Текст книги "Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима"

Автор книги: Гельмут (Хельмут) Хефлинг

Теперь нам трудно оценить, сколько рабов имелось в Италии и в Риме в разные эпохи. Некоторые предполагают, что во времена Августа их численность могла доходить как минимум до 2 миллионов, что составляло от четверти до трети всего населения. Большинство из них было завезено из Малой Азии и Сирии, но много – и из Европы. Многие исследователи придерживаются мнения, что в самом Риме рабы составляли не менее половины населения города. Другие же считают, что примерно из миллиона жителей столицы рабы составляли четверть.

Что касается одежды, то рабы отличались от римских граждан только отсутствием тоги, которую не имели права носить, и потому не бросались в глаза на улицах, посещали, несмотря на запрет, общественные бани, форумы, амфитеатры и цирки. Предложение одного сенатора снабдить рабов единообразной одеждой, с тем чтобы отличать их от свободных, было признано сомнительным с точки зрения общественной безопасности, потому что тогда и рабы поняли бы, сколько их живет в Риме: «Тогда они увидят, насколько немногочисленны мы».

Использование рабов было исключительно многообразным. В латифундиях сельскохозяйственные рабочие возделывали поля и использовались на различных работах при возделывании оливок и винограда. Пастухи пасли стада коров и лошадей, коз, овец и свиней. При хозяйском доме имелись сад, огород и цветники, за которыми также ухаживали рабы. Они же присматривали за пчелами и за домашней птицей, содержали в порядке «дикий» парк с кабанами, косулями, зайцами, сонями, а также рыбные пруды, разного рода фонтаны в садах и парках, использовались в качестве птицеловов, сторожей в домах и на полях.

Уже этот довольно простой и совершенно неполный список показывает, что применение рабов в сельском хозяйстве зависело от многообразия производства. Но со временем круг их задач значительно расширился, так как сельское хозяйство само по себе вело к развитию ремесленных занятий. В поместьях часто устраивались песчаные карьеры и каменоломни, шахты, кирпичные, горшечные, ткацкие и валяльные мастерские, а также постоялые дворы, где применялся опять же рабский труд.

По-иному дело обстоит с городскими рабами. Численность их определялась не действительной потребностью, а надуманной и подчас действительно бессмысленной роскошью, в последние два столетия Республики все более распространявшейся среди знатных фамилий. Резкий рост рабовладения вследствие победоносных войн с конца III в. до н. э. привел к распространению специфического вида роскоши, выражавшейся частью в содержании ради роскоши ненужных рабов, а частью – в разбазаривании рабочей силы, прежде всего посредством доведенного до абсурда разделения труда, ибо даже самые ничтожные обязанности возлагались на специальных рабов.

В древние времена управляющий занимался и домом хозяина, и его инвентарем. Он вел все хозяйство, получал и выдавал деньги, заключал сделки и заботился о том, чтобы в доме не иссякали необходимые запасы. Расширение же римского дома привело и к разделению функций лиц, обслуживавших его. Ведением бухгалтерии занимался один раб, а поддержанием дома и мебели в чистоте и порядке – другой. Особые рабы принимали гостей, смотрели за домашним алтарем с образами предков, а перед дверью, по старинному обычаю, на цепи сидел привратник. Поручениями хозяина и хозяйки, корреспонденцией и приглашениями также занимались отдельные рабы.

В больших семьях, и в первую очередь при императорском дворе, специальные рабы отвечали за сохранность и чистоту мебели и инвентаря, ковров, кухонной и столовой посуды, припасов, гардероба и произведений искусства.

Господину и госпоже прислуживали камердинеры, главной обязанностью которых было объявлять о визитах, а также пажи и камеристки. Кроме того, в доме имелись парикмахеры и брадобреи, банщики, истопники и массажисты, а также специалисты по кремам и мазям.

