Текст книги "Тайна"

Автор книги: Гелена Воланская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава XVII. Тайник

Оставшись один, Ондра вспомнил про свет в чулане и тихонько вышел в темные сени. Он решил, что свет пробивается из бывшей квартиры Гараев. Бесшумно взбежав по лестнице, Ондра выглянул во двор. Да, он прав. Недолго думая он вскарабкался на мусорный ящик, стоявший под ярко освещенным окном, уселся поудобнее, чтобы не свалиться, и приник к стеклу.

Ланцух сидел в глубоком кожаном кресле, а перед ним на полу была навалена целая гора шелка в рулонах. Время от времени он потирал руки, дышал на пальцы, потом нагибался и вытаскивал приглянувшийся ему кусок материи.

Вся комната была заставлена мебелью и какими-то машинами, а между ними в беспорядке громоздились бесчисленные узлы и чемоданы.

Ланцух встал и завернул в бумагу несколько отрезов шелка, потом выключил свет, с трудом протиснулся к двери и вышел из комнаты. Почти тотчас загорелся свет в кухне, и Ондра увидел, что Ланцух впустил туда Костку и какого-то другого гардиста, с расплющенным, как у боксера, носом. Некоторое время они о чем-то совещались, и внезапно все трое повернулись лицом к окну. У Ондры душа ушла в пятки. Не помня себя от страха, он спрыгнул с ящика, стремглав влетел в подъезд и одним духом спустился в подвал. Нерешительно поглядев на дверь своей комнаты, Ондра прошмыгнул в чулан и спрятался в самом темном углу. Но этого ему показалось недостаточно. Все еще дрожа от страха, он залез в пустой ящик. Сердце его громко стучало. Ондра прижал руку к груди, словно надеясь унять этот беспокойный стук, и напряженно стал прислушиваться. Однако ничьих шагов на лестнице не было слышно. Никто за ним не гнался. И тут только мальчик почувствовал, как больно колют его в спину гвозди, торчащие в ящике. Он слегка наклонился вперед, теперь все тело у него немилосердно ныло, а по щеке медленно стекала липкая жидкость. «Должно быть, кровь, содрал кожу», – подумал мальчик.

Кругом по-прежнему царила немая тишина. Ондра понял, что зря убежал. Ведь гардисты, находясь в освещенной комнате, не могли его разглядеть на темном дворе. Счастье еще, что они не обратили внимания на его возню в чулане. Ондра поднял голову – светлые полосы на потолке исчезли.

Осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, он вылез из ящика. Ободранные колени болели при каждом движении. «Хорошо, что наша команда не видела, как я удирал, – подумал Ондра, сгорая от стыда. – Бежал, как заяц, и весь исцарапался».

Он заставил себя идти ровно, не хромая, – теперь ему казалось, что на него смотрит вся команда, – поднялся по лестнице, вышел во двор и остановился, широко открыв глаза от изумления.

В квартире Гараев еще горел свет. Гардисты возились на кухне с какими-то узлами. Ланцух похлопал по плечу гардиста с перебитым носом. Потом он зажег свет в первой комнате, и все перешли туда.

Ондра недоумевал: почему исчезли светлые полосы на потолке чулана, если в квартире горит лампа? Он спустился в подвал – и замер у входа в чулан совершенно ошарашенный. Полосы света опять появились над его головой. Он услышал топот ног и голоса. Вытянув перед собой руки, чтобы не наткнуться в темноте на какой-нибудь предмет, Ондра пробрался в дальний угол к самым щелям в потолке. Шаги над его головой затихли.

– Мне нужно освободить побольше места. Тащите все вещи в комнату, – явственно прозвучал голос Ланцуха. – А в кухне я сложу вещи, которые привезу завтра.

Ондра не раз слышал этот хриплый голос, когда хозяин приходил к ним за квартирной платой.

– Да ведь мы загородим дверь, если составим здесь все эти шкафы, – сказал один из гардистов.

