Текст книги "Тайна"

Автор книги: Гелена Воланская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава XXIII. «Отпустите его!»

К зданию школы подкатили три легковые машины. Из них вышли гардисты в черных мундирах и тотчас скрылись в воротах. Прохожие проводили их глазами и кто с любопытством, кто с удивлением, а кто с гневом покачали головой. И что только на белом свете творится! Даже детям покоя не дают!

Комиссии по расследованию чрезвычайного происшествия заседали во всех классах; в состав каждой из них входило три человека: классный наставник, гардист и представитель учащихся.

В четвертом классе было тихо-тихо. Учитель Гиль стоял спиной к окну, скрестив руки на груди, и выжидательно смотрел на директора, вошедшего в класс сразу после звонка.

– Сегодня ровно в одиннадцать к вам придет сам районный начальник, – важно сообщил директор. – Проследите, коллега, чтобы все было в порядке!

Он окинул строгим взглядом ряды учеников, не смевших даже пошевельнуться, и нетерпеливо взглянул на часы. По всему было видно, что директор нервничает: он то садился за стол, то вскакивал и подбегал к окну, чтобы посмотреть, не прибыла ли машина начальника. Потом он снова смотрел на часы, без конца поправлял свой безукоризненно повязанный галстук или вдруг принимался чистить пилочкой ногти, но тут же бросал и уже в который раз кидался к окну.

Да, ему было из-за чего волноваться! Шутка ли сказать – в школу прибудет сам районный начальник, чтобы лично допросить соучеников своего сына! Может быть, он обратит внимание на директора, повысит его.

Директор провел со школьниками специальную репетицию. Он несколько раз выходил из класса и тут же возвращался, а дети при его появлении вскакивали из-за парт, выстраивались по стойке «смирно» и во все горло орали: «На страж!» Директор поглаживал свои светлые усики, и, хотя выражение лица у него было холодное и строгое, ребята догадывались, что он все-таки доволен ими. От громкого крика «На страж!» дребезжали оконные стекла, зато, когда директор выходил из класса, на задних скамейках раздавался смех. Учитель Гиль молчал. Он делал вид, что ничего не слышит, а Ланцух-младший злился, видя, что ребята позволяют себе смеяться в ожидании прихода его отца. Из всего класса он один всерьез стоял «смирно» и, пыжась изо всех сил, орал: «На страж!» Но усердие юного гардиста трудно было оценить, его голос тонул в общем шуме.

В полдень у ворот школы остановилась желтая машина. Директор отпрянул от окна, ребята притихли. Учитель с немым вопросом поглядел на директора.

– Я сам буду его приветствовать, – заявил директор.

Минуту спустя в класс вошел Ланцух в мундире, плотно облегающем фигуру, и в до блеска начищенных сапогах. Директор вытянулся в струнку и по-военному отрапортовал, сколько учеников присутствует в классе. Ланцух сел за стол учителя.

– Уважаемый пан районный начальник, – торжественно начал директор. – Разрешите в качестве представителя учащихся ввести в комиссию по расследованию Антонина Ланцуха-младшего, – здесь директор с умильной улыбкой поклонился, – который принадлежит к числу самых способных учеников нашей школы.

Старший Ланцух самодовольно ухмыльнулся и кивнул головой в знак согласия. Его сын тотчас подошел к столу и сел рядом с отцом, окинув высокомерным взглядом своих одноклассников.

Лацо вздрогнул, крепко поджал губы и уперся коленями в край парты. До чего оба Ланцуха похожи друг на друга! У младшего такое же красное лицо, как и у его папаши, он так же коротко острижен, так же поводит плечами.

С бьющимся сердцем Лацо ждал, что будет дальше.

Тем временем Ланцух-старший, не мешкая, приступил к делу.

– Печальное событие, о котором у нас пойдет речь, – это черное пятно на чести вашей школы, и я хочу с вашей помощью его смыть, – заявил он.

Директор в ответ учтиво поклонился. Он призвал виновных добровольно во всем признаться, обещая раскаявшимся полное прощение. Затем, по-фашистски выбросив вперед руку, приветствовал начальника гарды и твердой походкой вышел из класса.

Ланцух принялся расспрашивать каждого ученика в отдельности, что ему известно об утреннем происшествии: почему он выбежал на улицу, что там делал? Каждый отвечал, что он выбежал последним и ничего не делал, только глядел на других. А те тоже ничего не делали, просто стояли и глазели. Некоторые ребята показали, что они слышали, как кто-то кричал, но кто именно, они не разобрали.

