Текст книги "Тайна"

Автор книги: Гелена Воланская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава X. Команда помогает арестованному

– Можете пока погулять в саду, – сказал детям учитель. – После звонка приходите в гимнастический зал. Только не шумите. У нас совещание.

Дети выбежали во двор. Вдоль низкой решетчатой ограды понуро стояли безлистые в эту пору года каштаны. Солнце то скрывалось за темными тучами, то снова выплывало, и от этого казалось, будто тень от висевшего у входа в школу немецкого флага со свастикой беспокойно мечется из стороны в сторону. Город торжественно отмечал прибытие гостей.

Кое-где на загнивших, скользких прошлогодних листьях еще лежал снег. Но играть в снежки или лепить снежную бабу было уже нельзя. Дети бегали по саду. Их смех звенел в прозрачном воздухе, поднимаясь ввысь, над крышами и флагами. Лацо и Иван ловко увертывались от Зузки и прятались от нее за деревьями. Наконец девочке удалось поймать Ивана, и она, ликуя, тянула его за рукав.

Вдруг с улицы донеслись крики и громкая ругань. Дети сразу притихли и с любопытством подбежали к ограде. Из дома, стоявшего напротив школы, двое полицейских выволокли на тротуар какого-то рабочего. Следом за ними вышел гардист с дубинкой. Рубаха на рабочем была разорвана в клочья, лицо вымазано черной краской, а из рассеченного виска текла кровь. Он отчаянно боролся, безуспешно пытаясь вырваться из железных тисков больших и толстых полицейских.

Иван с Зузкой так и вцепились в прутья ограды. Лацо протиснулся между товарищами и с ужасом смотрел на исказившееся от боли лицо арестованного.

Ланцух прижался к решетке и крикнул во все горло:

– На страж, пан Костка!

Гардист с дубинкой оглянулся на его голос и ухмыльнулся.

– Я его знаю, – важно сообщил Ланцух.

Лацо тоже узнал гардиста. Это был давешний дядин гость.

Рабочий все еще боролся с полицейскими, хотя ясно было, что ему одному не справиться с тремя. И все-таки он не сдавался. Взгляд его случайно упал на бледные, испуганные лица ребят.

– Да здравствует коммунистическая партия! – воскликнул он.

И в тот же момент гардист с силой ударил рабочего резиновой дубинкой по голове. Из носа у него хлынула кровь. Гардист снова ударил арестованного. Кровь потекла сильнее. Лацо до боли закусил губу и, дрожа всем телом, ухватился за плечи товарищей, чтобы не упасть. Били беззащитного человека – ведь ему скрутили за спину руки. Мальчик плохо разглядел его лицо – оно было в краске и в крови, но кто бы ни был этот человек, Лацо очень ему сочувствовал и от всей души желал, чтобы он вырвался.

Якуб как-то рассказывал, что немецкие фашисты мучают наших людей, а вот, оказывается, словацкие гардисты тоже их бьют. Лацо увидел это собственными глазами.

У мальчика потемнело в глазах, и вне себя от ужаса он закричал хрипло, не своим голосом:

– Не бейте его!

Дети вздрогнули. Полный отчаяния голос Лацо, казалось, заставил их выйти из оцепенения, и они бросились к воротам. А Лацо, Иван и Зузка уже прокладывали себе дорогу, расталкивая локтями толпу ребят. Они первыми пробились к выходу и выбежали на улицу. За ними устремились остальные школьники.

– Отпустите его, не бейте! – несся по улице многоголосый вопль.

Дети всей толпой кинулись под ноги полицейским.

Вдруг из-за поворота с ревом вылетела санитарная машина. Она мчалась прямо на людей, громко сигналя и почти не замедляя хода. Дети бросились врассыпную. С криком и плачем они побежали назад к воротам.

