Текст книги "Прокаженная"
Автор книги: Гелена Мнишек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
Стефа принужденно улыбнулась, но, не желая показывать свои чувства, произнесла абсолютно спокойно:
– Пан граф, мое мнение могло бы быть чересчур односторонним из-за круга, к которому я в данный момент принадлежу, и преждевременным для круга, в который я собираюсь войти. Поэтому наиболее достойно ответить на ваш вопрос можете только вы сами.
В знак окончания разговора она склонила голову и повернулась к сидящему рядом с ней Вальдемару. Выпутаться из затруднительного положения ей удалось блестяще. Обрадованный майорат иронически покосился на графа.
Обе княгини, пан Мачей, пан Рудецкий, даже князь Францишек – все с уважением смотрели на девушку. Видя это, его досточтимая супруга словно превратилась в ледяную статую.
Обескураженный и злой, граф не предпринимал больше попыток вернуться к дискуссии, лишь бросал на Стефу холодные взгляды. Однако в душе он признавал, что девушка оказалась достойным противником и он обязан ее уважать. Глядя, как Стефа весело болтает с майоратом и Брохвичем, граф побелел от злости, но бoльше всего его раздражало нескрываемое удовлетворение, читавшееся на лице панны Риты, иронически посматривавшей на него. Да и Трестка почти в точности копировал Риту.
Когда все встали из-за стола, граф направился в курительную. Там, развалившись на турецкой софе, он дымил сигарой и размышлял о Стефе: чего в ней больше, красоты или чувства юмора? Наконец, решив, что она несравненна во всех отношениях (разумеется, за исключением имени!), он вынужден был сделать вывод:
– Когда она станет Михоровской, будет безупречной светской дамой. Во вкусе майорату не откажешь, что ни говори…
XXII
На замок опустился серый мартовский вечер, укутал изящные башни, размывая их четкие контуры, проник внутрь. Лишь некоторые окна оттолкнули его сиянием электрического света – большинство, остававшиеся темными, покорно уступили. Вместе с ночью пришел ветер, влекущий мрачные тучи. Первый весенний дождь, смешанный с последним снегом, застучал по окнам. Снег разметывал ветер, секли бичи дождя. Кроны деревьев в парке глухим бесом аккомпанировали духовому оркестру ветра. Март вышел на войну с зимой. Дергал ее белесые волосы, вгрызался острыми зубами в ее шубу, немилосердно обжигал дождем, выпустив на нее стаи ветров-убийц.
Сошлись в беспощадной схватке стихии. Погрузился в полумрак и зеркальный кабинетик Стефы. Желтый атлас обивки стен приобрел цвет пепла. Вечерние тени струились по поверхности зеркал, гася их блеск, и они выглядели теперь, словно поблескивающие от влаги стены.
Стефа играла. Ее пальчики лихорадочно сновали по клавишам. Фигура девушки растворялась в полумраке. Гармония струн звучала вразнобой со стихийной музыкой природы.
Стефа беспокоилась за жениха: он уехал в дальние фольварки и до сих пор не вернулся. Дикие отзвуки разыгравшейся битвы стихий угнетали Стефу. Она ускользнула от друзей, чтобы поверить инструменту свою тревогу. Она импровизировала под впечатлением разыгравшейся непогоды. Музыка выдавала все многообразие охвативших ее чувств: шумные вариации, неожиданные, мастерские по исполнению переходы от безмерной тоски к бурной юной страсти, исполненной жизненной силы мелодии. Стефа дарила миру, разбушевавшейся природе золотое руно музыки, переполнявшей ее душу.
Но вот отзвучали последние аккорды, и руки девушки упали на колени. С минуту она сидела неподвижно, слушая эхо собственной песни. И вдруг вскочила – новая атака завывающего вихря и темнота в комнате ужаснули ее. Она подбежала к стене и повернула выключатель. Электрическое сияние морем света пролилось из зеркал, золотом заиграло на стенах. Стоя под пальмой, Стефа удивленно и радостно вскрикнула:
– Ты здесь?!
– Я слушал, как ты играешь, – сказал Вальдемар.
Он подошел к девушке. Стефа подала ему руку:
– Я так беспокоилась…
– К чему? Дождь меня не пугает, и я только выиграл – ты играла так, как мне давно хотелось услышать… Чудесно! Ты сможешь когда-нибудь повторить?
