жилья. Но уже тогда после заключительного тура всех ждал совместный ужин.

В 1940 году организаторы, набравшись смелости, пригласили в турнир Макса Эйве, и бывший чемпион мира согласился без раздумий. На фотографии того года запечатлены участники турнира – джентльмены в тройках и при галстуках, из жилетного кармана свисает цепочка часов. Не лишне заметить, что в те времена не было ни гонораров за участие, ни денежных призов, разве что некоторые участники получали частичное возмещение расходов на проезд.

Это был последний предвоенный турнир. Ожидали легкой победы Эйве, так и произошло: он выиграл все три партии, а с Николасом Корт-левером создал даже одиннадцатиходовую миниатюру. Предполагалось, что стеклянные шахматы, сделанные на заказ известным голландским стеклодувом и выставленные в витрине «Казино», будут вручены победителю турнира. Но на закрытие прибыл почетный гость – Пауль Керес, и неожиданно для всех организаторы вручили эти шахматы Кересу, который накануне выиграл в Амстердаме матч у Эйве.

Через несколько дней директор турнира получил письмо от Эйве. «Я не буду, – писал он, – останавливаться на том, кому больше обязаны голландские шахматы – мне или Паулю Кересу, заработавшему за победу в матче 1400 гульденов, в то время как я не получил ни цента. Но шахматы, предназначавшиеся победителю турнира, вручать Кересу, даже принимая во внимание, как были обрадованы организаторы его появлением на закрытии, является, мягко говоря, совершенно неэтичным... Вы не должны делать вывод, что я против вручения этого презента Кересу. Напротив, Керес – прекрасный парень, замечательный спортсмен, самый симпатичный – с немалым отрывом – из всех гроссмейстеров. Если бы я поведал ему эту историю, он, без сомнения, не принял бы подарка. Но у меня, разумеется, и в мыслях такого нет».

Письмо очень огорчило организаторов турнира; необходимо было найти выход из неловкой ситуации. Следует сказать, что Бевервейк имел тогда ретгутацию не только места, где играют в шахматы. Здесь выращивали самую сладкую в стране клубнику, и летом в городке ежегодно проходила «Клубничная неделя», во время которой устраивались различные празднества. Когда Максу Эйве после сеанса одновременной игры, проведенного в Бевервейке тем же летом, вручили в качестве вознаграждения корзинку отборной клубники и шахматы, совершенно идентичные полученным Кересом, инцидент был улажен.

Сейчас эти чудесные стеклянные фигуры выставлены в центре Макса Эйве на одноименной площади в Амстердаме, и каждый посетитель может полюбоваться на них. А шахматы Кереса хранятся в Таллине в доме эстонского гроссмейстера на улице Ыйе, которая сейчас называется улицей Пауля Кереса.

Турнир 1941 года начался, когда Голландия была уже оккупирована немцами. Сало Ландау – один из сильнейших шахматистов страны – не доиграл того турнира: 10 января немцы объявили о регистрации еврейского населения Голландии. Чувствуя опасность, Ландау пытался добраться до границы с нейтральной Швейцарией, но был арестован, отправлен в концентрационный лагерь, где и погиб два года спустя.

В голодном сорок втором, когда продовольствие распределялось по карточкам, турнир все же состоялся. Тогда же впервые на заключительном совместном ужине подавался гороховый суп; в память тех дней он остается единственным блюдом на церемонии закрытия фестиваля, в котором принимают участие сотни людей.

В первом послевоенном турнире (1946) впервые играли зарубежные гости. Международным, однако, его можно было назвать только с большой натяжкой: иностранцев было всего двое – бельгиец О'Келли и швед Штольц, которые и выиграли турнир. Военные трудности не были еще изжиты, и организаторы были очень признательны Штольцу, прихватившему с собой два пакета кофе – подарок Шведской шахматной федерации.

С тех пор с каждым годом количество иностранных участников непрерывно растет. Здесь играют всеобщий любимец Савелий Тартаковер,

Николас Россолимо, ставший впоследствии шофером такси в Нью-Йорке, Роман Торан, молодой красавец, подружившийся с Доннером во время их совместного многомесячного турне по Испании с сеансами одновременной игры (Рамон из эссе «Пальма-де-Мальорка») и с тех пор с широкой улыбкой на лице приветствовавший каждого голландца на его родном языке: «Привет, грязная уличная собака!» Австриец Эрнст Грюн-фельд, часто посещавший Голландию еще до войны и не всегда бывший только названием дебюта; улыбающийся, обаятельный канадец Даниель Яновский, выигравший у Ботвинника в Гронингене (1946). Югославы: ветеран, многоопытный Бора Костич, известный теоретик Вася Пирц и совсем молодой Андрей Фудерер, шахматист блестящего тактического дарования, рано оставивший шахматы и поселившийся в Бельгии.