В старые времена в кухне сельского поместья использовались лишь экономка и служанки, а в городе по праздникам приглашали повара. Однако утонченный образ жизни и всевозрастающие потребности сделали необходимостью присутствие в доме повара, а так как для иных гастрономические радости были превыше всего, то часто за него платили больше, чем за управляющего. Старший повар командовал целой толпой помощников, в число которых входили рабы, приносившие дрова, делавшие закупки мяса, рыбы, овощей, фруктов и другого продовольствия; ему же подчинялись домашние булочники и кондитеры, простые повара и поварята.

Своего апогея роскошь достигала при обслуживании стола. Распорядителю, ответственному за размещение и освещение обеденной залы, подчинялось множество помощников. Так, имелись слуги, украшавшие блюда, выносившие их и разрезавшие, если, конечно, эти обязанности не были поделены между стольником и еще одним рабом, разрезавшим блюда. Прекрасные юноши в одинаковой одежде и с одинаковыми прическами прислуживали господам за столом, а специальные рабы пробовали подаваемое на стол.

Выходя из дома, римлянин с удовольствием демонстрировал свое богатство, окружая себя на улице толпой рабов. Большое значение придавалось поэтому количеству сопровождавших и их внешнему виду. Хозяин и хозяйка прекрасно понимали, что общественное мнение – не последнее дело в Вечном городе.

Если римлянин выходил из дома пешком, то одни рабы бежали впереди, а другие – позади повелителя. Слуги, сопровождавшие госпожу, несли ее сандалии, веера и зонтики. Часто с собой брали номенклатора – раба, обязанностью которого было называть господину имена встречавшихся ему людей. Если римлянин отправлялся в гости, то с собой он брал раба, во время трапезы стоявшего в ногах господина, разувавшего его и сохранявшего его сандалии. Для того чтобы забрать господина или госпожу, за ними заходил еще один раб. В темное время дня к лакеям присоединялись факельщики и фонарщики.

Если римлянин покидал дом в носилках, то несли его шесть-восемь сильных и прекрасно сложенных мужчин, чаще всего сирийцев или каппадокийцев, облаченных в одинаковые великолепные одежды. А так как каждый член семьи имел собственные носилки, то в римском доме оказывалось столько носильщиков, что для них требовался специальный управляющий.

Еще большее число людей окружало господские выезды. Употреблялись повозки не в городе, а только лишь при загородных поездках, ставших модными в период Империи; но уже в эпоху заката Республики такого рода путешествия предпринимались лишь со значительным сопровождением. В эпоху же Империи для этой цели содержали не только конюшни с соответствующими специалистами, но и многочисленных посыльных, форейторов и прочих, прочих, прочих…

Особое место среди рабов занимали те, кто развлекали хозяина или же вели его дела. Наряду с разного рода счетоводами и управляющими к числу их относились секретари, чтецы, услаждавшие слух римлянина в бане или перед отходом ко сну, литераторы, библиотекари и переписчики книг. Когда на закате Республики к литературным прибавились музыкальные развлечения, в богатых домах стали содержать собственные оркестры и группы пантомимов. Однако уже во II в. столь высокохудожественные развлечения перестали пользоваться популярностью. Увеселение господина или общества за трапезой стало исключительной привилегией шутов, карликов и уродов.

Конечно, отнюдь не во всех богатых римских семьях имелось огромное число рабов, занимавшихся выполнением ничтожных заданий. Документальные подтверждения тому имеются лишь относительно императорской семьи, однако уже к началу эпохи Империи в Риме было немало знатных домов, которые по численности, подбору и стоимости рабов могли потягаться с императорским двором. Тот же, кто не мог себе этого позволить, должен был удовлетвориться тем, что у него один раб исполнял несколько служб. Однако даже Цицерон считал это признаком либо безвкусицы, либо бедности.

