Текст книги "Фантазии Старой Москвы (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Короче, не засиделся Вася Чеканутый в тюрьме. Выдворили человека, отвезли на автозаке в темное место – и отпустили с Богом. Документы между тем предусмотрительно выдать забыли.

Дело было ночью. Василий Гурьевич хорошо знает человеческую психологию, законы диалектического материализма и подлости. Но он не знает Москвы. Побрел наудачу, ища тепла (стоял дубяк). И прибрел к теплоцентрали. А там...

Под трубою устроились такие же униженные и оскорбленные как и Вася Чеканутый. Давайте уж по честноку. У Василия Гурьевича были медные трубы, он действительно страдает душевным заболеванием: мегаломанией, иначе говоря, звездной болезнию. Привык ко вниманию и что ему в рот смотрят.

Вася, присев под трубою чуток в сторонке в позе Будды, начал втолковывать, что он знаменитый сумасшедший из Доллгауза, к которому полмосквы с надеждою приползает. Признался, что пострадал за правду, высказанную в лицо сильному мира сего.

Выслушали его обитатели дна, головушками покачали. Один убогий Васе и выдает:

– Чё ты впариваешь, уйобище. Хочешь греться – сиди и не бзди, мы не звери, своих не гоним. Бухло есть?

Уж что-что, а Вася не пьет. В смысле, не бухает. Он возьми – да и скажи:

– Алкоголь – яд для ума.

– Ты мудак, или прикидываешься?

Бомжи в сущности – такие же Чеканутые, как и Вася. Только в них нет харизмы и не подвешен язык. Да и с удачей не все слава Богу. А истиной они владеют в той же мере. Был бы умелый пиар-технолог, любого бы взял убогого – и раскрутил до уровня Васи.

Пупкин уже понял: в ЭТОЙ среде его явно не примут в прежнем качестве. И он бросил играть роль, скинул с себя маску блаженного. Вася вопросил:

– Что – выхода никакого?

– Выход есть. Встань – и иди отсель в жопу со своим ядом. Впрочем можешь остаться. Только не выёживайся а утром добудешь бухла.

– Как же вы низко пали! – Патетически произнес Чеканутый.

Бомж, поразмыслив, рассудил:

– Истинно говорю тебе, чуня: высоко поднялся – больно упал.

– Нет! – Воскликнул Василий Гурьевич. – Нет, нет и нет!!!

Он встал – и пошел во тьму. Дальше следы Васи Чеканутого теряются.

С той поры многие являлись в образе блаженного, доказывая, что именно он Вася Чеканутый и есть. Всякий раз выяснялось: самозванец. Документа, подтверждающего подлинность персонажа нет, приметы совпадают не вполне. Претендента больно наказывали и отпускали ко всем чертям.

Получается, Система таки стерла человека. Она может. С идеями – сложнее.

Вот, что хочу сказать в рамках морали. Пройдет много лет. Имя Первого Лица если и будут вспоминать – только в плане того, сколько оно нанесло урону Державе своими дуростями и капризами. А скорее всего вовсе вспоминать и не будут. А что касается имени Василия Гурьевича Пупкина... Ну, Церковь такого не канонизирует – не ТЕ времена. А вот в качестве очередной московской легенды он жить таки будет.

Посему все Первые Лица живут здесь и сейчас, а властители наших дум обитают в завтра – и чхали они на наши хотелки.

ГОЛОВА С НОСОМ

Пока зло не созреет,

глупец считает его подобным меду.

Когда же зло созреет,

тогда глупец придается горю.

Ибо, как не сразу свертывается молоко,

так содеянное злое дело

не сразу приносит плоды;

тлея подобно огню, покрытому пеплом,

оно следует за этим глупцом.