Полицейские растерялись. Пытаясь уступить дорогу машине, они изо всех сил толкали арестованного на тротуар, но он бешено сопротивлялся. В конце концов им пришлось выпустить рабочего и отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса. А когда они опомнились, арестованный был уже далеко и вскоре исчез за углом. В неописуемом смятении полицейские бросились вслед за ним, вопя во всю глотку:

– Держите его!

Санитарная машина резко затормозила. Из кабины высунулся не на шутку испуганный шофер.

Костка бешено ругал шофера, грозил ему тюрьмой, размахивал перед его носом кулаками, а шофер так быстро тараторил, что никто не мог разобрать, о чем, собственно, идет речь: о больной, которую он вез в машине, или о поврежденном моторе. Разъяренного Костку и оправдывавшегося шофера обступили школьники, с любопытством прислушивавшиеся к их спору.

Между тем полицейские кинулись вдогонку за арестованным; Лацо стоял посередине мостовой, загораживая им дорогу. Полицейские хотели было оттолкнуть его, но Лацо, как заправский футболист, упал им под ноги.

Один из полицейских больно лягнул мальчика сапогом, другой отшвырнул его в сторону и крепко выругался, после чего они устремились дальше, но, пробежав всего несколько шагов, наткнулись на Ивана, который также загородил им дорогу.

Костка от ярости лишился дара речи и не мог двинуться с места. Шофер захлопнул дверцу кабины и завел мотор.

Лацо поспешно поднялся с земли и нырнул в толпу детей.

Раскрасневшаяся от волнения Зузка схватила его за руку и хитро подмигнула, указывая на надрывавшихся от крика полицейских, которые только теперь сворачивали за угол. Раздались оглушительные свистки. Костка тоже засвистел, замахнулся дубинкой на ребят, в страхе подавшихся к воротам, и, пыхтя, бросился вслед за полицейскими. Похоже было, что он сейчас лопнет от злости.

Пронзительно зазвенел звонок, объявляя о конце перемены. Дети возвращались в школу, с опаской оглядываясь на опустевший двор. Когда Лацо был уже в дверях, на улице, протяжно завывая, пронеслась зеленая полицейская машина.

Учителей приятно поразила необычная тишина в зале. Школьники еще не пришли в себя от пережитого испуга.

Слово взял директор:

– Высокоуважаемые гости оказали нам большую честь, посетив наш город. Вы уже, конечно, заметили, дети, что здание школы украшено флагами. Уроков сегодня не будет. После обеда вы все должны явиться сюда в праздничных платьях. Сбор во дворе, ровно в два часа. Мы пойдем на площадь, где будут выступать дорогие гости – члены нашего правительства и немецкие офицеры. Вас ожидает великое будущее под руководством таких людей. Все как один должны быть здесь к двум часам! На страж!

– На страж! – нестройным хором ответили дети.

Иван вышел вместе с Лацо. У ворот к ним, как всегда, присоединилась Зузка. В каменном доме на противоположной стороне улицы было тихо, занавески на окнах задернуты, на крыше – флаг со свастикой.

Зузка первая нарушила молчание:

– Как вы думаете, ребята, удалось ему убежать?

– Наверно, удалось, раз он в одно мгновение исчез. Видно, хорошо знает эти места, – задумчиво ответил Иван.

– Нет, едва ли он смог ускользнуть от них, его нетрудно узнать, – вздохнул Лацо. – Он в одной рубашке, все лицо у него в крови. Его легко поймать.

Дети шли, понуро опустив головы.

– А может быть, все-таки кто-нибудь поможет ему спрятаться. Один он, конечно, ничего не сможет сделать, раз его ищет целая орава, – тихо сказала Зузка.

Лацо, казалось, не слышал, что она говорит. Он шел глубоко задумавшись, глядел прямо перед собой широко раскрытыми глазами и нервно кусал губы. Вдруг остановился и проговорил растерянно, дрожащим голосом:

– Я боюсь, что они отца тоже бьют.