В 1950 году в турнире дебютирует очень высокий, невероятно худой молодой человек, привлекающий всеобщее внимание. Вечно спорящий, шокирующий своими радикальными суждениями, с неизменной сигаретой в одной руке и стаканчиком ром-колы в другой, он резко выделяется на фоне шахматистов того времени. Все прочат ему последнее место – сам он уверен в обратном. Хейн Доннер, научившийся играть в шахматы только восемь лет назад, с блеском выигрывает турнир, опережая не только всех голландцев во главе с Эйве, но и зарубежных мастеров.

В январе 1957-го в турнире впервые должен был принять участие шахматист из Советского Союза. Согласие Спорткомитета было получено, и Марк Тайманов уже готовился к поездке в Голландию. Но за полтора месяца до начала турнира вспыхнуло восстание в Будапеште, и советские танки на улицах венгерской столицы привели к общему бойкоту советских представителей. Бойкот этот коснулся и шахмат, и приглашение было аннулировано.

Первыми советскими гроссмейстерами, приехавшими на фестиваль в Голландию, стали Флор и Петросян в 1960 году (в приглашении были указаны совсем другие фамилии, но Спорткомитет СССР и шахматная федерация тогда, как и в последующие годы, сами решали, кого посылать в заграничные поездки). На протяжении всего турнира лидировал любимец Запада, молодой датчанин Бент Ларсен, и, только одолев его в последнем туре, Петросяну удалось стать с ним вровень.

Сенсационно закончился турнир 1964 года. То, что выиграл Керес, опередивший Ларсена, Ивкова, Портиша и других гроссмейстеров, с трудом можно было назвать сенсацией. Но победу с ним разделил Иво Ней – совсем неизвестный на Западе молодой мастер из Таллина: триумф эстонских шахмат был тогда полным.

Аналогичный эффект произвело и выступление Анатолия Лужкова, занявшего в 1967 году второе место, лишь на пол-очка позади Спасского.

Бывало, однако, и по-другому в 1970 году хорошо зарекомендовавший себя в советских чемпионатах Игорь Платонов набрал «минус четыре»...

Говоря о том периоде, следует упомянуть и 1968 год. Корчной начал турнир серией из восьми побед, в том числе над Талем, и завоевал первое место с отрывом в три очка!

Это был первый турнир, игравшийся не в Бевервейке, а в Вейк-ан-Зее (Доннер ошибается, когда пишет, что турнир перебрался сюда только в 1969 году). С тех пор все Хоговен-, а позже Корус-турниры проходят в Вейк-ан-Зее. Но хотя фестиваль сменил прописку, еще несколько лет сохранялся старинный обычай, когда участники всех турниров, включая главный, жили не в гостиницах, а на квартирах жителей Бевервейка. Это придавало турниру особую ауру, и многие гроссмейстеры, жаловавшиеся на недостаточный комфорт в Гастингсе или на турнирах в Восточной Европе, безропотно соглашались с обычаями этого голландского фестиваля. До Вейк-ан-Зее – километров восемь – все добирались на автобусе, за исключением редких любителей пешей ходьбы. В автобусе можно было услышать речь на всех языках; содержание разговоров не отличалось разнообразием: сетования по поводу вчерашнего зевка в выигранной позиции, радость от удачно проведенной атаки, но чаще – подсчет очков, необходимых для перехода на следующий год в высшую фупггу или для получения международного звания.

Я тоже жил в одном таком гостеприимном доме в Бевервейке, когда в январе 1973-го играл в резервной мастерской группе, и только первое место давало право выступить в следующем году в турнире «Б». Он назывался тогда просто мастерским; гроссмейстеров в мире было в то время на порядок меньше, чем сегодня.

Партии того турнира я помню до сих пор: я очень хотел, просто обязан был выиграть. На церемонии вручения призов меня пригласили первым к столу, на котором лежало много вся чих интересных вещей, но я, растерявшись, выбрал простенький будильник, валяющийся у меня сейчас где-то на антресолях.

В турнире «Б» мне выступить так и не пришлось. Весной я выиграл чемпионат Голландии и был приглашен сразу в главный турнир.

Ты думаешь, это из-за тебя? – спросил меня обеспокоенный Пит Зварт, на протяжении десятилетий бессменный директор турнира, показывая только что полученную телеграмму из Спорткомитета СССР. Текст ее был краток: вследствие поголовной занятости советских гроссмейстеров их приезд на Хоговен-турнир невозможен.

Я не вижу другой причины, – ответил я. – Хоговен имеет репутацию одного из самых заманчивых турниров для советских гроссмейстеров, и я просто не могу представить, чтобы они добровольно отказались приехать в Голландию.

Запомни, – сказал Пит, и я помню его слова до сих пор, – советские могут поступать, как им заблагорассудится, но ты играешь в нашем турнире!

