Текст книги "Фантазии Старой Москвы (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Кого?

– Спакусителя.

– Че-го?

– Спа-кусителя.

– То есть, и сегодня встречу тоже?

– Я же сказал, гражданин начальник: ежедневно.

– Получается же, ежеутренне.

– Не умничайте, вы не борделе.

– И как я его узнаю.

– Легко. Он в оранжевом.

– Оранжевая зараза?

– Почти.

– Уж не хотите ли сказать, что этот спаку.. ку...

– Спа-куситель.

– Вот-вот. Так это он вас надоумил?

– Нет. Но он благословил.

– Он что – поп?

– Хуже. То есть, лучше. Он... спакуситель.

– Ведь ты... то есть, вы... обкурились. Или нанюхался. А?

– Я просветлился. А вы – еще нет.

– Яйца для этого протыкать обязательно?

– Каждый ищет свои пути. ОН же говорит, какая из них неверна.

Вот, б...я, подумал префект, какое времечко настало. Понаехали в Первопрестольную типа пророки на букву Х. Строят из себя чёрт знает что, а на самом деле хотят зацепиться. Небось и этот... мудозвон Коля – не москвич, а свой это перфоманс с генитальной перфорацией придумал для того, чтоб на квартирку накопить. Надо бы разобраться, кто твои заказчики, хер-рой. А жилья тебе хватило бы на Николо-Архангельском, дружок, два на два. Вот бы дух Сталина все это видел...

Дух Иосифа Виссарионовича видел все. И слышал. Но ему невесело: эпохочка такая накатила, что его призывают миллионы, от этого мумию в саркофаге все время ворочает. Возможно, если бы болезнь на скосила Железного Феликса, диктатором стал бы Эдмундыч. Ну... ежели б Сталин не грохнул – как того же Кирова. Но сослагательного наклонения не приемлет даже духовный мир. Таковому только настоящее подавай, хотя... духи конечно же жалеют об упущенных возможностях существованья в человеческом обличье: кого-то не трахнули, хотя и могли, кого-то грохнули, хотя был шанс воздержаться. И почему-то иные духи с духом Иосифа Джугашвили предпочитают лишний раз не якшаться. Все-таки, думаю, завидуют популярности. Ну, разве только дух Ильича Первого время от времени подвитывает к гордецу. Не чужие же друг дружке люди были. Вот и сейчас он обращается к духовной основе своего преемника:

– Смутные времена все же настали.

– Скорее, мудные. – Ответствует Сталинский дух. – И что бы ты хотело, если эти, с позволения сказать, люди сначала истово разрушали то, что с таким надрывом строили наши, а теперь пытаются из обломков возродить похеренную империю.

– Да. Им не хватает идеологии. Которую они теперь обзывают "национальной идеей".

– Снова хотят обещать царствие небесное. Там – в иной жизни. Наши же сулили эпоху великого благоденствия. На этой Земле. Хотя и для будущих поколений.

– Ты расскажи это Никиткиному духу. Тот как раз обещал для нынешних.

– Потому его дух и не вошел в сонм избранных. Нас ведь мало, счастливцев праздных.

– Полагаю, на Новодевьчем тоже любопытные духовные тусовки. Впрочем, каждый сам заслуживает сваю посмертную судьбу. А все же Никитка – первый правитель Империи, смещенный мирно – и живым.

– При посредстве дворцового переворота. Потом пришел Ильич Второй и устроил... разгильдяйство. Теперь вон духу нашего Феликса втирает небось, что его хотят клонировать и на царство поставить.

– Ревнуешь.

– Ровняю.

– И подтачивают строй такие... мудозвоны.

– Такой, как ты выразилось, мудями звенящий – лишь марионетка. Кукловод в этой безумной системе.

– Неужто и ты думаешь, что тот мостовой клоун Спакуситель – и есть...

– Именно то самое: демон спасения.

...Фукс почти сразу увидел ЕГО. Одинокая фигурка в оранжевой жилетке мела дощатый пол. Для раннего утра на мосту было явно не безлюдно, причем индивидуумы прогуливались поодиночке. Уж не один ли префект склонен к ночным колоброжениям? В рассветной лазури мир Старой Москвы представлялся таинственный как будто это Венеция.