– Не имеет значения. Лишь бы они уместились. Мне незачем ходить в эту комнату.

– Собачья работа! Дай мне отрез на приличный костюм, а не хочешь, так передвигай сам, – произнес, очевидно, тот же гардист.

– Ты в своем уме? Ну и не двигай, если тебе не нравится. Другой бы в ножки мне поклонился за такой материал, а он…

Ланцух орал во всю глотку. Ондра на мгновение представил себе, как хозяин кричал бы на него, если бы узнал, что он все слышал, и ему стало не по себе.

Ссоры гардистов не занимали Ондру. Гораздо интереснее было заглядывать в освещенное окно. Поэтому мальчик занял свой прежний пост – снова вскарабкался на мусорный ящик, скрипевший при каждом его движении.

Гардисты теперь перетаскивали мебель и скатанные ковры из кухни в комнату. Кривоносый притащил на спине огромный мешок и сбросил его на пол возле Ланцуха, стоявшего у окна. Очевидно, мешок упал хозяину на ногу, потому что он подскочил, схватился за ушибленное место и скорчил дикую гримасу. Ондра чуть не прыснул со смеху, увидев, как Ланцух, выпучив от ярости глаза, кричит на гардиста. Вероятно, они подрались бы, если бы их не разнял Костка.

Кривоносый презрительно повел плечами и принялся передвигать большой шкаф светлого дерева. Страх Ондры как рукой сняло. Лихо засунув руки в карманы, он с любопытством глядел в окно. Как жаль, что команда теперь его не видит!

Потом гардисты загородили окно каким-то другим большим шкафом, и Ондра больше ничего не мог разглядеть. Сквозь узкую щель проникал такой же тоненький луч света, как тот, на потолке в подвале. Ондре вдруг вспомнилась его бабушка, мамина мать. Он гостил у нее как-то целое лето, пока за ним не приехала мама и не сказала, что его записали в школу. Бабушка жила в маленьком домике, и там в полу была откидная дверца от погреба. Для того чтобы ее открыть, приходилось отодвигать стол. Ондра однажды залез туда, но очень быстро вернулся назад. В погребе было темно и пахло гнилой картошкой, а Ондра боялся темноты – он тогда был еще маленький.

Неожиданно у Ондры мелькнула блестящая догадка: а что, если из комнаты Гараев тоже есть вход в чулан и свет проникает через откидную дверцу?

От волнения мальчик едва не потерял равновесие, и ему пришлось срочно покинуть свой наблюдательный пост, чтобы не свалиться в мусор. Ондре не терпелось, он хотел сразу же исследовать потолок в чуланчике. Но, вспомнив, что там сейчас темно и он ничего не увидит, Ондра вновь занял свою прежнюю позицию. Ящик под ним скрипел и качался, потревоженные мыши шелестели бумагой. Но, увлеченный своим замыслом, мальчик ничего не замечал.

Безусловно, Ланцух даже не подозревает о существовании тайного лаза – ведь он никогда здесь не жил. Теперь, когда дверь со стороны кухни загорожена, Ланцух не сможет проникнуть в комнату, а команда могла бы…

Ондра снова спрыгнул на землю. В самом деле, не торчать же ему целую вечность на трухлявом ящике, раз он сделал такое важное открытие! У них есть тайник! У команды будет скрытое от всех убежище! А кто нашел его? Ондра!

«Ондришка, ты молодец!» – скажет завтра Зузка, тряхнув косичками.

«Я бы тоже до этого додумался!» – проворчит Лацо, хотя всем будет ясно, что он только хвастает.

Ондра размечтался. И все же его неприятно поразило одно странное обстоятельство, вначале почему-то ускользнувшее от его внимания. В квартире Гараев нет затемнения, в то время как весь город погружен во мрак. Ондра испугался, что полиция придет штрафовать хозяина и это поставит под угрозу весь его план. Мальчик досадовал на Ланцуха; неужели он не знает, что нельзя зажигать свет, если окна не затемнены?

