355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гельмут (Хельмут) Хефлинг » Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима » Текст книги (страница 17)
Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:11

Текст книги "Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима"


Автор книги: Гельмут (Хельмут) Хефлинг


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Что же касается бесчеловечности, то ее проявил именно Красе. Те, кто спасся на поле битвы, укрылись в горах Южной Италии, но и туда добрался римский полководец. Долгое время они защищались, разбившись на четыре группы, т. е. практически до тех пор, пока не пал последний из них. Однако еще 6000 рабов имели несчастье попасть в плен. Красе приказал их распять для того, чтобы трупы, несколько месяцев висевшие потом на крестах, служили доказательством его победы и средством устрашения других рабов, т. е. вселяли бы уверенность в души одних и ужас – в других. Шесть тысяч крестов, поставленных вдоль Аппиевой дороги, продемонстрировали всему миру, как Рим наказывает людей, осмелившихся подняться против своих угнетателей: борцов за свободу ожидает та же судьба, что и разбойников. Во времена, когда военнопленных обычно делали рабами, восставшие и вновь плененные рабы не могли рассчитывать на милость возвращения в рабство.

Однако эта беспрецедентная охота за людьми желаемого успеха не принесла. Ибо еще один пятитысячный отряд рабов продолжал прочесывать Луканию. Он-то и лишил миллионера и военачальника в последний момент той награды, которой он так жаждал. Вот что сообщает об этом Плутарх:

«Хотя Красе умело использовал случай, предводительствовал успешно и лично подвергался опасности, все же счастье его не устояло перед славой Помпея. Ибо те рабы, которые ускользнули от него, были истреблены Помпеем, и последний писал в сенат, что в открытом бою беглых рабов победил Красе, а он уничтожил самый корень войны. Помпей, конечно, со славой отпраздновал триумф как победитель Сертория и покоритель Испании». Это было 27 декабря 71 г. до н. э. «Красе же и не пытался требовать большого триумфа за победу в войне с рабами, но даже и пеший триумф, называемый овацией, который ему предоставили, был сочтен неуместным и унижающим достоинство этого почетного отличия».

При таком малом триумфе полководец не ехал по улицам Рима, стоя в колеснице, запряженной четверкой лошадей, в лавровом венке и сопровождаемый звуками труб. Он шел пешком, в сандалиях, в венке из мирта, а сопровождали его флейтисты, так что и сам триумфатор производил не столько боевое, устрашающее, сколько вполне мирное впечатление. К тому же флейта считалась инструментом исключительно мирным, а мирт – любимым растением Афродиты, дочери Зевса и Дионы, более всех других богов ненавидевшей насилие и битвы. Кроме того, овациатор имел право принести в жертву всего лишь овна, но не быка.

Однако сенат не был удовлетворен столь ограниченным чествованием Красса и потому разрешил ему, учитывая заслуги в деле спасения Отечества, быть увенчанным не миртовым, а лавровым венком.

«Тотчас же вслед за этим Помпею было предложено консульство, а Красе, надеясь стать его товарищем по должности, не задумался просить Помпея о содействии, и тот с радостью выразил свою полную на то готовность, ибо ему хотелось, чтобы Красе так или иначе всегда был обязан ему за какую-нибудь любезность; он стал усердно хлопотать и, наконец, заявил в народном собрании, что он будет столь же благодарен за товарища по должности, как и за само консульство».

Впрочем, дружба эта дала первые трещины уже вскоре после их совместного вступления в должность в 70 г. до н. э. Они все время соперничали друг с другом, пытаясь затмить один другого. Как подчеркивает Плутарх, в год этого консульства расположение народа удалось завоевать Крассу, принесшему Геркулесу огромную жертву, устроившему угощение для 10 000 человек и раздачу трехмесячного запаса хлеба для всех граждан.

Так начался политический взлет миллионера, который десятилетием позже, в 60 г. до н. э., образовал вместе с Помпеем и Цезарем первый триумвират.

Но это не имеет уже никакого отношения ни к Спартаку, ни к восстанию рабов и гладиаторов.

Был ли «Интернационал рабов»?