Иван побледнел. Зузка судорожно сжимала ремешок своей сумки. Ей был понятен страх товарищей. Ведь и она беспокоилась бы об отце, если бы его арестовали. Какое счастье, что он дома! Зузка с облегчением вздохнула, взяла мальчиков за руки и, сочувственно глядя на них, сказала:

– Не горюйте. Может быть, не все полицейские такие. А твой отец, Лацко, не даст себя бить. Он сам так стукнет одного, что другие с перепугу сразу отстанут.

Иван нахмурился и вопросительно поглядел на Лацо, словно ожидая от него поддержки и совета.

– Если бы я узнал, кто из гардистов бил моего отца, – размышлял вслух Лацо, – я сейчас же сказал бы брату. А он уж с ним расправился бы! Может быть, даже и застрелил бы его.

– Как же ты можешь сказать, если сам не знаешь, где твой брат? – заинтересовалась Зузка.

Лацо ничего не ответил, только покосился на Зузку. В глазах его сверкали лукавые огоньки. Он-то отлично знает, где скрывается его брат, но никому не скажет. Да и не в этом дело. Якуб далеко. Ни он, ни Лацо пока ничем не могут помочь отцу. Мальчик снова глубоко вздохнул, потом сказал с горячей убежденностью:

– Если бы я был взрослым, так никого бы не позволил бить. Я сам стал бы командиром и наводил бы страх на гардистов. Мы бы сколотили большую команду. И нас было бы уже не четверо, а много-много. И тогда мы приказали бы выпустить из тюрем отцов. И оружие мы бы раздобыли и всех людей сами освободили бы.

– Вот было бы здорово! – мечтательно воскликнула Зузка.

– Факт, мы показали бы фашистам, где раки зимуют! – добавил Иван.

– До чего мне было жаль того рабочего, – взволнованно продолжал Лацо. – Конечно, он в одну минуту справился бы с полицейскими, если бы у него руки не были связаны!

– Ну и дураки же они! Их было так много, а он все-таки удрал, – вставила Зузка.

– Я думал, Костка изобьет шофера, а тот нисколько не струсил, даже еще отругивался, – прибавил Лацо.

– А ты здорово, Лацо, крикнул: «Не бейте его!» Голос у тебя был сильный, как сирена, я сперва даже не сообразил, что это ты кричишь, – искренне восторгался Иван. – Все ребята вслед за нами бросились на улицу. Фьюить! Арестованный исчез, а гардист остался с носом.

– Хорошо, что директор ничего не видел, – шепнула Зузка.

– Ланцух ему донесет, – мрачно заметил Лацо.

– Ах, опять этот жирный боров! – сердито воскликнула девочка.

– Ничего, пусть доносит, мы постоим друг за друга! – гордо заявил Иван.

– А можно мне рассказать дома, как все было? Я и словечком не обмолвлюсь о нашей команде. Только про то скажу, что случилось на улице, – спросила Зузка.

Мальчики неуверенно переглянулись.

– Можешь рассказать, но не говори, что сделал Лацо, – решил Иван.

– Девчонка обязательно должна трепать языком! – проворчал Лацо.

– Факт, – подтвердил Иван и свысока посмотрел на Зузку.

На глазах у девочки показались слезы.

– Вот и неправда! Я собиралась рассказать родителям с вашего разрешения. Это не значит трепать языком!

Ребята подошли к дому, где жили Лацо и Зузка.

– Расскажем Ондре о нашей тайне, – шепотом сказал Иван.

– А про то, что случилось возле школы, тоже скажем? – спросила Зузка.

– Разумеется, – сказал Иван. – Ты согласен, Лацо?

– Конечно. Раз он входит в нашу команду, значит, должен все знать. Только уговор: расскажем, когда соберемся у него все вместе, – потребовал Лацо.