Джаммапада

Говорят, когда 1 июня 1931 года товарищу Джугашвили (партийная кличка – Сталин) доложили о том, что при вскрытии могилы писателя Николая Гоголь-Яновского (более известного как Гоголь) у останков не обнаружено головы, тот был взбешен. В смысле, не Гоголь, конечно, а Сталин. Иосиф Виссарионович слыл выдающимся читателем (хотя и пописывал тоже – а попробовали бы не прочесть!) и безмерно уважал русскую литературу. В те времена Кобо еще не стал Отцом Всех Народов, а посему мог проявить кавказский темперамент, так что исполнителям приказа Первого о расследовании пропажи, если бы они не расследовали дело в кратчайшие сроки, грозили бы Соловки. Ну, ежели б усатый стал Отцом, только Соловками бы не отделались.

Планировалось торжественное перезахоронение праха классика русской фантасмагории на Новодевичьем, а тут – казус.

Конечно же, в первую руку были арестованы и допрошены все насельники бывшего Свято-Данилова монастыря – из тех, кого еще не отправили на Соловки. С них станется: последний оплот "Тихоновской" церкви, сдавшийся только в прошлом году. Некоторые, растворившись в пролетариате, все еще проживают в жилтовариществе, расположившемся в монастырских постройках. От таких можно ждать любой свиньи. Кстати, выяснилось, что жилтоварищество уже жаловалось на мародерство на неохраняемой территории, а ответственные лица не реагировали. Досталось и лицам.

Литературному истеблишменту Страны Советов, почти в полном составе присутствовавшему 31 мая 1931 года при вскрытии могилы классика, приказано было держать свои поганые языки за холеными зубами. Изначально бомонд придерживался, но после все стали нести ахинЭю, причем, каждый – свою. С них, писак, станется. Ну, ничего... пройдет лет шесть – с каждым разберутся поименно, да еще и писать друг на друга станут очень даже нужную следствию ахинЭю.

Назначенная бригада чекистов очень быстро вышла на Театральный музей, что у Павелецкого вокзала. Все следы подводили к событию, произошедшему 22 года назад. В 1909-м, к столетию Гоголя решено было реставрировать могилу. И якобы купец и коллекционер Алексей Бахрушин, отстегнув рабочим приличную мзду, забрал Гоголевский череп себе.

Оперативники, учинив в Бахрушинском музее полнопрограмный шмон и перелопатив более миллиона единиц хранения, нашли аж сорок черепов. Они возрадовались удаче: чудак собирал головы – значит следствие напало на верный след! Бывшие бахрушинские прихвостни вспоминали любимую поговорку хозяина: "Доброму вору все впору". Но самого Бахрушина же нет в живых, от почил в бозе в прошлом году, и никто не сообщил дополнительных сведений по существу.

Арестованных по делу монахов, хотя они и не были причастны, таки отправили куда надо. Нечего столичный советский дух осквернять опиумом. Вообще весьма кстати возник и дополнительный повод нанести решительный нокаутирующий удар по мракобесию.

Эксперты так и не смогли установить, что за череп вкопан в могилу гражданина Яновского на небольшой глубине (на него наткнулись при эксгумации). Эксперты разве что криминалисты уточнили: череп юношеский, его носитель ушел из жизни приблизительно столетие назад, и есть вероятность что юноша – ровесник гражданина Гоголя-Яновского. Совпадение странное, но времена такие, что удивляться чему-либо – в особенности после контрреволюционного террора и Гражданской войны – вряд ли следует. Антропологическое исследование (на основе фотографий гражданина Яновского и его посмертной маски) показало, что череп явно не Гоголевский. Тот же самый вердикт – и по поводу сорока бахрушинских черепов. Следователи поработали и со всеми присутствовавшими 31 мая в некрополе бывшего Данилова монастыря – подлое же отродье, кто-нибудь взял да умыкнул – и опять же каждый нес свою ахинЭю. Тупик? В принципе – да. По счастью для многих в то время у молодого государства было немало международных и внутренних дел (договоры с Германией, Польшей, Афганистаном, на внутреннем театре – борьба с текучкой кадров, укрепление колхозов, обуздание чересчур ретивых раскулачивателей и расхреначивателей

на местах…), а посему товарищ Сталин на радость прихвостням охладел к таинственной истории и следственная бригада избежала таки грозящей кары.

