Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

Когда ни одна из торгующихся сторон не имеет численного превосходства – это солидная гарантия, что все пойдет как надо.

Менедем взял мешок – судя по весу, там и впрямь было три мины. Он тихо засмеялся: Гиппаринию наверняка точно передали, какова цена птиц. Менедем протянул мешок Соклею.

– Пересчитай быстренько – ты хорошо умеешь это делать.

– Как скажешь. – Соклей высыпал кучки серебряных монет на испачканные дегтем доски пристани.

Он и вправду считал деньги быстрее Менедема.

Вскоре Соклей поднял глаза и сказал:

– Шести драхм не хватает. Посмотри сам.

И вправду, в последней кучке было всего две драхмы.

Гиппариний засмеялся.

– Вы собираетесь ссориться из-за шести ничтожных монет?

Менедем слишком часто встречался с такими мелкими рвачами.

– Вообще-то да, собираемся, – кивнул он. – Если тебе нужны птицы, ты должен сполна за них заплатить.

Бормоча что-то себе под нос, житель Кротона добавил недостающие драхмы. Менедем поразился, что они у него нашлись.

Гиппариний пошел по пирсу, раб с корзиной следовал за ним.

– Надеюсь, оба птенца окажутся павами, – негромко проговорил Соклей.

– Это было бы хорошо, – согласился Менедем. – Ты уже сложил монеты в мешок? Чем скорее мы отсюда отчалим, тем я буду счастливее.

* * *

Когда «Афродита» обогнула мыс Геракла, самую южную оконечность Италии, Соклей с удивленным возгласом указал на восток.

– Это гора Этна виднеется вдалеке? – спросил он.

– Она самая, – кивнул Менедем с таким гордым видом, будто сам поместил вулкан туда, откуда его можно было увидеть задолго до появления на горизонте всей Сицилии.

– Насколько далеко мы сейчас от горы? – поинтересовался Соклей.

– Понятия не имею, – нетерпеливо ответил Менедем.

Соклею подобные детали казались крайне увлекательными, но для Менедема значили очень мало. Он сказал наугад:

– Пятьсот стадий, а может, больше.

– А-а, – сказал Соклей вместо того, чтобы издать новое восклицание. – Если бы мы шли с юго-востока, где нет земли, которая до последнего момента закрывала бы вид на гору, мы могли бы увидеть Этну с гораздо большего расстояния, правда?

– Полагаю, да, – равнодушно бросил Менедем. – Это кажется разумным, верно?

– Конечно, – подтвердил Соклей. – Если бы мы знали в точности высоту горы, а также откуда именно можно ее увидеть, мы могли бы высчитать, какой величины весь мир.

Его двоюродный брат пожал плечами.

– Ну и зачем это надо?

– Разве тебе неинтересно узнать что-либо просто ради того, чтобы это узнать? – вопросил Соклей.

Они с Менедемом уже много раз вели подобные споры. Соклей приблизительно представлял, как именно будет развиваться дискуссия, точно так же, как знал, какие приемы использует Менедем, когда они боролись в гимнасии. Но несмотря на это, в гимнасии Менедем почти всегда швырял его на землю. Когда же речь шла о борьбе идей, у Соклея было больше шансов на победу.

Так и есть! Менедем сказал:

– Если знание поможет мне заработать деньги или соблазнить женщину, такое знание имеет для меня цену. В противном же случае…

Он снова пожал плечами.

Прежде чем Соклей успел разорвать его на куски – выражаясь метафорически, – один из моряков на носу судна завопил и дернулся, словно собираясь пнуть птенца, только что клюнувшего его в лодыжку.

– О боги! – закричал Соклей. – Прекрати, Телеф! Если ты ранишь птицу, это будет стоить тебе жалованья за весь рейс!

– Значит, по-вашему, пусть эта вонючая птица ранит меня – ничего страшного, так? – обиженно спросил Телеф. – У меня кровь течет!

– Ничего, это не смертельно, – ответил Соклей. – Если и вправду болит, перевяжи. Меня клевали взрослые павлины столько раз, что и не сосчитать, а тут – подумаешь, птенец!

Все еще обиженный, Телеф вернулся к работе.