На этом дети расстались. Лацо побежал к себе на первый этаж и весело позвонил. Дверь ему открыл дядя. В кухне у стола сидела мать…

Глава XI. Встреча

Сколько раз уже Лацо представлял себе тот радостный день, когда вся семья снова соберется дома, в Вербовом! Жизнь пойдет совсем по-новому. Раньше, случалось, мама ворчала, отец спорил с Якубом, а иногда и с мамой, а Ферко ни с того ни с сего начинал реветь. Но теперь… Это будет славный большой праздник. Мама напечет ватрушек, Якуб подстрелит в лесу зайца, куропатку или фазана. Они устроят самый настоящий пир. Мама поджарит мясо, разрежет на ломтики и разложит на тарелки – каждому достанется вдоволь. Только для Ферко мясо нужно нарезать мелко-мелко, а то он подавится. Бывало, перед ним стоит полная тарелка, а он уже кричит, что ему мало, и тянется к миске.

Отец любил удить рыбу. Чаще всего он приносил домой форель. Но случалось ему поймать и щуку; правда, то бывало редко. По воскресеньям обычно он с рассветом уходил на реку, просиживал там долгие часы, но больше поглядывал на небо, чем на воду.

Отец никогда не брал с собой Лацо, потому что мальчик ни минутки не мог усидеть на месте и пугал рыбу. Бели улов был хороший, мама делилась рыбой с соседями.

Тетушка Кубаниха всегда получала свою долю. Однажды она рассказала детям сказку о рыбаке и рыбке, и, когда отец вернулся с реки, Лацо долго искал у него в корзинке золотую рыбку. Якуб, узнав, в чем дело, рассмеялся и сказал, что у каждого есть своя золотая рыбка, только не каждый знает, как с ней надо обращаться, и поэтому упускает свое счастье. Что он имел в виду, Лацо толком не понял, но перестал рыться в корзинке.

…По случаю такого праздника мама обязательно купит орехов и конфет в пестрой обертке и поставит их в миске на стол. Хорошо бы добавить туда и крашеных яиц, хотя бы выдутых. Лацо может выдуть сколько угодно. Это совсем не трудно. Нужно только проколоть в скорлупе с обоих концов по дырочке и дуть, пока яичко не выльется на блюдце.

…А тетушка Кубаниха будет хлопотать у них с самого раннего утра. Она всегда помогает маме по праздникам. Любо-дорого смотреть, как она выбирает на растопку щепки, разводит огонь и все бормочет что-то про себя, словно колдует. К тесту никто близко подойти не смеет. Когда оно поднимется, тетушка запирает двери и никого не впускает в кухню, потому что дрожжи не любят сквозняка. Поставит ватрушки в духовку и то и дело заглядывает в маленькое круглое отверстие в дверце. Лацо тоже смотрел в это отверстие, но ничего не увидел: наверно, одна тетушка разбирается в своем колдовстве. Поглядит, усмехнется с таинственным видом и ходит, ходит возле печки на цыпочках. Присядет на минутку с полотенцем в руке, подложит в топку полено и снова заглянет в дверцу.

– А ну как ватрушки подгорят? – смеется мама.

– Не говори, Ганка, еще сглазишь! Лучше нос утри мальчонке!

Мама спешит к Ферко, а тетушка улыбается, заглядывает через дырку в непроницаемую, только ей доступную темноту. В кухне удивительно приятно пахнет яблоками, ванильным сахаром, корицей и повидлом. Дрова в печке трещат, и Лацо уже чувствует на языке вкус свежей ватрушки, теплой и легкой, как пена.

Еще раз заглянув в духовку, тетушка торжественно распахивает дверцу и вынимает на редкость удачные, румяные, покрытые блестящей корочкой, душистые ватрушки.

– Гляди-ка, Ганка, они сами в рот просятся, – радуется тетушка и скромно отходит от стола, чтобы все могли полюбоваться ватрушками.

Ферко не терпится, он хочет сейчас же попробовать, но мама ставит ватрушки на шкаф, где никто до них не дотянется, и дает Ферко кусок хлеба.

– Подожди, пусть остынут, пока поешь хлеба!

Ферко сперва тихо всхлипывает, потом начинает реветь во все горло. Тетушка утирает ему слезы, уговаривает, но теперь уже с Ферко ничего не поделаешь. Как закатится, так конец – ничем его не успокоишь, пока не выплачется.