То же самое заявил и Ланцух-младший. Он, мол, всего-навсего хотел выяснить, что там происходит, и действительно слышал возглас: «Отпустите его!», но не видел, кто кричал. Тогда старший Ланцух начал по очереди вызывать каждого к столу и велел ему кричать: «Отпустите его!», а Ланцух-младший внимательно прислушивался, стараясь по голосу опознать преступника. Он до предела напряг слух, весь вспотел, широко разинул рот, но толку не было.

– Громче! – приказал он одному из мальчиков и стал рядом с ним.

– Отпустите его! – крикнул парнишка.

Ланцух-младший отрицательно покачал головой.

– Следующий, – торопил начальник, очевидно начиная терять терпение.

Но дальнейший допрос еще больше все запутал.

Само Каплан, самый высокий мальчик в классе (он уже тайком ходил на фильмы для взрослых), заявил, что у арестованного в каждой руке было по револьверу и он, Само, бросился защищать гардиста, вооруженного одной лишь резиновой дубинкой. Потом по требованию начальника Само заревел: «Отпустите его!» – и скорчил такую рожу, точно перед ним стояла целая шайка бандитов.

Другой мальчик клятвенно заверял, что крик «отпустите его» донесся из окна учительской, где происходило совещание, и ребята высыпали на улицу, желая разобраться, в чем же дело.

Лацо настороженно следил за ходом допроса. Он старался держать себя в руках, хотя поджилки у него еще тряслись. В ушах настойчиво звучал голос отца: «Если идет война и ты не говоришь врагу правды, это не обман». А ведь как знать – может быть, Лацо и в самом деле помог тому человеку скрыться? Скорее бы кончился проклятый допрос.

Начальник здорово устал от всей этой канители, однако он сразу узнал Лацо и так и впился в его лицо своими рачьими глазами.

– Мы с тобой уже знакомы, молодой человек. Я не знал, что ты посещаешь эту школу. А почему, собственно, ты не учишься у себя в деревне?

В классе залегла гробовая тишина.

Лацо ничего не ответил. Начальник, наверно, обо всем догадался, и теперь Лацо грозит что-то ужасное.

– Почему ты молчишь? Язык проглотил? – гаркнул Ланцух.

Ланцух-младший злорадно усмехнулся: так Главке и надо, раз отказался решать за него задачи.

– Я живу у дяди Марко, – ответил Лацо, замирая от страха.

– С каких пор?

– Давно…

– Ты был в то утро на улице?

– Был.

– Как все произошло? Рассказывай.

– Мы играли в саду… было холодно, – медленно начал Лацо; он глядел куда-то в сторону, чтобы не встречаться глазами ни с кем из членов комиссии, жадно ловивших каждое его слово.

– Потом я услыхал крик… – неуверенно продолжал Лацо, он едва держался на ногах от волнения.

– Кто кричал?

– Пан Костка, – словно со стороны вдруг услышал Лацо свой собственный голос и помертвел от ужаса.

– Откуда тебе известно, как его зовут? – удивился начальник.

Мальчик оживился. Теперь ему казалось, что Ланцух отодвинулся куда-то далеко-далеко и он, Лацо, смотрит на него в полевой бинокль.

– Я хорошо знаю пана Костку. Он ходит в гости к дяде Марко, – уже вполне твердо ответил Лацо.

– А кто кричал: «Отпустите его!»?

– Не знаю. – Лацо тряхнул белокурым чубом. – Не я.

Он прекрасно помнил, что крикнул только одно: «Не бейте его!» Больше ничего.

– Ладно, посмотрим. Ну-ка, давай погромче: «Отпустите его!»

– Отпустите его! – повторил за ним Лацо и сразу почувствовал облегчение. Ему даже почудилось, что он вовсе и не стоит перед комиссией, а бегает с деревенскими ребятишками по родным холмам, громко кричит вдаль, а горы отзываются звонким эхом.

– Еще громче! – скомандовал Ланцух-младший.

– Отпустите его! Отпустите его! – надрывался Лацо.

– Ну? – поглядел начальник на сына.

Тот, преисполненный сознания важности своей роли, произнес с видом знатока:

– Нет. У того был более грубый голос. Да и Главка ни за кого не станет заступаться. Он и в школе никому не помогает.

– А мне помог, – раздался тоненький голосок с задней парты.