«Я обошелся с ним бессердечно», – подумал Соклей, мысленно прокрутив в голове короткий разговор.

Потом, как поступил бы на его месте Менедем, просто пожал плечами. Гребцов легко нанять за полторы драхмы в день. С другой стороны, птенец павлина способен принести прибыль в полторы мины серебром, а может, даже и в две.

Кроме того, у птенцов было еще одно достоинство.

Один из моряков, сидевший рядом с Телефом, сказал:

– Смотри, он только что слопал скорпиона! От скорпиона бы тебе досталось куда больше, чем от птицы.

Телеф фыркнул, но не попытался еще раз пнуть птенца.

Соклей подумал, не возобновить ли спор с Менедемом, но потом решил, что не стоит. Вместо этого он пошел на бак и стал разглядывать вдалеке гору Этну.

Отсюда она выглядела голубой, а ее вершина, где, несмотря на лето, еще держался снег, – белой. Дыма с вершины не поднималось; не вырывалось оттуда и расплавленных камней, как много раз случалось в прошлом.

Соклею не хотелось бы жить в тени горы, которая могла почти без предупреждения обрушить на людей катастрофу.

Он вернулся на ют, где Менедем поворачивал «Афродиту» с юго-западного курса на восточный, чтобы подойти к Сицилийскому проливу. Вместо того чтобы возобновить спор, прерванный выходкой птенца, Соклей спросил:

– Ты и вправду считаешь, что циклоп Полифем жил на склонах Этны?

Этот вопрос наверняка заинтересует Менедема, хотя и не имеет отношения к деньгам или к женщинам.

Соклей угадал – его двоюродный брат просто обожал Гомера. Менедем с энтузиазмом ответил:

– По-моему, такое очень даже может быть. Все считают, что Сцилла и Харибда находились в Сицилийском проливе, поэтому циклопы должны были жить где-то неподалеку.

– А ты не думаешь, что люди просто поместили чудовищ из «Одиссеи» в реальный мир? – настаивал Соклей. – Никто, кроме Одиссея и его товарищей, никогда их не видел.

– Египет находится в реальном мире, а Одиссей бывал там – или утверждал, что бывал, – заявил Менедем упрямо. – Итака находится в реальном мире; как ты знаешь, он там жил.

– Но у Гомера нигде не упоминается о чудовищах в Египте или на Итаке, – возразил Соклей. – Я думаю, тебе удастся выяснить, где Одиссей видел чудовищ, когда ты найдешь сапожника, который сшил ему мешок для ветров.

– Было бы здорово отыскать того сапожника, – ответил Менедем. – Если бы я смог поместить в такой мешок северный ветер, когда мы войдем в Сицилийский пролив, все было бы куда проще. А так нам придется грести.

– Мы войдем туда завтра, – сказал Соклей, глядя на солнце, которое скользило к горе Этна.

– Скорее всего, послезавтра, или даже послепослезавтра, или через два дня, – поправил Менедем. – Я собираюсь сделать остановку в Регии, на итальянской стороне пролива. Мы можем избавиться там от пары павлиньих деток.

Соклею казалось очень заманчивым сплавить покупателям парочку павлинов, поэтому он кивнул.

* * *

Закат застал «Афродиту» у мыса Левкотера, который отмечал итальянскую сторону входа в Сицилийский пролив: именно белые камни утесов над самой водой дали мысу его имя. Менедем решил провести ночь в море, и ни Соклей, ни моряки с ним не спорили, потому что вытащить акатос на берег значило пригласить всех бандитов на десять стадий вокруг ринуться на добычу.

После того как якоря плюхнулись в море, моряки поужинали жесткими ячменными хлебцами с солеными оливками и ноздреватым сыром. Они запили еду дешевым вином, которое Соклей купил в Таренте. На твердой земле он презрительно отворотил бы нос от такого угощения, но благодаря соленому воздуху и мягкому покачиванию судна, вино казалось лучше.

Диоклей выплюнул оливковую косточку через борт.

– Не думаю, что ветер переменится, – сказал он.

– Я тоже так не думаю, – ответил Менедем. – Будь мы на обычном торговом судне, нам пришлось бы долго ждать и много лавировать. А так… Что ж, вот почему мы платим гребцам.