Итак: туловище без головы и голова без туловища... Материалы и вещественные доказательства ушли в архивы НКВД. Доступ к ним закрыт и сегодня, что дает пищу всякому бреду. Собственно, после перезахоронения гр. Гоголя-Яновского бывший Данилов монастырь окончательно можно было превращать в спецучреждение закрытого типа, приемник-распределитель для детей врагов народа. Что и было сделано.

Потом еще родилась дурацкая легенда о голове Гоголя, путешествующей в поезде-призраке где-то в ином измерении. Тоже красивая фантазия. А вот что случилось на самом деле...

– ...Горь-ким-сло-вом-мо-им-пас-ме-ю-ца...

– Ты чё, опупел?

– Да вот, написано. – Архар приблизил свечку к черному камню.

– Чит-татель, бл.... – Бадян грязно выругался. – Давай накидывай шибче! Вакса впахивает, а ты...

Бадян – предводитель троицы. Шпана Даниловой слободы, рабочей окраины Первопрестольной. Архар, Вакса, Бадян – уличные погоняла. Троицу нанял престарелый дядька, согласно пацанскому ранжиру, "шляпа"; пережиток из интеллигентов-недобитков царского режима.

1930 год, ночь. Некрополь Данилова монастыря уже год как безбожно раздербанивают. Утаскивают каменные кресты, мраморные надгробия, а в особенности чугунные ограды. И так по всей Москве: мрачное наследие былых времен обменивают на советские тугрики, которые весело пропивают по кабакам. Опыт вскрытия могил есть: пацанам известно, что сверху склепы не берутся, под них надо подкапываться. Угадали со второго подкопа, так что управились часа за два. Бывший настоятельский корпус, нависающий над могилою, мрачен. Обстановочка сначала подстегивала к куражу, а теперь запал иссяк. Вспоминаются уже истории про оживающих по ночам мертвецов, призраки черных монахов и всякую прочую нечистую силу. Никто из троих таковую не видел, но мальчики верят. Для защиты знают и спасительную молитву: "Свят, свят, свят..."

Мальчики не вполне выполнили заказ "шляпы". Тот дал настоящий человеческий череп, чтоб, значит, положили вместо. Но, проникнув наконец в склеп и сняв крышку гроба, мальчики были столь поражены зрелищем, что позабыли вложить обманку. Вакса даже пробормотал молитву. Череп был... с носом. Длиннющий, вострый шнобель, в пляшущем пламени свечи казалось даже, он шевелится. Причем, голова была повернута вправо, и создавалось впечатление, что мертвец укорительно смотрит на гробокопателей пустыми глазницами. Плюс к тому – каштанового цвета шевелюра, аккуратно причесанная, будто на живом... Голову обрамляет кружевной воротник, торчащий из сюртука. Да и ручищи раскинулись как-то неестественно... Впечатление, что похороненный проснулся и пытался перевернуться.

От греха даже не стали искать золота, забрали бошку (она с адским хрустом отделилась от туловища), накинули крышку и стали быстренько закидывать прокопы. О подменном черепе вспомнили уже когда все закончили. Откопали небольшую ямку, вложили, утоптали, прикрыли дерном. Комар носа не подточит! Сначала хотели свалить просто так, но вспомнили: аванс-то они получили, а вот вторую половину "шляпа" обещал по исполнении заказа.

Старик, разглядев голову, поцеловал ее в чело, пустил слезу и его пухлые белые руки затряслись.

– А зачем вам этот Гоголь-Моголь? – Решился спросить Архар. Мальчик, когда еще учился в школе, читал "Вия", "Утопленницу" и "Вечера на хуторе". Жуткий писака, похоже, знавшийся с демонами. Хорошо, мальчики Богу не верят, а то бы ни за что не решились бы пойти на дело.

– Когда народ не Блюхера, и не милорда глупого – Белинского и Гоголя с кладбИща понесет... – Туманно ответил заказчик и ехидно захихикал.

Чеканутый, синхронно подумали пацаны. Получив мзду, причем, "шляпа" щедро навесил сверху, они поспешили ретироваться.

