Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 6

Лодка с «Афродиты» прошла сквозь луч света и пристала к берегу в паре сотен стадий от Тарента – как и надеялся Менедем. Он кивнул двум гребцам.

– Вытащите этого ублюдка, – он показал на Алексидама, – и развяжите ему руки. Ноги пусть развязывает сам. Это займет у него некоторое время – мы связали его крепко.

– А если варвары найдут меня прежде, чем я развяжусь? – спросил Алексидам.

Под глазом у него, как напоминание об ударе Соклея, красовался синяк.

«Надо было сразу перерезать ему горло», – подумал Менедем.

– Что ж, такое может случиться, – согласился он. – Тебе некого винить в этом, кроме себя самого. Мне следовало бы вообще не отдавать тебе твои пожитки. Если пикнешь еще хоть слово – я так и поступлю.

Алексидам заткнулся.

Моряки вытащили его из лодки. Как куль с ячменем. Они бросили рядом с Алексидамом его холщовый мешок; оружие и доспехи стукнулись друг о друга. Один из моряков развязал наемнику руки. Потом Менедем и его люди снова столкнули лодку воду и стали грести обратно к «Афродите», которая стояла в двух или трех стадиях от берега.

– А какие варвары здесь живут? – поинтересовался один из моряков.

– Думаю, в этой части живут салентины, – ответил Менедем. – Они очень похожи на иллирийцев, обитающих по другую сторону Адриатики.

– Значит, поганые ублюдки, – заключил моряк. – Надеюсь, они и впрямь доберутся до Алексидама. Самое паршивое то, что он тоже с Родоса, как и мы.

– Мне плевать, откуда он, – заявил Менедем. – Я очень надеюсь, что никогда больше его не увижу.

Когда они встали борт о борт с «Афродитой», Соклей подал Менедему руку и помог подняться на акатос.

– Спасибо, – еще раз сказал он брату. – Я думал, ты меня… Просто даже не представлял, что ты сделаешь, когда птица сиганула за борт.

В тот момент, когда пава прыгнула в море, Менедем и сам не знал, что он сделает. Его первым побуждением было убить Соклея на месте. Но он был человек отходчивый.

– Ты сейчас наказываешь себя куда сильнее, чем смог бы наказать тебя я, даже если бы занимался этим целый год, – объяснил брату Менедем.

– Верно. – Соклей поколебался, потом добавил: – Я-то знаю, что это так. Я не знал, понимаешь ли ты.

– Ну ладно, хватит об этом. – Менедем оглянулся на берег. – Что-то Алексидама не видно. Должно быть, он развязался. Жаль.

Менедем перевел взгляд на заходящее солнце.

– И мы не доплывем до ночи до Тарента. Это тоже жаль.

– Полагаю, ты не собираешься на ночь выбираться на берег? – сказал Соклей.

– Еще чего! – воскликнул Менедем. – Ты что, думаешь, я дурак или сумасшедший? Эти италийские варвары набросятся на нас, как лисы на кроликов.

И только когда уголок рта его двоюродного брата едва заметно дернулся вверх, Менедем понял, что его поддели.

Он возмущенно ткнул в Соклея пальцем.

– Ты мне за это поставишь выпивку!

– Не понимаю, о чем ты! – Невинный вид Соклея смог бы убедить судью, но не убедил Менедема.

Здесь, рядом с материком, больше не дул устойчивый северо-западный ветер. Менедем приказал спустить парус с реи. Моряки быстро исполнили его приказ. Они провели много времени, вновь и вновь налегая на весла, и теперь были рады позволить бризу немного поработать за них.

«Афродита», вероятно, двигалась бы быстрее, если бы Менедем продолжал держать людей на веслах, но он об этом не беспокоился. Они все равно не доберутся до Тарента к закату, даже если попытаются устроить гонки с гребцом на каждом весле. А раз так, вполне можно лениво плыть вместе с переменчивым бризом.

– Вижу судно! – выкрикнул Аристид и показал куда-то.

– Может, проверим, что дали нам все эти тренировки в гребле? – предположил Диоклей.

– Можно, – ответил Менедем.

Крик впередсмотрящего мигом привел команду в состояние полной готовности. Менедему это понравилось.