На следующее утро люди на веслах немного поворчали; они хорошо проводили время с тех пор, как оставили Тарент, потому что ветер был все время попутным. Но колотушка и бронзовый квадрат Диоклея быстро задали им нужный ритм. Менедем посадил только по десять человек с каждой стороны: не было причин запрягать всю команду. «Афродита» скользнула в гавань Регия задолго до полудня.

Так как Менедем собирался провести здесь целый день, Соклей отправился на агору, чтобы оповестить местный люд пришла торговая галера – и чтобы рассказать, что у них имеется на продажу. Несколько человек двинулись к пирсу, чтобы купить птенцов павлина, вино, шелк, благовония и другие товары, которые акатос привез с востока.

Верный своей натуре, Соклей в придачу ублажил собственное любопытство.

– Скажи, а почему ваш город так называется? – спросил он у горшечника, который выглядел довольно смышленым.

– Ну, путник, я слышал об этом пару историй, и, должен признаться, сам не знаю, которая из них правдива.

– Перескажи мне их, – попросил Соклей нетерпеливо. – Я всегда рад познакомиться с человеком, который признаёт, что знает не все.

– Хе, – отозвался горшечник. – Держу пари, ты встречаешь таких людей не слишком часто.

Соклей громко засмеялся.

– Как бы то ни было, – продолжал местный, – одна история гласит, что название якобы произошло от слова, означающего «разлом», потому что у нас бывает множество землетрясений, а еще потому, что, похоже, Сицилия отломилась от Италии.

– Это имеет смысл, – ответил Соклей, – название Регий вполне могло происходить от слова rhegnumi. Эсхил говорил нечто подобное, верно? – заметил он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – А какова вторая версия?

– Некоторые утверждают, будто название города пришло из одного из италийских языков, потому что «регий» или похожее слово у них означает «царский», – ответил горшечник.

– Ну а ты как думаешь? – спросил Соклей.

– Я скорее поверю в то, что эллины назвали наш город сами, чем в то, что они одолжили слово у варваров. Да, мне кажется правильной первая версия, хотя я и не могу доказать свою точку зрения.

– Ты честно ответил на мой вопрос, – признал Соклей. – Этого у тебя не отнимешь!

И он отправился дальше, надеясь, что не забудет рассказ горшечника к тому дню, когда начнет наконец писать свою историю.

«Ну а сейчас, – подумал Соклей, – я должен оповестить граждан Регия, что на „Афродите“ имеются на продажу птенцы павлина. В противном случае этот день никогда не настанет. Менедем попросту убьет меня, если я не сделаю свою работу».

Он вернулся на судно далеко за полдень, решив, что, если никто из жителей Регия еще не явился на пристань, чтобы осведомиться насчет птенцов, то его вины в этом уж точно нет.

– Ну, как успехи? – окликнул он Менедема, шагая по пирсу.

– Я продал двух птенцов, – ответил тот. – Продал разным людям, и похоже, что они нарочно набавляли цену, чтобы показать друг другу, кто из них богаче и способен больше заплатить. Я выручил почти пять мин: можно было подумать, что каждому из покупателей приспичило заполучить последнюю птицу.

– Здорово! – Соклей хлопнул в ладоши. – Мы продали двух птенцов примерно по цене трех, то есть получили дополнительно сумму, равную двухдневному жалованью всей команды.

– Так и тянет остаться тут еще на денек, – сказал его двоюродный брат. – Может, в Регии есть еще богатые дураки… Я имею в виду – покупатели.

– А почему бы и нет? – воскликнул Соклей. – Теперь мы можем себе это позволить. И если даже мы продадим следующих птенцов по обычной цене, мы равно останемся в выигрыше.

– Верно, – кивнул Менедем. – Тогда решено: задержимся еще ненадолго.

На следующее утро Соклей отправился на рыночную площадь с первыми же лучами солнца и начал выкрикивать:

– Жители Регия, двое ваших соотечественников уже купили птенцов павлина. Неужели вы хотите, чтобы они были единственными в городе, кому посчастливится держать этих красивых птиц?