К счастью, гардисты уже окончили свою работу. Ланцух сунул каждому из них по свертку с отрезом. Гардисты долго ощупывали материал, и Ондра понял, что они недовольны. Кривоносый сердито надул губы, а Костка нахально тыкал своим свертком в лицо Ланцуху. Хозяин притворился, будто ничего не замечает, надел пальто и шапку, затянул пояс, потом погасил свет, и все трое вышли.

Ондра тихонько прокрался в подъезд. В дверях квартиры Гарая щелкнул замок, заскрипел ключ. Мальчик усмехнулся.

«Спасибо, пан Ланцух, что вы позаботились о тайнике для нас», – подумал он и поспешил домой – подкинуть в печку угля, чтобы маме не было холодно, когда она вернется с работы.

Глава XVIII. Ондра пойдет в школу

Ондра услышал знакомые шаги: мама идет! Но кто это с ней? Ему показалось, что она с кем-то разговаривает. Дверь открылась, и в комнату вошла мать, а за ней – школьный учитель. Ондра отказывался верить своим глазам. Да, это был его классный наставник, учитель Гиль. Он смущенно улыбался и вертел в руке шляпу.

– Пожалуйста, садитесь, пан учитель, – пригласила его мама.

Гиль подошел к столу, сел и только теперь заметил в упор глядевшего на него Ондру.

– Ну, что скажешь, братец мой? Не скучаешь без школы? – спросил он.

Ондра опустил глаза.

– Что с тобой? – огорчилась мать. – И поздороваться толком не умеешь.

– Добрый вечер, пан учитель, – сказал Ондра, густо покраснев.

Учитель кивнул головой и поманил мальчика, чтобы подошел поближе.

– Не скучаешь без школы? – повторил он свой вопрос.

Ондра, не поднимая глаз, переминался с ноги на ногу и молчал так упорно, словно язык проглотил. Учитель тем временем обратился к матери:

– Очень рад, что встретил вас, пани Стременова. Я давно собирался зайти к вам, да все откладывал со дня на день.

Он помолчал и внимательно поглядел на мать, но она ничего не сказала. Тогда он продолжал, заметно волнуясь:

– Директор у нас очень плохой человек… А мальчику не годится сидеть дома. Его могут отправить в исправительный дом[6]6
  В буржуазной Чехословакии детей бедняков, не посещавших школу, власти помещали в исправительный дом.


[Закрыть]. Нельзя этого допустить. Вы не тревожьтесь, я позабочусь об Ондре. Правда, время сейчас невыносимо трудное, но попытаемся что-нибудь придумать. Вы сами, конечно, ничего не добьетесь. Мне кажется, что как раз сейчас представляется удобный случай, и надо им воспользоваться. Директор уехал на какие-то торжества в Братиславу. За время поездки он забудет об Ондре, и, я надеюсь, все обойдется благополучно. Не огорчайтесь. Поверьте, мне тоже не сладко. Если бы не дети, я давно бы плюнул на школу. А детей бросать жалко, они-то ни в чем не виноваты.

Голос учителя дрогнул. Он старательно счищал с шляпы какое-то невидимое пятно и не глядел на мать Ондры, возившуюся у плиты.

– Видите, какая я плохая хозяйка: даже угостить вас нечем. Были у нас булочки, да Ондра съел, – извиняющимся тоном сказала мать.

Лицо учителя просветлело. Он переглянулся с ней, и оба улыбнулись.

– Спасибо вам, – сказала мать почти шепотом. – Доброе слово так редко услышишь! А оно человеку нужно.

– Время сейчас такое, приходится язык на привязи держать. Сболтнешь лишнее, да и оглянуться не успеешь, как тебе квартирку за решеткой приготовят…

Мать утвердительно кивнула головой. Две горькие морщинки возле ее губ словно говорили: мне это хорошо известно.

