Текст книги "По воле Посейдона"
Автор книги: Гарри Норман Тертлдав
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
– Диоклей – надежный человек. Из него бы вышел хороший капитан. Я скажу то же самое и своему отцу.
– Без Диоклея на борту нам пришлось бы труднее, – согласился Менедем и двинулся к двери. – Увидимся позже. Я долго не задержусь.
– Хорошо, – ответил Соклей отсутствующим тоном.
Он уже снова перебрасывал бусины.
Соклей уделял столько же внимания счетной доске, сколько и своим драгоценным свиткам. Когда он погружался в эти занятия, Зевс мог метать молнии в локте от него, а он бы ничего не заметил.
Менедем спешил к лавке канатного мастера, с легкой иронией размышляя о слабостях своего двоюродного брата. Лавочка находилась недалеко от лагуны – великолепной гавани, благодаря которой и зародился Тарент, неподалеку от здешних эллингов и стоявшей на якоре «Афродиты».
Торг с канатным мастером прошел легче, чем рассчитывал Менедем, Снасти здесь стоили всего наполовину дороже, чем на Родосе. Тарентцы делали большую часть своих канатов из конопли, а не изо льна, но это не беспокоило Менедема – конопля была такой же прочной. Он вышел из лавочки в самом радужном настроении.
Вообще-то Менедем был настолько доволен собой, что не заметил четырех мужчин, тихо следующих за ним, хотя и должен был их заметить. Преследователи отнюдь не таились: они шагали по улице плечо к плечу, и встречные торопливо уступали им дорогу.
Именно протестующий возглас одного из таких встречных и заставил Менедем оглянуться и наконец заметить четверых здоровяков.
Когда преследователи увидели, что их заметили, они пошли быстрее, приближаясь к Менедему и давая тому понять, какова их цель. У двоих на поясе висели ножи. Третий нес увесистую дубинку. У четвертого вроде не было оружия, но это едва ли успокоило Менедема.
«Я всего в одной стадии от дома, и я бегаю так быстро, что меня даже чуть не послали на Олимпиаду, – подумал он. – Если я их обгоню…»
Он уже собирался пуститься бегом, когда из-за угла навстречу ему вышли еще трое громил. Один указал на него. И если минуту назад Менедем был встревожен, то теперь он не на шутку испугался. То были не простые бандиты, которые выбрали его жертвой наугад, как могли бы выбрать кого угодно. Громилам нужен был именно он – значит, они приберегли именно для него что-то особенно скверное.
«Соклей был прав», – молнией пронеслось у него в голове.
Менедем сделал пару быстрых шагов к тем противникам, что были впереди. Но когда те уже распахнули руки, чтобы его схватить, юноша ловко увернулся и с оглушительным криком стрелой понесся к тем четырем, что остались сзади. Эти тоже закричали от удивления, никак не ожидая, что он выкинет такое.
Один из них бросился на Менедема. Он уклонился и одновременно пнул обидчика. Громила с палкой размахнулся и нанес Менедему жгучий удар по спине, но тот уже прорвался сквозь строй и бежал как одержимый обратно к гавани.
– За ним, дураки! – закричал один из бандитов.
– Не дайте ему уйти! – добавил другой.
Сандалии захлопали на их ногах, когда они пустились бегом.
Потом один из преследователей доказал, что у него есть не только мускулы, но и смекалка, закричав:
– Стой, ворюга! Держите вора!
Менедем не остановился.
Он прорвался через толпу зевак, которые пытались его задержать. Его босые ноги взбивали пыль на каждом шагу. Менедем радовался, что моряки редко носят обувь даже на берегу, – он всегда участвовал в состязаниях босиком, уверенный, что так получится быстрее. Теперь он бежал не ради собственной славы и не ради славы родного полиса. Он бежал, спасая свою жизнь.
Его лодыжка разрывалась от боли, но юноша не обращал на это внимания.
– Стой, ворюга! – снова раздался крик за его спиной.
Но люди в основном предпочитали глазеть на вора, а не хватать.
Менедем бежал, задыхаясь. Он не мог оглянуться, чтобы посмотреть, отстают ли его преследователи. Один неверный шаг – и он может врезаться в кого-нибудь или попасть ногой в яму в земле и растянуться ничком. Если такое случится, ему конец.
