Текст книги "Прокаженная"

Автор книги: Гелена Мнишек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

XV

Прощание с дамами прошло согласно всем правилам хорошего тона. Пронтницкий явно храбрился, а Люция не могла найти себе места. Пани Идалия с вельможным радушием произнесла несколько теплых слов, претендовавших на искреннюю сердечность, но прозвучали они довольно фальшиво. Пан Мачей с добродушной улыбкой пожелал уезжавшему счастья. Вальдемар распрощался с ним доброжелательно, пан Ксаверий – равнодушно. В общем, никто об его отъезде не сожалел.

Пани Эльзоновская объяснила Люции и Стефе, что планы пана Эдмунда изменились, и потому он уезжает.

Всю ночь и весь день Люция проплакала, и теперь глаза у нее были красные. Эдмунд поглядывал на нее с усмешечкой, как на свою жертву. Заплаканные глаза девочки его ничуть не тронули, в душе он злился, что упустил прекрасную партию.

Люция уверена была, что он захочет остаться с ней наедине и что-нибудь скажет на прощанье. Она вспомнила прочитанные украдкой романы – сцены любовных свиданий, записочки, клятвы… Быть может, они станут писать друг другу? Нелегко будет передавать и получать письма, но так даже лучше.

Чтобы встретиться с ним, девочка несколько раз выходила в парк, убежденная, что он ждет ее там. Это не укрылось от внимания Стефы; в конце концов она отыскала Люцию на лавочке в тени, громко плачущую. Присев рядом, Стефа обняла ее и прижала к себе. Тогда девочка призналась, что вышла, чтобы встретить Эдмунда, и теперь плачет по нему, как по мертвому.

– Почему «как по мертвому»? – спросила учительница. – Ты говорила с ним?

Люция еле выговорила сквозь рыдания:

– Я хотела с ним поговорить, думала, он тоже хочет… Он проходил по аллее, увидел меня, мы были так близко… Я сказала: «Пан Эдмунд», а он остановился и спрашивает: «Чем могу служить?» – так холодно, с такой странной, деланной усмешкой… Потом поклонился и ушел. Он меня не любит, он для меня умер!

Стефе едва удалось ее успокоить.

Со Стефой и Люцией Эдмунд прощался последними. Вальдемар, предчувствуя, что Пронтницкий может оскорбить Стефу, остался рядом с ней. Действительно, Эдмунд настраивался на ироничный тон, хотел пожелать Стефе успехов, зная, что заденет ее этим, но в присутствии майората не решился. Он лишь равнодушно подал руку и Стефе, и Люции. Ни он, ни они не произнесли ни слова. Только рука девочки дрогнула в его руке.

Он вышел на крыльцо походкой победителя, уселся в экипаж. К коляске его проводили Яцентий и лакеи, довольные, что уезжает навсегда нелюбимый всеми практикант. Когда коляска тронулась, стоявшая у окна Люция разразилась громким плачем, что несказанно удивило баронессу – она и представить не могла, что ее дочь может питать искренние чувства к человеку не их круга.

После отъезда Пронтницкого в особняк словно вернулась жизнь. Стефа облегченно вздохнула. Только баронесса поначалу скучала без приятного собеседника, но печаль и слезы Люции убедили пани Идалию, что Эдмунд должен был покинуть имение.

…В один прекрасный день, когда майорат был в Слодковцах, приехала верхом панна Рита Шелижанская, а недолго спустя появился граф Трестка. Когда он показался в воротах, все как раз сидели на веранде. Увидев своего преследователя, Рита с неудовольствием скривилась и сердито бросила Вальдемару:

– Невероятно! Как будто он – мой опекун…

Майорат рассеянно кивнул, думая о чем-то своем.

Заметив наконец панну Риту, Трестка весьма артистично изобразил удивление, так что у него даже свалилось с носа пенсне:

– Что за счастливый случай! Вы здесь?

– Вы же знали, что я буду здесь. К чему притворяться?

– Я вовсе не знал, клянусь Господом! Неужели вы считаете, что я приехал ради вас?

– Мне так кажется.