Но когда суда сблизились, оказалось, что парус принадлежит маленькой рыбацкой лодке.

Менедем расслабился. Его команда тоже.

Лодочка попыталась улизнуть, так обычно поступали все рыбаки, заметив «Афродиту». Однако ветер в этот момент как раз стих. Менедем посадил несколько человек на весла и легко догнал лодку.

Когда испуганные рыбаки обнаружили, что их преследуют вовсе не пираты, а покупатели, они почувствовали такое облегчение, что в обмен на пару кувшинов вина – не золотистого ариосского, но крепкого красного вина, которое обычно пьют в море, – дали Менедему достаточно кальмаров, чтобы накормить до отвала всю команду.

Зажаренные в оливковом масле на маленьких угольных жаровнях кальмары восхитительно благоухали.

У Менедема потекли слюнки и заурчало в животе.

– Ситос очень хорош, – сказал он, – но нынче вечером мы можем от души насладиться опсоном.

– Я съем хлеб вместе с кальмаром, – запротестовал Соклей.

Но Менедем парировал:

– Ха! Ты сам себя выдал. Не будь ты опсофагом, ты сказал бы: «Я съем кальмара вместе с хлебом», а не наоборот!

Соклей подумал и кивнул.

– Виноват, – ухмыльнулся он. – А почему бы мне и не съесть хлеб с кальмаром? У нас их целая куча. – И он отправил в рот маленького кальмарчика.

* * *

Когда на следующее утро «Афродита» двинулась к Таренту, солнце все еще стояло на востоке очень низко.

Повсюду виднелось множество судов: рыбацкие лодки вроде той, команду которой они вчера напугали, неуклюжие торговые суда, пара патрулирующих здешние воды пятиярусников. Одна из военных галер подошла поближе, чтобы как следует рассмотреть акатос.

– «Афродита» с Родоса! – с легким раздражением прокричал Менедем в ответ на вопрос офицера. – Мы не ублюдки-пираты, и мне начинает надоедать, что все принимают меня за пирата.

Он приложил руку к уху.

– Что? Груз? Мы везем хиосское вино – самое лучшее – и папирус, а также чернила, родосские благовония и косский шелк для ваших женщин. А еще мы везем павлинов и павлиньи яйца, подобных которым никогда не видели в Великой Элладе.

Судя по удивленному восклицанию, которое вырвалось у офицера пятиярусника, надежда братьев на то, что тут никогда не видели павлинов, должна была оправдаться.

– Следуйте дальше, «Афродита»! – крикнул этот человек, придя в себя. – Войдите в Маленькое море и встаньте на якорь, где захотите! Удачной торговли!

– Спасибо! – Менедем милостиво смягчился.

Потом он сам задал вопрос:

– Что слышно о войне между Сиракузами и Карфагеном?

– Ничего хорошего для эллинов, – последовал ответ с пятиярусника. – Судя по всему, Карфаген может осадить Сиракузы, причем, возможно, одновременно и с суши, и с моря. Я даже не представляю, как в таком случае Агафокл спасет свой полис.

– Это плохо, – ответил Менедем, и офицер согласно кивнул.

Капитан «Афродиты» повернулся к наемникам, которых взял на борт на мысе Тенар.

– Если хотите отправиться на Сиракузы, отсюда вам придется добираться самим. Вряд ли в этом сезоне мы пойдем на Сицилию.

– Да, умный человек туда не пойдет, – поддержал его офицер пятиярусника. – Если Сиракузы падут, Карфаген будет править всеми тамошними землями, а потом может решить завоевать и нас. Хотел бы я, чтобы Александр успел до своей кончины двинуться на запад и расправиться с карфагенцами – так же как расправился с персами.

Как и любого родосца, Менедема больше беспокоили македонские генералы, пережившие Александра.

Но он вежливо сказал:

– Если Сиракузы падут, это будет ужасно. – И добавил: – А что творится в эллинских городах вдоль западного побережья Италии? Война между Сиракузами и Карфагеном их не коснулась?

– Не особенно… Они слишком далеко, – ответил его собеседник. – Но в тех землях до сих пор все еще ссорятся самниты и римляне. Однако это сухопутная война, она не должна вас беспокоить… У этих варваров нет флота.