Столы для ужина, конечно, они возьмут у соседей – один у тети Кубанихи, другой у дяди Матуша, – сдвинут их, накроют белыми скатертями, а Лацо посадят подле Ферко – следить, чтобы малыш не запачкал скатерть.

Когда гости усядутся за стол, Матуш первый чокнется с отцом. Женщины будут вытирать слезы, мама заплачет. У Лацо глаза тоже повлажнеют.

На этом мечты Лацо всякий раз обрывались: очень трудно представить себе, что скажут люди, когда вернется Якуб, и вообще, как все это произойдет. Заранее угадать невозможно, даже если тысячу раз будешь рисовать в уме картину встречи.

Так, бывало, Лацо размышлял о будущем, лежа в постели или гуляя по улице. Он уже поверил в свою мечту и с нетерпением ждал ее осуществления.

И вдруг… Лацо вернулся из школы, а в кухне у дяди его встретила бледная, чем-то сильно озабоченная мать.

– Подойди ко мне, сыночек! – слабым голосом окликнула она Лацо.

Он кинулся к матери, спрятал на ее груди лицо и крепко обнял ее, а мать ласково гладила его волосы и старалась успокоить.

– Ну, покажись, как ты выглядишь, сынок!..

Такой оказалась их встреча наяву. Совсем не похоже на то, что видел мальчик в своем воображении.

Глава XII. Зузку посылают за пальто

Весь мелкий ремонт в доме производил Сернка. Марко в таких делах не разбирался. А в доме всегда что-нибудь портилось: то водопровод, то центральное отопление, то звонки, то электричество. И на этот раз отец Зузки что-то чинил в подвале. Сернки жили наверху, на третьем этаже, и сегодня, еще до обеда, Сернка заявил Марко, что у них в квартире холодно; вероятно, котел не в порядке. Если уж он, Сернка, платит такие большие деньги за квартиру, то, совершенно естественно, не желает мерзнуть.

Марко очень обрадовался, когда Сернка согласился отремонтировать котел, не требуя его помощи, и охотно дал ключи от подвала. Он пояснил, что у них гостит свояченица и ему неудобно уйти из дому.

– Это мать Лацо, пан Сернка. Она только сегодня приехала. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Сами понимаете, неудобно – родня.

Сернка в ответ вежливо улыбнулся, пригласил Главкову в гости, поклонился и ушел. Потому-то Зузка и не застала отца дома.

Сернкова готовила на кухне обед. Зузка надела белый фартучек в крупную синюю горошину и молча подошла к плите. Она была уверена, что мать не устоит перед ее немой просьбой и поручит ей какую-нибудь приятную работу. Зузке очень нравилось выжимать лимонный сок или взбивать белки до тех пор, пока не образуется белая пена.

Зузка не отказалась бы и от любого другого задания, только бы ей не велели поджаривать муку для заправки супа. Этого Зузка не любила. И в самом деле, что за удовольствие; стоишь у плиты, непрерывно помешиваешь, а мука все не хочет темнеть, и потом вдруг сразу пригорает. Лучше бы мама придумала для нее что-нибудь поинтереснее. Но мать равнодушно передвигала кастрюли, хмурилась, щурила глаза от пара и словно не замечала Зузки. Пожалуй, лучше отойти от плиты, пока не попало. Вид у матери был какой-то отсутствующий. Похоже, что она думает о чем-то совсем не радостном. Зузка начала было рассказывать ей о том, что произошло возле школы, но мать слушала краем уха и в самом интересном месте, когда Зузка описывала, как дети замерли от ужаса, вдруг спокойно заметила:

– Хорошо вам, ребятам: никаких забот не знаете!

Нет, неверно. Она произнесла эти слова совсем не спокойно. Напротив, она глубоко вздохнула, и губы у нее задрожали. Но почему же ей все-таки пришла в голову мысль, будто детям живется легко? Очевидно, она ничего не поняла из того, что ей говорила Зузка. Девочка попыталась возразить матери, но та не на шутку рассердилась:

– Трещишь как сорока, просто в ушах звенит! Садись-ка лучше за уроки.