Те, у кого было достаточно денег, чтобы приобрести павлина, может, и не приходили сами спозаранку на агору, но рабы их наверняка были тут. А Соклей уже понял, что лучший способ заставить людей расстаться со своим серебром – это сделать так, чтобы они позавидовали соседям.

Задумчиво погладив бороду, он добавил:

– А еще у нас есть замечательные благовония, сделанные из родосских роз. Сколько женщин в Регии хотят пахнуть более сладко для своих мужей?

Потом Соклей вспомнил своего двоюродного брата и невольно подумал: «А сколько из них хотят пахнуть более сладко для кого-то другого?»

И опять-таки, способные купить родосские благовония женщины – будь то респектабельные домохозяйки или богатые гетеры – нечасто появлялись на агоре, но на рынок ходили их рабы; именно к ним Соклей и обращался. Он улыбнулся про себя, когда двое таких рабов, явно заинтересовавшись, поспешили домой. Заодно Соклей еще расписал и достоинства косского шелка.

Как и вчера, он вернулся на судно к закату и окликнул Менедема еще с пристани:

– Ну, как дела?

– Птиц больше никто не покупал.

Однако вид у Менедема все равно был бодрый и веселый. Мгновением позже Соклей узнал причину его хорошего настроения.

– Зато у нас почти кончились шелк и благовония. Одна шикарная гетера пришла сама, под покрывалом, как жена богатого человека. Когда она сняла покрывало, чтобы поторговаться… – Глаза Менедема стали большими и круглыми. – Афродита, вот это красавица! Если бы она дала мне немного того, что прячет под своим хитоном, я бы отдал ей благовония задаром.

– Не сомневаюсь, – ядовито произнес Соклей. – В таком случае я бы предоставил тебе самому объяснить отцу, почему у нас кончились все благовония, но денег мы при этом не заработали.

Менедем состроил двоюродному брату рожу.

– Ты жуткий зануда и порядочный мерзавец!

– Спасибо на добром слове, – ответил Соклей.

* * *

Они покинули Регий на следующее утро. Соклей ожидал, что Менедем отправится вдоль берега Италии, но его двоюродный брат вместо этого решил пройти через Сицилийский пролив прямо к Мессене.

– А почему бы и нет? – сказал Менедем, когда Соклей удивленно посмотрел на него. – У нас хорошо шла торговля в Регии. Не вижу, почему мы не смогли бы так же хорошо поторговать и там.

– Думаю, ты прав, – кивнул Соклей, но тут же добавил: – Если только военные действия на Сицилии не продвинулись так далеко на север.

– Тогда мы бы услышали об этом в Регии, – ответил Менедем, и, вероятно, так бы оно и было.

Потом он не смог удержаться от шпильки:

– Вечно ты ноешь!

– Если бы ты прислушивался к моему нытью в Таренте, то сейчас не мучился бы от боли в лодыжке, – парировал Соклей, а Менедем молча изобразил на лице глубокое оскорбление.

Аристид, стоявший, как всегда, на носу, указал влево и закричал:

– Там что-то странное!

Мгновение спустя он подобрал слово для того, что его удивило:

– Водоворот!

Некоторые моряки разразились тревожными возгласами, большинство из тех, что не сидели на веслах, поспешили к борту, чтобы посмотреть.

Диоклей сказал:

– На такое нарываешься время от времени в здешних водах. Течение, наверное. Почти все эти штуки всего лишь течения, и только.

– Они могут утащить судно на дно моря, не успеешь и глазом моргнуть! – дрожащим голосом произнес молодой гребец.

– Если только большие, – ответил начальник гребцов. – Но то, которое мы видим? Не глупи. Такой водоворот бывает, когда смешиваешь воду и вино в сосуде под названием динос.

Это успокоило моряков и заставило некоторых из них улыбнуться – само название упомянутого сосуда означало «рассказчик небылиц». Соклей восхитился смекалкой Диоклея.