Менедем поблагодарил офицера за все, что тот ему рассказал.

Житель Тарента даже не упомянул о пиратах. На пятияруснике ему и не нужно было о них думать, если только он сам не охотился за ними. Но любой торговец, плывущий в италийские воды, – любой, рискнувший забраться так далеко от Родоса, если уж на то пошло, – должен был все время о них помнить.

Все три ряда гребцов слаженно заработали веслами, и пятиярусник скользнул прочь от «Афродиты».

Менедем махнул рукой Диоклею. Начальник гребцов ударил колотушкой в бронзовый квадрат.

Гребцы на торговой галере, отдыхавшие, пока их капитан разговаривал с офицером из Тарента, снова налегли на весла.

Менедем повел свое судно сквозь узкий пролив в Маленькое море – замкнутую лагуну, благодаря которой Тарент располагал, пожалуй, самой прекрасной гаванью во всей Великой Элладе.

Сам Тарент лежат на восточной отмели, образованной устьем лагуны. Маленькие лодки (некоторые из них находились так близко, что Менедем видел, как их сети кипели в воде) виднелись тут и там на спокойной глади Маленького моря.

– Как ты думаешь, им на самом деле удается что-нибудь здесь поймать? – спросил Соклей, взойдя на ют. – Неужели, после того как здесь так долго и усердно рыбачили, тут осталась еще какая-нибудь добыча?

– Наверное, осталась, иначе бы они тут не торчали, – ответил Менедем.

Его двоюродный брат поразмыслил над этим, потом медленно кивнул.

– Думаю, ты прав, но вряд ли кто из них разбогатеет.

– А когда хоть один рыбак разбогател? – парировал Менедем. – Они просто занимаются своим делом, чтобы хоть как-то заработать на жизнь.

Соклей согласился с этим куда охотней, чем согласился с предыдущим утверждением Менедема.

– Смотри, шкипер, – показал Диоклей, – вон пирс, где можно пришвартоваться. Видишь? Тот, что недалеко от эллинга, на котором сушат галеры, я о нем говорю.

– Да, вижу. – Менедем окинул взглядом гавань. – Пирс выглядит отлично, и, кажется, никто больше туда не направляется.

Он толкнул рукоять одного из рулевых весел вперед, второе потянул назад и направил акатос к пирсу.

– Теперь легче… легче, – сказал Диоклей, когда «Афродита» встала, развернувшись вдоль пирса. – Гребите назад… Еще пару раз, прекращать грести надо постепенно и мягко. Еще разок… Все!

Гребцы опустили весла.

Портовые рабочие потрусили по пирсу к «Афродите». Моряки на носу и корме бросили им лини, и местные крепко пришвартовали судно.

– Какой груз привезли? – спросил один из них на грубом дорийском наречии, на котором говорили почти по всей Великой Элладе.

– Папирус и чернила, – громко ответил Менедем: не только для портового люда, но и для толпы зевак, которая слушала их перекличку. – Мы привезли самые лучшие благовония, сделанные из родосских роз. Привезли шелка с Коса и прекрасное хиосское вино… И не просто хиоссское, знаете ли, а ариосское.

Это заставило жителей Тарента загомонить, хотя Менедем сомневался, чтобы кто-нибудь из стоящих на пристани людей мог позволить себе купить первосортное вино. Менедем выдержал драматическую паузу.

– А еще мы привезли на продажу нечто доселе невиданное в этих землях! Павлина, а в придачу пять… э-э… то есть четырех пав и яйца, чтобы развести еще больше птиц.

На пристани снова поднялся гомон, но не такой громкий, какой надеялся услышать Менедем. Мгновение спустя он понял, в чем тут дело, ибо его спросили:

– А какую именно разновидность павлинов вы привезли? Не успел капитан «Афродиты» ответить, как тварь, о которой шла речь, издала один из своих ужасных сиплых воплей.

Улыбаясь, Менедем пояснил:

– Вот эту разновидность павлинов.

– Их небось покупают за сладкое пение? – предположил какой-то шутник в толпе, и его соотечественники расхохотались.

Менедем тоже рассмеялся.

– Сейчас увидите, почему их покупают, – сказал он. – Соклей…

Он помахал двоюродному брату, который уже пришел на бак. Это будет бесплатное представление, в отличие от тех, что они давали на предыдущих остановках. Но здесь они надеялись заключить сделку.

– Дамы и господа! – провозгласил Соклей, возясь с ушками и петлями клетки. – Смотрите внимательно! Итак, павлин! – Он распахнул дверцу.

Птица, однако, не желала выходить. Это вызвало новый смех в толпе. Соклей пробормотал что-то нелестное в адрес всех птиц, когда-либо вылуплявшихся из яиц.

Заботиться о павлинах всю дорогу, в конце концов не уберечь одного от прыжка в море – неудивительно, что теперь он ненавидел их кристально чистой ненавистью, которой далеко было до неприязни к птицам Менедема.

– Итак, павлин! – повторил Соклей и приготовился вытащить птицу силой.

Но, упрямый как всегда, павлин выбрал именно этот миг, чтобы выйти добровольно. А выйдя, вместо того чтобы по своему обыкновению начать носиться вокруг и всем мешать, он уставился на людей на пирсе, как актер на толпу в переполненном театре, и, подобно актеру, вовремя подающему реплику, развернул свой хвост во всю ширь.

– А-а-а-ах!

То был звук, который Менедем надеялся услышать, когда объявил, что у них есть на продажу павлин.

Немного поздновато, но все-таки он его услышал…

– Красивая птица, ничего не скажешь, но какой с нее прок? – спросил кто-то.

– Если ты красив, с тебя необязательно должен быть какой-то прок, – ответил Менедем. – Какой прок с красивой гетеры?

Шутник заговорил снова:

– Я не собираюсь заниматься этимс павлином!

Что вызвало новый взрыв смеха.

Менедему нечего было на это возразить. Но Соклей сказал:

– Город, где есть павлин, куда роскошнее города без павлина. Вам будут завидовать во всех других полисах Великой Эллады, и все местные варвары тоже будут завидовать.

Менедем боялся, что ответ получился слишком серьезным, но, похоже, люди на берегу восприняли его правильно.

– Сколько вы хотите выручить за птицу? – спросил парень, чей изношенный хитон делал его меньше всего похожим на кандидата в покупатели.

– Что ж, это стоит обсудить, – сказал Менедем лукаво. – Представь, что ты задаешь такой вопрос человеку, который купил птиц, и посмотрим, получишь ли ты честный ответ.

– Ни малейшего шанса, – признал парень угрюмо.

Менедем улыбнулся.

«Так оно и есть, – подумал он, – ни малейшего шанса. И я собираюсь воспользоваться этим на всю катушку».

* * *

Центральный район Тарента был застроен по четкому плану, разработанному Гипподамом. Дальше на запад, однако, улицы бежали как попало, и так было во всей остальной старой части города. Соклей снял дом, стоявший на границе между сетью аккуратно пересекающихся улиц и путаницей переулков.

Если бы не павлины, он бы продал товар с корабля или с прилавков на агоре, но тойкарх не хотел держать птиц в клетках дольше необходимого. К тому же павлины могли лучше продемонстрировать себя покупателям, расхаживая по двору, а не скорчившись за деревянными рейками.

– И нам тоже куда удобнее жить в доме, – сказал Менедем.

– Вот почему я его и снял, – ответил Соклей.

– Знаю. – Менедем ухмыльнулся. – Что не делает мои слова менее правдивыми.

Соклей начал было сердиться. Но, прежде чем успел разразиться тирадой, спохватился, поняв, что именно этого и ждал от него двоюродный брат.

– Разумеется, ты прав, – мягко проговорил он, и у Менедема сделался разочарованный вид. Он предложил:

– Может, надо арендовать еще и прилавок?

– Если торговля пойдет не очень хорошо, я раздобуду нам прилавок, – пообещал Соклей. – Но сейчас, я думаю, достаточно будет пройтись по агоре и дать людям знать, где мы остановились и что у нас имеется на продажу. Мы уже продали порядочно ариосского – и папируса тоже.

Менедем от души рассмеялся.

– Кажется, этот покупатель, Смиркиний, говорил, что собирается писать историю? Ты должен был взять с него обещание сделать для тебя копию после того, как он завершит свой труд.

– Я бы взял такое обещание, если бы надеялся, что он это действительно сделает, – ответил Соклей.

– Сделает что? – уточнил Менедем. – Допишет труд или снимет для тебя копию?

– И то и другое, – сказал Соклей. – Писатели – люди не слишком надежные.

Он знал, что это правда. Сколько он сам написал, в конце концов? Соклей мечтал оставить после себя труд, который соперничал бы с работами Геродота и Фукидида, но чем он занимался до сих пор? Продавал вино, шелк, павлинов и благовония.

«Я путешествую, – сказал он себе. – Геродот сначала тоже странствовал по всему свету, чтобы побольше узнать. И Фукидид путешествовал по всей Элладе, чтобы познакомиться с теми, кто сражался в разных лагерях во время Пелопоннесской войны. Если бы он не повидал столько всего и не узнал так много разных людей, от его истории не было бы никакой пользы».

Это утешило его, хотя и не слишком.

Чтобы Менедем не догадался, о чем он думает, и чтобы не погрузиться окончательно в мрачные мысли, Соклей сказал:

– Я сам пойду на рыночную площадь.

– Ты просто хочешь, чтобы я остался приглядывать за павлинами, – ответил Менедем, и это тоже было правдой.

Однако двоюродный брат тут же хлопнул Соклея по спине.

– Так иди. Я тебя не виню – ты же возился с ними всю дорогу от Родоса досюда.

* * *

От снятого Соклеем дома до агоры Тарента было всего несколько кварталов. Она лежала к югу, недалеко от моря – местные жители именовали Ионическое море Большим морем, в отличие от Маленького моря, как они называли гавань в укромной лагуне.

Кроме рыбаков, которые продавали свой улов на агоре, тут было полно горшечников, ткачей, сапожников, мастеров, которые делали сети, и прочих ремесленников, работавших в городе. А еще здесь можно было встретить торговцев из других эллинских городов и италийцев из внутренних районов страны, явившихся на рынок с шерстью, крашеными кожами, медом и остальными товарами, производившимися за пределами города.

Некоторые из покупателей тоже были италийцами. Многие из них носили туники и плащи на эллинский манер, и их невозможно было отличить от местных жителей, пока они не открывали рот и не начинали говорить с акцентом. Однако попадались и такие, которые отличались отнюдь не только своим выговором…

Перечисляя товары, которые «Афродита» привезла с Родоса, Соклей прервался и спросил одного из них:

– Прости меня, господин, но как ты называешь одежду, которую носишь поверх хитона?

– Это называется тога, – ответил италиец на хорошем эллинском. – Я свободный гражданин, поэтому имею право ее носить.

– Понятно. Спасибо, – поблагодарил Соклей. – Ты не обидишься, если я спрошу, как ты надеваешь ее?

– Вы, эллины, очень любопытны и всегда интересуетесь странными вещами. – В глазах италийца заплясали искорки. – Что ж, должен сказать, ты спрашиваешь довольно вежливо. Почему бы и не показать тебе, как это делается?

Он стащил с себя тогу и продемонстрировал ее Соклею, держа на вытянутых руках.

– Какая необычная форма у этого куска ткани! – воскликнул родосец. – Мы, эллины, используем только прямоугольную одежду, простую. А это… Широкий восьмиугольник, кроме того что две стороны у него не прямые, а округлые. У меня появился еще один вопрос: почему вы носите плащи такой странной формы?

– Таков наш обычай, – ответил незнакомец, пожав плечами. – Многие здесь, в Италии, носят тоги. Мы, самниты, тоже их носим, так же поступают луканцы и даже наши враги римляне далеко на севере. А что касается того, как мы ее надеваем…

Он сложил тогу пополам в самой широкой части, потом накинул через левое плечо так, что один ее угол свесился на уровне его левой ступни. Забросил оставшуюся часть за спину, пропустил под правой рукой и снова перекинул через левое плечо, потом медленно повернулся, чтобы Соклей мог увидеть, как огромный плащ драпирует его.

– Спасибо тебе большое, господин, – сказал Соклей. – Надеюсь, тебя не оскорбит, если я скажу, что гиматий кажется куда менее… громоздким.

– Нет, не оскорбит, – ответил самнит. – Я сам часто ношу гиматий. Но я – Геренний Эгнатий, человек, имеющий вес среди своих сограждан, поэтому иногда надеваю тогу, чтобы показать, кто я такой.

Соклей удивился: по его мнению, варвару, отправляющемуся в эллинский город, полагалось бы желать как можно более походить на местного жителя. Юноша назвал свое имя и пожал италийцу руку. Потом задумчиво погладил бороду.

Если этот самнит с громоздким неблагозвучным именем имел вес среди своих сограждан, он мог оказаться богатым. А если он был богатым…

– Господин, я возвещаю по всей агоре, что среди товаров, которые мы с братом привезли с востока, есть прекрасное хиосское вино – даже ариосское, лучшее из лучших! И несколько павлинов. Я уверен, что ни одному самниту в наши дни не посчастливилось заиметь павлина. Вообще-то птицы, которых мы привезли, – первые подобные птицы во всей Великой Элладе. – Соклей не был до конца уверен, что говорит правду, но полагал, что никто не сможет опровергнуть его слова.

– Я кое-что смыслю в хорошем вине, – ответил Геренний Эгнатий. – Но что за птица этот павлин? – Он тщательно выговорил незнакомое слово. – Если я приобрету одну из таких птиц, покажет ли это всем, что я выдающийся человек?

– Покажет, о почтеннейший, еще как покажет! – Соклей деликатно покашлял. – Поскольку это редкие птицы, ты понимаешь, что мы продаем их не за три обола.

– Конечно, – кивнул самнит. – Одна из вех, разграничивающих людей разных положений, – это то, сколько всего и на какую сумму человек может позволить себе купить. Твое судно стоит в гавани Маленького моря?

– Да, но мы с Менедемом – моим двоюродным братом – сняли дом здесь, в Таренте, чтобы лучше показать павлинов людям, которые захотят их купить, – пояснил Соклей.

Геренний Эгнатий расправил плечи. Он был как минимум на ладонь ниже Соклея, но, как и Менедем, вел себя так, как будто был выше.

– Проводи меня туда, – проговорил он. – Ты заинтересовался моей тогой. А я… я точно так же заинтересовался твоими павлинами.

Соклей собирался еще походить по агоре, но потом подумал – какой в этом смысл? Он же пытался привлечь покупателей и вот, возможно, уже нашел одного.

«Во всяком случае, стоит это выяснить», – решил он и кивнул самниту:

– Пойдем со мной.

* * *

Когда Соклей постучал в дверь дома, который они снимали, Аристид, открыв, удивленно посмотрел на него.

– Я не ожидал, что ты вернешься так скоро, господин, – сказал он.

– Вот этот иноземный господин, – Соклей кивнул на Геренния Эгнатия, – интересуется павлинами.

И как раз в этот момент павлин начал кричать.

Геренний Эгнатий широко распахнул глаза.

– Что это за ужасающий шум? – спросил он.

– Это кричит павлин.

Не слишком удачное начало. Соклею оставалось только надеяться, что Менедем не выберет именно этот миг, чтобы завопить: «Да заткнись ты, проклятая грязная тварь!»

Геренний Эгнатий слегка улыбнулся. И, как тот шутник в гавани, спросил:

– Полагаю, ты продаешь своих птиц не за красоту их пения?

– Ну… нет.

Соклею снова пришлось признать, что этим достоинством павлины не обладают.

Он попытался исправить положение.

– Пойдем со мной во двор, и ты увидишь, за что мы их продаем.

Он повел италийца в довольно тесный внутренний дворик. Там стоял Менедем, уперев руки в бока и яростно глядя на павлина. Похоже, он задремал, и птица его разбудила.

Но главное – во дворе был сам павлин, развернувший во всю ширь испещренный «глазами» хвост: он красовался перед павой, которая как будто вовсе его не замечала.

«Может, поэтому он так и кричал», – подумал Соклей.

В некоторых отношениях павлин не слишком отличался от мужчины.

– Ох! – негромко сказал Геренний Эгнатий, а потом добавил что-то на своем языке – Соклей предположил, что это осканский диалект. По звучанию выговор его не слишком отличался от эллинского, хотя родосец, конечно, не понял ни слова.

Мгновение спустя самнит опомнился и снова перешел на эллинский:

– Теперь я понимаю, почему вы их продаете. Сколько он стоит?

– Прежде чем мы начнем разговор о таких вещах, позволь представить тебе моего двоюродного брата Менедема, сына Филодема, – сказал Соклей. – Менедем, это Геренний Эгнатий, он интересуется павлином.

Менедем мгновенно сменил брюзгливое выражение лица на очаровательное и пожал италийцу руку со словами:

– Очень рад знакомству, господин. Могу я предложить тебе чашу вина? Боюсь, это всего лишь местный урожай, но если ты желаешь ариосского, я могу принести образец нашего товара.

Геренний Эгнатий покачал головой. Подобно финикийцу Химилкону и многим другим варварам, он не видел в таком вине ничего особенного.

– Местного вина будет достаточно. Я ищу способ выделиться из толпы простолюдинов. Многие торговцы привозят прекрасное вино в Италию, привозят его даже в Самний. Но такой птицы я еще никогда не видел.

Его взгляд то и дело возвращался к сверкающему многоцветным великолепием оперению павлина.

– У нас только один павлин. – Менедем поднял большой палец, чтобы подчеркнуть свои слова. – А еще есть четыре павы и… сколько у нас сейчас яиц, Соклей?

– Двадцать девять, – ответил Соклей: он тщательно следил за такими вещами. – Из первого птенец должен вылупиться меньше чем через полмесяца.

– Спасибо. – Менедем кивнул и продолжал: – Итак, двадцать девять яиц. Если только ты не предложишь за павлина неслыханную цену, мы бы предпочли продать тебе паву и несколько яиц, чтобы ты мог начать разводить собственную стаю в…

– Я живу в Кавдии.

Самнит снова покачал головой и указал на павлина.

– Я хочу эту птицу. Я куплю также и паву, чтобы можно было самому разводить павлинов.

У него не было недостатка в самомнении.

Соклей осторожно проговорил:

– Как уже сказал мой двоюродный брат, в таком случае ты должен предложить неслыханную цену, потому что вряд ли у нас найдется много покупателей на пав и яйца. Не имея возможности продемонстрировать людям павлина, мы не сможем показать товар лицом потенциальным покупателям.

– Понимаю, – кивнул Геренний Эгнатий. – Все правильно. За пару птиц я заплачу пять мин серебром в деньгах Тарента.

– Пят мин… – Соклей постарался, чтобы его голос прозвучал скорее задумчиво, чем восхищенно.

Пять мин было куда больше, чем они с Менедемом заплатили за всех птиц. Конечно, самнит не мог этого знать.

Едва Соклей об этом подумал, как Менедем сказал:

– Прости, господин, но мы должны получить прибыль. Десять мин за пару птиц было бы прибыльной сделкой, но пять?

«Вот как надо вести дела!» – восхитился про себя Соклей, а покупатель ответил:

– Ну уж нет, по-моему, это чересчур!

И начался торг.

Все шло, как всегда, по протоптанным дорожкам, за исключением того, что Геренний Эгнатий не понимал, насколько огромной была предложенная им первоначальная сумма. Соклей и Менедем не сомневались, что самнит об этом и не догадается: они торговались так ожесточенно, как будто его первое предложение было возмутительным, а цена – неслыханно низкой. Сражаясь за каждую драхму, братья сумели создать нужное впечатление.

– А что, драхмы Тарента тяжелее или легче наших? – спросил Менедем, когда торг стал близиться к концу.

– Немного тяжелее, – ответил Соклей, в обязанности которого входили обмен денег и уплата пошлины за обмен.

– Ну, тогда мы возьмем восемь мин и пятьдесят драхм, а? – предложил Менедем.

Но тойкарх не поддержал капитана..

– Нет. Думаю, восемь мин и семьдесят пять драхм – это меньшее, на что мы можем согласиться. Мне вообще очень не нравится, что мы берем меньше девяти мин. Боюсь, братец, мы продешевили.

Он скрестил на груди руки и как можно тверже посмотрел на Геренния Эгнатия.