– Мы готовим уроки у Ондры. Честное слово, мамочка, все, что я тебе рассказала, чистая правда. Можешь спросить у Лацо.

– Вот еще! Стану я его расспрашивать о всяких пустяках! Знаешь что, дочка? Пообедай поскорей да сходи к тете. Попросишь ее дать папе на время дядино пальто: папа свое пальто порвал, и я отнесла его к портному.

Зузка от радости подпрыгнула и повисла у матери на шее:

– Бегу, бегу, мамочка! А можно мне надеть голубое платье?

– Ладно, надень, не то от тебя не отвяжешься! Только повесь школьное платье в шкаф, чтобы не измялось.

– Разве я когда-нибудь бросаю свои вещи? – обиделась Зузка. – Ты сердишься зря, потому что не любишь меня. Только папа меня любит.

Зузка крепко обняла мать и потащила в комнату.

– Пусти, озорница, мне сегодня не до шуток!

– Скажи, что любишь меня, скажи, что любишь! – не отставала девочка.

– Люблю, люблю, только отпусти!

Зузка достала из шкафа голубое платье с белым воротничком. Ей очень хотелось надеть и новые туфли, но мама ни за что не позволит. На улице тает, а в пригороде, где живет тетя, очень грязно. Можно было бы, конечно, объяснить маме, что с туфельками ничего не случится. Зузка потом вычистит их. Но, пожалуй, не стоит и начинать. Мама всерьез рассердится и никуда ее не пустит. Лучше идти в старых туфлях.

Взобравшись на стул, Зузка стала вертеться перед зеркалом, висевшим на стене. Тетя всегда радуется, если Зузка хорошо одета. Бедняжка тетя живет теперь совсем одна – дядя в прошлом году умер – и очень тоскует. Мама говорит, что у нее разбито сердце.

Зузка быстро глотает горячий суп.

– Осторожно, обожжешься, – предостерегает ее мать.

Но Зузка только потряхивает косичками и уплетает ложку за ложкой.

– Мама, если за мной зайдет Лацо, скажи, что я буду у Ондры немножко позднее.

– Хорошо, хорошо, только скорей возвращайся и не забудь, за чем тебя послали.

Зузка чмокнула мать в щеку, взяла деньги на дорогу и ушла. Пока она спускалась по лестнице, ей пришло в голову, что стоило бы рассказать отцу о том, что случилось сегодня у школы. Вот он удивится! Она подкрадется сзади, закроет ему ладонями глаза, а он будет угадывать.

Зузка неслышно, на цыпочках, подошла к двери котельной и неожиданно споткнулась о какой-то предмет, невидимый в полутьме подвала. Вот тебе и сюрприз!

Отец стремительно выбежал из котельной и остановился как вкопанный, увидев дочь.

– Ты здесь зачем? – крикнул он, бледнея от гнева. – Почему крадешься, как вор? Убирайся отсюда!

Зузка обмерла от страха. Ни разу отец так не кричал на нее, даже когда она действительно бывала виновата. На рождестве, например, она разбила фарфоровую чашку, но отец нисколько не сердился – он только нахмурил брови и велел ей убрать осколки.

Хорошо еще, что другой механик, возившийся у котла, в этот момент повернулся к ним спиной. По крайней мере, он не видел, как Зузка покраснела.

– Я иду к тете, – сказала она, дрожа от пережитого оскорбления. – За пальто.

– Ну, беги, да поживей возвращайся, – сказал отец более мирным тоном.

– До свиданья! – уже с лестницы крикнула смертельно обиженная Зузка.

Она не поцеловала отца, надеясь, что он сам окликнет ее: ведь она тотчас бы простила его! Но отец ничего не сказал, ни единого словечка.