Для того чтобы держать в повиновении огромную армию рабов, необходима была хорошо продуманная организация с иерархически соподчиненными постами. Важное положение в системе управления домашним хозяйством занимали рабы, ответственные за продовольственное и вещевое обеспечение, а также за медицинский уход за многочисленными слугами. Пекарь и мельник, булочницы и кухарки отвечали за то, Чтобы все рабы в доме были накормлены. Пряхи и ткачи, портные и портнихи, сукновалы и сапожники Делали обувь и одежду для всех слуг. Кроме того, в доме имелся «медицинский пункт» и собственные врачи, обслуживавшие его. Силами ремесленников, также имевшихся в доме в достаточном количестве, производились весь ремонт и возведение новых строений. Охранялся дом также рабами.

Несмотря на все многообразие предложения на рынках рабов, найти человека для выполнения той или иной определенной задачи было отнюдь не всегда легко. Поэтому имело смысл не только обучать родившихся у домашних рабов детей, но и покупать на рынке юных рабов, с тем чтобы выучить их какому-либо нужному ремеслу. С этой целью Катон Старший ссужал своим рабам деньги, на которые они должны были покупать себе молодых учеников, а через год могли продать их с выгодой для себя. По этому поводу Плутарх в жизнеописании Катона сообщает следующее:

«Он ссужал в долг и собственным рабам; те покупали мальчиков, а потом, через год, как следует выучив и вымуштровав их на средства Катона, продавали. Многих оставлял себе Катон – за ту цену, которую мог бы дать самый щедрый покупатель».

Во времена Империи много заботились об обучении собственных рабов какому-либо ремеслу или искусству. Еще более важное значение в деле воспитания молодых рабов в эту эпоху имели педагогии – школы, упоминание о существовании которых при дворе мы встречаем даже в V в. н. э. Однако частные лица также содержали многочисленные педагогии в разных местах. Они предназначались для обучения мальчиков, прислуживавших за столом, в бане, сопровождавших или развлекавших господина или госпожу, служивших хозяину на охоте или в постели. В последнем случае они отличались великолепными одеждами, женскими прическами и женственными повадками и являли собой обязательную и дорогую принадлежность всякого богатого дома.

«Рабов используй, как части собственного тела…»

Распылению рабочей силы способствовала, однако, не только невероятная роскошь, но и использование людей там, где мы сегодня применяем инструменты и машины. Так, вместо часов в доме нередко держали рабов, сообщавших хозяевам время.

«Рабов используй, как члены собственного тела, каждого – со своей целью».

Этому совету Демокрита, сформулированному греческим философом за 400 лет до Христа, римляне следовали даже слишком охотно, перекладывая на плечи рабов не только всевозможные физические работы, но даже умственные усилия. По Моммзену, «римский дом являл собой машину, в которой господину прирастали духовные силы его рабов и вольноотпущенников; господин, умевший хорошо управлять ею, работал как бы не только своим разумом, но и разумом тех, кто ему принадлежал». Так, римлянину можно было не писать самому, а использовать для этого секретарей или стенографов, не читать самому, а пользоваться услугами чтеца. Кроме того, имелись специальные рабы, обрабатывавшие для своих господ научные произведения и другие тексты, делавшие из них выписки, заметки, производившие предварительные и исследовательские работы всякого рода. Документально все это подтверждается лишь в отношении императорского двора, однако во многих знатных домах Рима литературным занятиям и гуманитарному образованию также уделялось огромное внимание, так что и там должны были быть такие «ученые рабы».

Без помощи квалифицированных рабов и вольноотпущенников как мог бы, например, такой ученый, как Плиний Старший, погибший в 79 г. до н. э. при извержении Везувия, написать все свои произведения, в том числе и 37 книг «Естественной истории»? Он занимал столько должностей и нес столько различных обязанностей, полностью, кажется, заполнявших его жизнь, что огромный писательский труд был ему под силу лишь при наличии прилежных ассистентов, большей частью или полностью выполнявших многочисленные и объемные работы по подготовке материалов.