Собственно, дети Даниловой слободы уже почти исчезают из моего рассказа. Бадяна черед два года пырнули пером в пьяной драке, и он насмерть истек кровью. Вакса в 36-м угодил на комсомольскую стройку на Дальний Восток (подался за длинным рублем) и там замерз. Архар пропал без вести в 42-м под Демянском.

А вот про "шляпу" мы сейчас узнаем некоторые подробности. Это сочинитель Доронин. Именно сочинитель, а не писатель, ибо сочиняет фантасмагории. Доронин, грузный 54-летний джентльмен принципиально не вступает в Союз писателей. Да кто бы его еще туда порекомендовал... Литературную карьеру Доронина погубила фантастическая антиутопия "И ад следовал за ними...", опубликованная в одном либеральном журнале незадолго до Октябрьского переворота 17-го. В ней описываются трагические последствия правления униженных и оскорбленных при царизме пролетариев. То есть, все кончится сначала большой кровию, а после и очень большой, и все случится как прописано в Иоанновом Откровении: каждый четвертый – смертная жертва.

Вынужденный трудиться в должности мелкого делопроизводителя, до недавнего времени Доронин состоял в городском обществе "Старая Москва", которое недавно разогнали. Как старый коренной москвич, Доронин озабочен судьбою исторического наследия Белокаменной. Изучая состояние московских кладбищ, краеведы пришли к печальным выводам: все ужасно, кошмарно, и безбожно растаскивается. Новая власть, сотворив большую кровь, желает истереть старое, дабы на развалинах выпестовать Нового Человека, послушного и безмозглого муравья.

И все же общество "Старая Москва" сделать успело много, например, специальная комиссия обследовала общественные кладбища и некрополи, составив подробнейший список "ценных" могил, сохранение которых по мнению экспертов есть важная задача молодого государства. В одном только Даниловом монастыре таковых насчиталось 40. Кладбищенская комиссия "Старой Москвы" совместно с Союзом писателей даже создали Временный Комитет по охране могил выдающихся деятелей. В том-то и дело что временный...

Доронин проживает в комнатушке бывшего доходного дома на Солянке. Коммуналка – четырнадцать комнат, муравейник. Если б не служил – и того бы не дали. А уж о том, что отняли во времена оно, лучше и не вспоминать – чтоб душу не бередить. От Даниловской слободы домой шел пешком, стараясь держаться темных переулков. Приволокся утром, когда муравейник уже ожил. Для алиби рассказал встречным соседям, что де был в командировке, прибыл утренним поездом. Осторожно приоткрыл саквояж, дабы удостовериться, не пропала ли реликвия в дороге. Убедившись, блаженно уснул.

Череп юноши, то самый, что должен был заменить Гоголевскую голову в гробу, был взят в самом опасном месте Москвы, на Лазаревском кладбище. Там пасутся разношерстные банды Марьиной Рощи, творя всякие безобразия. Останок безвестного валялся промеж могил, да там много чего валяется – контингент таков.

Далеко не всякое преступление имеет мотив. У Доронина таковой все же был. Видя, как мародеры безжалостно проникают в склепы, Доронин хотел упредить удар и спасти хотя бы частичку своего кумира. Не для себя – для человечества.

Доронин, к слову, кое-что предугадал. Так, бесследно исчезла главная святыня Данилова монастыря, нетленные мощи Святого благоверного Князя Московского Даниила. Раку до последнего оберегал непреклонный "Даниловский Синод", но Советы добрались и до самого владыки Феодора.

Приснился Николай Васильевич; выйдя из фаэтона, сняв шляпу и махнув тростью, классик тихо обратился к Доронину:

– Как все же хорошо в дороге, так бы ехал и ехал...

– Куда, уважаемый? – Вопросил Доронин.

– В вечность, батенька вы мой...

Проснулся Доронин совершенно счастливый.

Прошло два года. Доронин состарился, скуксился, замкнулся в своем счастье. Да, все плохо, будущего нет, прошлое зря, а грело сочинителя только обладание мощами. Он все так же служил, правда, руководство посматривало на неэнергичного исполнителя с порицанием. Однажды Доронин на работу не пришел. На четвертые сутки из-за отвратительной вони пришлось взламывать дверь в доронинскую комнату. Старик лежал в постели в позе зародыша, сжимая саквояж. На его потемневшем лице застыла диавольская улыбка.