Ондра с трепетом прислушивался к разговору матери с учителем, ожидая решения своей судьбы.

Учитель встал, пододвинул стул для Стременовой, и они оба сели у стола. Теперь он настойчивее стал уговаривать ее послать сына в школу. После долгих колебаний мать согласилась. Ей хотелось, чтобы Ондра учился, как все другие дети, но она боялась возвращения директора: кто знает, какая еще пакость взбредет ему в голову, и тогда он вконец изведет ее мальчика.

Учитель, довольный достигнутым успехом, крепко пожал руку Стременовой и, весело кивнув Ондре, направился к двери. С порога он обернулся и пожелал Стременовой получить добрые вести о муже.

Как только дверь за учителем захлопнулась, Ондра подбежал к матери:

– Мама, я в школу не пойду! Слышишь, не пойду!

Ондре показалось, что мать думает о чем-то своем и не слышит его. Тогда он дернул ее за рукав.

– Ведь я учусь дома вместе с ребятами, – убеждал он мать. – А повторять глупости директора всем не хочу. Вот увидишь, дернет его нелегкая, и он снова вцепятся в меня.

«Его», «он» – так Ондра называл директора. Сейчас он ненавидел этого человека больше чем когда-либо.

Ничего не отвечая, мать продолжала готовить обед, а мальчик вертелся у плиты, говорил без умолку, с мольной заглядывая ей в глаза.

– Ондриш, не дури! Подумай только: учитель сам пришел к нам, советует вернуться в школу. Ведь тебя и вправду упекут в исправительный дом. Ну, перестань! Довольно! Почисть лучше картошку.

– Подождем хотя бы, пока отец вернется после процесса, – настаивал Ондра.

– Откуда ты знаешь о процессе? – удивилась мать.

– Вот и знаю, – сухо ответил Ондра, разочарованный тем, что его слова не произвели на мать ожидаемого впечатления. Видно, она тоже читала газету, а ему ничего не сказала.

– Ну, коли знаешь, так знай, а зря не болтай. И никому не рассказывай, что учитель у нас был. После обеда приготовь уроки, завтра пойдешь в школу. И больше об этом ни слова. Ну, живей, чего ты канителишься? Обещал полную кастрюлю начистить!

Ондра надулся и замолчал.

Мать еще некоторое время возилась у плиты, потом вытерла руки и взяла у мальчика корзинку с картофелем.

– Учитель Гиль не стал бы тебя звать, если бы думал, что у тебя могут быть из-за этого неприятности… Не спорь! – прикрикнула она на сына, заметив, как он нетерпеливо тряхнул головой. – Если бы отец узнал, что ты отказываешься идти в школу, он не похвалил бы тебя.

– Если бы отец… – начал Ондра уже менее уверенно.

Но мать перебила его:

– Как только отец вернется, поговорим с ним обо всем, а теперь занимайся своими делами.

Чем дольше Ондра возражал, тем сильнее сомневался в своей правоте. А после того как мать сослалась на авторитет отца, он окончательно решил послушаться, но ему хотелось еще немножко поворчать.

– Хорошо, я пойду в школу, раз ты требуешь, и буду стараться еще больше, чем раньше. Но директор все равно ко мне будет приставать, вот увидишь.

– Учись, учись, Ондришка. Я буду гордиться тобой, – ласково сказала мать.

Ондра вздохнул:

– Ладно, пусть пристает, а я назло ему буду учиться лучше всех!

Глава XIX. Важное решение

Снег уже сошел. Сорванец ветер весело порхал по городу и ласково обвевал лица прохожих. Он прилетел прямо с полей, чтобы напомнить людям о приближении сева, принес с собой запах влажной, свежевспаханной земли; а может быть, его прислали сюда горные склоны и пробуждающиеся долины – ведь одновременно на улицах появились целые корзины фиалок и ландышей.