Философ Сенека (4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) также опирался на помощь «ученых-рабов», доказательством чего может служить утверждение римского ритора Квинтилиана (ок. 35-100 гг. н. э.), что Сенеку часто вводили в заблуждение собственные сотрудники, предоставлявшие неверные сведения по исследованиям, проведенным ими по его приказу.

Достоин упоминания также и раб Цицерона Тирон, не только служивший хозяину личным секретарем, но и часто подававший ему оригинальные идеи.

Стремление к максимальному удобству и нежелание делать лично что бы то ни было приносили порой довольно странные плоды. Зачем напрягать мозг для того, чтобы запоминать имена клиентов, приверженцев и знакомых, если вместо этого можно положиться на память номенклатора – раба, знающего их все назубок. По праву говорил Плиний: «Приветствуем мы друг друга, используя чужую память».

Еще более комичной выглядит леность тех римлян, которые приказывали рабам напоминать им, когда они должны идти в баню или садиться за стол. По поводу таких своих сограждан Сенека насмешливо замечал, что они настолько изнежены, что не желают дать себе труд почувствовать, голодны ли они. Однажды одного из таких людей подняли из ванны и посадили в кресло, он же спросил своего раба: «Я уже сижу?»

Столь гротескные обычаи стали объектом насмешек и для греческого сатирика Лукиана (125–180 гг. н. э.), жившего столетием позже. С удивлением и презрением сообщает он нам, что впереди иных благородных римских граждан по улице шествовали рабы, предупреждавшие господина о неровностях на дороге или же ином самом незначительном препятствии на пути. «По их приказу с ними обращаются, словно со слепыми, а рабы напоминают им, что они идут» – так бичует их Лукиан. Всякий приблизившийся к такому римлянину должен был удовольствоваться его молчаливым взглядом и приветствием одного из рабов, сопровождавших господина.

Если уж на плечи рабов можно было возложить все жизненные тяготы и невзгоды, то почему не сделать их ходячими энциклопедиями, с тем чтобы пополнить недостаток собственной образованности знаниями рабов? Как рассказывает Сенека, к этой странной идее пришел Кальвий Сабин, богач, с которым был знаком философ. Богатый поместьями, но небогатый знаниями, с хорошим слухом, но плохой памятью денежный мешок желал прослыть еще и интеллектуалом. «И вот какое средство он придумал: купив за большие деньги рабов, одного он заставил заучить Гомера, второго – Гесиода, еще девятерых распределил он по одному на каждого лирика. Чему удивляться, если они дорого обошлись ему? Ведь таких рабов не найти, их готовили для него на заказ. Собрав у себя эту челядь, стал он донимать гостей за столом. В изножье у него стояли слуги, у которых он спрашивал те стихи, что хотел прочесть, – и все-таки запинался на полуслове. Сателлий Квадрат, прихлебатель богатых глупцов, который перед ними пресмыкался и (ведь без того невозможно!) над ними насмехался, посоветовал ему поставить грамматиков сборщиками упавших объедков. А когда Сабин сказал, что каждый раб обошелся ему в сто тысяч, Квадрат отвечал: «Столько же книжных ларей ты мог бы купить дешевле!» Но тот все же упорно считал, что знания каждого из его домочадцев – это его знания. Тот же Сателлий стал подзадоривать Сабина, человека больного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А когда тот ответил: «Как же я смогу? Я и так еле жив!» – он сказал: «Во имя богов, не смей так говорить. Разве ты не видишь, сколько у тебя здоровенных рабов?»

Роскошь рабства включала в себя и использование рабов, служивших исключительно для демонстрации богатства и выставлявшихся хозяином на больших трапезах. Их молодость и прекрасное телосложение вызывали, конечно, всеобщее восхищение и создавали благоприятное мнение об их владельце. Их разделяли по группам, которые не должны были отличаться друг от друга ни цветом кожи, ни расой, ни возрастом, ни пухом на подбородке, ни вьющимися или прямыми волосами, ни чем-либо иным. На них должны были отдыхать глаза гостей. Они не только обслуживали, но и развлекали возлежащих за богатыми трапезами римлян.