Она улыбнулась:
– Сомневаюсь… Это было мое прощание с Глембовичами, внезапный прилив чувств, импровизация… Я просто играла для себя.
– Ты еще сыграешь приветствие Глембовичам, когда вернешься сюда, чтобы остаться здесь навсегда… Когда ты играла, я словно видел запорожские степи, по ковылям скачут выступившие в поход казаки, позвякивают копья и бунчуки… Значит, играя, ты думала обо мне?
– Да, о тебе… и о счастье, – шепнула Стефа. – Я думала: счастье – редчайший цветок, уникальная орхидея посреди необозримого множества полевых цветов, и потому добыть его неслыханно трудно… но мы его получили. И цветок не подведет нас, правда?
Вальдемар поднес к губам ее руку:
– Мы сумеем позаботиться о нем, главное – иметь это. Лепестки у счастья нежные, его нужно защитить.
Майорат обнял за плечи невесту и привлек ее к себе:
– Я думал когда-то, что непременное условие для счастья и величайшее богатство – это разум, а наибольшее убожество – бедность ума. Теперь я дополню: величайшее счастье в жизни – любовь, молодость и разум!
Стефа, не отрываясь, смотрела в пламенеющие глаза жениха:
– Ты веришь в те три силы, что я назвал? – спросил он тихонько, приблизив губы к ее щеке.
– Конечно. Они могут одолеть весь мир…
Вальдемар попытался поцеловать ее, но она ускользнула и направилась к двери, произнеся сдавленно:
– Спустимся вниз, уже поздно…
Разгоряченный Вальдемар направился следом. Оказавшись у выхода, он вдруг нажал выключатель на стене.
Свет погас.
Стефа вскрикнула. Он схватил ее в объятия и приглушенно прошептал:
– Не вырывайся никогда! Слышишь? Ты моя! Моя!
Голос его дрожал, руки конвульсивно сжали ее талию. Стефа затрепетала, его безумие передалось ей, она чувствовала, что слабеет.
– Вальди… ты же добрый… – умоляюще прошептала она, лишь в этих словах видя защиту.
Опомнившись, Вальдемар отпустил ее и зажег свет. Стефа выпрямилась, подняла руки к затылку, поправляя волосы. Она опустила глаза, покраснела.
Майорат коснулся ее плеча:
– Ты обезоружила меня… чудо мое единственное… Один поцелуй в знак, что ты веришь…
Стефа подняла к нему улыбающееся личико. Их жаркие губы соприкоснулись. Потом они вышли в освещенный коридор.
Маршевые роты мартовских ветров-забияк неистовствовали перед замком. Оконные стекла позвякивали жалобно.
XXIII
На другой день пан Рудецкий с дочкой уехал домой. Вскоре по случаю великого поста общество перебралось в Варшаву. Обе княгини приехали туда, чтобы помолиться в варшавских соборах, Стефа с родителями – чтобы приготовить приданое, а Вальдемар – чтобы видеть Стефу. Он привез и пана Мачея. В столицу прибыли Трестка с князем Францишком. Что до Брохвича, он приехал еще раньше.
Пани Рудецкая произвела хорошее впечатление, нравилась княгине за ее спокойный характер и тактичность – к тому же княгиня видела, с каким уважением относится к будущей теще Вальдемар. Пан Мачей, впервые увидевшись с пани Рудецкой, страшно взволновался и ощутил смутную тревогу – это была дочь покойной Стефании. Догадавшись обо всем, пани Рудецкая с врожденной деликатностью поддерживала вежливый разговор, но свободных, непринужденных отношений меж ними так и не установилось. Стоял великий пост, нельзя было устраивать большие приемы, и потому княгиня с паном Мачеем собирали у себя лишь нескольких близких друзей. Стефа инстинктивно не хотела показываться на глаза аристократам в качестве невесты. Вальдемар не настаивал, боясь всего, что могло бы причинить ей хоть малейшее расстройство. В тех случаях, когда все же приходилось посещать приемы, где были незнакомые Стефе представители высшего круга, ее и Вальдемара сопровождала младшая княгиня.
Супруги Рудецкие предпочитали вообще не появляться в свете.
Стефа была занята с восхода до заката. В мелочах ей помогала пани Рита при неотлучном Трестке.
Надежды графа крепли. Рита относилась к нему внимательнее, чем прежде. Тоска ее ослабла, превращаясь в легкую меланхолию, Рита примирилась с неизбежным.
Однажды на малом приеме у княгини Стефа впервые после осенней охоты встретилась с графиней Чвилецкой и ее дочерью. Высокомерная графиня собиралась было недвусмысленно выказать свое нерасположение Стефе, но присутствие майората и старой княгини не позволило ей решиться даже на пренебрежительный тон, не говоря уж о словах. Графиня и Стефа приветствовали друг друга сдержанно, но по всем правилам хорошего тона. Панна Паула Чвилецкая, невеста барона Вейнера, наоборот, с неподдельной радостью пожала руку Стефе. Все мужчины, знакомые со Стефой по Глембовичам, теперь посматривали на нее удивленно – невеста майората… Но что бы они про себя ни думали, всем было известно, что майорат – человек разборчивый и требовательный, а значит, он знал, что делает…
Среди прежних ее знакомых она не увидела одного Барского. Он и его дочь наносили визиты одной лишь старой княгине, да и то скорее отдавая дань этикету. При встречах с майоратом графиня Мелания держалась величественно и холодно. Вокруг нее увивались многочисленные претенденты на ее руку, но она никак не решалась сделать выбор. После краха всех ее надежд заполучить Михоровского нелегко было отыскать человека, способного хоть в чем-то сравниться с ним. Наибольшие шансы имел князь Занецкий, отягощенный, правда, огромными долгами, но зато украшенный титулом и громким именем. В салонах одно время сплетничали, что Мелания хотела бы видеть своим супругом князя Лигницкого, которому однажды отказала, а потом одумалась – но она тем временем обручилась с Занецким. Но почему-то не любила, когда об этом говорили.
Выходя однажды из модного магазина, графиня увидела выходивших из кареты майората, молодую княгиню Подгорецкую и Стефу. Мелания поклонилась княгине, но притворилась, будто не замечает Стефы, однако искоса ухитрилась во всех деталях рассмотреть ее фигуру, элегантный весенний костюм из темно-голубого сукна с шиншиллами и маленькую шапочку.
Когда швейцар с поклоном отворял дверь двум дамам, застывшая на тротуаре графиня издала полный злой иронии смех. Княгиня и Стефа удивленно обернулись в дверях. Графиня выглядела ужасно, ее вызывающая осанка, пылавшие злобой глаза, перекошенные гримасой губы делали ее воплощением величайшей ненависти.
Стефе это причинило невыразимую боль. А княгиня произнесла довольно громко:
– Imbecile![98]98
Дура! (франц.).
[Закрыть]
И принялась успокаивать взволнованную Стефу.
Княгиня Кристина Турыньская, тоже стремившаяся когда-то завоевать сердце майората, переживала поражение по-иному – она просто перестала бывать в обществе, в то же время пытаясь как бы ненароком встретиться где-нибудь со Стефой, чтобы взглянуть на нее со стороны. Увидев Стефу на концерте в филармонии, а потом на прогулке в Лазенках, [99]99
Комплекс дворцов и парков в Варшаве, спроектирован и построен в конце XVIII в. как королевская резиденция.
[Закрыть] княгиня призадумалась и горько шепнула себе:
– Ничего удивительного, что эта девушка его очаровала…
Вечером у зеркала, сравнивая свою вызывающую красоту гетеры с обаянием и прелестью юной невесты майората, княгиня вынуждена была признать, что оказалась побежденной.
Разглядывая фотографию Стефы так пристально, словно хотела проникнуть в ее мысли, княгиня Кристина, неглупая и справедливая по натуре, решительно вынесла приговор:
– Это не пустенькая кокетка, это – прекрасная душа. Она любит не майората из Глембовичей, а Вальдемара…
И она перестала ненавидеть Стефу. Но тоска по Вальдемару пожирала ее. Она понимала, что их роман, длившийся уже года два, теперь обязательно кончится.
Отчаянных писем Вальдемару она не писала, но попросила ее навестить. Майорат приехал, ничуть не колеблясь: Кристина была для него не просто любовницей, с которой предстоит расстаться, он уважал ее за ум и благородство души, и в его глазах она стояла неизмеримо выше графини Сильвы и нескольких подобных.
Свидание длилось недолго. Майорат был исключительно вежлив, но держался непреклонно. Поняв, что Михоровский твердо намерен порвать с ней, княгиня готова была расплакаться, но сдержалась: во-первых, она была не юной девушкой, а разведенной молодой дамой, а во-вторых, знала, что Вальдемар терпеть не может сцен с истерикой и рыданиями, и, даже порывая с ним навсегда, не хотела ронять себя в его глазах.
Они распрощались, как светские люди, вежливо и учтиво, не вспоминая о минувшем и без пожеланий друг другу на будущее. Пожав руку Вальдемару, княгиня сказала лишь:
– Что ж, ты бросил играть no-маленькой и поставил на карту все. Уверена, ты наверняка выиграешь… Но что до меня, хотела бы я принадлежать к тем счастливым натурам, которых ничуть не трогает переход зари в серую мглу…
Майорат молча поцеловал ей руку и удалился. Он поехал прямо к Стефе, знавшей об этом свидании, – Вальдемар откровенно рассказал ей о своей холостяцкой жизни, и она ощущала к княгине смешанную с сочувствием симпатию.
Когда по салонам разнеслась весть, что княгиня уехала в Испанию, многие были на нее злы, не в силах простить ей столь неслыханную уступчивость. Все с большой надеждой ожидали скандала, новой вспышки сплетен – и вдруг Кристина так их подвела…
XXIV
Вечером к зданию оперы подкатила следом за другими карета майората. Из нее вышли княгиня Подгорецкая, пан Мачей, Стефа и панна Рита. Майорат и Трестка прибыли раньше.
Когда все вошли в ложу майората, уже воцарилась темнота. Вот-вот должен был подняться занавес. Стефа сидела меж княгиней и панной Ритой, пан Мачей, майорат и Трестка – за ними. Оркестр заканчивал увертюру.
В зале тихо шелестели женские платья и слышались шепотки.
Занавес поднялся. Давали польскую оперу «Графиня».
Сердце Стефы учащенно билось, на душе было чуточку неспокойно. В полутьме она увидела напротив Барскую с отцом и компаньонкой. С ними сидел и Занецкий. Все ложи заполняла аристократия. Случайно так вышло или Вальдемар умышленно привез их на сегодняшнее представление? Должно быть, нарочно – Стефа вспомнила, что Вальдемар перед отъездом в оперу оглядывал ее наряд с необычайным вниманием. Сегодня на ней было платье из белого газа, изящно украшенное золотой тесьмой. В волосах – золотая ленточка, к лифу приколот букетик фиалок с бледно-зеленой травой. Никаких драгоценностей.
Наверняка Вальдемар знал, что сегодня здесь соберется высшее общество. Хорошо это или плохо? Стефа волновалась, так и не ответив для себя на этот вопрос. Она смотрела на поющих артистов, занятая собственными мыслями.
Вальдемар это заметил, наклонился к ней и шепнул:
– Ты обеспокоена… Что случилось? Она ответила шепотом:
– Посмотри, все ложи переполнены…
– Вижу, аристократия льется через край. Но при чем тут мы? Нас это не касается.
Стефа опустила глаза.
– Тебя это заботит?
– Да, – прошептала она, не в силах что-либо скрыть от него.
Вальдемар взял ее за руку:
– Не нужно беспокоиться. Я специально сделал так, чтобы все сегодня увидели нас вместе. Сколько можно прятаться? Через два месяца свадьба. Они должны почаще видеть тебя. Ты сегодня очаровательна! Пусть дивятся.
Стефа улыбнулась:
– Посмотри на сцену – граф рассматривает наряд Дианы.
– Она не красивее тебя.
– Но как играет! Какой голос!
– Да, мастерски изображает аристократку начала девятнадцатого столетия. Т-с! Они переживают решающую минуту!
– Кто?
– Влюбленные рядом с нами…
Его усы коснулись щеки Стефы. Она затрепетала, жар растекся по ее жилам, щеки и шея порозовели. Ноздри Вальдемара вздрагивали, глаза пылали, страсть читалась в полумраке на его лице. Он вдыхал нежный, едва уловимый запах духов, которые сам для Стефы выбрал. Словно охваченный безумием, стиснул в ладони ее веер, смотрел, как изящно лежат на стройной шее темно-золотистые локоны, как вздымается часто грудь девушки. Ее близость опьяняла его. Глядя на заливший щеки Стефы румянец, Вальдемар прошептал:
– Сколько пыла обещает этот пламень!
Стефа покраснела еще сильнее.
– Прелесть моя!
Занавес опустился. Вспыхнули люстры.
Вальдемар пришел в себя. Стефа, жмуря глаза от яркого света, посмотрела на Риту и Трестку и увидела, что они чем-то взволнованы.
Загремели аплодисменты. Певица кланялась публике.
В театре сделалось шумно. Люди вставали с кресел. В ложах так и мелькали черные фраки входящих и выходящих мужчин. Заиграл оркестр.
– Все смотрят на вас, – сказала княгиня Стефе. Стефа смешалась, взяла с барьера букет орхидей и прижала его к губам.
Вальдемар склонился к ней:
– Родная моя, будь смелее…
Стефа улыбнулась ему и ощутила внезапный прилив энергии.
– Хорошо, буду смелой…
– Золотая моя!
– Посмотрите во второй ряд кресел, – сказала панна Рита. – Там кое-кто знакомый, вон тот смазливый молодой человек с бутоньеркой.
Стефа и Вальдемар посмотрели туда. Стефа отшатнулась.
– Пронтницкий! – сказал Вальдемар.
– Где? Где? – вытянул шею Трестка. Панна Рита показала ему взглядом:
– Я его сразу узнала, а он нас еще не заметил. Воображаю его физиономию, когда…
– Ему наверняка покажется, что крыша на голову упала, – закончил за нее Трестка.
– Ах, оставьте! – сказала Стефа. Но Рита продолжала:
– Он наверняка ошалеет при виде бывшего патрона, с которым ему, кстати говоря, очень не повезло…
Вальдемар пожал плечами:
– Панна Стефания права – оставьте его в покое. Ему наверняка будет не по себе…
Театральный бинокль Пронтницкого переместился с амфитеатра на ложи.
Внезапно молодой человек вздрогнул, опустил бинокль, смотрел, не веря собственным глазам, побагровев так, словно получил пощечину.
Стефа! Несомненно, Стефа! В окружении знакомых ему аристократов, и рядом с нею – сам майорат!
Лишь теперь Пронтницкий заметил, что в ту же сторону обращено множество глаз, услышал перешептывания и невольно сам обернулся к соседу:
– Простите, кто это вон там?
– Как, вы не знаете? Это невеста майората Михоровского. Красотка, верно?
Пронтницкий онемел.
Значит, эти смутные слухи оказались правдой? А ведь он поначалу не верил… Он не переписывался с отцом и ничегошеньки не ведал о случившемся в Ручаеве обручении. Он настолько удивился, что застыл, как столб. Трестка, следивший за каждым его движением, тихо засмеялся.
Встретив взгляд Вальдемара, Пронтницкий опомнился, забрал шляпу и направился к выходу, изображая полнейшее равнодушие, но по-прежнему красный до ушей.
Проходя мимо ложи, он элегантно раскланялся. Все склонили головы в ответ, вежливо, но без тени улыбки – так здороваются с теми, с кем не поддерживают никаких отношений. Только Трестка состроил комичную физиономию. Изо всех сил стараясь казаться спокойным, Пронтницкий вышел из зала.
Больше о нем в ложе не говорили.
Вальдемар сказал:
– Пойду навещу знакомых. Принести дамам прохладительные напитки?
– Нет, спасибо, – сказала Стефа.
Майорат и Трестка вышли. Стефа стала открывать белую атласную коробку конфет, преподнесенных ей Вальдемаром.
Теперь она чувствовала себя совершенно свободно, разговаривала с княгиней и паном Мачеем, не обращая внимания на бинокли и лорнеты, направленные на нее со всех сторон. Княгиня радовалась ее непринужденности.
Панна Рита молчала, отодвинувшись в глубь ложи. Одетая в декольтированное платье, она сонно обмахивалась веером, не обращая внимания на ложи и шумящий внизу партер. Подаренные Тресткой конфеты лежали у нее на коленях, она так и не открыла коробку.
К ним вошел Брохвич и весело заговорил:
– Ну, как вам «Графиня»? Великолепно, правда? Панна Стефания, не будет ли чересчур смело с моей стороны попросить у вас шоколадку? Мерси! Что за орхидеи! А платье! Вы сегодня – украшение театра. Где же майорат? Ах, навещает знакомых! А вы заметили, Занецкий уже держится как обрученный жених. Забавно! Он пыжится, а графиня к нему весьма холодна…
– Должно быть, они и вправду обручились.
– Ох, сомневаюсь что-то!
Он склонился так, чтобы его голова оказалась меж Стефой и панной Ритой, зашептал:
– Он у Мелании вместо шпоры, она этой шпорой хочет нас оцарапать до крови, а мы не даемся…
И он вышел, поприветствовав в дверях входящих барона Вейнера с графом Чвилецким. Вскоре в ложе майората оказалось множество людей. Черные фраки и пышные платья стеной сомкнулись вокруг Стефы. Развеселившись, она принимала комплименты, шутила. Молодые люди обращались главным образом к ней. От тех, кого пан Мачей представил ей впервые, она избавлялась вежливо, но с угадывающимся холодком. Веселость и свобода удивительнейшим образом сочетались в ней с тактом и великосветскими манерами. Даже те, кто до того смотрел на нее искоса, помимо воли попадали под ее обаяние. Не пришел один только Барский, недвусмысленно выказывая враждебность. Он отправился в ложу к графу Мортенскому и что-то долго шептал ему на ухо. Седые клочки волос над ушами экс-председателя, большие светлые глаза, горбатый нос – все в его лице печально кивало, горестно подмигивало. Граф Барский всегда приходил в театр не праздным зрителем – он умел в антрактах раскинуть сети своих интриг.
У дверей ложи майората сделалось шумно, чей-то веселый голос призвал:
– Дорогу, господа!
Черные фраки расступились, и в ложу вбежала прекрасная графиня Виземберг в сопровождении немолодого мужчины, вся в кружевах и бриллиантах.
Мужчина поклонился, пан Мачей привстал. Графиня весело приветствовала всех, уселась на молниеносно придвинутом кем-то кресле и сказала:
– Пришла вас навестить, княгиня. Я только два дня назад вернулась из-за границы.
Пан Мачей спросил о пани Идалии и Люции.
– У них все хорошо. Люция всем шлет тысячу поклонов.
И она обернулась к Стефе, протягивая ей руку:
– Желаю всех благ! Майорат был у меня в ложе, я его замучила поздравлениями. И мой муж считает, что вы просто чудесная. Говорит, что вы ему напоминаете гроттгеровских[100]100
Артур Гроттгер (1837-1867)-один из знаменитейших польских художников XIX века; занимался также скульптурой.
[Закрыть] девушек. А бедная Люция печалится, что не может вас видеть.
– Баронесса еще в Ницце? – спросила смущенная Стефа.
– Нет, она сейчас в Ментоне. В середине мая, а может, и раньше, она вернется.
– А где ваш муж? – спросил кто-то из мужчин.
– В фойе. Сейчас он к нам поднимется. Барон Вейнер пригладил бакенбарды:
– Нам здесь нелегко пришлось с вашим мужем, он все стремился уехать к вам на Ривьеру.
Графиня засмеялась:
– А вы его не пустили! Примите мою благодарность! Я долго путешествовала, и муж совсем расстроился… – она весело глянула на Стефу: – Вы удивлены? Правда, я и в самом деле просила барона, чтобы он удержал моего мужа в Варшаве. Он испортил бы мне на Ривьере весь праздник.
Княгиня погрозила ей пальцем:
– Ветреница! Ничуть не меняешься!
– Что ж, тетя, признаюсь открыто: я не хотела, чтобы он ехал со мной. Господи, как было там чудесно! Я совсем сошла с ума, выкинула столько денег! А майорат сказал, что я тем не менее выгляжу разочарованной. Честно говоря, он угадал, но я на него за это не сердита! Она обернулась к пану Мачею:
– Ваш внук чертовски наблюдателен. Сразу заметил, что я вернулась печальная.
– Ну, Варшава вас быстро вернет к веселью.
– Увы, вернуть меня к веселью может только некто исключительный, кого я, увы, в нашем свете не вижу…
И она весело взглянула на мужчин, притворившихся обиженными.
Когда графиня вышла, Стефа поискала взглядом Вальдемара. Он как раз разговаривал с Чвилецкими в их ложе.
Стефа радостно смотрела на его свободные, элегантные жесты, выражавшие уверенность в себе.
Когда он вошел в ложу Барских, графиня Мелания с деланной улыбкой протянула ему руку и тут же заговорила об опере, словно опасаясь разговора на любые другие темы. Один из находившихся в ее ложе мужчин поклонился майорату:
– Пан майорат, примите мои поздравления. Я только что вернулся из Парижа, не мог поздравить вас раньше.
Вальдемар пожал ему руку:
– Спасибо.
Молодой человек продолжал:
– О вашем обручении я узнал еще в Париже. Я еще не имел чести быть представленным вашей невесте, хотя заочно восторгаюсь – я слышал, она так прелестна и изысканна!
Над головой графини Вальдемар посмотрел на Стефу – она и в самом деле выглядела очаровательно, словно нежный цветок на фоне окруживших ее черных фраков.
Графиня Мелания, покраснев от гнева, бросила ядовитый взгляд на ложу майората. Успех Стефы злил ее, а слова молодого князя разъярили окончательно.
– Когда же свадьба? – спросила она с гримасой, долженствующей означать приятную улыбку.
– Через два месяца.
– И потом, конечно, свадебное путешествие? – с любопытством спросил молодой князь.
– Нет, лето мы собираемся провести в Глембовичах, а в путешествие отправимся осенью и зимой. Разрешите откланяться!
Нервный, исполненный злости жест, каким графиня протянула ему на прощание руку, рассмешил Вальдемара, и в коридоре он прошептал себе под нос: «Безнадежна!»
Он обошел еще пару лож. Вернувшись в свою, застал там молодого князя. Уже представленный Стефе, он стоял рядом с ее креслом, держа цилиндр обеими руками, наклонившись вперед. Стефу смешила его высокая сутулая фигура и восхищение в его глазах. Видно было, что она ему очень понравилась, он рассыпался в комплиментах.
Выходя, он пожал руку Вальдемару:
– Поздравляю! Поздравляю! Редкостная красота! У вас прямо-таки талант отыскивать звезды с небес…
– Слышите? Звонок, не опоздайте, – нетерпеливо попрощался с ним Вальдемар.
– Да-да! Мерси! Редкостная красота… спешу… спешу…
Он побежал в свою ложу, ссутулившись – высокий, со впалой грудью и лысеющей головой молодого старика.
Началось второе действие. Пронтницкий не вернулся на прежнее место, перебрался на галерку и смотрел оттуда на майората и Стефу. Странные чувства овладели им – и в первую очередь какой-то непонятный стыд.
Из ложи его не было видно.
Вальдемар часто склонялся к уху Стефы, но она, вдруг заинтересовавшись спектаклем, не сводила глаз со сцены.
Княгиня шепотом попрекнула Вальдемара:
– Послушай хотя бы арию Графини…
Голос артистки в костюме Дианы был великолепен:
О мой наряд, ах, этот мой наряд,
я словно древнегреческая статуя…
О, сколько почестей и сколько зависти
меня сегодня встретит на балу…
Вокруг сиянье, голоса, благоуханье,
и радугою проплывают платья,
и зеркала сверкают…
Вот пары закружились в танце…
Вот превращает в чары и безумье
вихрь бала наш прекрасный мир…
Словно серебряные капельки, сыпались звуки чистого, прекрасного голоса. Все зачарованно слушали. После окончания арии раздались аплодисменты.
– Как прекрасно она поет, – шепнула Стефа. Вдруг они с Вальдемаром услышали шепот Трестки:
– …конечно, глупо мне надеяться на пылкую любовь, но я ведь столько лет ждал… это кое-что да значит…
– Это меня не заставит расчувствоваться, – шепнула в ответ панна Рита.
– Но вы ведь верите мне?
– А вам довольно только этого?
Вальдемар с проказливой улыбкой повернулся к княгине:
– Бабушка, не я один пренебрегаю оперой, посмотри на семейство Трестка…
Стефа легонько ударила его веером.
– Вы чересчур рано так нас называете, – сухо сказала Рита.
Вальдемар сказал Стефе:
– А вы тоже обиделись бы, если бы нас прямо сейчас назвали – семейство Михоровских?
– Ничуть, – улыбнулась Стефа.
– Вот видите? – сказал Вальдемар Рите.
– Вы-то обручены.
– Сдается мне, что и вас мы сегодня будем поздравлять.
Трестка посмотрел на майората с благодарностью. Тот продолжал:
– Посмотрите на сцену: как энергично ведет себя Малыш! Берите с него пример, граф, и вы, Рита!
– Не докучайте им, – шепнула Стефа.
– Слушаю и повинуюсь…
Пришел черед сцены с разорванным платьем. Графиня упрекала Казимежа.
– Она сама дает ему оружие против себя, – шепнул Вальдемар. – Платье станет тем щитом, что спасет улана от кокетки. Так часто случается…
Во время второго антракта Вальдемар и Трестка отправились в курительную. Барский уже был там, дымил сигарой, ни на кого не глядя. Брохвич громко восхищался игравшей Графиню примадонной.
– А Броня вам не нравится? – спросил барон Вейнер.
– Броня? Гм… Она играет несколько сухо. Быть может, все оттого, что она по роли одета слишком простенько, куда ее скромному кунтушику равняться с нарядом Дианы…
– Нет, по-моему, все дело в том, что Графиня держится, как подлинная дама, – сказал Вальдемар. – Броня не смогла бы добиться такого эффекта, даже будучи в ее наряде. Все дело в породе.
– Ого! – язвительно покосился на него граф Барский. – Майорат начинает придавать значение «породе». Это что-то новенькое, вот от кого бы не ожидал! Слова, полностью противоречащие поступкам…
– Что вы этим хотите сказать? – с ледяным спокойствием спросил Вальдемар. – Я лишь хотел сказать, что артистки могут быть хорошими, могут быть и плохими.
– Вот как? А мне происходящее на сцене показалось удивительно точным отражением жизни: лишь подлинная аристократка может выглядеть… и быть по-настоящему благородной.
Намек был недвусмысленным.
Вальдемар вскочил. Брохвич, Трестка и еще несколько человек окружили их. Запахло скандалом.
– Довольно, граф! – сказал Вальдемар. – «Порода» – это неотъемлемое свойство того или иного человека, и принадлежность его к тому или иному сословию вовсе не означает, что он будучи «благородным» по рождению, станет благородным и в жизни! Надеюсь, я вас ничем не оскорбил? А если оскорбил, вы всегда знаете, где меня найти!
Он поклонился довольно вызывающе и быстро вышел.
– Ну, он его приложил! – тихо засмеялся Брохвич.
– Дуэль? – поднял брови Трестка.
Брохвич вытащил его в коридор, потер руки:
– Скандал! Но никакой дуэли не будет! Вальдемар, правда, форменным образом вызвал его, но Барский знает, что не ему тягаться с майоратом, ни на шпагах, ни на пистолетах! Уж Вальди его продырявил бы, как курчонка! Отличная оплеуха! Павлин надутый!
– Но если Барский все же пришлет секундантов? – обеспокоился Трестка.
– Если пришлет, узнает зубки Вальдемара… Будь спокоен, и не подумает присылать. Майорат предоставил ему самому сделать выбор, потому что сам прекрасно понимает, насколько граф ничтожный для него противник. Пошли, звонок!
Вдруг Трестка остановился:
– А если вызов пришлет Занецкий, заступится за будущего тестя?
Брохвич расхохотался:
– Занецкий – кукленок, набитый ватой! К тому же его здесь не было. Ты что же думаешь, граф станет хвалиться? К тому же Занецкий – еще не официальный жених. Ладно, пошли.
Вальдемар вошел в свою ложу спокойный, самую чуточку побледневший, молча сел рядом со Стефой.
Она заметила происшедшую в нем перемену:
– Что случилось?
– Ничего. Что-то здесь жарковато…
Свет был пригашен, занавес опущен. В оркестровой яме зазвучал «Полонез» Монюшко – нежно, красочно, волнующе.
– Какая музыка! – тихо сказала Стефа.
Она зачарованно слушала, откинувшись на спинку кресла.
Полонез наполнял душу мечтаниями.
– Прекрасно! – шептал и Вальдемар, сжимая в руке пальчики невесты.
Стефа, крайне впечатлительная, переживала нечто необычайное.
Княгиня и пан Мачей заслушались, погрузившись в раздумья.
Трестка склонился к Рите, держа в ладонях ее руку, и время от времени целовал ее пальцы. Она уже не сопротивлялась. Сидела неподвижно, бледная, темные глаза ее светились решимостью.
Вальдемар расслышал их шепот:
– Скажите: да! Скажите… – умолял Трестка.