А ветер все носился по городу, врывался в открытые окна, раздувал занавески. Он привык летать над бескрайными полями, и ему было тесно среди серых каменных стен, в узком лабиринте улиц. Поэтому, неуклюже покружившись на перекрестках, он к вечеру становился грустным, от него веяло холодом, и, вздыхая, он жаловался, что тоскует по родным просторам и не может найти к ним пути.

В один из таких вечеров по Долгой улице медленно брела усталая, немолодая женщина в сером платке.

В квартире Марковых ее с нетерпением поджидал Лацо. Он только что вернулся от Ондры. Дядя Иозеф читал у окна газету, тетя Тереза записывала в замусоленную тетрадь текущие расходы по хозяйству. Это была сложная задача – надо было составить меню на всю неделю и высчитать его стоимость. Лацо молча наблюдал за теткой.

Тетя Тереза низко склонилась над столом и, прикусив губу, старательно выводила буквы и цифры. Потом она, подперев голову рукой, с явным беспокойством поглядела на свои записи. Лацо слышал, как она прошептала:

– Еще нужно молока по крайней мере на пятнадцать крон в месяц, а если понадобится купить что-нибудь из одежды, так где же взять, если на еду не хватает?

В это время женщина в сером платке вошла в подъезд и позвонила в квартиру Марковых. Лацо кинулся открывать. В дверях стояла его мать. Она едва держалась на ногах от усталости. Лацо бережно подвел ее к столу и усадил.

– Ну что, Ганка, как дела? – спросила тетя.

– Никак, – безнадежно махнула рукой мать.

– Взял он деньги? – полюбопытствовал дядя.

Главкова едва заметно улыбнулась. Сперва чуть дрогнули ее губы, потом блеснули глаза. Все выжидательно смотрели на нее, и Лацо не терпелось услышать ее ответ. Вчера вечером, до того как он пошел ночевать к Сернкам, взрослые долго совещались. Маме нужно было получить в гарде справку, что ее муж ранее никогда не привлекался к суду.

– Такую бумажку тебе и здесь дадут, незачем за ней ехать домой, – уверял дядя.

– Да ведь Адама тут никто не знает, – возражала мать.

– Подумаешь, важность! Сунь чиновнику пять крон, и он с благодарностью выдаст тебе любую справку.

Мать была в нерешительности, она боялась, что не сумеет достаточно ловко сунуть взятку и только испортит все.

Дядя советовал вложить деньги в конверт, а тетя считала, что лучше держать их наготове в руке.

Мать в полной растерянности запихнула в карман и конверт и деньги и пошла.

Теперь она с победоносным видом смотрела на зятя и сестру, совсем как девочка, которая очень хитро сумела выполнить необычайно сложное поручение.

– Как ты дала ему? Да говори же! – раздраженно допытывался дядя.

Мать сразу стала серьезной и принялась рассказывать:

– Едва он меня выслушал, как тут же взялся писать справку. А я стою ломаю голову, как вручить ему деньги, да так ничего и не могу придумать. Он все о чем-то спрашивает, что-то приписывает. Вижу – он уже кончил и ждет, а я держу и думаю: «Что же дальше делать?» Вдруг он как рявкнет: «Уж не воображаете ли вы, что я обязан бесплатно трудиться?» Я хоть испугалась, но в душе поблагодарила его за то, что он избавил меня от лишних забот. Сам дорожку указал.

– Я ведь тебе говорил, что без взятки ты шагу не ступишь, – самодовольно сказал дядя.

– Столько денег, – огорчалась тетя, – и ни за что ни про что, лишь бы пьяница на водку мог содрать.

– Что поделаешь! Такие они люди. Давай им денег, а не то… – Мама махнула рукой.

– Что верно, то верно. Хочешь от себя беду отвести – плати, – рассуждал дядя, закуривая сигарету. – Деньги каждый любит.

– Кто привык жить честным трудом, тому и на ум не взбредет с других тянуть, – заметила мать.

– Жизни ты не знаешь, – поучительным тоном произнес дядя.