– Пассаж! – вздохнул Трестка, нервно поправил пенсне и, бросив на Стефу веселый взгляд, сказал шутливо: – Вы ошибаетесь, панна Рита. В Слодковцы я езжу не только из-за вас, mais encore…[30]30
  Но еще… (франц.).


[Закрыть]

– Ну что вы, мы же все понимаем. Где панна Рита, там и вы, – сказал Вальдемар.

– Клянусь вам, я… Ничего подобного…

– А мы поняли вас именно так.

Трестка закусил губу и замолчал. Панна Рита глянула на Стефу, потом подошла к Вальдемару и, улыбнувшись, шепнула:

– Спасибо.

– Господи, за что?

– За то, что вы – джентльмен.

– Увы, приходится им быть за кого-то…

– Вот за это и спасибо.

Перед ужином решили прогуляться по парку. Панна Рита взяла Стефу под руку и увлекла ее вперед, так что мужчины и задумчиво шагавшая Люция остались позади.

– Как вам нравится молодой Михоровский? – спросила Рита.

– Ну… он очень симпатичный.

Панна Рита едва не подпрыгнула:

– И это все, что вы можете сказать?! Я думала, вы оцените его по достоинству. Я его очень уважаю. В сравнении… ну, хотя бы с Тресткой, он…

– Да как можно сравнивать?

– Вы правы. Никакого сравнения. Единственное, что у них общего, – возраст. Майорат очень известен в свете. Женщины по нему с ума сходят. Но он, увы, так привередлив… Открою вам секрет: я тоже принадлежу к его поклонницам и тоже без взаимности.

Стефа, улыбнувшись, взглянула на нее. Она вспомнила первый приезд панны Риты и ее разговор с Вальдемаром.

Панна Рита продолжала:

– Что скрывать, все знают, что я люблю майората, все, начиная от моей опекунши, княгини, и кончая им самим. Но иллюзий я не питаю, я давно их лишилась… или не питала вообще. Та, которую он выберет, ни в чем не будет похожа на меня. У него весьма утонченный вкус, а я могу воодушевить самое большее графа Трестку. Это и называется «не везет». Меня занимает пан Вальдемар, а я интересую этого «графчика». А если я нравлюсь Трестке, то, должно быть, не дороже него и стою. В таком случае он обязан получить взаимность. Я права?

– Ну что вы! – сказала Стефа. – Пан Трестка недостоин на вас и глаз поднять.

– У вас хороший вкус! Я и сама знаю, что стою дороже его… пусть и не столь уж сказочно много, как вы считаете. Хочу вам сказать, что вы еще в одном случае проявили хороший вкус – отвергнув Пронтницкого. Нестоящий человек, и вас явно недостоин. Стефа ответила искренне:

– Нет, я его не отвергала. Просто… так уж счастливо сложились обстоятельства.

– Но вы ведь первая порвали с ним?

– Это сделал за меня мой отец.

– Который наверняка знал его лучше, чем вы?

– Несомненно.

– Как бы там ни было, стоит поблагодарить майората за то, что он прогнал этого типа из Слодковиц. А знаете, что было главной причиной изгнания Пронтницкого?

Догадываетесь?

– Его ухаживания за Люцией.

На губах Риты промелькнула улыбка:

– Ну да, так все считают. Выходит, вы ничего не знаете? Пронтницкого услали исключительно из-за вас.

– Из-за меня?!

– Вот именно. Он докучал вам, а это рассердило майората и пана Мачея. Одной Идальке было все едино. У нее есть тело и кости, но сомневаюсь, есть ли кровь… разве что до того голубая, что это уже и не кровь, а водица. В самый последний момент намерения Пронтницкого ее рассердили, однако до того она благосклонно позволяла ему себя развлекать. Словом, это Вальдемар его убрал отсюда. Могу смело вас заверить, что оба Михоровских – ваши большие друзья, и только они.

Произнесенное с нажимом «только» пришлось Стефе не по вкусу, и она сказала:

– Я им очень благодарна, но ведь и пани Эльзоновская хорошо ко мне относится?