– Факт! Мне тоже! – вскричал Иван.

– Тише! – стукнул по столу старший Ланцух. – А ты, Главка, ступай на место.

Лацо не заставил себя просить дважды. Уголком глаз он поглядел сперва на мрачно насупившегося Ондру, а потом на Ивана. Иван сидел с каменным лицом, опустив под крышку парты руки. Лацо увидел, как он сжал кулак и медленно повернул его большим пальцем книзу.

Лацо явственно расслышал его шепот: «Один – ноль в нашу пользу. Ура!»

Глава XXIV. Ночной гость

Вечером ребята только и говорили о посещении школы гардистами. Зузка громко хохотала, когда Лацо со множеством подробностей, иногда привирая, описывал сцену допроса. А мать Зузки штопала чулки и с улыбкой прислушивалась к болтовне детей.

– Покажи, как ты кричал, – уже в который раз просила Зузка и заливалась веселым смехом.

Девочек комиссия не заставляла кричать: доносчики единодушно утверждали, будто кричал мальчик. Девочек только спрашивали, как все произошло, а это было далеко не так забавно. Восторги Зузки вдохновили Лацо, и он стал привирать с таким увлечением, что в конце концов сам поверил в свой вымысел.

– Ну как, покажи еще разок! – не унималась Зузка.

Лацо снова стал в боевую позу, тряхнул вихрами и уже открыл было рот, когда Зузкина мать остановила его:

– Хватит, успокойтесь! От вашего крика соседи оглохнут. Зузка, ты допрашиваешь его дольше, чем начальник гарды.

Зузка подмигнула Лацо, и оба прыснули.

– Начальник ничего не понимает, а Ланцух-младший просто осел, – заявила Зузка.

– Если ты считаешь, что из тебя вышел бы лучший начальник, мы запишем тебя в гарду, – предложила мать.

– Ну нет, мамочка, я не хочу! Гардисты подлые и бесчестные, они бьют беззащитных детей. Мы получше их свое дело сделали. Правда, Лацо?

– Что же вы сделали? – заинтересовалась Сернкова.

– Мы доказали, что не боимся их, – быстро нашелся Лацо и с укором поглядел на Зузку.

Девочка смутилась, поняв, что сболтнула лишнее. Мать вдевала нитку в иголку и, как бы невзначай, спросила:

– А как они поступят, если не найдут виновного среди учеников?

– Начальник пригрозил, что допросят учителей, – ответил Лацо.

– Ну и пускай! – фыркнула Зузка. – Вот мы посмеемся!

– Довольно, дети! Спать пора. Всю вашу историю я уже наизусть знаю, – строго сказала Сернкова.

– Я подожду папу, он еще не слышал, – ластилась Зузка к матери.

– Папа очень поздно вернется с работы. Расскажешь ему завтра, Зуза. – Сернкова высвободилась из объятий дочки и озабоченно посмотрела на стенные часы. – Вам-то хорошо, дети, у вас жизнь вся впереди, и, я надеюсь, вас ждет много радостей, – прибавила она, глубоко вздохнув.

– Почему ты говоришь, что нам хорошо? – горячо возразила Зузка. – Неужели ты думаешь, что нам легко было выдержать допрос? Вовсе нет! Ты все повторяешь: «Вам хорошо, хорошо», а если хочешь знать, так у нас побольше неприятностей, чем у взрослых. Правда, Лацо?

– Ложитесь спать, ребятки. У меня голова что-то разболелась, я сегодня устала, – сказала Сернкова и снова посмотрела на часы.

Зузка поморщилась, но все-таки поцеловала мать и пожелала ей доброй ночи. Лацо постелил себе на кушетке, лег и закрыл глаза. В комнате стало тихо. Башенные часы лениво пробили десять. Сернкова бесшумно ходила по кухне; Лацо почувствовал приятный запах свежезажаренного кофе. Он свернулся клубочком под одеялом, ему было тепло и уютно. Начальник гарды, школа, бульканье кипящей в кофейнике воды – все провалилось куда-то во тьму, и Лацо уснул.

* * *

Ночью мальчика разбудил странный шорох; ему показалось, что кто-то шаркает босыми ногами по сухим листьям. Лацо беспокойно повернулся на спину. Звуки сразу прекратились, снова стало тихо. «Должно быть, мне приснилось», – лениво подумал он и хотел было лечь на бок, как вдруг шорох возобновился, и где-то совсем рядом, за изголовьем кушетки. Лацо слышал его теперь совершенно отчетливо.