Вон там – Маленькое море и пирсы, выходящие из зеленовато-голубой воды лагуны Тарента. Лес мачт вздымался над судами, привязанными вдоль причалов.
Теперь Менедем начал замедлять бег.
Где «Афродита»? Справа или слева? Если он побежит не в ту сторону, у него уже не будет возможности исправить свою ошибку.
Вон она!
Навес над акатосом позволил ему сориентироваться. К тому же большинство судов в гавани были или маленькими рыбачьими лодками, или неуклюжими крутобокими судами; очень немногие имели гладкие обводы и величину торговой галеры.
Его судно стояло всего в паре пирсов слева. Менедем снова рванул изо всех сил – и как раз вовремя, потому что шаги преследователей стали быстро приближаться.
Теперь он хромал, но продолжал бежать так быстро, как только мог.
Сколько человек на борту акатоса? Наверняка достаточно, чтобы не подпустить возможных грабителей, – Диоклей тщательно следит за такими вещами. И Менедем надеялся, что на галере сейчас хватит людей, чтобы дать отпор убийцам, висящим у него на хвосте.
Рабочие и зеваки на пристани кричали и показывали на Менедема, когда тот пробегал мимо. Мгновением позже они снова подняли крик, когда вслед за Менедемом шумно протопали его преследователи.
Чайки в воздухе вопили и хлопали крыльями. Скворцы издавали металлические крики тревоги и взлетали прямо, как стрела, быстро трепеща крыльями; солнечный свет блестел на их переливчатых перьях.
Ноги Менедема глухо простучали по доскам пирса, который вел к «Афродите», и вот он уже стремглав взлетел по трапу на ют.
Диоклей занимался тем, что сращивал пару линей.
– Ради всех богов, капитан! – изумленно воскликнул он.
Начальник гребцов и матросы, дежурившие на судне, с раскрытыми ртами уставились на Менедема.
Задыхаясь, тот указал на приближающихся к торговому судну громил.
– Эти мошенники, заслуживающие порки, напали на меня на улице, – выдохнул он, не упоминая о том, что, скорее всего, послужило тому причиной. – Я сумел вырваться и прибежать сюда.
– А, так они на тебя напали? – Диоклей встал.
На поясе его висел нож.
Большинство моряков на борту «Афродиты» тоже встали. А те, что остались сидеть, быстро схватили багры и другие сподручные в драке средства. Диоклей уставился на местных громил свирепым взглядом, который наверняка расплавил бы любого из гребцов акатоса, как огонь плавит пчелиный воск.
– Не знаю, что вам нужно, ребята, но лучше идите и поищите это в другом месте!
Громилы остановились в восьми или десяти локтях от носа «Афродиты» и начали препираться друг с другом.
– Ну его к воронам! – громко сказал один. – Не хватало еще, чтобы мне проломили голову… Мы так не договаривались. Меня наняли, чтобы наставить синяков другому парню, а не этому с ножом. Если хозяину это не понравится, пусть проваливает в Тартар, вот что я скажу!
Он зашагал прочь.
Пара других повернулись к акатосу.
Один из моряков похлопал себя по ладони палкой. Этот звук, казалось, заставил оставшихся громил задуматься. Они снова сблизили головы. Потом еще двое пошли прочь.
И еще четверо.
Когда осталось всего четверо, они, рассудив, что их недостаточно, чтобы справиться с людьми на «Афродите», тоже ушли, оглядываясь на ходу.
– Кто-то в Таренте тебя не любит, – заметил Диоклей Менедему.
Тот кивнул.
– Догадываешься, кто? – спросил начальник гребцов.
– У меня есть на этот счет кое-какие предположения, но я ничего не смог бы доказать, – ответил Менедем.
Диоклей фыркнул.
Интересно, знал ли келевст? Некоторые из моряков, бывавших в доме, могли насплетничать. Судя по всему, эти сплетни могли достичь и ушей Гилиппа. Или Гилипп сам пришел к нужному выводу, подметив хромоту Менедема, как того боялся Соклей. В общем-то это было не важно.