– Ну, в общем, да. А Люция в вас просто влюблена.

– Она – добрая девочка. Бедняжка, столько натерпелась из-за отъезда Пронтницкого… Боюсь, догадывается, о чем я говорила с паном Мачеем.

– Глупости! – сказала панна Рита. – Все быстро началось и быстро кончится.

– Дай-то Бог!

Они подошли к теплице. Старый садовник вместе со своими молодыми помощниками поливал цветы. Солнце уже спустилось за деревья, и розовая луна взошла на небо, отражаясь в стеклах теплицы.

Стефа показывала Рите свои любимые цветы, объясняя, как они называются. Оживленная, улыбающаяся, она поднимала тяжелые горшки. Панна Рита, в длинной амазонке, прислонившись к стеклянной стене теплицы, внимательно присматривалась к ней. Ее удивлял садовник, смотревший на Стефу прямо-таки с благоговением. Этот старик, с незапамятных времен служивший в Слодковцах, вечно ходил хмурый, не говорил, а бурчал. Только Вальдемар удостаивался его расположения, а теперь его добилась, сама о том не зная, и Стефа. И панна Рита думала о Стефе: «Можно ли ее сравнить с этими тепличными цветами? Наверняка нет. Она – полевой цветок, полный жизни, согретый солнцем, а не искусственным теплом. Прелестный цветок, с нежным и стойким запахом, непохожий на эти вот, в вазочках, привязанные к колышкам. Тепличные цветы – это мы, мы заключены в рамки „нашего круга“, как они заключены в горшочки, привязаны к нашим предрассудкам, как они – к колышкам».

– О чем вы задумались? – спросила Стефа.

– О том, что вы несравнимы с этими тепличными цветками. Вы скорее напоминаете цветущую степь, многоцветную, задорную, исполненную поэзии и музыки.

Стефа засмеялась:

– Чересчур лестно для меня, но все равно красиво.

– Автор этих слов – не я, а майорат. Я вас еще не знала, когда он в этих именно выражениях говорил мне о вас. Ага, вот и они!

Показались мужчины. Трестка гордо вздернул голову. Вальдемар шагал, задумавшись. Рита спросила его:

– Помните, вы сравнивали панну Стефанию с цветущей степью? Сегодня я убедилась, что вы были совершенно правы.

Михоровский посмотрел на панну Риту, потом на Стефу и спросил:

– А почему вам это пришло в голову именно сегодня?

– Потому что я увидела панну Стефанию посреди этих цветов и поняла, что она в самом деле похожа на цветущий луг.

– Не луг, а степь, – сказал Вальдемар. – На цветущую, широкую украинскую степь. Луг – это что-то небольшое и тесное. А панна Стефания таит в себе нечто более… более…

Он сделал широкий жест рукой.

Стефа рассмеялась:

– Господа, слишком много комплиментов на мою долю!

– Вы так говорите, чтобы получить их еще больше, – сказал Вальдемар и прошел в оранжерею. Когда он отошел достаточно далеко, Трестка поправил двумя пальцами пенсне и с видом знатока заявил:

– Мне пришло на ум иное сравнение относительно панны Риты. Она напоминает статую Афины Паллады. Только нет щита, шлема и копья. Я имею в виду – осязаемых. Они у нее тем не менее есть… – и он загадочно усмехнулся.

– Весьма вам благодарна. Выходит, копьем я наношу вам раны, щитом защищаюсь от вас… что там у меня еще есть? Ну, довольно! Сравните теперь панну Стефанию с какой-нибудь богиней.

– Панна Стефания – словно Венера, только что вышедшая из пены морской.

– А вы – словно ехидный сатир, – отпарировала Стефа.

– Прекрасно! Добавьте ему еще рога, – рассмеялась панна Рита. – Вы невыносимы, пан Трестка. Вижу, мне так никогда и не привить вам хорошего вкуса. Как можно сравнивать меня со старой, обрюзгшей Афиной Палладой? Я-то думала, что стану Дианой. Панне Стефе надлежала бы Геба, богиня юности, или Психея. Тогда и вы могли бы стать хотя бы Гермесом.