– Мальчик всегда мечется во сне, – шепотом произнес знакомый голос. (Лацо тотчас сообразил, что принадлежит он отцу Зузки.) – Так ты говоришь, Руде удалось бежать?.. И малыши ему помогли?.. Неплохо, неплохо.

Второй голос звучал не так ясно, то замирал, то усиливался.

– Руда человек крепкий, в нашей работе он незаменим.

Сернка снова что-то сказал, но на этот раз невнятно, Лацо даже померещилось, будто до него доносится не человеческая речь, а журчанье ручья лунной ночью в долине Вербового.

– Да, есть у нас люди, и какие еще!.. С горячим, живым сердцем… – Собеседник Сернки говорил теперь более спокойно, легче было разобрать его слова.

– Комитет уже принял решение… Руда будет связным между обеими группами, твоей и моей, – продолжал Сернка. – Он верный товарищ. Впрочем, сам убедишься. Как же я рад, Ондришка!.. Мы так тревожились, удастся ли тебе, не помешают ли…

Сернка, увлекшись, заговорил почти полным голосом.

Лацо старался не пропустить ни слова. У мальчика трепетно забилось сердце. Ему и самому страстно хотелось бороться, помогать старшим товарищам.

– Да, народ просыпается. Кое-кто пока еще заботится только о своем родном гнезде. Но ничего, такие тоже вскоре прозреют, убедятся, что пришла пора защищать землю, на которой стоит их хата… научатся… – тихо заметил ночной гость.

Потом он заговорил о чем-то непонятном для Лацо. Мальчику никак не удавалось ухватить смысл его слов.

– Знаешь, Ондриш, – снова раздался голос Сернки, – иногда меня охватывает неудержимое желание выбежать из мастерской, подойти к некоторым трусам и крикнуть им прямо в лицо: «Эй вы, слепые кроты!» Понимаешь ли…

– Но мы же все время только это и делаем! И наши ребята отлично доказали им, на что они способны, – нетерпеливо прервал Сернку его собеседник.

– Твоим бегством мы им здорово насолили. Но меня беспокоит судьба остальных заключенных. Как бы их после процесса не услали в Германию. Наше так называемое правительство ведь ни шагу не ступит без указки немецких фашистов…

Сернка умолк. Скрипнул стул, потом послышались тяжелые шаги незнакомца – похоже было, что он передвигается с большим трудом.

– Я немножко постою, – произнес гость. – У меня все тело болит. Должно быть, печень отбили.

– Ондриш, – озабоченно сказал Сернка. – Выпей чаю…

– Здорово придумал! – Незнакомец весело рассмеялся. – Мы разбудим паренька. Ничего мне не надо. Я чувствую себя так, словно заново на свет родился… Главное, что мне дали район. Эх, поскорей бы за работу! Хватит с меня безделья.

…Когда Лацо проснулся, в кухне было светло. Сернкова готовила завтрак. Мальчик удивленно огляделся. Нет, это был не сон – у окна все еще стояли два стула, на полу валялись окурки.

Глава XXV. На вокзале

– В узелке – яички, а в бумажке – соль. Смотри не рассыпь, – поучала Главкову тетя Тереза.

Лацо рассматривал зеленый грузовичок с черными колесами, купленный тетей для Ферко. Интересная машина – на нее можно погрузить настоящий песок или щебень. Лишь бы Ферко не пришло в голову перевозить целые булыжники.

Когда они, бывало, играли у речки, Ферко всегда выбирал для плотины самый большой камень. Пытаясь сдвинуть булыжник с места, малыш пыхтел, сопел, а потом принимался реветь, и Лацо приходилось бежать на помощь братишке. Однажды они провозились так полдня, и их застигла в поле гроза.

– Мама, проследи, чтобы Ферко не сломал грузовичок. Когда я вернусь, мы придумаем интересную игру, – сказал Лацо.

– Хорошо, – задумчиво ответила мать. – Лишь бы с Ферко ничего не случилось без меня. Тете Кубанихе за ним не уследить, а он и минутки на месте не посидит.

– Полно, Ганка, не расстраивайся зря. Собери вещи, скоро будешь дома – увидишь мальчонку. Как приедешь, черкни несколько строчек, напиши, все ли в порядке, – попросила тетя.