Сейчас шахматисты главного турнира живут в гостинице «Зей Дюин», что значит «Морская дюна», а играют вместе с сотнями любителей в большом спортивном зале «Мориан», но так было не всегда

Раньше участники играли и жили в гостинице «Кенемердюин». Это было скорее общежитие с удобствами в конце коридора и с тоненькими фанерными перегородками, так что был слышен каждый звук в соседней комнате. Здание это претерпело много превращений: оно служило временным жильем для беженцев, просивших разрешения на проживание в Голландии, потом там был китайский ресторан, сгоревший лет пятнадцать тому назад. В конце концов бывшая гостиница, вспомнив о шахматах, вернулась в ментальную сферу: здесь размещается теперь филиал психиатрической больницы.

Единственной пристойной гостиницей была тогда «Хохе Дюин», расположенная в соответствии со своим названием на высокой дюне, и постепенно все участники гроссмейстерской группы стали останавливаться там. С замечательным видом на море, гостиница имела и неудобства: открытая всем ветрам, она частенько ими же продувалась, и многие не могли заснуть всю ночь из-за постоянного баскервильского завывания -УУУ-УУ-У-

В случае внезапного похолодания склон дюны обледеневал, и подняться на него было невозможно. Как-то, вернувшись поздно ночью из амстердамского казино, Роман Джинджихашвили взбирался до рассвета на высокую дюну, пытаясь попасть в гостиницу, но всякий раз соскальзывал вниз, с тем чтобы в очередной раз начать свой сизифов труд. Не лучшей оказалась и судьба Роберта Хюбнера, который, борясь с сильнейшими порывами ветра, упал при спуске с дюны, разбил очки и получил мелкие травмы, из-за чего его партия, помнится, началась с запозданием.

Кратчайший путь из турнирного зала к гостинице пролегал мимо кладбища; возвращаясь в кромешной темноте домой и глядя на контуры надгробий, можно было предаться мыслям об относительности всего в мироздании и уж тем более угодившего в западню ферзя в поначалу так хорошо складывавшейся партии.

В 1975 году четыре голландских участника – Доннер, Тимман, Рей и я решили провести эксперимент: во время турнира жить дома, в Амстердаме. Ровно в полдень мы встречались на площади в центре города, где нас ждал роскошный директорский лимузин; на нем же после тура мы возвращались домой. Нет сомнения, что Ботвинник не одобрил бы этой затеи: жаркие дискуссии велись всю дорогу, и уже через четверть часа сигаретный дым полностью заволакивал машину.

Речь обычно держал Доннер, и диапазон его тем был необычайно широк – от кубинской революции до эндшпиля два коня против пешки. Доннер очень увлекся тогда этим редким окончанием: ему был заказан учебник по эндшпилю для начинающих, и он решил открыть его анализом этой концовки. Объясняя нам тонкости эндшпиля, Хейн все время упоминал фамилию Троцкого; сначала я поправлял его, указывая, что один из вождей Октября не имеет никакого отношения к замер; чательному этюдисту, на исследования которого ссылался Доннер, на потом махнул рукой и следил – разумеется, вслепую – только за ходощ его анализа.

Эксперимент с ночевкой в Амстердаме продержался только год. Заканчивавший партию раньше других – чаще всего им оказывался я – должен был дожидаться своих коллег, игравших все пять часов; случалось, трое ожидали кого-то одного, мучившегося в раздумьях над записанным ходом, – словом, неудобства перевесили сладость сна в co6i~ ственной постели.

В гроссмейстерском турнире 1979 года впервые приняла участие представительница прекрасного пола. Сейчас этим никого не удивишь, но тогда участие Ноны Гаприндашвили было чем-то из ряда вон выходящим. Лев Полугаевский очень нервничал перед партией с ней.

–Что же делать? – спрашивал он у меня во время вечерней прогулки. – Я еще никогда не играл с женщиной, что мне играть завтра?

Как мог, я старался успокоить его:

–Но у тебя же белые, голыми руками она тебя не возьмет...

Что с того, что белые, – стоял на своем Лёва, – она же волжский гамбит играет, легко сказать – белые. А ты видел, как она вчера Никола-ца в двадцать ходов разнесла?

Ну, пойдешь конь эф-три на третьем ходу, будешь держать оборону, – давал я вялые советы.

А если возьмет и потом е-пять? Тогда что? Нет, тебе легко говорить...

Лёва как в воду глядел: его соперница после ходов l.d4 £tf(6 2.с4 с5 3. £rf3 cd 4.£i:d4 действительно пошла 4...е5, но после 5.£fo5 d5 6.cd JLc5 7.£бсЗ сразу перешла к атаке, сыграв 7...е4. Полугаевский побледнел, покрылся испариной, но пешку взял и быстро выиграл партию.

Я отыграл в Вейк-ан-Зее с десяток турниров, проведя здесь в общей сложности больше полугода. Дважды выигрывал турнир, случались и неудачи, бывало всякое, но каждый раз ёкает сердце, когда, приближаясь к месту назначения, вижу виадук с огромным натянутым на нем транспарантом, где меняется только цифра в начале текста: Chess tournament. Wijk-aan-Zee.