– Эх, зять, и вправду не знаю. У меня голова кругом идет от всех этих дел: боюсь, как бы мое прошение не выбросили в мусорную корзинку. Гардисты – они все бездушные, жестокие. Человеческая жизнь для них гроша ломаного не стоит.

– Всякие люди среди них есть, не спорю. Да тебе-то что до них? Ведь ты же им объяснила, что не знаешь, где Якуб. Я думаю, и старика твоего выпустят. Зачем его зря держать?

Дядя погасил сигарету и продолжал:

– Ничем тебе помочь не могу. Я в гарде никого не знаю, разве одного только Костку. Но Костке теперь не до меня, он гоняется за коммунистом, который удрал от него. Говорят, у этого молодца была машина для размножения листовок. Наверно, стреляный воробей. Костка не оберется неприятностей. Я-то сам не гардист, с моей рекомендацией никто считаться не станет.

– Завтра я пойду с этой бумажкой к начальнику, – сказала мать. – Ведь он же наш, словак. Пожалуюсь ему на свою беду…

Лацо тоже хотелось высказать свое мнение, но он промолчал – неудобно вмешиваться в разговор старших. Он-то никогда еще не видел больших начальников, которые сидят в комендатуре гарды. С такими мальчишками, как Лацо, они, конечно, и говорить бы не стали.

А что, если и Лацо пойдет в комендатуру и попросит отпустить отца? Объяснит, что мама больна, а Ферко совсем еще маленький. Лацо скажет, что ни он, ни его мама понятия не имеют о том, где Якуб. И тут Лацо почувствовал, как краска залила его щеки. А вдруг он покраснеет и все сразу догадаются, что он говорит неправду? Но, может быть, ему все-таки поверят и отпустят отца?

Лацо подошел к матери и робко положил руку на ее плечо:

– Мама, возьми меня завтра с собой.

Мать испуганно поглядела на мальчика:

– Вот еще выдумал! В такие места дети не ходят.

– Не бойся, – настаивал Лацо, – мы вместе пойдем в комендатуру, и я попробую уговорить их. Ведь не побьют же меня за это. А если даже побьют, не страшно.

Мать покачала головой и хотела что-то возразить, но дядя перебил ее:

– Мальчик прав, Ганка. Пусть пойдет с тобой. Может, на них это подействует. И не бойся, ему-то они ничего дурного не сделают.

Мать не знала, на что решиться.

– И мне-то не сладко, – сказала она, – зачем еще ребенка с собой таскать?

– Послушайся Иозефа, Ганка, – вставила свое слово тетя Тереза. – Может быть, ребенка они скорее пожалеют, чем тебя. Почему не попробовать?

Мать притянула к себе Лацо и заглянула ему в глаза:

– А если тебя станут спрашивать об отце, о Якубе, если начнут приставать, слово за словом из тебя вытягивать? Как ты поступишь?

У Лацо от возмущения даже глаза засверкали. Он крепко прижался к матери и прошептал ей на ухо тихо-тихо, чтобы остальные не слышали:

– Будь спокойна, мамочка, я никому не скажу о том, что знаем только мы с тобой…

Глава XX. Примирение

К Сернкам Лацо пришел поздно, потому что тетя долго возилась с ужином и задержала его. Зузка уже лежала в постели, и Лацо даже был доволен: значит, ему не придется с ней разговаривать.

Возможно, она и стала бы выкручиваться, чтобы оправдать свое сегодняшнее поведение, но Лацо не хотелось объясняться с нею. Зузка была к нему несправедлива, вот и все. Она нарочно всячески выделяла Ондру, а ему, Лацо, только мешала считать. Арифметику он всегда знал хорошо, а на этот раз непростительно копался. Нет, Зузка должна одинаково относиться ко всем троим. Директор школы, тот по-разному подходит к ученикам: одних, вроде Ланцуха, хвалит, по головке гладит, а других теснит. Но ведь Зузка свой человек, товарищ. Она не имеет права так себя вести.