– Да, я надеюсь, ты напишешь, – поддержал жену дядя Иозеф. – Мы, кажется, тебя не обижали. А если и поспорили малость, не беда. В семье всякое бывает. Правда?

– Правда, правда, что ты ни скажешь – все сущая правда. Я это слышу уже десять лет, одиннадцатый пошел! – проворчала тетя Тереза.

– Может быть, ты другого мужа себе заведешь, коли я тебе не по вкусу? – вскипел дядя.

– Вы уж как-нибудь без меня между собой договоритесь, – прервала начинавшуюся ссору Главкова. – Мне у вас было хорошо, и о мальчике вы сердечно заботитесь. Большое вам за все спасибо. Вернется Адам, получше вас отблагодарим. Ох, тяжело мне домой возвращаться, когда он за решеткой!

– Ведь я тебя сразу предупредил, Ганка, что ты ничего не добьешься. Хоть теперь подтверди, Тереза, что я прав. Нечего смеяться, я всегда все наперед знаю и никогда не ошибаюсь, – самодовольно заявил дядя, выпустив облако дыма.

– Да, зятек, теперь и я стала умнее. Вот только не знаю, как мне дальше быть, – тихо сказала Главкова.

– Не вешай голову, Ганка. Думай о детях, и тебе легче станет.

– А детей ведь кормить надо, – горько усмехнулась мать. – Ладно, Тереза, оставим этот разговор. Я поднимусь к Сернкам, попрощаюсь с ними и поблагодарю их за внимание к Лацо.

– А мне можно с тобой? – встрепенулся мальчик.

– Хорошо, пойдем. Скажешь им спасибо за приют.

Когда мать с сыном позвонили в квартиру Сернки, дверь им открыла Зузка. Она тотчас потащила Лацо в свой уголок и показала ему черную классную доску, которую сделал для нее отец.

– Наша доска меньше школьной, но это даже удобнее, иначе мы не дотащили бы ее к Ондре. Ну, как она тебе нравится? – Зузке не терпелось услышать от Лацо изъявления восторга.

– Неплохо, – с деланным безразличием ответил мальчик. – А ты помнишь, что доску всегда поручают вытирать лучшему ученику?

Зузка упрямо тряхнула косичками.

– Неправда! Новую доску, тем более такую, которую красил папа, вытирает учитель, чтобы ученики ее не портили. Я тебе тоже разрешу вытирать, только не часто, а писать буду на ней сама.

Лацо внимательно осмотрел доску и царапнул ногтем ее черную блестящую поверхность.

– Не трогай! – одернула его Зузка.

– Я хотел только проверить, крепко ли держится краска. Иногда она сразу же облупливается, – с видом знатока сказал Лацо.

– Не выдумывай! Папа лучше твоего понимает в этом. К Ондре мы ее с тобой вдвоем отнесем. Вот наши ребята удивятся! – Зузка заранее предвкушала удовольствие. – Жалко, что сегодня у нас нет занятий, а завтра воскресенье, придется ждать до понедельника.

– Я скажу Ивану, когда увижу его в школе, – предложил Лацо.

– Нет, нет! Никому не говори. Я хочу устроить им сюрприз. Обещай, что не скажешь.

– Я не болтун, – с достоинством ответил Лацо и прошел в спальню.

Его мать сидела на кушетке рядом с матерью Зузки, а возле них стояли Сернка и какой-то незнакомый человек. Прямые пряди каштановых волос падали ему на лоб, глаза лихорадочно блестели. Когда он внезапно распрямил плечи, Лацо поразился, до чего он высок и худ. Незнакомец вынул из кармана дымчатые очки в коричневой роговой оправе, надел их и посмотрел в зеркало, висевшее в простенке между окнами. Все окружили незнакомца и почему-то так глядели на него, словно в нем было что-то особенное. Между тем перед ними стоял самый обыкновенный человек в поношенном, слишком просторном для него костюме. Когда он засмеялся, Лацо заметил, что у него недостает передних зубов.

– Ну, теперь бери палку в руки и можешь идти, – весело сказал Сернка. – А куда ты засунул паспорт, Ондриш?

Лацо вздрогнул, как ужаленный, и впился глазами в лицо незнакомца, ощупывавшего карманы.

– Паспорт здесь. Все в порядке, – ответил тот глухим голосом и провел пальцами по верхней губе.

– Нет, брат, усов у тебя уже нет, – засмеялся Сернка.

– Хорошо хоть голова уцелела, – улыбнулся в ответ незнакомец.