Увидев то, что так встревожило его людей, Менедем начал декламировать по памяти двенадцатую песнь «Одиссеи»:

 
Узким проливом мы плыли, и в сердце теснились стенанья;
Сцилла с этого боку была, с другого Харибда,
Страх наводя, поглощала соленую воду морскую.
Воду когда извергала она, то вода клокотала,
Словно в котле на огромном огне. И обильная пена
Кверху взлетала, к вершинам обоих утесов. Когда же
Снова глотала Харибда соленую воду морскую,
Вся открывалась пред нами кипящая внутренность. Скалы
Страшно звучали вокруг, внутри же земля открывалась
С черным песком. И товарищей бледный охватывал ужас. [7]7
  Перевод В. Вересаева


[Закрыть]
 

Пугливый молодой моряк указал на водоворот и спросил:

– Шкипер, как ты думаешь, это настоящая Харибда?

Прежде чем Менедем успел открыть рот, за него ответил Соклей:

– Если это и Харибда, ее слишком часто стирали в горячей воде, потому что она порядком села.

Это вызвало смех моряков, а Менедем ухмыльнулся и одобрительно помахал двоюродному брату рукой.

Соклей мысленно сам похлопал себя по спине за то, что сумел сказать нужную вещь именно в нужное время, а не двумя днями позже. В тот момент он гордился собой и желал, чтобы подобное случалось почаще.

«Афродита» прошла в паре плетров от водоворота. Если бы не острые глаза Аристида, никто бы его и не заметил. Примерно час спустя торговое судно скользнуло в маленькую серповидную гавань, на южном берегу которой располагался город Мессена.

Едва судно встало у пирса, Соклей сказал про водоворот одному из местных портовых рабочих, которые сноровисто пришвартовывали «Афродиту». Парень кивнул.

– Вам еще повезло, что вы остались в живых, – заявил он. – Много судов уже утащило на дно носом вперед. Их обломки всплыли потом вон там, на южном берегу.

Некоторые моряки явно забеспокоились.

– Это смахивает на историю, сочиненную, чтобы пугать туземцев, – заметил Соклей.

Портовый рабочий мрачно посмотрел на него, и Соклей пришел к выводу, что не ошибся.

Как и в любом порту Внутреннего моря, на пристани рядом с «Афродитой» мигом собралась небольшая толпа любопытных.

Менедем принялся расхваливать товары, которые акатос доставил в Мессену, а в придачу подбросил лакомые кусочки – сообщил новости с востока. В ответ мессенцы рассказали, что им известно о войне, бушующей дальше к югу на сицилийском побережье. К сожалению, они знали не больше, чем жители Регия.

– А что вы будете делать, если карфагенцы возьмут Сиракузы? – спросил Соклей.

Люди подавленно замолчали. Наконец костлявый седовласый человек сказал:

– Надеюсь, они удовольствуются сбором дани, а не загонят всех в гарнизон.

– Только не меня! – воскликнул какой-то юноша. – Если карфагенцы возьмут Сицилию, я мигом уберусь отсюда. К чему рисковать?! Не хватало еще попасть в руки этих шлюхиных сынов! Ты знаешь, что они вытворяют, когда грабят очередной город?

Он мелодраматически содрогнулся.

Без сомнения, карфагенцы творили в побежденных городах ужасные вещи. Точно так же поступали и эллины. Соклею вспомнилось, что сделал Александр с Тиром в те далекие времена, когда они с Менедемом были еще младенцами, – эта история передавалась из уст в уста уже целое поколение и не становилась менее впечатляющей из-за бесчисленных пересказов.

Соклей из вежливости и сам изобразил легкий испуг. Как и любой родосец, он надеялся, что ни один из оставшихся в живых генералов Александра не бросит жадный взгляд на его родной полис.

По обыкновению эллинов, стоявшие на пирсе жители Мессены уже разделились на группы и спорили друг с другом, едва обращая внимание на «Афродиту»: собственные проблемы казались им куда более занимательными.

Соклей подтолкнул Менедема.

– Давай-ка поднимайся обратно на борт! А я пойду на агору и посмотрю, не смогу ли зазвать там какого-нибудь покупателя.

– Хорошая мысль, – согласился его двоюродный брат.

К тому времени как Соклей спустился на пирс, местные уже вовсю выкрикивали друг другу оскорбления. Два парня уже держали руки на рукоятях ножей, хотя никто еще не вытащил оружия. Но поскольку туда-сюда летали крики: «Предатель!» и «Лжец!», далеко ли было до поножовщины?