Сернка, разложив на столе инструменты, подпиливал какой-то ключ. Мальчик внимательно следил за осторожными, ловкими движениями его пальцев и тут же решил, что, когда вырастет, тоже станет механиком. Мама купит ему рабочий комбинезон со множеством больших и малых карманов и сумку для инструментов. Он выучится ремеслу и будет все чинить, как Зузкин отец.

– О чем ты задумался, Лацко? – спросил Сернка.

– Хотел бы я знать, – тихо ответил Лацо, – может ли человек, родившийся в Советском Союзе, поступать несправедливо?

Сернка рассеянно поглядел на мальчика, и Лацо показалось, что он не догадывается, о ком идет речь.

– Несправедливо поступать вообще плохо. А уж если кто родился в Советском Союзе, тот обязан во всех случаях быть справедливым, – отчеканил Сернка; он говорил громче обычного, чтобы Лацо смог его расслышать за шумом напильника.

Но, очевидно, его слова были произнесены настолько громко, что их услышали и в соседней комнате. Дверь спальни стремительно распахнулась, и Зузка, босая, в длинной ночной рубашке, с плачем бросилась к отцу на шею.

– Он все выдумал, честное слово, папочка! Ему не нравится, что я похвалила Ондру, но ведь Ондра первый решил задачу, а Лацо после него. Ондру выгнали из школы, он все один да один, и ему очень грустно. Я хотела его поддержать! А Лацо ничего не понимает и вдобавок жалуется. Стыдно!

Выпалив все это одним духом, Зузка убежала. Сернка положил на стол напильник и набил трубку. В этот момент щелкнул замок входной двери – вернулась домой жена Сернки. Она вошла в кухню и, услышав, что из спальни доносятся всхлипывания, с удивлением поглядела на мужа. Сернка кивнул головой в сторону Лацо:

– Маленькое расхождение во взглядах. Ну как, ты все успела сделать?

– Он передаст, – коротко ответила жена.

Жалобный плач Зузки смутил Лацо, он густо покраснел. Сернка вновь принялся за работу, а жена его налила себе чашку чая.

– Пора и тебе ложиться, Лацо, а то еще завтра проспишь, – сказала она.

Лацо разделся и залез под одеяло. Мать Зузки отставила пустую чашку и громко спросила:

– Интересно знать, отчего ты плачешь? Тебя обидели или ты сама была неправа?

Плач в соседней комнате затих. Некоторое время слышен был только скрежет напильника. Потом к нему примешался другой звук – шлепанье по полу босых ног, и в дверях появилась Зузка.

– Мне обидно, – тихо сказала она.

– И очень?

– Да, – вздохнула Зузка, шмыгая носом.

– Тогда расскажи, как было дело.

– Лацо пожаловался, будто я несправедливая, а это неправда! – Зузка снова заплакала.

– Как же это случилось, Лацо? – настаивала мать Зузки.

Лацо сел на постели, натянул одеяло до подбородка и откинул со лба непослушную прядку.

– Нельзя сказать, что она поступила совсем уж несправедливо, но кое в чем все-таки… – сказал Лацо.

– Подойди сюда, Зуза! – окликнул дочь Сернка.

Зузка нерешительно, маленькими шажками приблизилась к отцу. Черные волосы беспорядочно падали на плечи девочки, глаза были полны слез. Сернка обнял дочь, притянул к себе и спросил, глядя на нее в упор:

– Как ты думаешь, он прав?

Зузка молчала.

– Очень жаль, что ты этого не знаешь, – печально сказал Сернка, отвернулся от дочери и снова принялся за работу.

Зузка робко поглядела на родителей, потом прильнула к груди отца.

– Лацо прав, – прошептала она.

– Так скажи ему сама об этом, – посоветовал отец.

Зузка подошла к мальчику и протянула руку:

– Ты прав, Лацо.