– Вот спасибо!

– Вам не нравится? Что поделать! На Юпитера вам не хватит твердости. Но куда подевался майорат?

– Разговаривает с садовником.

– Я здесь, – сказал Михоровский, появляясь в дверях.

Вскоре они возвратились в усадьбу. На этот раз Рита пошла впереди с паном Тресткой, Стефа – рядом с Вальдемаром. Они шагали по узкой аллейке, с обеих сторон обсаженной мальвами. Высокие, усыпанные цветами кусты составили разноцветную стену; они источали нежный медовый аромат, смешивавшийся с запахом цветущих лип и теплым ветерком, дувшим с озера.

Вальдемар молчал, как и его спутница; он о чем-то задумался, она была весела. Наконец Стефа сказала:

– Почему вы сегодня не в настроении?

Он задержал на ней проницательный взгляд:

– Просто расстроен. В последнее время это со мной часто случается. Да вдобавок граф Трестка меня раздражает.

Стефа подумала: «Не потому ли его раздражает Трестка, что граф неотступно сопутствует панне Рите? Кто знает, так ли уж безответна любовь Риты к Вальдемару…»

Она ощутила легкий солнечный укол и, поколебавшись, решилась:

– От вас самого зависит, чтобы Трестка перестал вас раздражать.

– От меня? Ну да. Я, конечно, стараюсь умерять его кухонные шуточки, но не всегда это можно сделать, не рискуя вызвать скандал. Трестка плохо воспитан… или просто притворяется таким, считая, что так ему больше к лицу. К тому же это пошляк и циник.

Стефа не поняла, что хотел сказать этим Вальдемар, но ответила, следуя собственным мыслям:

– Панна Рита относится к нему довольно прохладно. Удивляюсь, как он, человек все же неглупый, этого не видит.

– Панна Рита должна с кем-то постоянно болтать о лошадях, это ее развлекает, – рассеянно бросил Вальдемар.

– А мне показалось, что скорее заставляет скучать.

Вальдемар остановился:

– Пани Стефания, а не поискать ли нам тему поинтереснее? Трестка, панна Рита и их чувства – это так нудно…

– Прошу прощения, – сказала Стефа холодно. – Извините, я и не предполагала, что нагоняю на вас скуку своей болтовней. Но вы первый начали об этом.

– Я говорил не о панне Рите, а о Трестке.

– Но то, что вы говорили, относилось и к ней.

– Ничуть!

Глаза Стефы вспыхнули гневными искорками. Встретившись с ней взглядом, Вальдемар усмехнулся:

– Вижу, мы не поняли друг друга.

– Быть может. Так у нас бывает часто.

– Я не вполне понял, что вы имели в виду, говоря о панне Рите? Что только от меня зависит… Что это должно означать?

– Простите, но я так жалею о своих словах, что повторять их никак не хочу. Я не должна была этого говорить.

Он серьезно взглянул на нее:

– А, понимаю… Великолепно! Можно позавидовать вашему острому глазу. Вы решили, что Трестка раздражает меня оттого, что ухаживает за панной Ритой? Вы в самом деле могли так подумать?

Стефа быстро пошла вперед, злая на себя и на него. Ничего не отвечая, оно обрывала лепестки мальвы, которую держала в руках. Так и не дождавшись ответа, Вальдемар пожал плечами.

– Вы меня порой так раздражаете, что я не могу говорить спокойно! Почему вы ничего не ответили, пани Стефания?

– Не хочу раздражать вас еще больше. Да и сказать мне нечего.

– Ну вот! С вами говорить невозможно!

– Я вам и не навязываюсь.

Он нахмурился, губы задрожали от гнева!

– Вы несравненны! – бросил он, не скрывая иронии.

– Должна же я с вами в этом сравняться.

– Ну, я – другое дело…

– Конечно. Вы – весь в острых углах.

– Нет. Дело не в острых углах, а в угле зрения. Они остановились у веранды.

– Что это, вы опять ссоритесь? – спросила панна Рита, видя румянец на щеках Стефы и волнение Вальдемара.