Зузку душили слезы. Родители не любят ее, хотя она ни в чем перед ними не провинилась. За что же такая несправедливость? Другие девочки ведут себя намного хуже. Вот взять, к примеру. Маню, дочь кондитера. Она крадет дома конфеты и угощает ими Иожо. Маня и Иожо ходят вместе, а когда станут взрослыми, поженятся. Может быть, лучше родиться дочерью кондитера, чем дочерью механика? Нет, Зузка ни за что бы не согласилась иметь другого отца, хоть он и кричит на нее без причины.

Зузка никогда не считала Маню своей подругой. Но однажды Маня дала Зузке пять крон и попросила купить в их кондитерской конфет. Маня с Иожо поджидали ее в воротах, а Зузка отправилась исполнять поручение. Маня велела взять шоколадное драже – оно самое легкое и в ста граммах его больше, чем других конфет. И еще Маня сказала, что покупать сладости надо только в их магазине, потому что они самые лучшие, а к тому же и деньги останутся в кассе. Ведь так или иначе, все равно они отцовские. Потом она дала Зузке две самые маленькие шоколадные горошинки и убежала.

Когда Зузка рассказала об этом дома, мать запретила ей дружить с Маней: ведь ясно было, что Маня стащила деньги у своих родителей. Конечно, Зузкины родители не хотели бы иметь такую дочь, как Маня. А Зузку они не ценят, потому что она для них слишком хороша, с горечью рассуждала про себя девочка.

Возле аптеки сидела старуха с попугаем на плече, на коленях у нее в большой коробке из-под сигарет лежали крошечные конвертики. На каждом была надпись: «Счастье. Один пакет – одна крона».

Зузка, увидев попугая, сразу догадалась, в чем дело.

Конечно, попугай вытащит для Зузки именно то, что ей нужно.

– Что я смогу выиграть? – спросила она, притворяясь, будто это ей совершенно безразлично.

– Счастье, – кисло ответила старуха и зевнула.

Искушение было велико. Зузка достала из кармана крону. Попугай уставился на Зузку своими круглыми, как бусинки, глазками. Ах, если бы он вытащил для нее сердечко с цепочкой, такое, как у Евы, которая учится в одном классе с Зузкой! Ева всегда играет этим сердечком. Однажды цепочка разорвалась, и сердечко куда-то закатилось. Девочки искали его, весь пол облазили, а сама Ева все время плакала, но даже пальцем не пошевельнула, чтобы найти его. Потом Катька отыскала сердечко и отдала Еве.

Зузка протянула старухе монету. Откинув полу своего пальто, старуха сунула монету в грязный мешочек, висевший у нее на боку, потом посадила попугая на левую ладонь и покружила его над коробкой. Зузка с волнением следила за каждым движением старухи, стараясь думать только о сердечке и цепочке. Птица прыгнула на коробку и взяла в клюв один из пакетиков.

Дрожащими пальцами Зузка вскрыла пакетик. В нем оказались семена неизвестного растения.

– Что это такое? – разочарованно спросила Зузка.

– Счастье. Лечит от боли в спине и отгоняет дурные сны, – невозмутимо ответила старуха.

– Я хотела вытянуть цепочку. А такое счастье мне не нужно, – надулась девочка.

– Отдай кому-нибудь. Подарить счастье – доброе дело, – прошамкала старуха.

Ну что ж, Зузка сделает доброе дело – подарит выигрыш тете.

– Значит, от чего оно лечит? – спросила она еще раз, чтобы действовать наверняка.

– От одышки и зубной боли.

Старуха аккуратно уложила рассыпавшиеся конвертики и застыла в своей прежней позе – с попугаем на плече.

– А от разбитого сердца не помогает? – настойчиво выспрашивала Зузка.

– Помогает, помогает.

На морщинистом лице гадалки появилась тень улыбки. У Зузки мелькнуло подозрение, что старуха смеется над ней. Можно было бы снова попытать счастья, на последнюю крону, но девочка не решилась.