Да, сомнений быть не могло: этот самый голос слышал Лацо тогда ночью. Мальчик не отрываясь смотрел на таинственного ночного гостя. Значит, вот как выглядит этот человек, полуслепой, с палкой. А ночью он так хорошо говорил!

– Зузка, поди сюда, – позвал Сернка.

Девочка осторожно прислонила доску к столу и подошла к отцу.

– Пани Главкова уезжает, вы проводите ее на вокзал, – сказал Сернка, обращаясь к детям. – С вами пойдет и этот дядя. Лацо или Зузка, кто-нибудь из вас, поведет его за руку, он плохо видит. Дядю зовут Ян Бразда, он едет лечиться.

Лацо едва не вскрикнул от удивления. Почему Ян? Да ведь и ночью и сейчас Сернка называл его Ондрой. Видно, от ребят что-то скрывают. А может быть, скрывают вовсе не от них, а от гардистов?

Зузка тотчас взяла гостя за руку.

– Я вас поведу, дядя, вы не упадете, – заботливо сказала она.

Лацо взял его за другую руку.

– Не беспокойтесь, мы вас не бросим, – пообещал он и многозначительно заглянул в глаза незнакомца: понял ли он его?

Но тот беззаботно рассмеялся и похлопал Лацо по плечу:

– Покровителей у меня много, да какие удалые! Мой мальчишка был бы как раз вам под стать.

– А у вас есть сын? – загорелась от любопытства Зузка.

– Да, есть, – как-то неохотно ответил гость и сразу помрачнел.

– Как его зовут? – не унималась Зузка.

– Замолчи, Зуза, или ты не пойдешь на вокзал, – строго оборвал дочку Сернка. – Видишь, дядя нездоров. Ты бы постыдилась так приставать к нему!

Зузка виновато потупилась и от растерянности стала мять подол передника.

– Проводишь дядю на вокзал, только смотри по дороге не надоедай ему вопросами. Сама можешь болтать сколько душе угодно.

– Хорошо, папочка, – ответила девочка, участливо глядя на гостя. – Я не стану ни о чем расспрашивать, не сердись.

Лацо крепко сжимал руку незнакомца. Какая Зузка непонятливая! Совсем еще ребенок!

Конечно, это тот самый человек, который ночью беседовал с Сернкой. Он коммунист, и раньше его звали Ондриш. А теперь его зовут Ян, и он куда-то уезжает. Понятно, болтать об этом не следует, а глупая Зузка донимает его расспросами.

– Пора собираться, – сказал Сернка. – Вы, пани Главкова, идите вместе с Лацо за вещами, а Зузка с дядей Яном подождут вас в подъезде.

Главкова поцеловалась с Сернковой, а Зузкин отец пожал ей руку и шепнул:

– Спасибо матери Якуба Главки.

У Главковой в глазах стояли слезы.

– Это я вас должна благодарить! Вы приняли Лацо как родного. Если доживем до лета, пришлите ко мне Зузочку на каникулы, ей вдвоем с Лацо будет весело. И воздух в Вербовом для детей полезен.

Лацо выпустил руку «дяди Яна» и ушел вслед за матерью.

– Мамочка, Зузка в самом деле приедет к нам на дето? – спросил он, едва они вышли за дверь.

– А почему бы и нет? Перед каникулами я им напишу, чтобы обязательно прислали ее к нам погостить. Тебе ведь хочется, чтобы она приехала?

Лацо даже подпрыгнул от радости:

– Очень хочется, мамочка!

Как только Лацо с матерью вернулись от Сернки, тетя Тереза сняла с вешалки свое пальто. Догадываясь, что сестра собирается проводить их на вокзал, Главкова твердо сказала:

– Нет, Тереза, оставайся дома. Я и без того достаточно всем вам причинила беспокойства. Мы пойдем с Лацо одни. Мне нужно с ним поговорить очень серьезно, чтобы он хорошо вел себя и слушался. Не сердись на меня – он мальчик застенчивый.

– Неужели ты при мне поговорить с ним не можешь? Или мы чужие? – обиделась тетя.

– Ганка права, – вмешался дядя. – Пока отца дома нет, мать должна его заменять. Оставь их одних. Лацо донесет вещи. Время у них еще есть, могут идти не спеша. Правильно я говорю?

– Да, зять, и я так думаю, – с признательностью поглядела на него Главкова, накидывая на голову серый платок.