Соклей осторожно пробрался по краю толпы и двинулся по пирсу к городу. Он не успел пробыть на суше и нескольких биений сердца, когда понял, что в этом городе не так-то легко будет найти агору.

Похоже, о Гипподамии и его передовых идеях градостроительства в Мессене и не слыхивали. Улицы, аллеи и переулки не тянулись тут прямыми линиями, пересекающимися под прямыми углами. Они выгибались и извивались самым невероятным образом, порой направляясь в противоположную сторону, – словом, строили тут кто во что горазд.

И если бы Соклей потерял из виду гавань, он бы моментально заблудился. Хорошо, что он догадался об этом, прежде чем такое произошло.

– Как мне добраться до агоры? – спросил он человека в грязном хитоне, который вел ослика, нагруженного глиняными горшками самого примитивного вида.

Тот не ответил, а просто в ожидании остановился посреди улицы – ненароком загородив Соклею дорогу. Родосец шевельнул языком, вынимая один из оболов, которые держал между щекой и нижними зубами.

– Спасибо, приятель, – сказал погонщик осла, когда Соклей протянул ему влажную, поблескивающую маленькую монету. – Слушай и запоминай…

Соклей заставил его повторить дважды, потом сам повторил описание дороги, чтобы убедиться, что все понял правильно.

– Верно? – спросил он наконец.

– Вернее верного, приятель, – подтвердил мессенец, а потом произнес слова, часто разрушавшие в пух и прах надежды чужестранца: – Ты никак не сможешь заблудиться…

Соклею захотелось сплюнуть в подол, чтобы отвратить беду. Но это было бы оскорблением для местного, который подвел своего ослика вплотную к стене дома, чтобы приезжий мог пройти.

– Второй поворот направо, третий налево, потом первый направо, – бормотал Соклей, и – вот чудо! – он нашел-таки рыночную площадь.

Гадая, сумеет ли он теперь вернуться в гавань, юноша оглянулся на аллею, из которой только что вышел.

– Первый налево, третий направо, второй налево, – сказал он, а потом повторил это еще пару раз, чтобы попрочнее запечатлелось в памяти.

– Радуйся, чужестранец! – окликнул его сзади человек, который нес корзину с сушеным горохом. – Откуда ты и что продаешь?

Соклей, уже исполнявший знакомую песню в Регии, сейчас затянул ее снова.

Однако на пирсе он уже обменялся новостями с мессенцами и не узнал ничего нового. Здешние люди даже меньше, чем жители Регии, и уж куда меньше, чем жители Тарента, интересовались противоборством на востоке генералов Александра, предпочитая думать о своих насущных проблемах.

– Как ты полагаешь, есть надежда, что Птолемей или Антигон придут на запад и раз и навсегда разделаются с ненавистными богам карфагенцами? – спросил парень, продававший жареных кальмаров.

– Сомневаюсь, – честно ответил Соклей.

Лица у всех вытянулись, и он пожалел, что не ответил более дипломатично. Менедем на его месте наверняка именно бы так и поступил.

Человек средних лет в хитоне из великолепной, очень мягкой шерсти подошел к Соклею и спросил:

– Ты говорил, на борту твоего судна есть благовония?

– Ты не ослышался – благовония, сделанные из самых прекрасных родосских роз. – Соклей внимательно разглядывал мессенца.

Вид у этого явно зажиточного человека был ухоженный: как раз так и должен выглядеть человек, чья любовница любит роскошь.

– Если хочешь, можешь сказать своей гетере, что эти благовония попали к тебе прямо от Афродиты. Это не будет обманом, просто не упоминай, что «Афродита» – название судна.

Судя по тому, как местный вздрогнул, Соклей понял, что угадал насчет любовницы.

– Ты умный мошенник, а? – сказал мессенец. – Сколько же ты просишь за свои драгоценные благовония?

– Тебе нужно пойти в гавань и обсудить цену с моим двоюродным братом, – ответил Соклей. – Менедем куда умнее меня.

На самом деле Соклей так не считал – в большинстве случаев, – но Менедем, по крайней мере, лучше умел торговаться. Кроме того, у Соклея был еще один повод отправить мессенца в гавань.