Относительно программы Спартака и значения его восстания историки придерживаются различных взглядов. При этом постоянно возникает вопрос о причине разрыва между фракийцем Спартаком и кельтом Криксом, а также о том, привели ли к расколу повстанцев их различные этнические, национальные интересы.

Предлагаемые гипотезы невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть сколь-либо убедительным образом. Недостаток источников, которыми мы располагаем, исключает, по-видимому, окончательное решение спорных проблем, связанных с восстанием Спартака.

Время от времени некоторые исследователи усматривают в восстаниях II и I вв. до н. э. проявления некоего «Интернационала рабов», который ставил своей целью объединение всего пролетариата античного мира в борьбе против тогдашней буржуазии и построение социалистического общества. Эту точку зрения критикует Фогт в упоминавшейся нами выше монографии.

Относительно всего этого периода Фогт предполагает некоторую координацию действий повстанцев в Италии и на Сицилии, считавшейся главным прибежищем беглых рабов.

Разнообразные возможности контактов и передачи сведений объясняют, каким образом распространялись искры мятежа. «И не нужно придумывать для этого какой-то «Красный Интернационал». К тому же на этом фоне солидарность рабов между собой в эпоху восстаний оказывается довольно слабой». Никогда не было между восстаниями четкой взаимосвязи, точно так же как никогда на выдвигалось и принципиального требования уничтожения рабства как социального института. «Стремления к преобразованию общества и хозяйства простирались лишь до требований раздела имущества, но не отмены собственности на средства производства, т. е. это был социализм раздела, а не обобществления». Свободный пролетариат, распавшийся на нищих крестьян и полуголодных горожан, никогда серьезно не поддерживал рабов. Хотя многие обедневшие крестьяне и поденщики присоединились к Спартаку, городской пролетариат продолжал относиться к восстанию враждебно. «Дикие грабежи свободных пролетариев, имевшие место во время обеих сицилийских войн, свидетельствуют об отсутствии пролетарского единства. Философские учения и мистические религии, утверждавшие принцип единства рода человеческого и равенства всех смертных перед лицом божества, не могли еще служить обоснованием пролетарского мировоззрения, объединяющего сех угнетенных в борьбе против существующего социального порядка. Все, в том числе и революционно астроенные граждане, были твердо убеждены в том, что рабы были, есть и будут. В такой изоляции рабам не оставалось ничего иного, как убивать своих господ и завладевать их имуществом, завоевывая силой свободу, в праве на которую им отказывал весь мир».

Образ жизни в войске Спартака, всегда справедливо делившего всю добычу, представлял собой типичный военный коммунизм. Планов же относительно переустройства общества у него, по-видимому, не было. «Целями были: возвращение рабов домой, борьба против Рима, установление связи с Сицилией; Италия же рассматривалась как театр военных действий, а не как страна, подлежащая преобразованиям».

Судьба рабов после восстания Спартака

Распятие 6000 рабов из войска Спартака вдоль Аппиевой дороги, соединявшей Рим с Капуей, знаменовало окончание эпохи великих восстаний, но не эпохи рабства. Ибо, несмотря на свой размах, спартаковская война не раскрыла глаза римской аристократии на все значение «рабского вопроса». Отношение современников этих событий к рабам почти не изменилось, хотя к тому времени начали осторожно высказываться идеи сосуществования. Так, стоик Посидоний усматривал в жестокости отдельных хозяев, проявляемой ими в отношении собственных рабов, опасность для общества в целом. Кроме того, было сделано открытие, что раб также обладает душой и потому ему нельзя запрещать принимать участие в религиозных праздниках. Рабам предоставили также право организовать объединения, которые возникли повсеместно, причем право это существовало после того на всем протяжении римской истории, за исключением коротких периодов запретов.