Тетя при прощании расплакалась и долго обнимала сестру.

– Бедная ты моя! – всхлипывала она. – Не забывай обо мне! Напиши, если у тебя в чем-нибудь нужда будет.

– Прощай, Ганка, – сдержанно сказал дядя. – Желаю тебе удачи. А с Адамом все как-нибудь уладится. Запасись терпением.

Зузка с дядей Яном уже ждали их в подъезде. Дядя Ян был в темных очках, опирался на палку и горбился. Не мешкая они двинулись в путь. Зузка повела дядю за руку. Лацо нес чемоданчик и время от времени с любопытством поглядывал на таинственного дядю. Главкова медленно шла рядом с сыном.

– Я учусь в пятом классе, – трещала Зузка, – а после обеда сама становлюсь учительницей. У нас есть классная доска и два куска мела, и я очень справедливая. Правда, Лацо?

– Теперь ты стала справедливой, но еще неизвестно, как дальше дело пойдет, кому ты позволишь вытирать доску, – осторожно заметил Лацо.

Он все время думал о том, что у дяди Яна есть еще и другое, тайное имя, и поэтому не решался говорить с ним запросто. Лацо очень боялся, что не вытерпит и спросит его об этом. Тогда, чего доброго, Якубу пришлось бы за него краснеть! Но можно ведь в присутствии дяди Яна произнести имя «Ондра»?

– Зузка не всегда бывает справедливой, – пояснил Лацо, испытующе глядя на дядю. – Раньше она постоянно держала сторону Ондры.

Дядя Ян буквально на секунду остановился, но Лацо заметил это, и ему стало стыдно. Как быть? Получается, что он хочет выведать чужую тайну. Лацо вконец смутился и замолчал, но Зузка ничего не поняла и рассердилась.

– Мы уже давно помирились, и не к чему вспоминать старое. А раз ты на меня жалуешься, так и я скажу: ты фискал… как Ланцух! – выпалила Зузка и сама испугалась своих слов.

Лацо понурился. «Зузка права, – подумал он. – Я суюсь не в свои дела и вдобавок ябедничаю на нее. Не надо было об этом даже упоминать».

– Нельзя, доченька, такими словами бросаться. Лацо не хотел тебя обидеть. Верно, мальчуган? – Дядя Ян повернулся к Лацо: – Ну, не огорчайся, Зузка сказала не всерьез. А кто такой Ондра?

– Стремень, – быстро ответил Лацо, обрадовавшись, что разговор перешел на другую тему.

– Директор выгнал его, и мы с ним занимаемся, чтобы он не отстал, хотя теперь он снова ходит в школу, – подхватила Зузка.

– А… вы любите… этого… Стременя? – медленно, растягивая слова, спросил дядя Ян.

– Он наш друг, – коротко пояснил Лацо.

– Мы с ним дружим, – снова затараторила Зузка. – Ондра лучший из моих учеников. Из него, как говорится, со временем выйдет толк, – назидательно закончила она фразой, очевидно услышанной от взрослых.

И тут Зузка, к великому своему ужасу, вдруг заметила, что раскачивает руку дяди Яна так, как она обычно это делала, гуляя с отцом. Девочка испуганно покосилась на «дядю». Нет, ничего, он весело смотрит на нее сквозь толстые стекла очков.

– Вы славные ребята. Правильно поступаете. Всегда надо поддерживать друга в беде. А ваш Ондра, видно, неплохой парень, – как-то задумчиво и печально заключил дядя Ян.

– Еще бы! Конечно, неплохой. И какой храбрый! Он даже директора не боится, а наш директор – гардист! – воскликнул Лацо, от всей души желая загладить свою вину.

– Не кричи так, ведь мы на улице, – остановила его мать.

Лацо оглянулся; к счастью, поблизости никого не было.

– Вот мы и пришли, – сказал дядя Ян. – Теперь мы с Зузкой и тетей Ганной посидим в зале ожидания, а Лацо купит билеты. Знаешь, как это делается? – спросил он.

– Знаю. Я уже дома покупал, – заверил его Лацо.

– Возьми два билета до Вербового.

Мать вручила Лацо деньги.

– Касса налево у входа, – напомнил дядя Ян.

Когда они вошли в помещение вокзала, дядя Ян остановился, прислушиваясь к зычному голосу швейцара, объявлявшего часы отбытия и прихода поездов. Потом мрачно сказал:

– Наш поезд опаздывает на полчаса.