Прекрасных мальчиков, «цвет Малой Азии», обходившихся хозяину в целое состояние – в 100, а то и в 200 тысяч сестерциев, охотнее всего использовали в качестве виночерпиев, ибо гости любили вытирать руки об их кудрявые головы.

Женщины ценили наивный, невинный лепет маленьких детей, голыми игравших вокруг них. Большой спрос был на мальчиков из Александрии. Так как жители этого города славились своими находчивостью и остроумием, то эти качества специально развивали у александрийских мальчиков и разрешали им осыпать двусмысленными остротами не только хозяина дома, но и его гостей.

Когда во II в. н. э. мода на «литературно-музыкальные» застолья прошла, для развлечения и увеселения гостей и хозяев стали использовать рабов иного рода: в знатных домах держали теперь дураков и шутов, карликов и великанов, идиотов и уродов.

Однако императору Августу такие странные развлечения удовлетворения не приносили, и он, как сообщает Плутарх, предпочитал мальчиков:

«Для отдохновения души он предпочитал ловить рыбу или играть в кубики, шарит или орешки в обществе любивших поболтать мальчиков-рабов приятной наружности, которых привозили для него из всех стран, но в первую очередь из Сирии и Мавритании. Император радовался, глядя на них. Ибо карликов, горбунов и различных уродов он не любил, видя в них насмешку природы и недоброе предзнаменование».

В другом месте Плутарх, рассказывая о всякого рода курьезах, сообщает читателю, что в Риме имелся рынок «чудес природы», на котором продавались «безыкрые, короткорукие, трехглазые и остроголовые» люди. Что касается карликов, то частью их производили искусственно, с помощью специальных приспособлений задерживая рост детей. До наших дней дошло множество бронзовых фигурок карликов, отличающихся самыми разнообразными уродствами, – еще одно свидетельство того, насколько распространено было это извращенное развлечение.

Унижение человеческого достоинства

«Еще не достигнув зрелого возраста, он уже неукоснительно соблюдал древний гражданский обычай, всеми забытый и сохранявшийся только в их доме: все вольноотпущенники и рабы дважды в день собирались перед ним и утром здоровались, а вечером прощались с хозяином поодиночке».

Древний обычай, поддерживавшийся по традиции в доме будущего императора Гальбы (68–69 гг. н. э.), уже к тому времени давно изжил себя. До тех пор пока хозяин возделывал поле вместе со своими рабами, ел и пил вместе с ними, между ними существовали некие относительно нормальные человеческие отношения. Раб, будучи членом крестьянской семьи, находил в ее рамках определенное признание (в зависимости, конечно, от отношения к нему господина).

Однако такие тесные связи и гуманные отношения не были ни подкреплены законом, ни повсеместно распространены. Противоположность между господином и рабом все более проявлялась с лавинообразным увеличением притока рабов, а одновременно ухудшались и отношения между ними.

Судить о численности рабов в отдельных домах мы можем по следующим цифрам: если у Регула, в 256 г. до н. э. разгромившего неподалеку от Сицилии карфагенский флот, высадившегося в Африке и одержавшего там победу, был всего один раб и один слуга, то Тигеллий (знаменитый певец, особенно разбогатевший при Августе), личность, по-видимому, экстравагантная, имел то 200, то всего лишь 10 рабов. А высшему должностному лицу Рима, городскому префекту Педанию Секунду, убитому в 61 г. н. э. одним из своих рабов, принадлежало 400 человек.

В среднем же видные римляне имели, очевидно, от 400 до 500 рабов, обслуживавших их «непростой» образ жизни. Иметь возможность называть своими лишь 20 рабов не значило, по-видимому, ничего, ибо один из указов Августа разрешает изгнанникам оставлять за собой не более 20 рабов или вольноотпущенников. Крупнейшими же рабовладельцами являлись, несомненно, императоры с подчиненным им аппаратом управления государством и постоянно растущим двором.