С другой стороны, в социальном и экономическом порядке, построенном на рабстве, не изменилось почти ничего. То, что раб представляет собой товар, в I столетии до н. э. подтверждал и Марк Теренций Варрон (116-27 гг. до н. э.), римский землевладелец и ученый-энциклопедист, считавшийся образованнейшим римлянином своего времени. В одной из своих специальных книг он приводит следующую констатацию: для производства сельскохозяйственной продукции требуются люди и орудия. Все орудия или инструменты он подразделяет на говорящие, мычащие либо блеющие и немые. Под говорящими орудиями он понимает рабов, под мычащими или блеющими – животных, а под немыми – сельскохозяйственные орудия и инвентарь вроде телеги и прочего. По его учению рабы также представляли собой инвентарь, отличавшийся от безжизненных орудий, например вил, тем, что на него можно воздействовать психологически, а также тем, что обращаться с ним следует разумно, а не жестоко. Однако это воззрение нисколько не помешало ему подразделить скот следующим образом: на мелкий – овец, коз и свиней, крупный – коров, ослов и лошадей – и скот, необходимый для содержания двух вышеупомянутых видов, а именно: мулов, собак и… пастухов, т. е. рабов.

Конечно, не следует всех римских рабовладельцев стричь под одну гребенку, ведь их отношение не в последнюю очередь зависело от той области, в которой был занят раб. Хотя Цицерон придерживался тех же воззрений, что и прочие рабовладельцы, его истинная гуманность заставляла его обращаться с рабами по-человечески, даже по-дружески. Так, однажды он оплатил лечение своего любимого раба, страдавшего каким-то легочным заболеванием, а когда умер Соситей, его раб-чтец, он написал своему другу Помпонию Аттику: «Меня потрясло уже само предположение, что смерть раба могла так потрясти меня».

Хотя во время судебного следствия рабов продолжали подвергать пыткам, ибо римляне придерживались мнения, что иначе от них правды не добиться, первоначальное совершенно бессердечное отношение с течением времени, особенно в эпоху Империи, смягчалось.

Причиной тому были многие обстоятельства.

После того как Римская держава достигла своих наибольших размеров, завоевательные войны стали бессмысленными. Вместе с ними исчез и основной источник получения рабов, ибо там, где нет войн, нет и военнопленных. Давно уже из заморских стран не привозили такого числа людей, как это было в «старые добрые времена». Процветавшая некогда торговля людьми хирела все более по мере улучшения управления в самых отдаленных провинциях Империи. Однако поскольку главной основой экономической жизни с присущим ей ростом производства во всех отраслях продолжала оставаться рабочая сила раба, хозяин должен был обращаться с ним так, чтобы не нанести ущерба самому себе. Деятельность подобных дальновидных предпринимателей поддерживалась идеями стоической философии, представленной прежде всего великим римским моралистом Сенекой из Кордубы (Кордовы), миллионером и министром императора Нерона. Хотя своих рабов сам он на свободу не отпускал и не требовал этого от других, тем не менее он призывал относиться к ним с истинным сочувствием и обращаться с ними как с человеческими существами. В предназначенных к публикации «Нравственных письмах» к своему другу Луцилию он писал следующее:

«Я с радостью узнаю от приезжающих из твоих мест, что ты обходишься со своими рабами как с близкими. Так и подобает при твоем уме и образованности. Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны…

Изволь-ка подумать: разве он, которого ты зовешь своим рабом, не родился от того же семени, не ходит под тем же небом, не дышит, как ты, не живет, как ты, не умирает, как ты?..

Будь милосерден с рабом, будь приветлив, допусти его к себе и собеседником, и советчиком, и сотрапезником. – Тут и закричат мне все наши праведники: «Да ведь это самое унизительное, самое позорное!» А я тут же поймаю их с поличным, когда они целуют руку чужому рабу.

«Что же, надо допустить всех моих рабов к столу?» – Нет, так же как не всех свободных. Но ты ошибаешься, полагая, будто я отправлю некоторых прочь за то, что они заняты грязными работами: этот, мол, погонщик мулов, а тот пасет коров. Знай: не по занятию, а по нравам буду я их ценить…

Глуп тот, кто, покупая коня, смотрит только на узду и попону; еще глупее тот, кто ценит человека по платью или по положению, которое тоже лишь облекает нас, как платье. Он раб! Но чем это ему вредит? Покажи мне, кто не раб. Один в рабстве у похоти, другой – у скупости, третий – у честолюбия, и все – у страха… Нет рабства позорней рабства добровольного».