Поборов искушение, Зузка помчалась со всех ног и остановилась, чтобы перевести дух, только когда отбежала от старухи на такое расстояние, что возвращаться за цепочкой не имело смысла…

Поцеловавшись с тетей и выждав, пока она перестанет бурно выражать свой восторг по поводу прихода дорогой племянницы, девочка таинственно прошептала:

– Тетя, знаешь, что я тебе скажу?

– Что, радость моя? Погоди, я сейчас вскипячу чайник, напьешься горяченького чаю.

Она сняла с Зузки, как с маленькой, пальто и шапочку, которую ей к рождеству связала мама.

– Тетя, я принесла тебе счастье! – выпалила Зузка.

– Ты сама мое счастье, Зузочка, – улыбнулась ничего не подозревавшая тетка.

– Да, да, но… – нетерпеливо махнула рукой Зузка. – Я выиграла счастье, которое лечит от разбитого сердца. Вот, смотри!

Зузка торжественно положила на стол свой измятый трофей.

– Ну, это другое дело. Покажи-ка! – Тетя с нескрываемым любопытством вскрыла пакетик.

– Тетечка, я тебе дарю счастье, а ты мне подари крону, ладно? Мое счастье от зубной боли тоже помогает, – весело добавила Зузка, силясь вспомнить, о чем еще говорила старуха. У тети, правда, зубов уже нету, но какое это имеет значение! Главное – ей надо вылечиться от разбитого сердца.

– Вот, душенька, тебе крона. А как поживают родители? Ничего не просили мне передать?

– Конечно, просили! Папа разорвал пальто, и его пришлось отдать в починку, поэтому папа просит вас одолжить ему дядино пальто.

– Разумеется, я дам пальто, а то как бы отец не простудился.

Пока тетя накрывала к чаю, Зузка поиграла маятником старинных часов, красовавшихся на комоде. Это было очень интересно. Стоило прикоснуться к маятнику, и он начинал мерно раскачиваться, прячась за мраморные столбики; постепенно колебания его затухали, и наконец он совсем останавливался. Часы никогда не заводили, потому что у них внутри лопнула какая-то пружина. Но Зузкиной вины тут не было. Часы испортились давным-давно, еще до ее рождения.

Зузка возвращалась домой уже в сумерки, очень довольная прогулкой. Дядино пальто она перекинула через руку, в кармане у нее позвякивали две монетки. Удачно получилось: и счастье выиграла и доброе дело сделала.

Теперь скорее домой, а то еще попадет: и мама и папа сегодня не в духе, зачем их зря сердить. Зузку уже начинала немножко мучить совесть – засиделась у тетки и не может пойти к Ондре, как обещала.

«Все потому, что не умеешь правильно рассчитывать свое время», – скажет отец.

А как его рассчитаешь? Ведь это не яблоко делить! Да и яблоко, если делить на троих, не делится поровну. Зузке в таких случаях обычно достается самая большая часть. В школу на сбор по случаю приезда важных гостей она тоже не пошла. Правда, папа напишет объяснение, – надо будет ему напомнить. Милый папа, зато теперь он уже не простудится.

Зузка расчувствовалась и даже погладила дядино пальто. Нет, она ни на кого не променяла бы своих родителей. Ее отец лучше всех отцов на свете, а мать лучше всех матерей.

Когда Зузка наконец добралась до своего дома, ей показалось, что во дворе промелькнула фигура отца – только он почему-то пошел не навстречу ей, а по направлению к воротам, выходившим в переулок.

– Папочка! – радостно воскликнула Зузка.

Отец не обернулся на ее зов, напротив – зашагал быстрее. Значит, это не он? Странно, неужели Зузка могла так ошибиться? Наверно, потому, что темно. Теперь, вглядевшись повнимательней, она увидела, что человек, которого она приняла за отца, меньше его ростом и походка у него другая. Только пальто точь-в-точь такое, как у папы.

«Я совсем с ума сошла! – вздохнула Зузка. – Ведь папино пальто у портного».

И, перепрыгивая через две ступеньки, она взбежала наверх.