Когда Плиний Старший упоминает вольноотпущенника Цецилия Исидора, в 8 г. н. э. оставившего наследникам 4116 рабов, то это отнюдь не означает, что речь здесь идет лишь о домашних слугах. Большая часть этих людей конечно же была занята в обширном скотоводческом хозяйстве умершего. И вообще число рабов, использовавшихся в доме, было значительно меньше огромного количества тех, кто работал в шахтах, каменоломнях, кирпичных мастерских, а в первую очередь – в сельском хозяйстве. В таких случаях предприниматель или землевладелец мог иметь тысячи и тысячи рабов, использовавшихся им в качестве дешевой рабочей силы.

Но более всего в римской роскоши рабства нас сегодня возмущает не роскошь сама по себе, т. е. превышение всякой разумной меры, а унижение человеческого достоинства, часто доходившее до чудовищных жестокостей, совершавшихся рабовладельцами. Особенно отвратительно обходились римляне со своими рабами во времена Республики. Перед законом раб был совершенно бесправен. Он считался вещью, полностью находившейся в распоряжении владельца. Господин мог заставить раба исполнять самые отвратительные приказы, мог пытать его, мог даже убить, мог продать его, если тот состарился или был болен, мог просто выгнать его и обречь тем самым на голодную смерть.

Как именно это случалось, наглядно показывают некоторые примеры.

В своем «Пире Трималхиона» Петроний описывает, как гости впервые знакомятся с хозяином дома на игровой площадке: «Вдруг мы увидели лысого старика в красной тунике, игравшего в мяч с кудрявыми мальчиками. Нас привлекли к этому зрелищу не столько мальчики – хотя и у них было на что посмотреть, – сколько сам почтенный муж, игравший в сандалиях зелеными мячами: мяч, коснувшись земли, в игре более не употреблялся, а свой запас игроки пополняли из корзины, которую держал раб. Мы приметили одно нововведение. По обеим сторонам круга стояли два евнуха: один из них держал серебряный горшок, другой считал мячи, но не те, которыми во время игры перебрасывались из рук в руки, а те, что падали наземь. Пока мы удивлялись этим роскошествам, к нам подбежал Менелай.

– Вот тот, в чьем доме сегодня предстоит нам возлежать за обедом! Это как бы прелюдия пира.

Во время речи Менелая Трималхион прищелкнул пальцами. Один из евнухов по сему знаку подал ему горшок. Удовлетворив свою надобность, Трималхион потребовал воды на руки и свои слегка обрызганные пальцы вытер о волосы одного из мальчиков».

В другом месте Петроний рассказывает, как одни рабы, прислуживавшие за столом, сменялись другими:

«…Среди вновь пришедших рабов был довольно хорошенький мальчик; Трималхион обнял его и принялся горячо целовать. Фортуната на том основании, что «право правдой крепко», принялась ругать Трималхиона отбросом и срамником, который не может сдержать своей похоти. И под конец прибавила: «Собака!»»

Нелишним будет обратиться и к «Эпиграммам» Марциала, настоящей сокровищнице в части описания римских нравов.