Если Варрон и в общем-то Цицерон следовали порожденному существовавшей системой аристократическому учению, в соответствии с которым раб представлял собой живое орудие, а рабство основывалось на естественном праве, то Сенека утверждал: такого естественно-правового обоснования не существует. Все люди имеют одинаковое право на свободу. Различие между рабом и свободным чисто внешнее и случайное, а истинная свобода имеет не гражданско-правовой, а нравственный характер. Поэтому каждый держит условия свободы в своих руках, и, значит, раб может быть свободен, а рожденный свободным – рабом.

Эпохальное открытие Сенеки о возможности братства с рабами вполне сочеталось с повседневной жизнью римских патрициев и потому было воспринято как образованными римлянами, так и римским правом. В эпоху ранней Империи это новое мышление также оказало воздействие на законодательство, потому что в это время во главе органов управления часто стояли вольноотпущенники, а среди обычных чиновников также было много вольноотпущенников и рабов.

Всевластие господина над его рабами было впервые ограничено Петрониевым законом, принятым в начале императорской эпохи. Этот закон запретил рабовладельцам посылать своих рабов на съедение диким зверям в амфитеатре. Такое варварское наказание могло быть обосновано только законным приговором, вынесенным настоящим судьей, в обязанности которого входило в данном случае и выслушать жалобы раба на жестокое с ним обращение. Если он находил их обоснованными, то мог постановить продать раба другому хозяину.

При Клавдии появился эдикт, объявлявший свободным больного или не способного к труду раба, изгнанного господином. В эпоху Домициана сенат запретил кастрацию рабов в коммерческих целях, операцию, часто кончавшуюся смертельным исходом.

Император Адриан запретил хозяевам мучить и убивать рабов по собственному произволу. Пытка могла быть применена лишь тогда, «когда имеется подозрение против обвиняемого, а прочие факты складываются в такую доказательную цепь, что это делает необходимым признание раба (для того, чтобы дополнить ее). Но и в этих случаях следствие должно ограничиваться теми рабами, которые, как предполагается, находились достаточно близко от происходящего и могли видеть что-либо существенное». У рабовладельца было также отнято право продажи рабыни своднику, а раба – ланисте или в гладиаторскую школу. Если же владелец хотел наказать раба, то для этого он должен был получить разрешение у высокого государственного чиновника.

Наконец, его преемник Антоний Пий приравнял казнь раба по приказу хозяина к убийству. Всякий совершивший его должен был отвечать по всей строгости закона.

Высшей наградой, которую римлянин мог предоставить своему рабу, конечно же являлась свобода. Право это первоначально основывалось на обычае, а затем стало регулироваться законодательно. Однако достаточно часто вольноотпущенник до конца своих дней оставался зависим от господина.

Не следует забывать и о влиянии христианства, хотя и многократно преувеличенном. Идеальные взаимоотношения, царившие в первых христианских общинах, не знавших различия между бедными и богатыми, значительными и незначительными, свободными и несвободными, постепенно почти сошли на нет в тяжелой борьбе с государством. «Кесарю – кесарево», – говорил сам Христос, и апостолы его многократно выступали с признаниями существующего политического и государственного порядка. Цель христианской любви к ближнему – совершенствование человека, а не социальный переворот. Страданиям на этой земле отводилась подчиненная роль, ибо всякая несправедливость полностью устранялась лишь в потустороннем мире. Церковь не отменила рабства и лишь постепенно и с трудом преодолевала унаследованные от древности предрассудки.

Так, например, епископ Игнатий Антиохийский уже в III в. н. э. писал следующее:

«С рабами и рабынями не обходись высокомерно! Но и они не должны заноситься, но, к чести Господа, и далее оставаться рабами, с тем чтобы получить от Господа лучшую свободу. Не следует им стремиться освободиться за счет общины для того, чтобы не оказаться рабами этого стремления».

Лишь столетием позже, когда группы монахов в Малой Азии и Северной Африке начали принимать беглых рабов, а епископ Феодор Мопсуэстийский (392–428 гг.) потребовал уничтожения рабства, общественные настроения изменились значительным образом.

Однако истинный успех христианской этики связан с движением против рабства в ХГХ в., развернувшимся прежде всего в Северной Америке.