Вскрытия не делали, сразу отправили труп на кладбищенский участок для малоимущих граждан, где над холмиком ставится только табличка с номером. Поскольку родственников у Доронина не оказалось, нехитрое имущество распределили по соседям, многочисленные книги передали в домкомовскую библиотеку.

Саквояж достался дворнику Маматкулову. Будучи человеком неграмотным, но законопослушным, татарин передал человеческий останок участковому милиционеру Панину. На самом деле, Маматкулов сильно перепугался, подумав, что в саквояже шайтан.

Маматкулову перепал от Доронина еще и толстенный набитый бумагами чемодан. Изначально Маматкулов намеревался использовать бумаги по утилитарному назначению, но в тот же день он решительно сжег во дворе как чемодан, так и его содержимое. Оказывается, после Революции Доронин много и неустанно сочинял. Но рукописи, как выяснилось, очень даже хорошо горят. Возможно Мир потерял Гения, который, к слову, в свое время предрек общероссийскую катастрофу. Но и об этом мы не узнаем, ибо сотрудники ОГПУ изничтожили все сохранившиеся экземпляры либерального журнала с пророческой антиутопией. И сколько таких авторов человечество так и не оценило?

Когда-то, еще при царизме участковый Панин был студентом-филологом. Будучи политически активным, вступил в партию социалистов-революционеров, за что был отчислен из университета. Дальше все закрутилось, закрутилось... но некоторого образования уже не пропьешь. Панин прекрасно понял, что за ВЕЩИЦА в руки валилась, тем более слухами Москва полнится, об исчезнувшей из могилы голове Гоголя уже сложили легенды. Панин не стал передавать находку в отделение и никак ее не оформил. Милиционер просто положил саквояж на верхнюю полку домашнего шкафа. Очень уж не хотелось иметь дело с Лубянкой. Жене и сыну наказал ни в коем случае не трогать предмет, ибо он обладает высочайшей государственной важностию. Панин действительно чрезвычайно гордился тем, что стал обладателем важнейшей части Гоголя и во многих смыслах истории русской культуры.

А пришлось. В смысле, поиметь дело с Лубянкой. В городе Ленинград случилось убийство Кирова, после которого органы принялись ворошить прошлое своих рядов, и в особенности дело касалось бывших эсеров троцкистов и прочего рода уклонистов. В квартиру Паниных с обыском нагрянули ночью. Когда опера заглянули на верхнюю полку шкафа, участковый Панин истерически завопил.

Зря. Жена Панина, Паниха, будучи когда-то воспитанницей пансиона благородных девиц, проявила разум и сметливость. Женщина перепрятала опасный раритет во дворовый сарай. Впрочем, участкового это не спасло. Он мог даже и не кричать. Все равно милиционер был бы осужден за контрреволюцию, уклонизм или не знаю что там еще. Сакральная жертва.

Разумная Паниха после того как мужа на воронке увезли куда следует, снесла саквояж на толкучий рынок возле Устьинского моста и там его как бы случайно оставила в толчее. Саквояж хоть и старенький, но добротный, возможно его когда-то смастерил великий химик Менделеев. Конечно, под ногами он не залежался, а именно попал в руки крестьянина подмосковной деревни Верхние Котлы Анисину, привезшему в Москву торговать молочные продукты семейного подворья. Анисин едва вырвал находку из грязного снега и ручонок местной шпаны, при этом грязно выругавшись.

Трамвай номер девятнадцать лениво прополз мимо бахрушинского особняка и бывшего Даниловского монастыря, при этом Анисин по старорежимной привычке, оглянувшись по сторонам, перекрестился. Ему показалось, саквояж затрясся. Ну, да в трамвае всегда трясет.

Дома Анисин, раскрыв саквояж и размотав сверток из восковой бумаги, долго вглядывался в останок и размышлял: "Вот, бляха-муха, поди теперь отмажся что ты не верблюд..." Тем не менее, голову Анисин за бутылочкой отменного первачка показал учителю сельской школы Шикулеву, происхождением из мещан; мужчины приятствовали несмотря на разность происхождений и образований. Интеллигент, мгновенно опознав приметы, возрадовался: теперь он наконец прославится и выберется из этой дыры! То есть, Шикулев имел в виду себя: напишет статью, опубликует в крупном московском журнале, будет везде ездить с лекциями о том, как он открыл Гоголя.

Но Анисин не уступил находки – ни за какие шиши. Я имею в виду добротный кожаный саквояж. А голову, заверил Анисин, он сам поутру отвезет куда следует – ну ее к лешему. Шикулев вступил в рукопашный поединок с приятелем, который закончился братанием, взаимным лобзанием и уверениями в том, что учитель и крестьянин друг дружку безмерно уважают. А уже глубокой ночью Шикулев исчез вместе с Анисинской находкою.

Имеется в виду голова, саквояж остался у крестьянина. Святыню Шикулев бережно завернул в занавеску, так же стыренную у Анисина. Полночи педагог проговорил с Гоголем о том-сем, да собственно имел место монолог, ведь мертвые головы не имеют обыкновение вести бесед. Шикулев сетовал на судьбу, а в пустых глазницах он усматривал Саму Вечность.

В ночь подморозило, ветви деревьев сковал иней. Сверток лежал на учительских коленях, трамвай ретиво звенел на поворотах. В это время продравший глаза Анисин направлялся в милицию писать заявление о явке с повинной и вопиющем воровстве со стороны прогнившей интеллигенции. Да... классовая сучность подмазавшегося в товарищи антисоветского элемента должна была проявиться рано или поздно.

В милиции Анисина послали на три веселые буквы, добавив, чтоб он ступал домой и проспался. Голова с носом, беглый учитель, занавеска... похоже на белую горячку, а по ней специалисты иного рода. Для убедительности крестьянина вывели на крыльцо и дали под зад сапогом. Выбравшись из сугроба, Анисин рассудил: нет головы, нет бывшего приятеля – и хрен с ними.

Между тем Шикулев прибыл на Белорусско-Балтийский вокзал и купил билет до станции Гжатск. В этом городке на Смоленщине проживала сестра Шикулева, которая была замужем за доктором Гагиным, посланным поднимать здравоохранение в нищую глубинку. Шикулев надеялся пересидеть в провинции, написать исследовательскую статью, разослать ее в журналы, а потом триумфально вернуться в столицу и выступить на заседании Академии Наук. Очень, кстати, удачно, что Академия недавно переехала из Ленинграда в Москву.

Как вы поняли, Гоголь счастья что-то не приносит. Этой очевидной истины Шикулев явно не осознавал. На привокзальной площади города Гжатск растерянно стояла простая деревенская баба с двумя прижавшимися к ней детишками, да еще с младенцем в руках. Ничем она не отличалась от баб деревни Верхние Котлы. Шикулев, проходя мимо крестьянки, вдруг обернулся и спросил:

– Что, трудно на деревне?

– А кому легко... – устало ответила баба. – Сама-то я тоже росла в большом городе, голод погнал...

– Да ладно. В городах тоже не сахар. А вот пускай младенчик подержится за счастье свое...

Шикулев протянул сверток с головою. Малыш, едва его ручонка прикоснулась к скатерти, отпрянул и заплакал. Старшие еще сильнее прижались к матери.

– Ну. Ну-у-у... не плачь. – Попытался успокоить дите педагог. – Дядька купит тебе калач. Как звать-то?

– Анна. Тимофеевна.

– Да не тебя. Капризу этого твоего.

– Юрка. Гагарин.

– Дворянская фамилия.

– Окститесь, товарищ. Не дай Бог.

– Будет счастливым твой Юрка. Поверь!

– Не сглазь. И калачом не мани, коль нету...

Младенец, успокоившись, искоса поглядывал на Шикулева. Подкатили сани, лошадью управлял мужик в ватнике, изрядно поддатый, но мрачный. Семья погрузилась, дядька, выругавшись, хлестанул лошадь – и та потянула ношу прочь.