– Тебя как звать? – С ходу спросил Фукс.

– Исай Назаров. – Не отрываясь от дела, ответил чистильщик.

– Спакуситель – ты?

Тщедушный человечек распрямился и замер, глядя вниз. На простонародном сморщенном лице замерла виноватая улыбка:

– Слушаю твой вопрос, человек.

– В глаза смотри! – Воскликнул Фукс. Оранжевый поднял взор, и в его удивительно светлых зенках префект увидел… словами не описать… глубочайшую кротость и все многовековое страдание русского мужика. – Я уже спросил: ты?!

– Не совсем, ...... – Исай назвал префекта по имени-отчеству.

– Узнал.

– Читаю газету ЦАО. Там вы на каждой странице.

– Того, с яйцами на Красной Площади ты надоумил?

Сморщенную физиономию исказила гримаса обиды, такая бывает, когда нищему вместо денег подают еды. Оранжевый промямлил:

– Они просто приходят и спрашивают: "Надо ли?" А как я могу сказать, что не надо? Ведь человек пришел потому что внутри него уже замысел. Только разве червь сомнения гложет. Я ему и говорю: "Черви – твой персональный миф, а твоя идея – и есть реальность. Делай что должно, только никого не лишай жизни!"

– А ты мудреный.

– Если вы уж, ......, пришли задать свой вопрос – тот, настоящий – задавайте, чего уж.

Фукс завис. Ведь действительно: не дворник пришел к префекту, а наоборот. Вот эти хитрые славяномордовские глазки... терпеть ненавидит Фукс деревенщину, они всегда себе на уме. Но действительно – есть у тебя, Фуксик, ТОТ САМЫЙ вопрос? Ну, наподобие: "что есть истина"? Ах, да: про истину тебе уже мудозвон говорил. Якобы она валяется под ногами. Но Фукс Колю и не спрашивал. Что нового может спросить о жизни человек, у которого она удалась? Наконец префект нашелся, что сказать:

– Просто хотел посмотреть, что ты за человек.

– Да. Много раз слышал. Так и говорят: "Разве может быть пророк в своем отечестве". Вот, что скажу. – Исай отставил метлу, сел в позу урки. – Есть такие люди, которым боязно жить своим умом. Они не хотят быть ответственные, перед НИМ. – Оранжевый многозначительно указал вверх. – Они ищут кого угодно, чтоб, значит, душу не отягощать злом. Отсюда и рождается теория пророков.

– Ты считаешь, пророков нет?

Уборщик учинил мучительную паузу. Фуксу показалось, этот философ от метлы получает искреннее удовольствие от того, что от него ждут ответа как соловьи лета. Похоже, у дядьки все же комплекс гения. Тоже, кстати, из понаехавших. Наконец оранжевый заговорил:

– Вот давеча ко мне приходили двое, спрашивали: надо им валить Дом Музыки, или же что другое завалить, например, Останкинскую башню? Как я могу сказать что не надо, коли у них уже и взрывчатка заготовлена, и руки чешутся... Уж лучше Петр, чем Дом Музыки или башня. В последних все же люди.

– Как-кой такой Петр? – Удивленно спросил Фукс.

– Церетелевский. Какой еще...

Фукс глянул за стекло. В рассветной дымке угадывался силуэт монстра, чем-то неуловимо непонимающий плевок дьявола. Уж столько лет прошло, все привыкли к истукану Колумба с головою царя. – Погоди! – встрепенулся префект. – Что еще за взрывчатка такая.

– Почем мне знать-то я ж не сапер.

Мост затрясся. Истукан вдалеке будто подпрыгнул – и начал крениться влево, в сторону храма Христа Спасителя. Снизу начал подыматься дымный пудинг. Фукс почувствовал, как мост уходит у него из-под ног, к горлу подступила тошнота...

Как и следовало подозревать, на мосту оказалось немало снимающих людей. И здесь подсуетились, с-скоты. Грохот от взрыва донесся очень-очень тихий, наверное, ветер в другую сторону унес – на Кремль. Более всего поразили возгласы поросячьего восторга, сливающиеся в адский хор. На всякий случай Фукс ущипнул себя, проверив, не кошмар ли это. К сожалению, проснуться не вышло. В голове пронеслось: та-а-ак, сначала перфоманс с яйцами, теперь теракт... а Бог любит троицу! Префект схватил оранжевого за шкирман и молча потащил наружу. Исай оказался орешком крепоньким, но он не сопротивлялся.