Бесстыдный хозяин

 
Любой, кто у Зоила может быть гостем,
К подстенным пусть идет обедать он женкам
И, трезвый, пусть он пьет из черепка Леды:
Ведь это, право, легче и, по мне, чище!
В наряде желтом он один на всем ложе,
Гостей толкает локтем справа и слева,
На пурпур легши и подушки из шелка.
Рыгнет он – тотчас подает ему дряблый
Развратник зубочистки с перышком красным;
А у лежащей с ним любовницы веер
Зеленый, чтоб махать, когда ему жарко,
И отгоняет мальчик мух лозой мирта.
Проворно массажистка трет ему тело,
Рукою ловкой обегая все члены;
Он щелкнет пальцем – наготове тут евнух,
И тотчас, как знаток мочи его нежной,
Направит мигом он господский уд пьяный.
А он, назад нагнувшись, где стоит челядь,
Среди собачек, что гусиный жрут потрох,
Кабаньим чревом всех своих борцов кормит
И милому дарит он голубей гузки.
Когда со скал лигурских нас вином поят
Иль из коптилен массилийских льют сусло,
С шутами вместе он Опимия нектар
В хрустальных кубках пьет иль в чашах из мурры;
И, надушенный сам из пузырьков Косма,
Из золотых ракушек, не стыдясь, мази
Нам дает такой, какою мажутся шлюхи.
Напившись пьяным, наконец, храпит громко,
А мы-то возлежим и храп его тихо
Должны сносить и друг за друга пить молча.
Такое терпим Малхиона мы чванство,
И нечем наказать нам, Руф, его мерзость.
 

Так как перед лицом закона раб был совершенно бесправен и являлся не лицом, а вещью, то он не мог ничего иметь, и все, что он приобретал, принадлежало хозяину. Соответственно владелец раба мог поступать по своему усмотрению и с его собственностью. Если раба можно было продать, словно мула, то с не меньшим успехом его можно было подарить или отдать в аренду. Многие рабовладельцы так и поступали – они увеличивали свои капиталы, сдавая внаем музыкантов, каменщиков, художников, поваров, брадобреев, иных ремесленников, а также рабочих для рудников. Однако хозяину принадлежала не только рабочая сила раба, но также его жизнь, а с ней и тело вместе с половыми органами и невинностью, которыми рабовладелец распоряжался, как хотел, для удовлетворения своих сексуальных потребностей. По римскому праву не было ничего, что можно было бы считать супружеской неверностью или совращением, растлением или развратом, если объектом или жертвой таких действий являлись раб Или рабыня.

Вещь – в том числе и раб – не мог выступать в качестве одной из сторон в суде – этот путь был открыт только свободным римским гражданам. Если несвободный был ранен или изнасилован свободным, не являющимся его господином, то лишь владельцу надлежало решать, вчинять ли иск, как если бы была повреждена принадлежащая ему вещь или нанесен ущерб какому-нибудь домашнему животному. С другой стороны, за ущерб, нанесенный рабом свободному, отвечал его владелец. И тогда он мог выдать истцу провинившегося раба, с тем чтобы с помощью рабочей силы последнего возместить нанесенный ущерб, если, конечно, потерпевший не отдавал предпочтение мести, в том числе и посредством казни.

Обращение Катона с рабами

Насколько далеко зашли римляне в овеществлении людей в рамках рабства, описывает Катон Старший (234–149 гг. до н. э.), враг Карфагена, стремившийся возродить древнеримскую строгость нравов, в своей книге «О земледелии»:

«Хозяин осмотрит скот; устроит распродажу; продаст масло, если оно в цене; продаст вино, лишек хлеба, старых волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, старого раба, болезненного раба; и если есть что лишнее, то продаст. Пусть хозяин будет скор на продажу, не на покупку». Так гласит одно из правил сельского хозяина. В этом произведении мы не найдем никакого следа человечности, однако в своих воззрениях автор был далеко не одинок, в эпоху Республики они были широко распространены.

Сам Катон жил исключительно спартански. «Катон сам говорит, что никогда не носил платья дороже ста денариев,[79]79
  Денарий – римская серебряная монета, содержавшая сначала 10, а потом 16 ассов (4 сестерция).


[Закрыть] пил и во время своей претуры, и во время консульства такое же вино, как и его работники; припасов к обеду покупалось всего на тридцать ассов,[80]80
  Асс – римская весовая единица, первоначально соответствовал одному фунту и составлял 327,45 г. Как денежная единица асс представлял собой в период Республики сначала бронзовую, а затем медную монету. С течением времени вес монеты уменьшался: в конце III в. до н. э. он составлял одну унцию, равную 27,3 г. В период поздней Республики вес асса снова был уменьшен до 13,64 г. К этому времени реальная стоимость асса упала до 3–4% номинальной и стала синонимом «ломаного гроша».