– Счастливым, запомни! – Крикнул Шикулев вослед. Кажется, отец семейства в ответ послал учителя во все места.

Сестре и ее мужу Шикулев рассказал все как есть. Родственникам ситуация не понравилась, ведь имеют место криминал и кощунство. Терпела семья Гагиных Шикулева ровно неделю, и, не вынеся пресса, учитель отправился в Москву с целью, как он выразился, все устаканить. Ну, там – помириться с Анисиным, навести порядок в школьных делах и наведаться в Академию наук.

В Гжатск Шикулев так и не вернулся. Так же, как выяснилось позже, не появился учитель и в Верхних Котлах. Что произошло в дороге, нам неведомо. А могло случиться все – как и в нынешние времена.

Супруги Гагины, уединившись от детей (таковых в семье медработников двое), разглядывали голову с носом и рассуждали: в милицию сдашь – поди потом, отвертись... Да может и не Гоголь это вовсе, а просто безвестный останок. Лучше, решили супруги, пусть полежит в положенном месте... И ночью доктор Гагин закопал голову на городском кладбище. Правда на всякий случай сверток снабдили запиской: "Останки великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя". Так – на всякий случай.

Доктора Гагина арестовали в сентябре 37-го. Ему вменили антисоветчину, хотя Гагин-то как раз всегда приветствовал советскую власть и в глубинку отправился потому что энтузиаст. Может, рассказал кому не надо не тот анекдот, или неуважительно отозвался о политике партии и правительства. Органы не докладывали, а им виднее. Хорошо, не тронули Гагинскую жену, в девичестве Шикулеву, и детей. Все так же женщина продолжала трудиться в районной больнице в должности медсестры.

Прошли четыре года. Осенью 41-го Гжатск оккупировали немецкие войска. Все думали, ненадолго, Красная Армия даст фашистам больно под Москвою и примется гнать ворога на Запад. Но германские войска что-то не торопились оставлять город. Причем, военные буквально заполонили Гжатск. Гагина все так же сестричествовала в больнице, которая была превращена в немецкий госпиталь. Одновременно оказывала помощь советским военнопленным в лагере, организованном прямо в городе. А чтоб уж совсем не пропасть с голодухи, пятнадцатилетний старший сын подрабатывал на кладбище, копая могилы.

И вот однажды Гагин-младший принес домой сверток. Тряпка прогнила, а вот записка, аккуратно упакованная в целлофан – нет.

– Смотрите, Гоголя откопал! – Гордо заявил мальчик.

– Да ну! – Восхитилась младшая сестра. – Всамделишний?

Мать расплакалась. Она осознала, что Гоголь – не только судьба семьи, но и проклятие.

На квартире у Гагиных между тем стояли несколько солдат Вермахта. Один из них, ефрейтор Шмутке, знает русский язык. Он услышал про Гоголя и заинтересовался находкой. Дело в том, что Шмутке – поклонник русской культуры и "Мертвые души" читал еще в юности и восхищался очаровательной дремучестью русской провинции. Будучи человеком честным, ефрейтор предложил выкупить голову, а в качестве оплаты назначил шесть банок германской тушенки. По тем временам – предложение царское. Конечно же, Гагины согласились на сделку.

Даже если голова вовсе не Гоголевская, прикинул Шмутке, дома, уже после войны он выставит раритет на обозрение, доказывая, что русскую святыню добыл в жестоком бою под Москвою.

Через два дня мальчика и девочку отправили на принудительные работы в Германию, Гагиной было сообщено, что детям повезло, ибо в Европе они будут сыты и ухожены. Гагина не верила немцам; когда она высказывала Шмутке все что думает, тот виновато улыбался. А еще через неделю подразделение, в котором служил ефрейтор Шмутке, передислоцировали севернее, под Демянск. Именно там, на выходе из болота, Шмутке добил изголодавшего Архара – того самого мальчика, выкопавшего когда-то по заказу "шляпы" голову гения. Гагина погибла весною, от советского снаряда, попавшего в дом. Это была артподготовка перед освобождением Города. Она так и не узнала, что мужа расстреляли еще до войны. Дети же после разгрома фашизма вернулись в СССР; германская каторга и в самом деле сохранила им жизни. Говорят, они до сих они живы.