Вряд ли самнит откажется от сделки – ведь он уже уговорил себя купить птиц, а стало быть, теперь осталось только уговорить продавцов. Поэтому, как Соклей и надеялся, Геренний Эгнатий кивнул в знак согласия.

– Я заплачу восемь мин семьдесят пять драхм в деньгах Тарента за павлина и паву, – сказал он и протянул руку.

Соклей и Менедем ее пожали.

Самнит продолжал:

– А теперь позвольте мне вернуться в дом моего гостеприимца. Мои рабы принесут вам деньги днем.

– Да будет так, – провозгласил Соклей, а Менедем кивнул.

Соклей продолжал:

– Если не возражаешь, я спрошу – почему ты вообще привез так много денег сюда, в Тарент? Не может быть, чтобы ты собирался покупать павлинов.

– Разумеется, не собирался, – ответил Геренний Эгнатий. – Я явился сюда, чтобы купить роскошную женщину и забрать ее с собой. Но твои птицы уж точно сразят моих соседей наповал. Любой может купить роскошную женщину, но далеко не каждый способен приобрести павлина.

– Понятно, – сказал Соклей.

Он и в самом деле все понял. Обеспечить себе статус в обществе – вот как это называется.

Он с трудом подавил улыбку. Ну кто бы мог подумать, что жители захолустного италийского городка тоже озабочены своим социальным статусом?

Геренний Эгнатий мечтательно добавил:

– Хотел бы я посмотреть, как теперь за мной угонится Геллий Понтий!

Он поклонился Соклею, потом Менедему.

– Благодарю вас, господа. Увидимся днем.

Едва он ушел, как Менедем позвал Аристида.

– Да? – отозвался моряк, превратившийся теперь в привратника.

– Бегом на «Афродиту», – велел ему капитан. – Возьми человек шесть – восемь покрепче и побыстрей приведи сюда. Пусть захватят мечи – не ножи, а мечи – и наденут шлемы, если таковые у них имеются. Не теряй времени, иди!

Аристид кивнул и исчез.

Соклей спросил:

– Неужели ты думаешь?..

– Что он попытается украсть птиц, вместо того чтобы за них заплатить? – Менедем пожал плечами. – Самниты – воины, а стало быть, превращаются в грабителей, когда подвернется удобный случай. Но если мы не дадим ему такого шанса, думаю, он будет мягким, как разбавленное водой вино, и сладким, как мед.

Соклей долго обдумывал слов а брата и наконец сказал:

– Очень может быть, что ты прав. Лучше принять меры предосторожности, чем потом сожалеть.

– Именно так я и рассуждал, – ответил Менедем. – Я и сам повешу на пояс меч. И ты тоже должен последовать моему примеру.

– Я? – изумился Соклей. – Но я ведь безнадежный недотепа, когда дело доходит до драки.

– А кто это знает? Мы с тобой, но никак не Геренний Эгнатий. Зато он увидит, что ты выше всех остальных торговцев и что у тебя на поясе меч. Человек, не видевший, как ты упражняешься в гимнасии, не захочет связываться с тобой.

Напрашивался очевидный вывод – любой, кто был тому свидетелем, не посчитал бы Соклея серьезным противником. Увы, это было правдой, поэтому Соклей не стал обижаться, а только сказал:

– Ладно, сейчас пороюсь в своих пожитках. Надеюсь, я не оставил меч на «Афродите».

– Этого еще не хватало! – воскликнул Менедем. – Почему ты не захватил оружие?

– Тарент – цивилизованный город, – с достоинством ответствовал Соклей. – Разве я варвар, чтобы идти в город вооруженным?

Но, по своему обыкновению тут же посмотрев на дело с другой стороны, продолжил:

– Конечно, Тарент не обычный полис, подобный полисам в Элладе, потому что здесь совсем рядом, у границы, италийские варвары. А еще дальше на север есть города, которые раньше были эллинскими, но потом их наводнили италийцы.

– Спасибо за урок истории, но прибереги его для другого раза, – сухо проговорил Менедем. – Все, что тебе сейчас нужно, – это отыскать свой меч.

Соклей порылся в дорожных мешках, которые принес с корабля, и, как ни странно, все-таки обнаружил на дне второго мешка свой меч.