[Закрыть] да и то лишь ради государства, чтобы сохранить силы для службы в войске» – так характеризует его Плутарх, сообщая нам подробности и об обращении Катона с рабами:

«…Ни разу не приобрел он раба дороже, чем за 1500 денариев, потому что, как он говорит, ему нужны были не изнеженные красавчики, а люди работящие и крепкие – конюхи и волопасы. Да и тех, когда они стареют, следует, по его мнению, продавать, чтобы даром не кормить. Вообще он полагал, что лишнее всегда дорого и что если за вещь, которая не нужна, просят хотя бы один асе, то и это слишком большая цена. Он предпочитал покупать такие участки земли, на которых можно сеять хлеб или пасти скот, а не те, которые придется подметать и поливать», т. е. поля и луга, а не ухоженные сады.

«Кто называл это скряжничеством, кто с одобрением думал, что он хочет исправить и образумить других и лишь с этою целью так резко ограничивает во всем самого себя. Но мне то, что он, выжав из рабов, словно из вьючного скота, все соки, к старости выгонял их вон и продавал, – мне это кажется признаком нрава слишком крутого и жестокого, не признающего никаких иных связей между людьми, кроме корыстных. А между тем мы видим, что доброта простирается шире, нежели справедливость. Законом справедливости мы, разумеется, руководимся лишь в отношении к людям, что же до благодеяний и милостей, то они, словно исторгаясь из богатейшего источника кротости душевной, проливаются иной раз и на бессловесных тварей».

Плутарх, думавший таким образом, был греком и жил почти на 300 лет позже Катона. Перечислив несколько примеров обращения своих соотечественников с животными, он приходит к следующему выводу:

«Нельзя обращаться с живыми существами так же, как с сандалиями или горшками, которые выбрасывают, когда они от долгой службы прохудятся и придут в негодность, и если уж не по какой-либо иной причине, то хотя бы в интересах человеколюбия должно обходиться с ними мягко и ласково. Сам я не то что одряхлевшего человека, но даже старого вола не продал бы, лишая его земли, на которой он воспитался, и привычного образа жизни и ради ничтожного барыша словно отправляя его в изгнание, когда он уже одинаково не нужен ни покупателю, ни продавцу. А Катон, точно бахвалясь, рассказывает, что даже коня, на котором ездил, исполняя обязанности консула и полководца, он оставил в Испании, не желая обременять государство расходами на перевозку его через море. Следует ли приписывать это величию души Или же скаредности – пусть каждый судит по собственному убеждению. Но в остальном этот муж заслуживает величайшего уважения своей редкою воздержанностью».

Катон, хладнокровно отделывавшийся от старых и ослабевших рабов, не менее расчетливо следил и за тем, чтобы уход за ними был не хуже, чем за животными, с тем чтобы труд их приносил прибыль. Содержание рабов Катоном также подробно описывает Плутарх:

«У Катона было много рабов из числа пленных; охотнее всего он покупал молодых, которые, подобно щенкам или жеребятам, еще поддаются воспитанию и обучению. Ни один из рабов никогда не появлялся в чужом доме иначе как по поручению самого Катона или его жены. На вопрос: «Что делает Катон?» – каждый неизменно отвечал: «Не знаю». Слуга должен был либо заниматься каким-либо полезным делом по хозяйству, либо спать. И Катон был очень доволен, если рабы любили поспать, полагая, что такие люди спокойнее, чем постоянно бодрствующие, и что для любого дела более пригодны выспавшиеся вволю, чем недоспавшие. Он считал, что главная причина легкомыслия и небрежности рабов – любовные похождения, и потому разрешал им за определенную плату сходиться со служанками, строго запрещая связываться с чужими женщинами.