– Может, твоей гетере также понравился бы и птенец павлина. А возможно, ты захотел бы держать его у себя дома – хотя ты даришь своей гетере такие замечательные подарки, но ведь надо побеспокоиться и о том, чтобы твоя жена была счастлива.

Мессенец погладил безупречно выбритый подбородок: еще один признак богатства и утонченности.

– Ты и вправду очень умен, – сказал он. – Хотя с виду еще и слишком молод, чтобы иметь жену и разбираться в подобных вещах.

– Да, я не женат, – подтвердил Соклей. – Но я ведь прав, а?

– Ты прав, хотя мне бы хотелось, чтобы ты ошибался. Птенец павлина, говоришь? Надеюсь, это заставит Носсию на время приутихнуть.

«Конечно, заставит, – подумал Соклей. – Ведь птица будет поднимать куда больше шума, чем самая сварливая жена».

Но он не стал делиться своими соображениями с собеседником; если мессенец купит птенца, он и сам это очень скоро выяснит.

Соклей сказал только:

– Что ж, такова жизнь, – как будто они уже договорились о сделке.

Судя по тому, что мессенец зашагал в направлении гавани, возможно, так оно и было.

Соклей продолжал расхваливать привезенные «Афродитой» товары до тех пор, пока солнце не опустилось к холмам за Мессеной.

Тогда он двинулся обратно к судну. Меньше всего ему хотелось блуждать в темноте по улицам беспорядочно застроенного города. Он помнил объяснения погонщика осла и не заблудился в лабиринте, которому мог бы позавидовать сам Минос.

А вот и гавань – винноцветное море, испещренное точками рыбачьих лодок: все они уже вернулись в порт. Вот и акатос – такой большой и стройный, что рыбаки пугались до смерти, принимая его за пиратский корабль. А вот и Менедем… Он весело помахал рукой Соклею, шагающему по пирсу к судну.

Соклей тоже помахал в ответ и поинтересовался:

– Как дела?

– Лучше, чем я рассчитывал, – ответил его двоюродный брат. – Я продал одного птенца, благовония и косский шелк некоему лощеному субъекту, который, несмотря на свой вид, отчаянно торговался.

– Если это тот, о ком я думаю, он приобрел благовония для гетеры, а птенца – для своей жены. – Соклей ухмыльнулся. – Хотел бы я знать, для кого он купил шелк.

– Не моя забота – пускай сам разбирается, – заявил Менедем. – А еще я продал папирус и чернила костлявому человечку, который сказал, что пишет эпическую поэму о войне между Сиракузами и Карфагеном.

– Удачи ему, – отозвался Соклей. – Если варвары победят и двинутся сюда, на север, к Мессене, у него останется не много свободного времени, чтобы сочинять гекзаметры. А если Агафокл ухитрится отразить нападение карфагенцев, что ж, тогда сиракузцы не постесняются нагрянуть в здешние места.

– Верно, – кивнул Менедем. – Но лично я не могу придумать, что еще может предпринять в такой ситуации Агафокл кроме того, что он уже сделал. А ты?

– И я тоже не могу, – признался Соклей. – Но… Когда Ксеркс вторгся в Элладу, вряд ли он ожидал, что эллины вообще сумеют хоть как-то ему противостоять.

– Справедливо, – ответил Менедем. – И все же я рад, что мы направляемся на север, подальше от тех мест, где идет война. Пытаться отбиться от четырехъярусника или пятиярусника на нашем маленьком акатосе – безнадежное дело.

Он сплюнул в подол, чтобы отвратить беду.

И, поскольку Соклей был с ним полностью согласен, он сделал то же самое.

* * *

Расположенный рядом с Мессеной мыс Пелорий был северо-восточной оконечностью Сицилии.

Оставив его позади и слева, Менедем сосредоточил все внимание впереди на Тирренском море.

Хотя они и остались в стороне от войны между Сиракузами и Карфагеном, это еще не гарантировало, что все члены экипажа «Афродиты» во главе с капитаном вернутся домой невредимые и свободные. В Тирренском море они вряд ли столкнутся с большими военными галерами. Зато это море кишело пиратами – чему немало способствовало то обстоятельство, что поблизости не было ни одного флота великих держав.