Пройдя в зал ожидания, они сели у окна на свободную скамью.

– Садись ко мне поближе, Зузка, я расскажу тебе интересную историю, – предложил дядя Ян.

Зузка немедленно вскарабкалась к нему на колени и обвила рукой его шею.

– Что же вы мне расскажете?

– Все, что пожелаешь. До самого отхода поезда я тебе буду шептать на ухо сказки. Согласна? – засмеялся дядя Ян.

– Да. Только самые таинственные.

– Идет, – согласился он.

В этот момент в зал ожидания вошли два гардиста и начали проверять документы у отъезжающих. Подошли они и к скамейке, стоявшей у окна. Главкова показала им справку, выданную начальником гарды, дядя Ян протянул свои документы.

– Скорее, – торопила Зузка гардистов, – мы тут сказки рассказываем.

– Скорее, – торопила Зузка гардистов, – мы тут сказки рассказываем.

Гардисты улыбнулись девочке, отдали назад документы и отошли к другим пассажирам.

– А что случилось с мальчиком? – вернулась Зузка к прерванной сказке.

– Ему очень хотелось есть, но он не решился взять тот хлеб, – рассеянно продолжал дядя Ян, искоса наблюдая за шпиками.

Зузка заметила его беспокойство и тоже поглядела в ту сторону. Гардисты потребовали у одного из пассажиров, чтобы он открыл чемодан.

– Хлеб лежал на скатерти, и аромат его разносился по всей комнате, – рассказывал далее дядя Ян.

А Лацо между тем встретил у кассы Ондру, который и теперь иногда приходил на вокзал после школы.

– Мне нужно купить билеты, – сообщил Лацо. – Мама едет домой, и с ней какой-то дядя.

– Давай деньги, я быстро куплю, меня тут все знают, – важно сказал Ондра и протянул руку.

Лацо сунул ему деньги, и Ондра смело подошел к окошечку кассы.

– Куда? – спросил он Лацо.

– Вербовое.

– Какого класса?

Лацо растерялся.

– Пойду спрошу, – сказал он и хотел было бежать к матери, но Ондра придержал его за рукав.

– Постой, – весело рассмеялся он. – Наверняка надо брать третий класс. Я ведь знаю, кто как ездит.

Лацо стоял около Ондры и с уважением слушал, как его друг разговаривает с кассиром.

– Пан Мозола, прошу выдать два билета до Вербового, третьего класса, на пассажирский, – деловито потребовал Ондра.

– Что же ты, Лацо, так долго возишься? – прозвучал за спиной Лацо голос матери, когда Ондра передавал ему билеты и сдачу.

Ондра оглянулся. Перед ним стояла та самая женщина в сером платке, которой он нес чемодан в день ареста «борца». Она тогда о чем-то расспрашивала Ондру, а ему это было неприятно. Теперь она не обратила внимания на мальчика, повернулась и ушла с Лацо. Значит, это мать Лацо?

Ондра как угорелый помчался домой, стремглав влетел в комнату, быстро снял с полки горшок, вытащил спрятанную там ассигнацию – ту, которую ему дала мать Лацо, – сжал ее в кулаке, захлопнул дверь и со всех ног кинулся назад. Он купил им билеты до Вербового, а поезд, к счастью, опаздывает на полчаса. Однако, чтобы застать их, нужно бежать без передышки всю дорогу.

Когда запыхавшийся Ондра прибежал на вокзал, поезд уже подали. Лацо и Зузка стояли на перроне, из окна вагона выглядывала женщина в сером платке. Главкова с улыбкой протянула ему руку – и в руке ее осталась ассигнация. Она с удивлением поглядела на Ондру, на его разгоревшееся от быстрого бега лицо, уловила смущение в устремленном к ней взгляде его светлых глаз.

– Ондришка, это ты? – сказала она дрогнувшим голосом. – Возьми назад, это твое…

Последние ее слова слились со стуком колес. Поезд неожиданно тронулся. Главкова успела только кивнуть ребятам, которые изо всех сил замахали платочками. Ондре показалось, что какой-то человек в дымчатых очках, стоявший за ее спиной, тоже приветливо кивнул ему головой и даже крикнул: «Ондришка!» Но, должно быть, ему это только померещилось. В купе было полутемно, и Ондра смотрел главным образом на мать Лацо. Она долго еще выглядывала из окна, а вместе с ней и человек в очках, но вдали уж вовсе ничего нельзя было разобрать.