…Фукс, имея опыт госслужбы, знает: в должности префекта ему теперь недолго осталось, а значит надо многое успеть. Беседа, опять же с глазу на глаз, продолжилась в застенках УВД по ЦАО. Поскольку гражданином Назаровым интересовались люди из фээсбе, надо было торопиться. Фукс выторговал у чекистов всего полчаса. Допивая уже четвертый стакан двойного кофе, префект вопрошал;

– Так кто же ты, непонятное созданье?

– Как кто. Чистильщик. Как теперь модно говорить, клинингёр.

– Душ?

– Я с утра не принимаю.

– Я говорю: ты чистильщик человеческих душ?

– С ума сошли. Моста.

– Знаешь, что... – Фукс осекся: пару часов назад мудозвон поймал префекта на том, что он ведет себя как прокуратор. – Исай... как вас по батюшке...

– Ионыч.

– Исай Ионыч... говорите уж правду: те люди, которым вы давали указание взорвать... они это... – Фукс осознал: да пусть оперА такого рода вопросы задают, все я не о том, не о том... – Почему вы им не...

– Откуда мне знать, гражданин Фукс. – Префект почувствовал, как по его спине полился холодный под. Его дворовую кликуху знают лишь друзья детства. – Подошли вчерась утром и спросили: "Ионыч, хотим грохнуть Дом музыки". М-м-мда...

– Ну, чего замолчал.. ли. Что дальше?!

– Я им: музыка ни в чем не виновата, братки. Хочется грохнуть – сделайте уж это с чем-нибудь неодушевленным.

– Так значит, ты... то есть, вы... А тот, который сегодня с яйцами...

– У мавзолея? Коля? У него получилось, значит.

– Почти

– Так то блаженный, убогий. Художник от слова худо. Да пусть – жалко что ль...

– Ну, да. Это не дома музыки взрывать. То есть, Петров Великих. А что... с ним тоже так: хотел убить какого-нибудь... а ты... то есть, вы ему наказали яйца пригвоздить?

– Не совсем. Он просто хотел самовыразиться, что ли. Да и пусть духи Старой Москвы поразвеятся, все им потеха.

– Ну уж духов может не надо примазывать.

– Как без них. Все нормальные люди томятся духовной жаждой. Оттого и наши беды.

– И часто к вам приходят... вот такие.

– Редко. Бывает, за всю неделю не придут. А то и трижды за утро.

– И каждый со своей идеей?

– Почему. Иной просто хочет знать, зачем он живет.

– Что же вы им говорите.

– Да ничего. Мне-то откуда знать, зачем вы все живете.

– Откуда вы вообще свалились?

– В паспорте же указано. Деревня Ольховка Тамбовской области. Раньше ее называли Второй Китай. Народу хренова туча жило. Теперь все захирело.

– В вашей этой Ольховке к вам тоже приходили за... советом?

– Да что вы, гражданин Фукс. Там я был колхозник и дурак.

– Вот, что... Спакуситель из Второго Китая. Нам сегодня или завтра ждать каких-то сюрпризов?

– Н-у-у... как сказать. Придете домой – включите телевизер. В мире кажный божий день творится тако-о-ое. И давайте уж по сути. Вы будете задавай свой вопрос или мы продолжим вот эту вот дрочку?

И Фукс сообразил, что ему надо спросить у чистильщика моста:

– В чем я найду... покой?

– Полагаю, в этой жизни?

– Пока – да.

– Тогда – в воле. – С видом самодовольства, легко вздохнув, изрек Спакуситель.

В тот же день Фукс совершил самый яркий поступок в своей жизни. На информационном поле он затмил не то что Колины яйца, прибитые к брусчатке Красной площади, но даже заваленного Колумба с головою Петра. Цивилизованное человечество долго языки чесало на тему Фуксового безумства храброго. А вот духи Старой Москвы, включая даже духа Ильича Первого, что-то особо не возбудились. Тут и не такое на их веку выкабенивали да выёживали, правда, все предыдущие попытки делали люди не столь высокого положения.

Что же касаемо дальнейшей судьбы Исая Ионыча Назарова, человека из Тамбовской глуши, которого волей провидения экзальтированные интеллигенты придумывали обзывать Спакусителем, то нам неведомо. Был бы градоначальником я, оставил бы чистильщика на прежнем месте – дабы бдел и осведомлял органы. Подобного рода фигуры Системе необходимы, иначе неадекваты совсем озвереют.

СОВСЕМ ПРОПАВШИЙ

– Публицистика! – С ходу отрезал Сергей. Абай, казалось, весь напрягся от мужской нагловатости. "Анна Каренина" опоздала на четырнадцать минут. И не извинилась, впрочем это уже норма. На сей раз девушка была в черных брюках, лакированных ботиночках и синей кофте, под которой почти светилась белая блузка. Прям библиотекарша какая-то. Или секретарша, что ли. Сергею даже показалось, что она наконец-то в своей тарелке. И снова – ни капли косметики на детском, правда, слишком невыспавшемся лице.

– А говоришь, не разбираешься. – Знакомой незнакомке понравился заданный тон.

– Давай уж сразу меняться.

– Как – внутренне или внешне... – Съязвила девушка.

– Новая партия будет? – Произнеся это, Сергей подумал; как про ширево разговор...

– Ты уверен?

– На сто десять процентов.

– Ну-у-у...

Обмен файлами состоялся. Упаковав (на сей раз не глядя) тексты, Сергей не преминул спросить:

– Ты не будешь против, если я дам это почитать одному своему знакомому.

– Для чего?! – Неожиданно резко воскликнула девушка.

– Ну-у-у... глупо это с твоей стороны. Я бы и предыдущие рассказы мог показать кому угодно.

Девушка отходила от глупого возмущения долго, в ней все будто кипело. Наконец выдохнула:

– Ладно. Пусть читает. Прости... Но пусть потом так же выскажет свое мнение.

– Очно?

– Что...

– Через меня, или мне его с собою взять...

"Анна" Мелко, переливчато рассмеялась:

– Да, – произнесла она, окончательно успокоившись, – реши уж сам. Я ведь именно тебя прошу почитать, а не кого-либо. Впрочем... Давай-ка поподробнее о том, что думаешь об УЖЕ прочитанном.

– Несколько раз твой это Муянов увлекается и называет себя в женском роде. По меньшей мере сранно. – Денис осмысленно исковеркал слово, между прочим, пародируя каламбуристый стиль автора. – Присядем?

Девушка не отказалась, а разоблачительное высказывание Антонова проигнорировала. Скамейка с видом на пруд, над которым нависает мрачный дом. По глади лениво передвигались водоплавающие. Сергея немного удивило, что девушку совершенно не впечатляет вид лебедей. Значит – вся в себе. – Сценарий у нас обычный?

– То есть...

– Ты мне обещала до-рассказать историю своего этого Муянова. Не зря же ты мне даешь... почитать столько его прозы.

Сергей почти уже убедился в том, что Муянов – фантазия незнакомки. Девушка и впрямь горазда на выдумки, прям фонтанирует сказками. Эту бы энергию – да на полезные цели, а то сейчас кругом одни пэйсатели, уже пора открывать фабрику по их сжиганию. Но на сей раз Антонов не стал выражать свое подлинное мнение.

– Там все невесело, если честно. – Заявила "Каренина".

– Печальна разве что несчастная любовь. Остальное – покатит.

– Оксюморон.

– Не понял.

– "Несчастная любовь" – явление невозможное.

– То есть, ты намекаешь на то, что если кто-то кого-то плохо любит, значит, просто не научился готовить?

– Ни на что я не намекаю. И вообще это пошло. Можно, покурю?

– Я не родитель, чтобы запрещать. – Вот уж не ожидал, что ты смолишь, детка, подумал Сергей.

"Анна" вынула нераспечатанную пачку "Парламента", явно неумело сняла обод, прикурив, смешно, как старуха Шапокляк закашлялась. Выделывается, хочет показать, что крутая и прожженная? Зачем...

– Давай все же поговорим сначала о рассказах. Ведь у нас сценарий – или...

– Что ты хочешь услышать, о вулканчик?

– Всё.

– О'кэй. Первый рассказ познавательный, информационно насыщенный. Смею констатировать информационную спекуляцию, жонглирование фактами. Я подозревал, что талант и сарказм Салтыкова-Щедрина востребованы и теперь. Немного жаль, что не рассказано о нынешних правителях Старой Москвы.

– А ведь третий рассказ как раз о префекте, который в должности сейчас.

– Он что, готов совершить что-то такое офигительное?

– Мы все готовы.

– Как юные пионеры.

– Как кто?

– Забыл. Ты ж родилась уже в новое время. Другое поколение. Слушай... мнимая Анна. А почему ты не обращаешься ко мне по имени? Если забыла, меня зовут Сергей.

Девушка замялась. На ее лице изобразилось подобие глупой улыбки. Она виновато произнесла:

– Прости. Мы ведь можем называть друг друга как хотим. В этом особенная свобода. Вот как бы ты хотел, чтобы к тебе обращались?

– Товарищ Антонов. – Не задумавшись гаркнул молодой человек.

– Уж лучше тогда – никак.

Сергей ощутил, что отношения между ним и знакомой незнакомкой переменились. В нюансах они друг дружку чуточку нервируют. Притирка характеров? Если игра – неприкольная. Или накапливается моральная усталость... Да ладно. Надо продолжить бла-бла, так жизнь быстрее проходит:

– Ты знаешь, что я думаю... мы, русские – люди, излишне отягощенные прошлым.

– К чему это ты?

– К твоему первому рассказу о том, как что-то там отжали у Кучки. Вот взять французов. Они чайники своим королям посрезали – и не парятся. Свобода на баррикадах Парижа, французские поцелуи, тужуры, абажюры и все такое. А мы вот паримся. Чехов писал: то, что французы устилают розами и лилиями, мы, русские, украшаем роковыми вопросами. А между прочим у них культура – это внешнее, лоск. Я читал, во времена французских просветителей в Париже право быть похороненным в персональной могиле имели только богатые. Всех остальных сваливали в общие ямы. А нас же даже в самые реакционные времена оставалось право персональной могилы.

– Даже если речь идет о Бутовском полигоне?

– Не путай, это фактически братская могила. Так вот… мы себя самобичуем: у нас власть тупая и вороватая, в плебсе сидит раб и вообще мы все умрем.

– Но ведь... – "Каренина" немного опешила от страстного натиска Антонова. – Рассказ-то юмористический.

– Саркастический. У нас и юморить умеют только с надрывом и плохо скрытым презрением. А если уж бунт – так обязательно бессмысленный и безобразный.

– Астольф де Кюстин, француз между прочим, называл Россию страной фасадов. Может у них там и лоск, а у нас – потемкинские деревни. Иной из тех людей, которые хотят показать зафасадье.

Сергей не стал спрашивать кто такой этот Кюстин. И "фасад" – тоже французское словечко, в русском языке есть слово "лицо" и выражение "выносить сор из избы". Может девка пашет мелкой клеркессой, или она – коррекор с неполадками в личной жизни, как героиня одного из ее рассказов. (Сергей забыл, что и он сам – клерк, все развлечение которого в личное время – вечерняя "дота", а на персональном фронте один атас). Развела тут аксероны... Он немножечко досадовал на то, что двое встретились и вместо того чтобы говорить о главном, то есть, о жизненном, принялись оппонировать друг дружке. Какой же в этом кайф... На самом деле хотелось уже воскликнуть: "Да заколебал уже твой этот аксирон, давай наконец определяться с позициями, гейм овер!" Надо было только подобрать нужный момент. Вопреки стремлению, мужчина продолжил имитировать умничанье:

– Иной как раз и старается у тебя поднять бунт, возбудить народ. И у него это отчасти получается, между прочим. Эти деятели имеют ту же цель, что и Петруша Верховенский: расшатать систему. Возможно, расшатывать и вправду надо – ну, чтоб драйва больше – но... да ладно – без «но».

– Ты имеешь в виду всех блогеров?

– Ты что. Зачем их демонизировать, некоторые вообще святые. Я убежден, что та же Новодворская была святой и даже праведницей. У нее только одного лишь недоставало: харизмы. Некоторые блогеры становятся журналистами в смысле второй древнейшей профессии, им же тоже кушать хочется. Расшатывают и те, кто осознает себя продажной тварью и сливным бачком, и те кто убежден в своей святости. Это две крайности. Убивать шли и во имя пророков, между прочим.

– Коли ты подразумеваешь, что мы в одной лодке и кто-то пытается раскачать, это не так. Мы не в лодке, ежели таковой не считать планету.

– Отлично! – Сергей чуть не вскочил от резкого восторга собеседницы. – Там же проводится мысль о том, что Инет – новая форма жизни, обладающая разумом и волей. Некая общепланетарная сущность. Тогда какой же это рассказ. Получается научный трактат или памфлет.

– Ну-у-у... тогда и Бредбери, и Лем – ученые. В их прозе тоже иллюстрируются идеи.

– Дело не в том, что иллюстрируется и даже не в подаче. Когда идея превалирует над образом, искусство нервно курит в сторонке. А в случае с Иным получается эдакое давление авторитета. Человек спросит: "Что мне делать, как жить?" И тот, кому он доверяет, может сказать: "Ненавидеть".

– Кого?

– Какая к чёрту разница. Я слышал, в Средневековье находились деятели, которые считали исчадием ада книгопечатание, а Гуттенберга – олицетворением Сатаны. Потом возникло движение разрушителей машин, толпы были свято убеждены в том, что механизмы рано или поздно заменят человека и уничтожат его, и во многом они были правы. Всегда находятся консерваторы и ретрограды, это нормально. Но ужасно, когда некто говорит: пойдем жечь книги, бежим рушить станки, погнали перерубать кабели, айда ломать устои. У тебя же написано...

– Не у меня! У Дениса.

– Ну, да. Или не у тебя, уже не помню. Так вот... Паутина подарила человечеству дополнительные возможности, облегчила доступ к информации. И осчастливленные небывалыми возможностями режутся онлайн в ворд оф танкс и им начхать на тему личностного или там интеллектуального развития, то есть они почувствовали вкус развлекухи. И здесь появляются Иные, которые кричат: оглянитесь вокруг, мир исполнен страданиями! Они ведь что умеют: из титанического массива информации вычленять элементы и делать их удобоваримыми. Чтоб цепляло. А чего ты хотела, если у нас культура потребления – в том числе и информации. Вот и плавает на поверхности... это... медиафигуры.

– Цветут и пахнут?

– Почему. Источают ароматы. Вот ты скажи: тебе самого жалко этого человека?

– Ты кого подразумеваешь? – Анна инстинктивно стала разглядывать прохожих.

– Блогера этого своего.

– Зачем мне его жалеть.

– А я скажу, зачем. Ведь автор изобразил не характер, а функцию. Фукс – характер, а Иной – схема. Какой-то собирательный невыразительный образ.

– Все. Засиделись. Пойдем...

Сергей, вставая, вспомнил Андрюхины слова: "Тобой манипулируют". Перешли трамвайную линию, двоих всосал узенький переулок. Дома Старой Москвы стояли молчаливым разномастным строем, и общее для них было одно: пыль на фасаде. Если уж Россия – страна фасадов, то и с ними не все ладно. Сергей продолжил философствовать:

– Где-то читал, что англичане де верят в Закон, евреи верят в Бога, русские же верят в Доброго Царя.

– Цари-то у нас добрые. – Убедительно произнесла Анна. – Народ злой.

– Озлобленный скорее. Но все же широкой души, как у нас принято говорить.

– Ну, это от скученности. Много незнакомых людей вокруг, неизвестно что ждет за очередным углом.

– Ага. В усадьбе какого-нибудь помещика все друг друга знали и царил божественный порядок.

– Верно сказано. Старая Москва и вправду – большая-большая царская усадьба. Здесь все еще сохраняется замысел, а целостность давно потеряна.

– И ведь в этих гробах с окнами кто-то еще живет. – Сергей многозначительно обвел ручищами пространство переулка. Руки у Антонова действительно немаленькие, из него получился бы неплохой могильщик.

– Представь, еще есть и коммуналки. Но в основном Центр становится элитным жильем, а трущобы и подвалы достаются обслуге, преимущественно азиатам.

– Кстати, про гастарбайтеров. Очень, очень неубедительна фугура спакус... спасикус...

– Спакусителя.

– Вот именно. Там чистый Кафка. – Антонов Кафку не читал, но импортное слово "абсурд" знает.

– А если присовокупить духов – гофманиана.

– А почему не булгаковщина... Ты никогда не задумывалась: почему в прошлом русская литература что-то в мире значила, теперь же она – ничтожная величина?

– Все не так. Те наши писатели, которые теперь там котируются – ну, там Чехов, Толстой, Достоевский – при своей жизни тоже для закардонья были пустым местом. Но вот, когда в России стали вершиться мировые события... – Сергей вдруг узнал знакомый угол. Двое остановились возле недостроенного помпезного здания. Сзади – скверик с бюстом.

– А вот здесь я дорасскажу про Дениса. – Заявила девушка.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ АНТИДИГЕРА

Ден-антидигер приобрел в определенных кругах репутацию суперсталкера подземного мира Старой Москвы. Можно сказать, он превратился в легендарную фигуру. Единственное: Денис никого в свой мир не впускал и по нему не водил, имеются в виду как внутренний, духовный, так и подземный. Муянов упорно исследовал андеграунд, продолжая работу, начатую столетие назад безвестным создателем красного альбома. На самом деле круг лиц, заинтересованных в познании сокрытой Москвы, предельно узок. Мы ходим по этому городу, не то что не задумываясь о существовании другой реальности, но даже не замечая, что сквозь паразитную засветку уличного освещения проглядывают звезды. Те сведения о подземельях Старой Москвы, которые сообщают СМИ, имеют поверхностный характер и не углубляются во всех смыслах. Да, собственно журналисты предпочитают теории внеземных цивилизаций, параллельных миров и прочую ерунду. Ну, а научные методы, согласно которым нужно кропотливо собирать факты, скучны и они нерейтинговые.

Само собою, составлялся и новый Свод подземного мира Старой Москвы. Это был уже не красный альбомчик, а увесистые папки с картами, подробными описаниями и фотографиями. Все оцифровывалось и хранилось сразу на нескольких дисках.

В плане же быта ничего не менялось. Денис все так же жил в коммуналке, расселить которую оказалось не под силу даже самым упоротым риэлторам. Каждая семья требовала себе особых преференций, а непомерные аппетиты абсолютно тормозили процесс.

Умер Орех: отравление алкоголем. Денис особо не переживал по этому поводу (да и ясно, что он социопат), но потеряна была точка наблюдения за стройкой на месте Харитоньевской церкви. Странные люди исчезли, в котловане приступили к заливке фундамента. Ходы, которые пытались исследовать незнакомцы, заложили бетонными блоками.

В принципе, Денис уже знал, до чего докопались конкуренты. Они проникли в коммуникации второстепенные, не имеющие продолжений либо изрядно поврежденные. С других концов, до завалов Муянов их проходил. И, будучи профессионалом, мысленно и на бумаге достроил утраченные подземелья. Все данные показывали: неизвестная группировка своих целей не достигла.

Работу на предприятии номер семь ГУГК пришлось оставить. Мало чести и денег, да и все в этой системе захирело. Устроился ночным сторожем в одну хиреющую контору. Ночь через ночь: времени для продолжения исследований остается уйма. Одно время на Муянова наседали журналисты, в особенности телевизионщики. Хотели вытянуть информацию или затащить на передачу мистического толка. Поняв, что на такого где сядешь, там и слезешь, отчалили. А в медиасфере ведь как: ежели ты не тусуешься – тебя не существует в принципе.

Сфера исследований сузилась до окрестностей Юсуповского дворца, хотя, чтобы попасть в зону интереса, заходить надо было издалека, чуть не на километровом расстоянии. Потихонечку входы в подземную Москву приобретали заслоны, что усложняло проникновение. И это хорошо, ибо отсекались случайные любопытствующие, ну, а знающим людям типа Муянова это было даже на руку.

Однажды, разобрав относительно нестарую, приблизительно столетнюю кладку в одном малозначимом ответвлении коллектора, Денис проник в очень-очень древний ход, не обозначенный ни на одной из схем. Опыт подсказывал: каменные своды относятся ко второй половине шестнадцатого века, то бишь, временам Иоанна Васильевича Грозного. Из стен торчали крюки с обрывками цепей, что напоминало пыточный каземат. Пройдя по неизведанному подземелью метров семьдесят, он понял: ход идет как раз чуточку в обход храма (а значит и стройки). В неглубокой нише обнаружилась металлическая дверь. Свистание воздуха в щели указывало на то, что пространство за дверью незамкнуто. Засовы не подались, хотя ржавчины на них скопилось немного. В фонаре садились аккумуляторы, не хватало слесарных инструментов, и Муянов решил отложить исследование на послезавтра.

И каково же было Денисово удивление, когда придя к своему открытию с экипировкой и морально готовым ко всему, он увидел, что... кладка восстановлена! И раствор между кирпичами уже остыл. С работниками Мосводоканала Муянов более-менее дружит. Те его даже уважают, ведь они лезут в преисподнюю хотя бы за деньги, а этот чудак запросто так. Конечно, знали они, парень наверняка ищет клады, но ведь кто-то же должен искать. Уж лучше пускай это делает "свой", предсказуемый. В Денисе за годы его антидигерства развилась неимоверная интуиция. В подземельях ему приходилось встречаться со всякими людьми, или наоборот избегать встречи. На сей раз вкус опасности не ощущался и Ден-антидигер доверился личным ощущениям.

Вернувшись, Денис сделал записи в своем дневнике. Закончил словами: "Зная направление, попробую подойти с другого конца". Так вышло, что заметки стали последними. Он вышел и отправился туда, откуда уже не вернулся.

Скорее всего, за Муяновым давно следили и ждали определенного момента. Будучи почти профессионалом подземного мира, Ден-антидигер совершенно не разбирался в системе, царящей в мире надземном. Неизвестная структура положилась на опыт Муянова, зная: уж этот фанатик уж точно хоть что-то – да найдет.

– Не совсем понял. – Высказался Сергей после паузы. – Он же, ты говоришь, известная личность. Почему же никто не стал искать...

– А где? Человек же никому не докладывал, куда и зачем идет.

– Исходя из твоих слов, ты знала.

– Удалось только прочитать последние записи.

– Куда же делся архив Муянова, и все такое...

– Его комната не была приватизирована. Теперь в ней живут совсем другие люди, которые утверждают, что въехали в совершенно пустую жилплощадь. У меня остались только его литературные вещи, ну, и некоторые другие документы.

– Ну, а заявление в полицию?

– Писала. Но там мне сразу сказали: в Москве ежедневно пропадают несколько десятков людей. Кто-то возвращается сам, изредка находят тела, но в основном люди исчезают бесследно.

"А был ли Муянов?" – Сергей имел право задать резонный вопрос. Но не стал этого делать. Девочка реально горазда сочинять. И, кажется, умеет даже на ходу почесать своим острым язы... ну, короче талант импровизации не отымешь.

– Как же вы познакомились, ежели твой антидигер – такой отшельник и, кажется, мизантроп? – Сергей задал этот вопрос для того, чтобы подыграть визави. – И вообще: ты же была вхожа в его мир.

– Да стоит ли об этом...

– Тайна?

– Просто уже поздно. Ты разве не заметил.

Действительно, приближается осень, незаметно смерклось.

– Места стремные, – оглядываясь, произнес Антонов. – Тебя проводить?

Девушка некоторое время пыталась принять решение. И все же сказанула, мельком заглянув в антоновские глаза:

– До "Красных ворот"… тебе удобно?

Почему-то Сергей внутренне возликовал. Это же уступка. И что-то ему подсказывало, что и девушке было приятно. Она даже затараторила:

– Мы как раз будем проходить мимо его дома. – Не останавливаясь, девушка обмолвилась: – А вот здесь жил Арех, одноклассник. Из его квартиры Денис наблюдал за стройкой. – Пройдя два дома, свернули налево, за угол. "Каренина", остановившись, с расстановкой произнесла: – Вот его окно, на четвертом этаже.