– О нет! – возразил он. – Я просто объясняю пани Стефании, что женщина должна обладать быстротой ума, схватывать все вокруг нее происходящее, словно мотыльков в сачок.

– Прежде всего женщина должна быть пикантной, – вынес приговор Трестка.

Такой, как я, правда? – чуточку нервно рассмеялась панна Рита.

Трестка стал распространяться о женщинах, а Вальдемар, искоса глянув на Стефу, прошептал:

– Пикантной? Что ж, она этого не лишена… Но тут вмешалась панна Рита:

– Когда же вы нас свозите в Глембовичи? Вы так давно обещали…

– Я не назначал дня. Все зависит от вас. Глембовические ворота для вас всегда открыты.

– Ну что же, тогда созовем военный совет с участием вашего дедушки и пани Идалии и обсудим все серьезно и обстоятельно. Пойдемте.

Панна Рита и Трестка пошли впереди. Когда Стефа входила в дверь, идущий позади Вальдемар сказал, понизив голос:

– Я несказанно рад, что вы навестите Глембовичи. Приглашаю вас особо. Все, кроме вас, знают мою обитель.

– Благодарю, – ответила она отстраненно.

– Вы сердитесь на меня? – заступил он ей дорогу. Стефа подняла на него глаза:

– Пан майорат, разрешите пройти.

– Не разрешу, пока не ответите: сердитесь вы на меня или нет?

– Нет.

– Позволю себе усомниться в искренности вашего ответа. Каюсь, я чем-то задел вас, но я был зол. Прошу меня простить. Вы не дадите мне руку в знак примирения?

Панна Рудецкая протянула ему руку, и Вальдемар, низко склонившись, поцеловал ее ладонь.

Они не заметили стоявшей на лестнице панны Риты, но она видела их.

Сдержанным тоном она сказала:

– Коли уж мир заключен, пойдемте ужинать. Идалька ждет. Нынешние вечера чересчур уж дурманящие, особенно там, в мальвовой аллее…

– Что, граф Трестка объяснился в любви? – резко спросил Вальдемар.

Рита побледнела.

– Нет, но, может… я с ним объяснюсь, – быстро ответила она и, шелестя шелковым платьем, почти побежала в столовую.

Кровь, пульсируя, ударяла Стефе в виски.

XVI

После полудня, когда солнце начало клониться к закату, небольшая группа всадников показалась на узкой тропинке меж пшеничными полями, где работали жатки. Панна Рита сидела на рослом фольблюте, в черной амазонке и шляпке для верховой езды с видом триумфаторши. Следом, в английской шапочке, – Трестка. Второй парой были Вальдемар и Стефа. Он в элегантном костюме и черных высоких сапогах со шпорами, какие носили еще наполеоновские офицеры, сидел на чистокровном арабском кауром жеребце. Стефа, в темно-синем платье английского покроя и маленькой шляпке, уверенно держалась в седле. Под ней была принадлежавшая Вальдемару каурая арабская лошадка Эрато.

– Вы уже ездили верхом? – спросил он. – На дебют это не похоже.

– Ездила, но в мужском седле и на пони. На такую великолепную лошадь села впервые.

– Вы сущая амазонка, можете мне поверить, – резюмировал граф Трестка. – Уж я-то разбираюсь.

Стефа взглянула на Вальдемара, словно говоря: «Ну что с ним прикажешь делать?»

Поняв заключенный в глазах девушки немой вопрос, Вальдемар усмехнулся и кивнул. Однако Стефа все же повторила вопрос вслух:

– Я хорошо сижу?

– Отлично! – усмехнулся Вальдемар.

На лице Стефы вспыхнул румянец. Казалось, оно расцвело. Она сильно ударила лошадь хлыстом, и Эрато рванулась вперед. Взвихрилась пыль, панна Рита вскрикнула, Трестка закричал вслед Стефе:

– Натяните поводья, крепче, крепче!

Но Вальдемар уже пустил жеребца галопом. Казалось, Аполлон не касается земли. Следом поскакали два конюха, державшиеся до того позади, но Рита задержала их жестом:

– Если майорат не догонит сам, то и вы ничего не сделаете, только еще больше испугаете лошадь.

И тем не менее все быстро двинулись следом. Но Стефа и Вальдемар уже скрылись в облаке пыли. Эрато, прижав уши, неслась по дороге, Аполлон ненамного отставал от нее. Вальдемар не сводил глаз со Стефы, но, видя, что она крепко держится в седле, скакал молча, чтобы еще больше не испугать лошадь. Наддав, он поравнялся с Эрато, ухватил ее удила. Почуяв сильную руку, лошадь замедлила бег. Тогда только Вальдемар не выдержал:

– Хорошенькое дельце! Нужно же мне было похвалить вашу езду!

Чуть побледневшая и испуганная, Стефа весело улыбнулась ему:

– И все же вам придется меня похвалить – я же удержалась в седле, даже вынув ноги из стремян.

– Нарочно?

– Да, на всякий случай.

– Ну, знаете! Неплохо для новичка… Браво-браво! А я-то гнал, как сумасшедший. Волосы встали дыбом, когда подумал, что с вами может случиться.

Стефа заметила, что он и в самом деле был бледен и взволнован. Она хотела подать ему руку, но, видя, что его руки заняты поводами обеих лошадей, горячо шепнула:

– Очень вас благодарю, очень… и простите.

– За что?

– За… хлопоты.

– Скорее уж просите прощения за то, что я дрожал, как заячий хвост, а это со мной редко случается.

– А если б я даже и упала? Было бы своего рода крещение.

– Господи, какой вы еще ребенок… Подъехали остальные.

– Ух! У меня руки дрожат! – сказал молодой граф. – Гнали так, что я едва жив. Если я получу сердечный приступ, вы будете виноваты, пани Стефания. Мы так скакали…

Они свернули на поле, к жнецам.

Когда всадники приблизились к сноповязалкам, навстречу им выехал верхом управитель, молодой и энергичный человек. Он непринужденно раскланялся. Майорат представил его дамам:

– Пан Остронжецкий, мой помощник, скорее даже правая рука.

– Всего лишь левая, пан майорат, – весело сказал управитель.

Дамы поклонились ему, тоже улыбаясь.

– А где господа практиканты? – спросил Вальдемар.

– Я их оставил поближе к имению. Со мной два эконома из Бжозова и Ромнов.

– Сноповязалки работают нормально? Механик дело знает?

– Не хуже англичанина!

Трестка подъехал ближе и спросил Вальдемара:

– Откуда вы привезли сноповязалки? Система американская, но фирменный знак варшавский…

– Они сделаны у нас, – сказал Вальдемар. – Все наше – и железо, и работа. Я выписал инженера с фабрики Мак-Кормика и под его руководством одна варшавская фирма и произвела эти машины.

– Но механик, я смотрю, на американца не похож?

– Да, он ученик того инженера, а сам урожденный варшавянин.

Трестка покрутил головой:

– И что, хорошо работают?

– Ломаются они очень редко. Поломки ведь случаются и у заграничных. Люди обучены, механик хороший, так что все идет гладко.

– Надо же! – буркнул удивленный граф Трестка.

– Вот если бы все следовали вашему примеру… – сказала Вальдемару Стефа.

Граф не выдержал:

– Но тогда бы все заграничные фирмы обанкротились!

– Успокойтесь, – утешил его Вальдемар. – Не настолько мы еще хваткие, чтобы из-за нас разорялись иностранные фирмы.

– Я бы не доверял машинам, сделанным у нас.

– То-то вы от них подальше держитесь… – съязвила панна Рита.

– А я – доверяю, – сказал Вальдемар. – Работают они хорошо, не отличаются от заграничных, потому что система та же самая.

Попрощавшись с управителем, всадники поехали назад в Слодковцы. Вальдемар сказал Стефе:

– Для первой прогулки было далековато. Быть может, вы устали?

– Ну что вы! Я могла бы ехать до самых Глембовичей.

– Нет, туда мы отправимся в экипажах.