К тому времени Римская империя давно уже прекратила свое существование, а время Спартаков прошло.

Спартак в политике и литературе

Однако люди не забыли о нем. Они помнили о Спартаке и в древности, помнят и сейчас. И хотя среди современников – представителей более высоких слоев общества Спартак пользовался дурной славой, имя его глубоко врезалось в память римлян, и уже поколением позже оно стало нарицательным. Этим именем Марк Антоний назвал молодого Цезаря,[92]92
  Молодой Цезарь – имеется в виду Октавиан.


[Закрыть]
вербовавшего солдат, а в устах Цицерона Спартаками были тот же Антоний и Клодий. Вплоть до самого завершения эпохи античности имя фракийского гладиатора и вождя рабов употреблялось довольно часто.

Противники Спартака также довольно часто прославляли его, и прежде всего его смерть, достойную героя. Среди римских историков полководческий талант и боевой дух фракийца по достоинству оценил его современник Саллюстий (87–35 гг. до н. э.), по крайней мере такое впечатление складывается на основании дошедших до нас небольших фрагментов его «Истории». И действительно, достойно удивления то, как Спартак, который в чужой стране мог полагаться лишь на самого себя, сумел, преодолевая все трудности, организовать и вооружить свои отряды и превратить их в боеспособную армию. Саллюстий обращает внимание читателя и на величие души Спартака, когда говорит об усилиях, прилагавшихся им для того, чтобы обуздать бессмысленную жажду уничтожения, которой пылали его приверженцы. Поэтому историк противопоставляет вождя всей массе необузданных и жестоких повстанцев.

В следующем столетии благородство Спартака, запрещавшего своим воинам иметь серебро и золото, превозносил римский писатель Плиний Старший (23–79 гг. н. э.). Вождя рабов он приводил в качестве примера для изнеженных и развращенных римлян, питавших порочную страсть к этим благородным металлам.

В литературе имя Спартака возникло лишь в эпоху Просвещения, когда на пороге Великой французской революции интересы обратились к угнетенным народным массам. Первая поэтическая обработка этого материала вышла из-под пера француза Б. – Ж. Сорэна. В своей трагедии он пытается беспроблемный в общем-то сюжет украсить драматическим, но банальным любовным конфликтом, который герой разрешает в свободолюбивом духе и увенчивает собственной смертью. Драма Сорэна натолкнула сначала Лессинга (в 1770–1775 гг.) и Грилльпарцера (в 1810 г.) на мысли о написании трагедии о Спартаке, но эти планы реализованы не были.

В многочисленных последовавших затем драмах, которые хотя и были завершены, но к сегодняшнему дню оказались совершенно забытыми, Спартак оказывается жертвой своего рода Лернейской гидры – собственного желания освободить рабов, превращающегося в стремление разрушить Рим.

Романисты также, как могли, разрабатывали и обогащали спартаковскую тему различными мотивами. В новейшее время его охотно делали носителем свободолюбивых и революционных идей – примером тому могут служить произведения Ипполито Ньево, одного из сподвижников Гарибальди, и американского писателя Говарда Фаста. В вышедшем в 1940 г. романе Артура Кестлера «Гладиаторы» автор говорит о невозможности осуществления разумной и гуманной революции.

Спартак стал героем стихов и поэм, музыкальных драм и балетов и конечно же телефильмов.

Образ античного борца за свободу активно использовался и в политической пропаганде и агитации. В январе 1916 г. Карл Либкнехт начал публикацию своих «Спартаковских писем», а в 1917 г. он вместе с Розой Люксембург создал Союз Спартака, леворадикальную революционную организацию, со времени русской Октябрьской революции исповедовавшую большевистские идеи и на партийном съезде 1918–1919 гг. переименованную в Коммунистическую партию Германии.

Имя фракийского вождя рабов сохранилось в названии малочисленного коммунистического союза студентов «Спартак» (в Западной Германии) и до недавнего времени – в больших спортивных соревнованиях в странах Центральной и Восточной Европы, именуемых спартакиадами.

Со времени восстания гладиаторов и смерти великого вождя рабов прошло две тысячи лет. Так меняется мир.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю