Текст книги "По воле Посейдона"
Автор книги: Гарри Норман Тертлдав
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Он проснулся в середине ночи, помочился в воду гавани и почти сразу снова уснул. Когда же пробудился в следующий раз, начинало светать.
Менедем уже сидел, глядя на него внимательным, нетерпеливым, почти жадным взглядом.
– Сегодня много дел, – кивнул он Соклею. – Мы наверняка не доберемся до Хиоса за один день, если будем идти на веслах всю дорогу. Дотуда добрых два дня пути. Мы еще ни разу не проводили ночь в море по дороге на Самос, но сегодня я собираюсь заночевать на воде, чтобы дать людям попробовать, каково это.
– Если ты считаешь, что так будет лучше, – ладно, – согласился Соклей. – Наши отцы доверили тебе командование судном. И пока что у меня не было повода усомниться в правильности их решения.
Соклею нелегко далась последняя фраза: Менедем часто действовал ему на нервы. Однако его двоюродный брат и впрямь умел управляться с «Афродитой» и ее командой, Соклей при всем желании не мог этого отрицать.
Менедем вскочил. Он помедлил лишь, чтобы помочиться через борт акатоса, а потом, все еще голый, закричал, будя моряков.
Люди зевали и ворчали, протирая глаза, – им куда меньше, чем их капитану, хотелось побыстрее встретить наступающий день.
Менедем засмеялся, глядя на них.
– Мы направляемся туда, где продают самое прекрасное в мире вино, а вы скулите, как мальчики-катамиты! А я-то думал, что набрал команду из настоящих мужчин!
Насмешка подстегнула всех, заставив вскочить и приняться за дело. Соклей задумался: а какова была бы реакция команды, если бы он позволил себе сказать такое? Вообще-то тут и думать было нечего – он и так знал, что бы тогда случилось: его бы просто вышвырнули в море. И ему бы еще повезло, если бы его потом выудили обратно.
Соклея этим утром тоже ожидала работа. Павлинам пора было завтракать: он насыпал им ячменя и налил воды. Птицы клевали с аппетитом. Соклей видел, что они едят лучше, когда судно стоит в гавани, чем когда «Афродита» находится в открытом море. В этом не было ничего удивительного – множество людей тоже отказываются от пищи в открытом море.
– Сколько человек у нас не хватает, Диоклей? – спросил Менедем.
– Все на месте, капитан, как это ни поразительно. – Келевст в удивлении покачал головой. – Хотел бы я понять этих парней, очень бы хотел. Они обычно считают, что настоящий мужчина должен отправиться в город и веселиться там всю ночь напролет…
– Возможно, их привлекает хиосское вино, – сказал Менедем. – Даже моряк может себе позволить купить его там, где его производят.
– Торговцы не будут так щедры, как содержатели питейных заведений, – заметил Соклей. – Они постараются продать лучшее вино, а не дешевку, которую подают в тавернах, и станут выжимать из нас деньги до тех пор, пока у нас глаза не полезут на лоб.
Менедем ухмыльнулся брату.
– Именно поэтому я и взял тебя с собой. Ты не должен допустить, чтобы они выжали из нас все.
– Ха, – ответил Соклей. – Ха-ха.
Он специально произнес это четко по слогам, как будто подавал свою реплику в комедии.
– Я не смогу помешать торговцам выжимать из нас соки, ты и сам прекрасно это знаешь. Но если мне немножко повезет, я все-таки не допущу, чтобы нас выжали досуха.
– Договорились, – кивнул Менедем.
Он, похоже, был сегодня утром в хорошем настроении – скорее всего, потому, что «Афродите» не пришлось ждать в гавани, пока Диоклей выследит загулявших моряков, которых больше заботило, как потратить полученные деньги, а не как заработать средства на следующие кутежи.
– Перекуси хлебом, маслом и вином, – сказал Менедем Соклею. – Я хочу как можно скорее выйти в море.
– Хорошо. – Соклей барабанил пальцами по планширу. – Нам придется закупить кое-что из провизии, когда мы попадем на Хиос. Наши припасы кончились быстрей, чем я ожидал.
– Вот и позаботься об этом. – Менедем уже ел и говорил с набитым ртом.
Соклею не понравился властный тон двоюродного брата, и он попытался было возмутиться, но потом вспомнил, что был тойкархом и ему полагалось заботиться о таких вещах.
Когда он пришел на корму, Менедем пояснил:
– Чем быстрее я покину этот порт, тем будет лучше.
– Ты имеешь в виду тех македонцев? – спросил Соклей.
– Конечно, – подтвердил Менедем. – Мне не понравилась их манера задавать вопросы – как будто они полубоги, сверху вниз взирающие на жалких смертных.
Он окунул кусок хлеба в оливковое масло и откусил большой кусок. Проглотил и поджал губы.
– Но полубогам полагается лучше говорить по-эллински.
– На Хиосе будет так же, когда и до него доберутся, – предсказал Соклей. – Он тоже склоняется перед Антигоном.
– В общем, да, но на Хиосе это пока не так заметно, как на Самосе, – ответил ему Менедем. – Тамошние офицеры не будут так… ну… гореть желанием выжать из нас все, что мы знаем. Во всяком случае, я надеюсь, что не будут.
– Твои слова не лишены резона, – сказал Соклей. – Ты неплохо разбираешься в политике.
– За что спасибо тебе. – Судя по тону Менедема, он не шутил. Потом он добавил: – Может, я и не знаю обо всем, что случилось в мире со времен Троянской войны, но я и впрямь неплохо разбираюсь в политике.
– Я и не притворяюсь, что разбираюсь во всем случившемся со времен Троянской войны! – негодующе воскликнул Соклей. И, только выпалив это, понял, что Менедем и рассчитывал на такую его реакцию.
Он мгновенно захлопнул рот, что также позабавило его двоюродного брата и еще больше рассердило самого Соклея.
Но Менедем уже вовсю отдавал приказы команде:
– За работу! Отдать швартовы! Отчаливаем, ребята! Как я уже сказал, мы всего в двух днях пути от самого лучшего в мире вина.
Это заставило всех рьяно приняться за работу, и «Афродита» покинула гавань раньше многих маленьких рыбацких лодок, явившихся сюда с Коса. Акатос без помех миновал канал между островом и азиатским материком.
Соклей и не подозревал, насколько узок этот канал.
– Когда с одного берега канала на другой можно добросить камень, – заметил он Менедему, – проход может оказаться очень трудным и опасным.
– Осмелюсь заметить, ты прав, – ответил Менедем. – И для кого-нибудь он однажды действительно может оказаться трудным и опасным, хотя надеюсь, что ни один из генералов Антигона не отличается твоей смекалкой.
С половиной экипажа на веслах «Афродита» двинулась на север. Широкая полоса моря между Самосом и Икарией с одной стороны и Хиосом с другой была самой трудной для мореплавания частью Эгейского моря: ни материк, ни острова не прикрывали море от ветра, дующего с севера. Волны разбивались о нос торговой галеры, и ее корма содрогалась от качки.
От этого у Соклея разболелась голова. Двое моряков среагировали на качку еще сильнее: они перегнулись через борт и блевали в море. Может, минувшей ночью выпили слишком много вина. А может, просто оказались подвержены морской болезни, с некоторыми это бывает.
А у некоторых, вроде Менедема, на все случаи жизни имеются в запасе цитаты из Гомера. Вот и сейчас капитан «Афродиты» продекламировал:
– А как насчет северного ветра? – спросил Соклей. – Тебе не кажется, что это упущение со стороны Гомера?
Его двоюродный брат в ответ пожал плечами.
– Нельзя же ожидать, чтобы поэт всегда попадал в точку. Разве нельзя просто подивиться тому, как поразительно его стихи подходят чуть ли не для всех случаев жизни?
– Полагаю, можно, – ответил Соклей. – Но негоже все время опираться на него, как старик вроде Ксенофана опирается на палку. Это мешает тебе думать самому.
– Если Гомер уже сказал о чем-то так хорошо, как только вообще можно сказать, какой смысл пытаться выразить это еще лучше? – спросил Менедем.
– Если ты процитировал его просто ради поэзии, тогда все в порядке, – ответил Соклей. – Но если ты цитируешь Гомера, чтобы показать, что правильно, а что неправильно, как поступают многие, тогда дело другое.
– Что ж, может быть, – произнес Менедем с таким видом, словно делал брату громадную уступку.
«По крайней мере, он не ехидничает, обычно когда насмехается над философией, – подумал Соклей. – А это уже что-то».
Вскоре он понял, почему двоюродный брат не дал себе труда его поддразнить: мысли Менедема были заняты другим. Положив руку на плечо Диоклея, он сказал:
– Мы во что бы то ни стало должны добраться до Хиоса за два дня. Не начать ли задавать гребцам темп?
– Неплохая идея, – ответил келевст. – Чем больше мы будем работать, тем больше шансов, что наш труд окупится, когда случится большая беда.
– Если повезет, такого вообще не случится, – сказал Соклей.
Менедем с Диоклеем выразительно посмотрели на него, и он поспешно добавил:
– Но, конечно, лучше не рисковать.
Против этого капитан и начальник гребцов не возражали.
– Беда нередко приходит сама по себе, даже когда ты на нее не напрашиваешься, – сказал Менедем.
Он возвысил голос:
– Все гребцы – на весла! Сегодня мы потренируемся, чтобы быть готовыми сразиться с пиратами – и со всеми остальными негодяями, на которых можно нарваться в западных водах!
Соклей гадал, не будут ли люди ворчать, что их заставляют работать больше положенного, – нет бы капитану просто двинуться прямиком на Хиос. Некоторые из них и вправду ворчали – но больше так, по привычке, без гнева. И вот в бурном море, к северу от Самоса и Икарии, команда акатоса начала практиковаться: моряки учились молниеносно устремляться направо и налево, вращаться на месте и внезапно убирать все весла с одного борта, а потом с другого. Последний маневр они отрабатывали особенно тщательно.
– Это наш главный козырь против триеры, так? – спросил Соклей.
– Это наш главный козырь против любой галеры, которая больше «Афродиты», – ответил Менедем. – Единственный шанс, кроме бегства. А что касается триеры – если мы сможем своим корпусом сломать большинство ее весел с одной стороны, то это позволит нам улизнуть. В противном случае нам вообще не на что надеяться.
– Я тоже так думаю, – вздохнул Соклей. – Хотел бы я, чтобы кто-нибудь расправился с пиратами во Внутреннем море так, как Родос пытается расправиться с ними в Эгейском.
– Уж коли ты принялся загадывать желания, пожелай, чтобы военные флоты не охотились на торговые суда, когда подворачивается такой случай, – сказал Менедем. – Здесь, рядом с домом, мы в относительной безопасности, потому что и Птолемей, и Антигон хотят процветания Родоса. Но дальше к западу… – Он покачал головой.
Соклей снова вздохнул.
«Вот и еще один повод для беспокойства, – подумал он. – Как будто у нас и без этого их мало».
ГЛАВА 4
Менедем проснулся затемно, палуба «Афродиты» довольно резко покачивалась. В паре локтей от него на юте лежал на спине Соклей и храпел, издавая звуки, которые могла бы издавать вгрызающаяся в камень пила. Менедем попытался снова уснуть, но громкий храп двоюродного брата и его собственный переполненный мочевой пузырь помешали ему это сделать.
Что прикажете делать с храпуном? Разве что пнуть его хорошенько и разбудить. Но Соклей был не единственным источником шума, а всего лишь ближайшим; раздавался гул голосов многих моряков, что вовсе не делало ночь тихой.
«И мне не помешало бы помочиться», – подумал Менедем, поднимаясь.
Он встал у борта. Казалось, что «Афродита» одна во всем море и в целом мире. Блуждающая звезда Зевса вот-вот должна была зайти на западе, значит, сейчас приблизительно полночь. Растущий серп луны уже исчез. Все, что он мог видеть, – это испещренный звездами купол небес и иссиня-черное полуночное море. Хиос на севере, азиатский материк на востоке… Менедем знал, где они сейчас, но не смог бы доказать это, во всяком случае, по различимым глазом приметам.
Волны одна за другой бились о торговую галеру. Волнение было сильнее, чем вчера. Менедем надеялся, что это не означает надвигающегося с севера шторма. В начале сезона навигации такое вполне могло случиться.
– Владыка морей Посейдон, помоги мне целым и невредимым достичь Хиоса, и я принесу тебе жертву, – пробормотал Менедем.
У морского бога имелся храм на этом острове, недалеко от города.
Все, что Менедем мог сейчас сделать, – это молить небеса о хорошей погоде. Помолившись, он снова лег, завернулся в гиматий и попытался опять уснуть, хотя сомневался, что ему это удастся, ибо у самого его уха Соклей издавал просто ужасные звуки. Зевнув, Менедем натянул толстую шерстяную ткань гиматия на голову и некоторое время мысленно недобрыми словами поминал двоюродного брата.
Следующее, что он осознал, – это что солнце поднимается над далекой землей материка на востоке. Менедем перевернулся, чтобы разбудить Соклея, но обнаружил, что тот уже в царстве бодрствующих – и глядит на него укоризненным взором.
– Я почти не сомкнул глаз этой ночью, так громко ты храпел, – пожаловался Соклей.
– Я храпел?! – Столь несправедливое заявление возмутило Менедема. – Это ты все время ужасно храпел!
– Чепуха, – заявил Соклей. – Я никогда не храплю.
– О, конечно же нет, – с невыразимым сарказмом сказал Менедем. – Это так же верно, как и то, что собаки никогда не воют на луну!
– Я не храплю, – настаивал Соклей.
Менедем рассмеялся ему в лицо.
Соклей побагровел. Он помахал рукой Диоклею, который потягивался на банке, где провел ночь.
– Пусть он нас рассудит, – предложил Соклей. – Кто из нас храпел прошлой ночью, Диоклей?
– Не знаю, – зевая, ответил келевст. – Как только я закрыл глаза, я уже ничего не слышал – пока не проснулся на рассвете.
– Я слышал. – Это сказал Аристид, остроглазый моряк, которого часто назначали впередсмотрящим. – Если уж на то пошло, вы оба порядком храпели и сопели, господа.
Соклей принял оскорбленный вид. Менедем тоже почувствовал себя обиженным. Потом они ненароком взглянули друг на друга, и оба начали смеяться.
– Ну, хватит об этом, – сказал Соклей.
– Отныне я собираюсь спать на баке, – заявил Менедем. – Там мне будет некого обвинять, кроме павлинов.
Он внимательно вгляделся в северном направлении.
На горизонте не было облаков, хотя бриз и впрямь свежел.
– Надеюсь, погода продержится, пока мы не доберемся до Хиоса. Как ты думаешь, Диоклей?
Если кто-нибудь на борту акатоса и был способен предсказать перемену погоды, то это начальник гребцов.
Менедем наблюдал, как келевст не только повернулся на север, но и внимательно оглядел весь горизонт, как почмокал губами, пробуя воздух, словно хиосское вино.
Наконец, как следует все взвесив и обдумав, Диоклей изрек:
– Думаю, все будет в порядке, шкипер.
– Хорошо. – Менедем и сам так считал, но хотел, чтобы кто-нибудь подтвердил его предположения. – Смотри, если ты ошибаешься, я буду винить в плохой погоде тебя, так и знай, – ухмыльнулся он келевсту.
Диоклей пожал плечами.
– Если судно нормально перенесет шторм, мне будет все равно.
Он снова пожал плечами и заключил:
– А если мы все потонем, то мне тем более будет все равно, верно?
Несколько моряков потерли свои амулеты, чтобы отвратить злое предзнаменование.
Соклей, однако, заинтересовался.
– Значит, ты считаешь, что душа человека умирает вместе с ним, так? – спросил он Диоклея.
Менедем расценил его вопрос как приглашение к философской дискуссии. Но Диоклей ответил так, будто его спросили о чем-то обыденном, – точно таким же тоном он отвечал на вопрос о погоде:
– Что ж, господин, чего только об этом не толкуют люди: одни говорят одно, другие – другое. А я твердо знаю лишь то, что никто из ушедших на дно вместе с судном не возвращался, чтобы рассказать мне, на что это похоже.
Это вызвало оживленную дискуссию среди моряков: они обсуждали этот вопрос, пока выбирали якоря и перебрасывали их с кат-балки на нос (вообще-то это самая обычная на корабле работа, которую клетки с павлинами на баке сделали трудновыполнимой). Судя по выражению лица Соклея, в своем драгоценном Лицее он привык к совсем другим дискуссиям. Многие моряки были твердо убеждены, что видели привидения, а некоторые даже заявляли, что разговаривали с ними. Спустя некоторое время Соклей повернулся к Менедему с расстроенным видом.
– Не хочу никого оскорбить или рассердить, – негромко сказал он, – но за всю свою жизнь я еще ни разу не слышал столько чепухи.
– Будь мы на твердой земле, я бы наверняка с тобой согласился, – ответил Менедем. – Но здесь… – Он пожал плечами в точности, как Диоклей. – Здесь половина вещей, над которыми я посмеялся бы на суше, кажутся правдивыми.
Он засмеялся – но в его смехе было меньше веселья, чем ему самому бы хотелось.
– Здесь, особенно после того, как мы провели ночь в море, я даже не знаю в точности, где нахожусь. А если я не уверен даже в этом, то как я могу быть уверен в чем-либо другом?
Менедему удалось если и не убедить брата, то хотя бы его отвлечь. Соклей указал на далекий азиатский материк.
– Очертания береговой линии подскажут тебе, где ты.
– Что ж, это верно, – согласился капитан «Афродиты» хотя они ничего бы не сказали новичку в морском деле. Но когда мы поплывем на запад к Элладе, мы проведем некоторое время там, где не будет видно земли. А потом такое случится снова, когда мы станем пересекать Ионическое море, направляясь к Италии. Там ничто не укажет тебе точно, где ты находишься. Я бы хотел, чтобы все было по-другому.
Соклей нахмурился.
– И все-таки должны быть какие-то ориентиры. Без этого не обойтись.
– На свете немало вещей, без которых не обойтись, – ответил Менедем. – Но это еще не значит, что они и впрямь существуют.
Диоклей ударил колотушкой в бронзовый квадрат. Гребцы налегли на весла. «Афродита» заскользила на север, к Хиосу. Поскольку Менедему надо было работать на рулевых веслах, он прекратил философскую беседу с двоюродным братом.
Как и Самос, Хиос лежал недалеко от материка. Канал между этим островом и Азией был шире, чем канал, отделявший от материка Самос, но он был и длиннее. По нему гуляли волны, одна за другой набегая на борт галеры. Хотя это никто не назвал бы настоящим штормом, «Афродита» не попадала в такое сильное волнение с тех пор, как покинула Родос. Менедем подумал, что будет нелишним повторить свое обещание Посейдону, на этот раз так, чтобы его услышала вся команда.
Приближаясь к главному городу – он лежал на восточном берегу острова, примерно в сорока стадиях от материка, и тоже назывался Хиос, – «Афродита» прошла мимо храма Аполлона рядом с рощицей, потом мимо маленькой гавани Фаны и наконец мимо окруженного колоннами здания на берегу.
Указав на это здание, Диоклей сказал:
– Вон там святилище морского бога, шкипер.
– Знаю. Я в нем уже бывал, – ответил Менедем.
Келевст кивнул, нимало не смущенный тем, что вздумал учить капитана. Как любой моряк, он хотел убедиться, что клятва Посейдону будет выполнена.
Город Хиос мог похвастать очень внушительной гаванью.
– Интересно, на сколько военных галер она рассчитана? – спросил Менедем.
– Если говорить о триерах, я бы сказал, что штук восемьдесят здесь поместятся легко, – ответил Диоклей. – Но вот больших судов, которые строят теперь, войдет меньше.
Соклей на юте указал на солнце, все еще стоявшее высоко на востоке.
– Мы быстро добрались, – заметил он. – Так что еще успеем заняться сегодня кое-какими делами.
– И все-таки, если бы волны не вышибали нам зубы всю дорогу от Самоса, мы шли бы еще быстрей, – заметил Менедем. – Однако такая погода чаще всего и бывает в это время года. Что касается дел, тебе придется начать их без меня. Я прежде всего собираюсь пойти в храм Посейдона и принести ему жертву в благодарность за то, что он доставил нас сюда целыми и невредимыми.
– Что ты хочешь ему пожертвовать? – осторожно осведомился Соклей.
– Я думал о ягненке, – ответил Менедем, и Соклей облегченно вздохнул.
Владыка моря и колебатель земли, Посейдон был еще и богом лошадей, которых иногда приносили ему в жертву. Такое, однако, могли позволить себе только очень богатые люди. Менедем вполне мог решить пожертвовать Посейдону коня, если бы они благополучно пережили настоящий шторм, но бог не заслужил такого огромного вознаграждения лишь за то, что помог торговой галере пересечь море, пусть и неспокойное, но не такое уж опасное.
– Ну что же, ступай в храм, – сказал Соклей, – а затем встретимся у Аристагора, торговца вином. Я прежде всего повидаюсь с ним. Ну а потом уже решим, пойти ли поискать постоялый двор или провести еще одну ночь на палубе, слушая храп друг друга.
– Идет, – согласился Менедем.
В отличие от Самоса ни один македонский офицер не появился на пристани, чтобы допросить команду «Афродиты». Так как другие южные острова прикрывали Хиос от базы Птолемея на Косе, местный гарнизон мог не беспокоиться, что на него вдруг обрушится вражеский флот.
Менедем сошел на пирс и, удостоившись всего лишь пары кивков со стороны местных портовых рабочих и рыбаков, отправился в город.
Так же спокойно он вошел в город через южные ворота. Между Хиосом и святилищем Посейдона простирались оливковые рощи и зреющие хлеба; виноград, из которого делалось знаменитое хиосское вино, рос на возвышенных местах в северо-западной части острова.
Каналы доставляли к полям и рощам воду из многочисленных хиосских ручьев, потому что на острове не было ни одного источника, который заслуживал бы названия реки.
Храм Посейдона был окружен аккуратно подстриженными лавровыми деревьями. Жрец в белом, без единого пятнышка гиматии приблизился к Менедему, когда тот вошел на священную территорию.
– 'Обрый день. Чем я могу тебе помочь? – спросил он; как и на Самосе, на Хиосе было в ходу ионийское наречие.
– Мое судно только что прибыло в ваш порт. Я хочу пожертвовать Посейдону ягненка за то, что бог сохранил нас в пути. – Здесь Менедем куда явственнее ощущал свой собственный дорийский акцент, чем на Родосе, где все говорили точно так же, как и он сам.
– Я 'уду счастлив служить тебе, 'осподин, – ответил жрец. – Пойдем со мной, и ты сможешь 'ыбрать жертвенное животное.
– Благодарю, – сказал Менедем.
Он выбрал новорожденного ягненка, тычущегося в материнское вымя; овца издала печальный и гневный крик, когда жрец забрал у нее белоснежного детеныша.
– Позволь мне осмотреть его, чтобы убедиться – он 'ез изъянов.
Жрец тщательно изучил глаза, уши и копытца ягненка и кивнул.
– Посейдон примет его. – В мгновение ока он изменил тон с набожного на деловой. – Этот ягненок будет стоить тебе 'ве 'рахмы, 'осподин.
Менедем дал ему две родосские монеты. Жрец принял их без нареканий – Хиос и Родос чеканили деньги по одному стандарту, их монеты были немного легче афинских и куда легче эгинских. Жрец проворно обвязал веревку вокруг шеи ягненка и повел его к алтарю.
Помощник служителя принес чашу с водой. Менедем и жрец омыли руки. Как только жрец ритуально очистился, он побрызгал водой на ягненка. Потом жрец, Менедем и помощник жреца склонили головы и минуту молча молились. Ягненок заблеял, ему не нравились огонь, потрескивающий на алтаре, и пропитавший алтарь запах крови.
Помощник жреца осыпал немолотым ячменем ягненка, алтарь, жреца и Менедема. Жрец вынул из-за пояса нож, отрезал мягкий локон с головы ягненка и швырнул шерсть в огонь на алтаре.
Тут появились двое музыкантов – один с флейтой и второй с лирой – и начали играть, чтобы заглушить предсмертный крик жертвы. Помощник протянул жрецу топор. Жрец убил ягненка одним быстрым ударом, потом ножом перерезал ему горло. Помощник поймал кровь в серебряную чашу и побрызгал ею на алтарь.
Затем жрец и Менедем нараспев прочли гомеровский гимн Посейдону:
– Песня – о боге великом, владыке морей Посейдоне.
Землю и море бесплодное он в колебанье приводит,
На Геликоне царит и на Эгах широких,
Двойную честь, о земли колебатель, тебе предоставили боги:
Диких коней укрощать и спасать корабли от крушенья.
Слава тебе, Посейдон, – черновласый, объемлющий землю!
Милостив будь к мореходам и помощь подай им, блаженный! [4]4
Перевод В. Вересаева
[Закрыть]
– Мне великий Посейдон уже помог, – добавил Менедем. – И я благодарю его за это.
Пока они декламировали гомеровский гимн, помощник начал разделывать маленькую тушку ягненка. Он отдал богу его часть: бедренные кости, обернутые жиром. Когда он положил их на огонь, от запаха горящего жира у Менедема потекли слюнки. Как большинство эллинов, он редко ел мясо – в основном после жертвоприношений.
С легкостью, рожденной долгой практикой, помощник разрезал тушу на куски приблизительно одного размера. На этом разделывание туши после жертвоприношения закончилось. Помощник нанизал на вертел три куска мяса – для Менедема, для жреца и для себя. Два музыканта подошли ближе, чтобы тоже получить свою долю.
Все они стали жарить нежные куски мяса на огне над алтарем.
Умяв свою долю, Менедем спросил:
– Дозволяется ли выносить остатки туши за пределы священной территории?
В некоторых храмах это разрешалось, в других – нет.
Жрец покачал головой.
– Прости, но – нет… Такое у нас не 'озволяется.
– Хорошо, – ответил Менедем. – Бог честно получил свою долю моего подношения; покорнейше прошу местных служителей забрать остальное.
– Многие на твоем месте стали 'ы спорить, – заметил жрец. Он улыбнулся и сразу стал намного моложе. – Многие на твоем месте и 'прямь спорили. Да пребудет с тобой удача, родосец, и пусть тебе 'сегда покровительствует Колебатель 'емли.
– Прими мою благодарность, – ответил Менедем и двинулся к столице Хиоса.
* * *
Торговец вином Аристагор кивнул своему рабу. Когда лидиец соскреб вар вокруг пробки, чтобы открыть новый кувшин вина, Аристагор сказал Соклею:
– Воистину, о почтеннейший, ты должен попробовать вино этого урожая, дабы знать, что покупаешь.
– Благодарю за щедрость, – ответил Соклей. – Но если ты и дальше станешь поить меня неразбавленным вином, пусть даже и маленькими чашами, очень скоро я буду слишком пьян, чтобы отличить один урожай от другого. У меня уже начинает кружиться голова.
Аристагор от души рассмеялся, как будто услышал удачную шутку.
– О, да ты, как я посмотрю, весельчак! – сказал он Соклею.
Красный нос торговца свидетельствовал о том, что сам он усердно практикуется в дегустации вина, однако Аристагор при этом ухитрялся сохранять ясность ума.
Он повернулся к рабу.
– Ты еще не закончил, Алиатт?
– Сию минуту, хозяин, – ответил тот с монотонной лидийской интонацией.
Алиатт выковырял ножом пробку и налил немного золотистого содержимого кувшина в очень маленькие чаши.
– Вот, держи, – сказал Аристагор Соклею, протягивая ему одну чашу. – А теперь слушай… Этот кувшин запечатали в тот год, когда умер Александр, значит, это вино… – он подсчитал на пальцах, – уже тринадцатилетней выдержки.
Аристагор непринужденно улыбнулся – дружелюбной улыбкой человека, который зарабатывает на жизнь покупкой и продажей.
– Его возраст, стало быть, приближается к возрасту уже не мальчика, а мужчины. Давай попробуй, не стесняйся.
Соклей отхлебнул сладкого, душистого вина. Облизнул губы и вежливо одобрительно крякнул. Если бы он не пытался сбить цену на этот замечательный, но невероятно дорогой напиток, он разразился бы сейчас громкими восторженными возгласами.
– Вино и в самом деле очень хорошее, – пробормотал он.
– Хорошее? – переспросил Аристагор. – Хорошее?! – Дружелюбие его мгновенно сменилось негодованием. – Мой дорогой юноша, да это же настоящее ариосское вино, лучшее вино Хиоса, а значит, лучшее вино в мире.
– Никто с этим и не спорит. – Соклей отхлебнул еще, полный решимости не увлекаться. Это оказалось нелегко. Вино было настолько великолепным, что ему захотелось надраться, как скифу. – Но вот могу ли я позволить себе его купить – это другой вопрос. Сколько ты просишь за амфору?
– За обычную амфору, вместимостью немногим больше метрета? – уточнил Аристагор.
Соклей кивнул.
Торговец вином потеребил свою бороду, в которой виднелось несколько красноватых, начинающих седеть прядей. И наконец намеренно небрежным тоном ответил;
– Ну, пожалуй, двадцать драхм – самая подходящая цена.
Соклей вздрогнул, как будто его ужалила оса.
– Я знаю, что еще очень молод, – проговорил он, – но, надеюсь, ты не принимаешь меня за дурака? В Афинах можно купить хус хиосского вина за две драхмы, а в любой из твоих амфор не больше семи хусов. Получается, что ты хочешь продать товар оптом в полтора раза дороже, чем в Афинах можно найти в любой таверне в розницу? По-моему, это самый настоящий грабеж!
– Одно хиосское вино другому рознь, – сказал Аристагор. – Есть обычное хиосское вино, есть прекрасное хиосское вино, а еще есть ариосское вино. Любое хиосское вино стоит втрое дороже, чем та дешевая бурда, которую продают в большинстве мест. Я не могу сказать ничего плохого о вине с Тасоса или Лесбоса, имей в виду: там тоже делают очень хорошие вина. Но вот в большинстве других мест… – Торговец сморщил нос и покачал головой, прежде чем продолжить. – И ариосское вино в сравнении с обычным хиосским то же самое, что хиосское вино в сравнении с каким-либо другим вином.
– По цене двадцать драхм за амфору даже боги Олимпа не смогли бы позволить себе его пить, не говоря уж о жалких смертных! – стоял на своем Соклей.
– Ты вроде бы говорил, что направляешься в Италию, – лукаво заметил Аристагор. – Сколько, как ты думаешь, ты сможешь получить за мое вино там?
– Дело не в этом, – ответил Соклей. – Я хочу знать, сколько бы ты за него запросил, если бы я не плыл в Италию?
– Ни на обол меньше, – заверил его Аристагор с таким искренним видом, что Соклей ни на мгновение ему не поверил.
– Ты станешь утверждать, что содержатели питейных заведений в столице Хиоса платят тебе двадцать драхм за амфору ариосского? – Юноша возвел глаза к небу, чтобы показать, как мало он верит в вероятность такой ситуации.
– Нет, этого я утверждать не стану, – ответил Аристагор, но тут же протестующим жестом поднял руки, чтобы Соклей дал ему договорить. – Я не стану утверждать этого потому, что не так уж много владельцев здешних питейных домов будут держать у себя вино подобного качества, ведь завсегдатаи в тавернах редко заказывают что-либо подобное. Но я частенько получал двадцать драхм за кувшин вина от людей, которые хотели устроить настоящий симпосий и осчастливить своих друзей.
«От людей, которые хотели устроить роскошный симпосий и заставить позавидовать своих друзей», – подумал Соклей.
Но на сей раз, похоже, Аристагор говорил правду. Некоторые богатые хиоссцы – и, скорее всего, офицеры Антигона в придачу – не скупясь платили за превосходное вино. И все же…
– Ты сказал, что частенько получал по двадцать драхм за кувшин, – медленно проговорил Соклей. – Но частенько – это еще не всегда. Значит, бывали случаи, когда ты получал и меньше?
Аристагор обнажил зубы, что лишь весьма отдаленно напоминало улыбку.
– А ты, я смотрю, парень не промах! – пробормотал он таким тоном, что это прозвучало скорее обвинением, чем похвалой.