В самом конце войны, в Восточной Пруссии, когда наши в результате ожесточенного противостояния захватили немецкий поселок, возле кирхи командир отделения минометчиков старший сержант Анисин вырвал из рук изуродованного фашистского трупа чемодан. Какого же было удивление вояки, когда среди содержимого он обнаружил... ту самую голову, которою когда-то он нашел на толкучем рынке и которую у него по пьяни умыкнул без вести пропавший учитель Шикулев. На сей раз Гоголь был завернут в золотошвейную плащаницу, украденную фрицем в каком-то храме.

Так частичка Гоголя вернулась в Москву, точнее в бывшую деревню Верхние Котлы. Трофеев сержант Анисин по своей крестьянской натуре привез немало, и так получилось, что все лето 45-го победитель о голове не вспоминал. Герой-победитель, грудь в медалях и даже блестят две "Славы". Кавалер что надо, все бабы егойные. Да и с крестьянством пришлось завязать: устроился на завод имени Сталина формовщиком.

Только ближе к осени досуг и бодун толкнули раздумать, что делать с головой. За последнее десятилетие ой, много чего было, но Анисину в душу запали слова коварного учителя о том, что с этим можно в Академию Наук. И отправился Анисин не куда-нибудь, а в Нескучное, в сам Президиум. Оделся само собою по форме и при регалиях, посему милиционер на проходной гнать фронтовика не стал. Но и на территорию не пускал.

Аккурат из Президиума выходил солидный относительно молодой человек, про которого милиционер заявил: "А вот тебе, зёма, настоящий ученый! Может, подойдет..." Профессор Вихрухин не был академиком, но он уже являлся доктором наук, правда, таких которые чуть позже будут объявлены "лженаукой". Внимательно изучив объект, Вихрухин задумчиво изрек:

– Да, спасибо. Советская наука вам будет безмерно благодарна...

Оно конечно, перспективный ученый, следуя первому научному принципу все подвергать сомнению, планировал сначала провести экспертизы и посоветоваться с коллегами.

С той поры следы Гоголевской головы совершенно теряются. Не уверен, что в упадке нынешней нашей науки да и страны в целом (и в частности автозавода, на котором остаток жизни проработал Анисин) виноват Гоголь. Но кто-то же – виноват…

АНТИДИГЕР

– ...Расскажи: кто он, этот Денис?

– Вначале мне хотелось бы услышать твое мнение о его прозе.

– Линия Гоголя в русской литературе. Неслучайно же он так проехался по голове классика.

– И все?

– Нет. Скажи правду: зачем ты дала мне это читать?

– Чтобы ты высказался.

– Я же не Гоголь. Откуда мне знать, хорошо это написано или как.

– Тебе понравилось?

– В принципе, да. – Соврамши Сергей. На самом деле рассказы он осилил через нехочу.

– А что?

– Понравилось? Ну, автор выбирает нестандартные сюжеты. Незанудный. Да и умный.

– А еще?

– Тема занятная. Только...

– Ну... говори.

– А почему ты назначила наше... – Сергей не решился произнести слово "свидание". Вообще, раз в неделю обычно встречаются любовники. – Нашу встречу именно у Лермонтова?

– Очень странное совпадение. Пушкин и Лермонтов хоть и в разное время, но первый год своей жизни провели почти рядом. Гений места.

– А Толстой и Достоевский?

– Я... не знаю.

– Отлично. Значит, лучше спишь.

– Отдавай.

– Что?

– Рассказы, что...

– А если бы я забыл? – Спросил Сергей, передавая файл.

– Рукописи не горят.

– Сомневаюсь.

– Хорошо. Пойдем вон туда. – Девушка повела Сергея в подземный переход, в сторону Центра. На сей раз одета она была несколько иначе. Все те же джинсы, но синяя кофточка. Уже хотя бы не готический образ. И еще – она не опоздала. Когда вышли наружу, к «Красным воротам», тоном учительницы начальных классов пояснила: