Текст книги "Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима"
Автор книги: Гельмут (Хельмут) Хефлинг
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
С рассветом против него выступил отряд, составленный из знатнейших юношей города. Многие из них были убиты В городе началось обычное в таких случаях смятение – крики женщин, беспорядочная беготня, как будто он уже был взят приступом, и тут римляне увидели Бальба: гоня во весь опор, он прискакал от Суллы с семьюстами всадниками. Остановившись ненадолго, чтобы дать передышку взмыленным коням, он приказал поскорее взнуздать их снова и напал на противника. Тем временем появился и сам Сулла. Он велел своим передовым, не теряя времени, завтракать и принялся строить боевую линию. Долабелла и Торкват упрашивали его подождать, не идти с усталыми солдатами на крайне рискованное дело (ведь не с Карбоном и Марием предстояло им сражаться, а с самнитами и луканцами, самыми лютыми врагами Рима и самыми воинственными племенами), но он не внял их просьбам».
Тем не менее Сулла вступил в битву, «каких дотоле не бывало». Несмотря на тяжелые потери его левого крыла, Крассу – будущему главному противнику Спартака – удалось наконец одержать верх на правом фланге, что принесло победу Сулле. Вскоре после этого Сулла приказал запереть в цирке Фламиния около 6000 пленных, «а сам созвал сенаторов на заседание в храме Беллоны. И в то самое время, когда Сулла начал говорить, отряженные им люди принялись за избиение этих шести тысяч. Жертвы, которых было так много и которых резали в страшной тесноте, разумеется, подняли отчаянный крик. Сенаторы были потрясены, но уже державший речь Сулла, нисколько не изменившись в лице, сказал им, что требует внимания к своим словам, а то, что происходит снаружи, их не касается: там-де по его повелению вразумляют кое-кого из негодяев».
Среди 6000 пленных, зарезанных по приказу Суллы, было свыше 4000 самнитов. Со времени этой кровавой бойни, состоявшейся в ноябре 82 г. до н. э., до восстания гладиаторов под предводительством Спартака прошло всего лишь девять лет, так что самниты еще не забыли, как свирепствовал по отношению к ним тиран. Почти каждый носивший самнитское имя был зарезан, сожжен или обезглавлен. Оставшихся в живых Сулла лишил дома и крова. Все самнитские города, кроме Беневента и Венузия, были разрушены. Когда же Суллу стали порицать за его жестокость, он заявил, что не будет покоя Риму, пока самниты живут вместе. Но ни месть, ни геноцид не смогли уничтожить этот народ, а лишь усилили ожесточение в сердцах людей, все более непримиримо жаждавших расплаты.
Те же или примерно те же чувстза в отношении Рима питали жители Лукании и Апулии, ибо слишком глубокими оказались раны, нанесенные Союзнической войной. Говоря словами Плутарха, в 91 г. до н. э. «самые многочисленные и воинственные из италийских народов восстали против Рима и едва не низвергли его владычество, ибо были сильны не только людьми и оружием, но и талантом полководцев, которые не уступали римлянам ни отвагой, ни опытностью».
Главной причиной этой исключительно опасной для Рима войны стало отклонение выдвинутого народным трибуном Марком Ливием Друзом предложения о предоставлении италийским союзникам Города римского гражданства. Последние считали, что имеют все основания претендовать на права римского гражданства, ибо своим величием Рим был обязан прежде всего их храбрости. Получив отказ, они попытались взять силой то, чего им не хотели давать по доброй воле. Восстание против метрополии подняли марсы, а к ним присоединились жители Пелигна, Маррувия, Самния, Кампании и Лукании.
Три года – до 88 г. до н. э. – продолжались ожесточенные и кровавые столкновения, называвшиеся то марсийской, то луканской войной. Римское гражданство получали конечно же те, кто складывал оружие. Марсы, самниты, луканцы и племена Апулии не желали уступать дольше всех и потому получили требуемое последними. Однако их сопротивление претензиям Рима на абсолютное господство не прекратилось, ибо сенат продолжал оказывать давление на них. Скрепя сердце они наблюдали за тем, как к римским патрициям переходят их лучшие земли, для обработки которых используются армии рабов. Бельмом на глазу были для них шикарные виллы римских помещиков, чудовищно отличавшиеся от их собственных жалких хижин и слишком уж оскорбительно и унизительно напоминавшие, кто является хозяином в их собственной стране. Ощущение ужасающего социального неравенства между роскошью и нищетой подогревалось еще и унаследованным от южноиталийских греков из бывшей Великой Греции[70]70
Великая Греция – южная часть Италии, главным образом по берегам Тарентского залива, где располагались многочисленные греческие колонии.
[Закрыть] презрением ко всему римскому.
Итак, для того чтобы обостренные противоречия превратились в социальный взрыв, требовались лишь толчок и вождь, достаточно смелый и способный успешно противостоять Риму. И таким человеком оказался Спартак, сброшенный ненавистными римлянами на самое дно общества, Спартак, с кучкой гладиаторов и рабов обративший в бегство 3000 римских солдат, да не где-нибудь, а совсем рядом, у подножия Везувия.
Самая его первая победа, к тому же еще, наверное, преувеличенная слухами, привела в движение лавину, с каждым часом становившуюся все более мощной и опустошительной. То, что для Рима было мятежом, для его противников стало зарей свободы. «Тогда к ним присоединились многие из местных волопасов и овчаров – народ все крепкий и проворный» – так повествует об этом Плутарх. Крестьяне покидали свои поля, рабы – своих господ. Пленные вырывались из темниц, каторжники, содержавшиеся римлянами в чудовищных, чаще всего подземных казематах и использовавшиеся на самых тяжелых работах, разрывали свои цепи. Толпами стекались они к Спартаку, и он принимал их. С ним они связывали надежды на то, что удастся прервать невыносимые мучения, сбросить римское иго и отплатить угнетателям за все.
Грабежи и резня
Римлянам, слишком охотно выставлявшим Спартака в качестве заурядного разбойничьего главаря, вскоре пришлось изменить свое мнение. Человек, униженный ими до состояния гладиатора, доказал, что был рожден полководцем.
Не военная дисциплина объединяла массы людей, сбегавшихся к Спартаку, а единственно лишь общая ненависть к Риму, и вместо оружия они приносили с собой смелость, решительность и готовность драться с врагами. Но если бы в кратчайшее время не удалось вооружить их и организовать по-военному, то эта толпа поденщиков и рабов была бы раздавлена железными римскими легионами, словно стадо овец.
Препятствия, вставшие перед Спартаком, казались непреодолимыми, однако он сумел расчистить себе путь. Он умело использовал навыки своих приверженцев, с детства привычных самостоятельно мастерить различные сельскохозяйственные орудия. Все железо, захваченное в лагере пропретора на Везувии и в его окрестностях, так же как и цепи вырвавшихся из темниц эргастулов рабов,[71]71
Эргастул – казарма или тюрьма для содержания рабов в поместьях.
[Закрыть] он приказал перековать на шлемы, копья и мечи. С тем же умением, с каким апулийцы мастерили из лозы и тростника домашнюю утварь, они теперь плели различные части вооружения и щиты, которые обтягивали сыромятной кожей свежезабитого скота, используя вместо клея липкую кровь животных. Это были небольшие круглые, выпуклые щиты в форме так называемой пармы, которой раньше прикрывались фракийцы в бою, а теперь – на гладиаторских играх. У римлян парма входила в вооружение легковооруженных воинов и всадников. Конечно, обтянутый кожей щит не мог совершенно заменить металл, но тем не менее достаточно надежно защищал бойца.
Вооружить каждого в отдельности было конечно же недостаточно, и Спартак организовал свои отряды по испытанному римскому образцу, что повысило их боеспособность. В зависимости от силы и ловкости одних он зачислял в летучие передовые отряды; из тяжеловооруженных воинов, предназначенных для основного сражения, он составил манипулы и когорты, а во главе их в качестве трибунов и центурионов поставил бежавших с ним гладиаторов.
Необходимость противостоять подвижной римской коннице заставила Спартака буквально из ничего создать собственную кавалерию. Использовал он для этого не только «реквизированных» тягловых одров, но прежде всего молодых диких коней, которых он приказал оседлать – так, по крайней мере, может быть истолковано знаменитое место из сообщения патриотически тенденциозного историка Флора (ок. 120 г. н. э.). Еще карфагенский полководец Ганнибал (246–182 гг. до н. э.), во главе мощной армии перешедший через Пиренеи и Альпы и вторгшийся в Италию с севера, а затем (в 216 г.) победивший римлян при Каннах, приказал, по рассказу Ливия, отловить в апулийских горах 4000 диких лошадей и приручить их.
Хотя Спартак и организовал своих приверженцев по римскому образцу, тем не менее они совсем не походили на приученных к строжайшей дисциплине солдат римских легионов. И помышляли они не о славе и величии Отечества, но о грабежах, да еще о том, чтобы поесть, попить и покутить вволю. До этого в течение всей жизни по их согбенным спинам гулял бич хозяев, и вдруг они одним махом сбросили с себя ненавистные цепи и теперь сверх всякой меры наслаждались неожиданной свободой. Кроме того, они считали, что пришло время безнаказанно рассчитаться за несправедливость, угнетение и мучения последних лет. Слишком долго ждали они этой благоприятной возможности, и теперь, словно поток раскаленной лавы, сжигающий и сметающий все на своем пути, вооруженные орды повстанцев затопили равнины Кампании. Они практически беспрепятственно грабили и убивали, и ничто не могло их остановить. Кроме того, они конечно же освобождали и отовсюду привлекали к себе все новые массы рабов.
В то время как большинство из них лишь наслаждалось настоящим, Спартак думал о будущем. Буйные набеги без всякого плана, не одобрявшиеся Спартаком и немногими более дальновидными его приверженцами, должны были – если не удастся твердо взять в руки распоясавшиеся орды – лишь ускорить ответный удар римлян, а вместе с ним и всеобщее поражение. Необходимо было направить ярость повстанцев на достижение определенной цели.
Весной 73 г. до н. э. группе гладиаторов удалось вырваться из казарм капуанской школы, а уже к лету они оказались во главе армии рабов, грабившей Кампанию. Но что будет с ними с наступлением зимы или если Рим бросит на них новую, действительно сильную армию, или если судьба обрушит на них какой-либо иной удар?
В чистом поле повстанцы были практически беззащитны перед лицом любой более или менее серьезной опасности, словно человек без крыши над головой. Для надежной защиты им требовался сильный город с высокими стенами, и, по мнению Спартака, более всего на эту роль подходила Капуя.
Его предложение было встречено всеми с восторгом, ибо Капуя считалась одним из самых больших, самых красивых и – что главное – самых богатых городов Италии. Однако в Капуе толпу собранных со всех концов света рабов привлекала не только богатая добыча. На штурм ее стен их подвигала и жгучая ненависть к самому этому городу, в котором засели многие из бывших господ нынешних повстанцев, городу, считавшемуся цитаделью ланистов и гладиаторских школ. Капуя казалась словно специально созданной для того, чтобы утолить жажду грабежа и мести, кипевшую в душах рабов и гладиаторов.
Однако уверенность в быстрой победе вскоре сменилась разочарованием. Собираясь взять город с ходу, они быстро подошли к его стенам, но нашли Капую прекрасно укрепленной и готовой к длительной обороне. Вопли ужаса, катившаяся впереди мятежников молва о грабежах, поджогах и убийствах стали для жителей города сигналом надвигающейся опасности.
К этому времени повстанцы еще не располагали достаточными силами для взятия столь мощной крепости. Спартак не решился бросить на штурм города толпу жадных до легкой добычи рабов и поденщиков, не имевших даже осадных машин и опыта подобных предприятий и не спаянных дисциплиной. Пока они разбивали бы свои головы о стены города, в спину им наверняка нанесла бы удар армия, срочно переброшенная из Рима. Для недисциплинированных орд подобная война на два фронта могла означать лишь одно – смерть.
Спартак осознал опасность такого предприятия и отказался от него. Вместо того чтобы бросить свою армию на стены Капуи, он просто провел ее стороной. Однако надежды огромного большинства бойцов на богатую добычу он все же должен был теперь исполнить где-либо в другом месте. Судьба, грозившая столице Кампании, должна была теперь обрушиться на меньшие города. Грабеж, опустошение и смерть отмечали путь армии рабов, куда бы она ни направлялась. Повстанцы прошли даже через Лаций, область, окружающую Рим, и разграбили Кору, город вольсков. Затем они направились на юг, в Кампанию, и напали на Нуцерию и Нолу.
Нола, расположенная к востоку от Неаполя, считалась одним из наиболее значительных городов Италии. Во время второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) Ганнибал приложил много сил для того, чтобы взять Нолу без боя. Как сообщает Плутарх, «тамошний сенат был не в силах обуздать и утихомирить народ, державший сторону Ганнибала». Однако Марцелл, этот «меч Рима», сумел восстановить в сердцах ноланцев верность Риму и успешно защитить город в 216 г. до н. э. «В тот день войско Ганнибала впервые отступило перед римлянами и поспешно укрылось в своем лагере, оставив на поле боя много убитых и раненых».
Успешно противостояла Нола и длительной римской осаде во время Союзнической войны в 91–88 гг. до н. э. Возможно, так же и в 73 г. до н. э. она сумела бы легко отбить штурм армии Спартака, если бы рабы под стенами города и в его стенах не договорились друг с другом. Среди части рабов, находившихся в городе и считавших, что настало наконец время сполна расплатиться за все свои унижения, вспыхнуло восстание.
За несколько часов рабы опустошили богатый и цветущий город, повергнув в неописуемый ужас все его население. Объятые жаждой крови и мести, они носились по улицам и переулкам, врывались в дома, грабили, пытали и убивали, насиловали женщин, не щадили ни старого, ни малого. Всякого пытавшегося спрятаться в укромном месте очень скоро постигало горькое разочарование, ибо его находили собственные рабы, вытаскивали оттуда, били, топтали, обезумев от ярости, кололи чем попало, затем бросали полумертвым вместе с другими искалеченными жертвами, визжащими и стонущими от боли и страха, и поджигали дома своих бывших хозяев. Угнетенные платили угнетателям за многолетние унижения. Все несправедливости, сотворенные несколькими поколениями целого народа по отношению к рабам, в течение нескольких часов обрушились на один-единственный город.
И хотя Спартак стоял во главе армии рабов, он вовсе не подстрекал своих бойцов на эти преступления. Он не только не отдавал подобный приказ, но даже не хотел попустительствовать варварству, поскольку совершенно не одобрял издевательств, которым подверглись жители Нолы. Более того, всей своей властью он пытался воспрепятствовать безумию, однако его приказы и просьбы, уверения и предостережения никакого воздействия не возымели. Толпа, охваченная жаждой мести, крови и разрушения, продолжала безумствовать. Напрасно Спартак пытался пробудить в них человечность: бесчеловечность, вырвавшаяся на свободу, оказалась сильнее.
Желая все же прекратить зверства, он прибег к хитрости. Он приказал одному из немногих своих соратников, сохранивших трезвую голову, незаметно удалиться, чтобы затем в возбуждении принести страшную весть о приближении римской армии. И тогда всякий, кто не желает попасть в руки намного более сильного врага и быть стертым в порошок, вынужден будет вернуться под знамена вождя и покинуть несчастный город. И сигнал тревоги был услышан: потерявшие человеческий облик рабы попались на гуманную хитрость Спартака. В мгновение ока собрались разбросанные по всем кварталам рабы, готовые вновь подчиняться приказам избранного ими предводителя и во что бы то ни стало уйти от опасности, грозившей им со стороны наступающих римских легионов. Таким образом Спартаку удалось спасти наполовину разрушенную Нолу от полного уничтожения.
Странные пути избирает судьба: придуманное Спартаком в минуту отчаяния сообщение оказалось правдой, ибо вскоре после того, как распространилась его ложная весть, вождь повстанцев получил известие о том, что на него действительно движется римская армия.
Застигнутый врасплох в бане
Тем временем римский сенат не сидел без дела. И хотя сенаторы все еще считали Спартака предводителем разбойничьей шайки, однако теперь они с удивлением обнаружили, что расправиться с ним гораздо труднее, чем с прочими бандитами. Продолжавшееся опустошение Кампании и постоянное усиление его отрядов беглыми рабами требовали более оперативного вмешательства.
Многих врагов Рим поборол и победил, стяжав честь и славу своим знаменам. Но бросать на подавление обезумевшей толпы варваров, которых в Великом городе называли не иначе как беглыми рабами, настоящие боевые легионы, использовавшиеся Римом лишь для чужеземных экспедиций, – такая акция все еще рассматривалась как несовместимая с достоинством государства. К тому же во главе банды стоял беглый фракийский гладиатор!
Подобного рода настроения угадываются в суждениях жившего двумя столетиями позже историка Флора, превозносившего все римское. Порассуждав о рабских войнах и заверив читателя в том, что для римлянина это тема неприятная, он переходит к восстанию Спартака, которое он считает куда более позорным: «Можно перенести даже позор войны с рабами. Ведь обделенные судьбою во всем, они все же могут считаться людьми – хотя и второго сорта, но усыновленными благами нашей свободы. Но я не знаю, каким именем назвать войну, которая велась под предводительством Спартака, потому что рабы были воинами, гладиаторы – начальниками. Одни – люди низкого положения, другие – самого подлого, они приумножили своими издевательствами наши бедствия».
И тем не менее Рим принужден был выступить против восставших. Весной 3000 солдат под командованием пропретора Клавдия Глабра потерпели позорное поражение у подножия Везувия, а осенью сенат поручил подавление восстания другому военачальнику – претору Публию Варинию.
В спешке Вариний собрал войско в несколько тысяч человек, боевая мощь которого не могла, впрочем, сравняться с силой римских легионов. И тем не менее Вариний верил в то, что превосходящей численностью сможет победить банду убийц и поджигателей. Римская военная подготовка и римская стратегия должны были одержать верх над ничего не смыслящими в войне рабами, собранными из всех стран мира, и их неучами-полководцами.
Тут мы должны отметить, что все сообщения античных авторов о войне Спартака исключительно немногословны, отрывочны и противоречивы, и особенно в части, касающейся похода Вариния. Полной ясности невозможно добиться, даже если дополнить дошедшие до нас обрывки сведений исследовательской работой, потому что и тогда не только в зависимости от так или иначе реконструируемой последовательности событий получается совершенно разная картина, но и многие важные вопросы остаются без ответа. И все же, должно быть, события разворачивались следующим образом.
Отнюдь не все ополчение претора Вариния силой в два легиона с самого начала ощутило, что значит недооценивать такого беглого гладиатора, каким являлся Спартак. Первоначально он, доверившись рабам и местным беднякам, хорошо знавшим все тайные тропы, уклонялся от столкновения с римлянами. Он знал, что Вариний – старый солдат, а в рядах его армии проверенные во многих боях ветераны, призванные для участия в этом предприятии. Не менее хорошо была ему известна и неуправляемость своих людей.
Спартак ждал благоприятной возможности, и она не замедлила явиться. Когда Вариний выслал вперед своего помощника Фурия с 3000 солдат, Спартак неожиданно развернулся и обратил римлян в бегство. Вариний, предводительствовавший основной частью армии, поспешил на помощь, но тем не менее опоздал. Хитрый фракиец успел уйти в горы.
Еще хуже пришлось второму помощнику Вариния, легату[72]72
Легат – назначаемый сенатом заместитель командующего армией.
[Закрыть] Коссинию, высланному против повстанцев со значительными, по словам Плутарха, силами. Спартак очень быстро узнал и об этом разделении римской армии, ибо у него было много друзей среди местных рабов и крестьян, выступавших в роли разведчиков и гонцов восставших. Так что и новой возможности Спартак упускать не желал.
Когда он узнал, что Коссиний остановился в Геракловых Салинах, план его уже был готов. И Спартак быстро подошел с ядром своей армии к Соли Гераклейской, местечку на западном побережье, между Геркуланумом и Помпеями, где в лагунах добывали тогда соль.
Коссиний же не имел ни малейшего представления о надвигающейся опасности. Возможно, он считал, что Спартаку недостанет смелости осуществить столь дерзкое нападение, иначе бы он не стал вести себя столь неосторожно и беспечно: ибо ужасающее сообщение настигло его в то время, когда он находился в бане. Эффект неожиданности сработал великолепно, так как в тот момент, когда Коссинию докладывали, что армия рабов на подходе, она была уже в городе. Спартаку немного не хватило, чтобы, по выражению Плутарха, «схватить своего противника за волосы». Вероятно, прежде никогда Коссиний столь спешно не покидал терм. У него не хватило времени даже на то, чтобы одеться, и жизнь свою он спас бегством, да и то с большим трудом. Личные вещи римского военачальника достались врагу.
Спартак не преминул воспользоваться удобным случаем и преследовал противника по пятам. Постоянно нападая на Коссиния, он не давал ему возможности привести в порядок свои ряды и достиг наконец римского лагеря, который захватил «после кровопролитного боя». В том бою пал и сам Коссиний.
Эта победа позволила Спартаку не только во второй раз нанести тяжелые потери войскам претора Вариния, но и значительно усилить боевую мощь своих отрядов всем тем, что его люди нашли в захваченном лагере римлян у Геракловых Салин, – настоящими щитами и копьями, мечами и шлемами, повозками и тягловыми животными, палатками и лопатами, провиантом и деньгами.
Но бой с самим Варинием еще только предстоял!
Мертвые часовые
В соответствии с исключительно кратким сообщением Плутарха Спартак, «разбив в нескольких сражениях самого претора, в конце концов взял в плен его ликторов[73]73
Ликторы – должностные лица при высших магистратах и некоторых жрецах. В зависимости от ранга каждому магистрату полагалось определенное число ликторов (претору – 6, консулу – 12, диктатору – 24). Ликторы несли впереди фасции, расчищали путь среди толпы и приводили в исполнение приговоры.
[Закрыть] и захватил его коня».
Два жалких листка из утерянного большей частью труда современника описываемых событий римского историка Саллюстия (89–36 гг. до н. э.), посвященные восстанию Спартака, позволяют, опираясь на другие исследования, несколько дополнить общую картину.
После различных поражений, нанесенных Спартаком римской армии, боевой дух ополченцев упал. Недовольство солдат и мятежные настроения среди них все усиливались и после очередной неудачи дали наконец о себе знать. Часть римлян попросту бежала и, несмотря на приказы претора, не желала возвращаться под его знамена. Остальные были крайне недовольны тяжелой службой, невзгоды которой усиливала промозглая осень, так что и они не желали теперь подчиняться своему военачальнику.
Вариний считал невозможным вступать в бой с численно превосходящим противником, имея за собой столь ненадежные и недисциплинированные войска. Поэтому он послал в Рим своего квестора Торания с поручением доложить сенату о сложившемся положении и попросить подкрепления новыми, лучшими подразделениями.
Между тем настроение римских солдат изменилось: часть армии объявила о своей готовности сражаться. Всего лишь с 4000 надежных воинов Вариний подступил к хорошо укрепленному полевому лагерю рабов, не решаясь, однако, напасть на него. Римляне заняли боевые позиции на холмах неподалеку, откуда они могли хорошо наблюдать каждое движение противника и препятствовать его разбойным вылазкам.
Приверженцы Спартака, несмотря на захват в лагере у Геракловых Салин многочисленных трофеев и оружия, к тому моменту были, по-видимому, все еще хуже вооружены, чем римляне, ибо Саллюстий и другие авторы подчеркивают, что и здесь рабы восполняли недостаток вооружения ивовыми щитами, обтянутыми кожей, а также копьями, которые они делали, обжигая в огне концы длинных деревянных кольев.
Блокада лагеря Варинием вскоре возымела действие: рабы стали ощущать недостаток провианта. Из-за близости римской армии вылазки за продовольствием становились опасными, а то и просто невозможными. Всякая такая попытка неизбежно привела бы к бою, а любой бой мог окончиться поражением.
Из-за того, что местность вокруг была неплодородной, Спартак решил оторваться от противника и перейти в область, где его армия могла бы пополнить свои запасы. Но хитрая лиса решила не показываться на глаза римлянам средь бела дня. Зачем идти на риск и ставить на карту всю свою армию, если желанного результата можно добиться и без потерь? Как и весной на Везувии, Спартак хотел выручить своих людей из тяжелого положения с помощью хитрости.
То, что претор наблюдал издалека, укрепляло его в предположении, что Спартак твердо решил обороняться в лагере, окруженном форпостами и охраняемом бдительно несущими службу часовыми. Прочие же рабы усердно занимались совершенствованием лагерных укреплений.
Так Спартаку удалось обмануть римского военачальника, показывая противнику лишь то, что он хотел ему показать. Тем большим было удивление Вариния, понявшего впоследствии, как хитро обвел его вокруг пальца Спартак, ибо вопреки всем внешним признакам последний готовился покинуть лагерь. Ночью он приказал тайно привязать к столбам, вбитым в землю на некотором расстоянии от стен лагеря, трупы своих воинов в полном вооружении. Таким образом мертвые часовые постепенно сменили живых, а римляне издалека не заметили этого. По всей территории, как обычно, продолжали гореть костры, около которых собирались караульные, а время от времени оставленный в лагере трубач подавал обычный сигнал.
При помощи всех этих ухищрений Спартаку удалось создать у противника впечатление того, что и эта ночь в его лагере проходит подобно всем предшествовавшим. Римляне же не видели, не слышали и даже не подозревали, что во время второй стражи Спартак со своими приверженцами тихо выскользнул из лагеря.
Лишь необычная тишина, сменившая на следующее утро лагерную суету, насторожила римских солдат. Разведывательный отряд, отважившись вторгнуться во вражеское расположение, не обнаружил в нем ни одного живого раба, и командующий принужден был со стыдом сознаться, что пал жертвой хитрости человека, относящегося к самому презренному разряду людей.
Такой позор можно было смыть лишь полным уничтожением армии рабов. Желая выяснить, в каком направлении удалился в горы Спартак, Вариний выслал вперед конный отряд, а сам медленным маршем последовал по следам противника.
Спартак остается в меньшинстве
Ни одного человека не потерял Спартак во время этой операции, однако то же самое можно было бы сказать и о римских войсках. Если быть точным, то следует признать, что он «всего лишь» избежал смертельной опасности, своевременно вынув голову из петли. И тем не менее его отступление было подобно победе, так как с помощью удачной своей хитрости гладиатор-фракиец доказал, что может успешно соперничать умом с римским военачальником. Соответст венно возросло и доверие рабов к своему вождю, в то время как боевой дух римских ополченцев продолжал падать.
Вождь рабов и гладиаторов и далее придерживался оправдывавшей себя тактики подвижной войны – время от времени он сменял стоянки, вводя в заблуждение римлян и удерживая инициативу в своих руках.
О подробностях этого периода войны рабов умалчивают все античные авторы. Лишь в сообщениях Саллюстия содержится несколько намеков, которые по части ясности также оставляют желать лучшего. Во время этих событий Вариний, по-видимому, усилил свое войско, ибо дальше речь идет о свежих и неопытных солдатах. Через несколько дней к отчаявшимся римлянам вернулось наконец их самообладание. (Так говорится у Саллюстия.) Столь неожиданный поворот в настроениях солдат имел своим результатом то, что Вариний предпринял неосторожный шаг и бросил свои свежие и неопытные центурии на лагерь рабов. А ведь кроме всего прочего они были напуганы рассказами о неудачах старших товарищей, уже бившихся с рабами.
Откуда взялись эти новые войска, остается неизвестным. Привел ли их посланный в Рим квестор Тораний? Или же претор сам набрал себе подкрепления, собрав людей в Кампании?
Между тем и среди рабов началось брожение. Особенно ожесточенные споры разгорелись относительно плана дальнейших действий. Кельт Крикс, один из ближайших помощников Спартака, а вместе с ним его соплеменники, а также германцы желали как можно скорее вступить в бой с врагом. Разве до сих пор они не побеждали римлян во всех без исключения боях? Почему же теперь должно быть иначе? Разве сама судьба не благоприятствовала им?
Однако Спартак был против этого. Именно потому, что шансы были наилучшими, следовало пользоваться благоприятным моментом. Еще одна победа над римлянами лишь принесет отсрочку. Минутной удаче он желал противопоставить серьезный и целеустремленный план. У восставших еще было время для того, чтобы действительно и надолго обрести свободу, о которой мечталось в неволе. Но когда Рим по-настоящему проснется, поздно будет думать об исполнении этой мечты. Целью Спартака было вывести бежавших рабов на север, а оттуда через Альпы – на родину. Всеми силами старался Спартак убедить их довериться ему и следовать за ним, как и раньше.
И все же вождь повстанцев и немногие его проницательные соратники остались в меньшинстве – большинство не желало соглашаться с ними. Ослепленная, не желавшая задумываться о будущем масса продолжала рассчитывать на приток рабов, с которыми можно было бы и дальше успешно давать отпор римлянам. К тому же восставшие больше думали о грабежах и мести, чем о возвращении на родину. Дома им пришлось бы добывать хлеб в поте лица, а здесь они просто брали у богатых все, что им было нужно. Разве такая жизнь не была более привлекательной?
Желая предотвратить раскол армии, Спартак скрепя сердце согласился, добившись, правда, решения о том, чтобы покинуть выжатую как лимон Кампанию. «Затем он уговаривает их перейти на другие земли, более обширные и более пригодные для скотоводства, где, раньше чем туда придет Вариний, они, пополнив свое войско, увеличат число отборных мужей». Здесь им не грозил бы ни голод, ни недостаток в приверженцах, которых наверняка было много среди местных пастухов.
«Быстро выбрав из пленных подходящего проводника, он через область пицентинцев, а затем эбуринов незаметно подходит к Луканским Нарам, а оттуда на рассвете, тайком от жителей – к Форуму Анния». Ранним утром армия рабов ворвалась в этот маленький пограничный городок (современный Форлимпополи), с ходу подавив всякое сопротивление. Призывы вождя не впадать в безумие после взятия города никакого действия на опьяненных победой рабов не произвели. Ненависть, накапливавшаяся в варварах, обрушивалась на головы беззащитных жителей городка. Как и в других местах, и здесь победители множили убийства, изнасилования, грабежи и поджоги. Те, кто пытались утаить деньги и драгоценности, тут же выкладывали их под пыткой.