– Смотри хорошенько! – окликнул шкипер остроглазого Аристида на носу. – И дай знать, если увидишь парус или мачту.

Моряк помахал рукой, чтобы показать, что понял.

Менедем повернулся к Соклею, который нес вахту на корме.

– Это относится и к тебе.

– А то я и так не знаю, – обиженно отозвался тот.

– Само собой знаешь, – согласился Менедем. – Но не позволяй своим мыслям и вниманию рассеиваться, как… Одним словом, с тобой это случается, когда ты начинаешь размышлять об истории.

Менедем хотел сказать: «Как это было в тот раз, когда пава прыгнула в море», но спохватился.

Если уж он не попрекнул Соклея этим тогда, то поступать так сейчас было бы нечестно.

Судя по хмурому взгляду, который бросил на него двоюродный брат, Соклей отлично догадался, о чем умолчал Менедем.

Справа по борту подрумянивался под летним солнцем до коричневого цвета берег Италии. Менедем нацепил шляпу с широкими полями, чтобы тоже не поджариться. И все равно пот катился по лицу, телу и рукам капитана, оставляя влажные темные пятна на рукоятях рулевых весел там, где их сжимали его ладони.

Менедем направлял «Афродиту» в море, пока берег не превратился в коричневую размытую линию внизу горизонта. Теперь с берега будет труднее увидеть судно. Некоторые рыбачьи лодки, покачивавшиеся на зыби между акатосом и берегом, не замечали «Афродиты»: ее парус был подобран к рее, пока галера двигалась на веслах на север.

«Будь я и вправду капитаном пиратского судна, мне бы не составило никакого труда вас сцапать…» – подумал Менедем о рыбацких лодчонках.

Некоторые из рыбаков все же заметили «Афродиту» и, почуяв опасность, как можно скорей убрались подальше.

Они продвигались на северо-восток к гавани Гиппония – не самое подходящее место, чтобы бросить якорь, но лучшего тут все равно не найти, – когда Аристид закричал:

– Вижу судно! Судно слева по борту!

Заслонив глаза ладонью от вечернего солнца, Менедем вгляделся в море. Все больше и больше моряков показывали туда же, и вскоре он сам заметил парус. Парус порядочного размера – значит, судно вполне могло оказаться пиратским. К тому же парус был выкрашен в необычный оттенок – что-то между небесно-голубым и цветом морской волны: это говорило о том, что капитан или владелец судна не хотел, чтобы корабль заметили.

– Я покажу ему, сукиному сыну, – пробормотал Менедем.

И возвысил голос до крика:

– Все берите оружие, а потом – на весла!

Как только гребцы схватили мечи, ножи и дубинки, чтобы в случае чего те оказались под рукой, Менедем повернул «Афродиту» к странному кораблю, велев Диоклею:

– Прибавь темп.

– Слушаюсь, шкипер, – ответил келевст. – Ты собираешься отогнать его, как то пиратское судно в Эгейском море?

– Именно это я и собираюсь сделать, – сказал Менедем. – А если они захотят боя, что ж, клянусь богами, будет им бой.

Вскоре он уже мог видеть корпус пиратского судна так же хорошо, как и его парус. То, что первым в поле зрения сначала всегда появляется парус, наводило людей на мысль, что земля круглая. Менедем в этом сомневался. Будь земля и впрямь круглой, разве с нее не стекла бы вся вода? Он никогда не находил удовлетворительного ответа на этот вопрос. Но сейчас капитану «Афродиты» было не до того – куда важней было оценить силы врага.

– Это пентеконтор! – крикнул Соклей с середины судна.

Менедем кивнул.

– Вижу, – ответил он.

Значит, на пиратском судне было пятьдесят гребцов – против его сорока; да вдобавок его корпус был по-акульи длинным и по-волчьи стройным. Корабль взрезал волны, как нож; Менедем сразу увидел, что его скорость куда выше скорости «Афродиты». Но вот достаточно ли у пиратов храбрости, чтобы вступить в бой? Менедем решил, что недостаточно, – и тем самым поставил на кон свое судно, свой груз, свою свободу и свою собственную жизнь.