Теперь, когда Менедему больше не приходилось бежать, он снова обратил внимание на свою лодыжку – опустив глаза, он увидел, как она распухла. Нога выглядела просто ужасно и так же ужасно болела.
«И как я только сумел от них убежать?» – поразился Менедем.
Ответ был простым. Можно сделать все, что угодно, если в противном случае тебе придется куда хуже.
– Хочешь, несколько парней проводят тебя до дома? – спросил Диоклей.
– Раз уж ты сам предложил, то не откажусь, – ответил Менедем, и начальник гребцов засмеялся.
Менедем тоже попытался рассмеяться. Это было нелегко, потому что лодыжка горела огнем, а еще у него болела спина, напоминая об ударе палкой одного из громил.
Хотел бы Менедем тоже иметь такую штуку. Моряки быстро нашли на борту подходящую палку, чтобы капитан мог на нее опираться.
И он опирался на палку как можно сильнее и как можно меньше – на больную ногу. Медленно спустившись на пирс, Менедем выжал улыбку и сказал:
– Посмотрите на меня. Я – последняя часть ответа на загадку Сфинкса!
– Ха! – воскликнул один из моряков. – Эта загадка не такая уж трудная. Мы обязательно найдем этих мерзавцев, которые напали на тебя, шкипер, и оставим их стоять на четвереньках, хоть они уже далеко не младенцы.
Остальные моряки, отправившиеся с Менедемом, закивали. У всех них на поясе висели ножи, и все они держали правую руку на рукояти – все, кроме келевста, который был левшой. У Диоклея имелся брат-близнец, который был правшой и тоже моряком, но не служил на «Афродите».
Менедем увидел одного из головорезов по дороге к дому, где временно жили они с Соклеем. А когда он и его эскорт вышли из-за угла, неподалеку от двери стоял незнакомый парень, который мигом повернулся и ретировался, прежде чем Менедем успел выяснить, что у него на уме – если, конечно, у того на уме вообще что-то было.
Менедем пригласил моряков в дом, чтобы угостить чашей вина, и Соклей, который все еще бормотал что-то себе под нос над счетной доской, удивленно поднял глаза.
– Это в честь чего? – спросил он.
Стараясь говорить небрежным тоном, Менедем ответил:
– Я нарвался на маленькую неприятность, возвращаясь от канатных дела мастера.
– Вот как? – Соклей привычно приподнял брови и указал на моряков. – Похоже, неприятность оказалась не такой уж маленькой.
– Ну, можно и так сказать, – уступил Менедем.
Он коротко рассказал обо всем случившемся, не упомянув ни Гилиппа, ни Филлис.
– Рад, что с тобой все в порядке, – подытожил его двоюродный брат, когда Менедем закончил рассказ.
Но во взгляде Соклея читалось: «Я же тебе говорил!»
Да, он и вправду говорил, и он оказался прав. Менедем не почувствовал себя счастливее от этого взгляда.
Взяв чашу вина, Менедем слегка разбавил его водой. Вино не принесло облегчения его лодыжке – ее могло вылечить только время, – зато сам он почувствовал себя лучше. Он дал каждому моряку по драхме (Соклей снова что-то пробормотал) и отослал их обратно на «Афродиту».
Позже, когда братья сидели в маленьком тесном андроне, Соклей сказал:
– Знаешь, тебе повезло, что ты все еще дышишь.
– Да, мне тоже пришло это в голову, – признался Менедем.
– Почему ты это сделал? – спросил Соклей.
– Сделал что? Побежал? Потому что я хотел продолжать дышать, вот почему, – ответил Менедем.
Соклей раздраженно фыркнул.
– Ты принимаешь меня за дурака? Ты отлично знаешь, о чем я. Почему ты снова пошел к Филлис? Первый раз не в счет, потому что тогда ты не знал, что она не рабыня.
– Спасибо тебе большое за проявленное снисхождение, – ответил Менедем.
Соклей снова фыркнул и на этот раз посмотрел на брата так свирепо, что Менедем решил, что лучше ответить, хотя это было нелегко.
– Почему? Да потому что мне так хотелось. И это было весело, и я думал, что мне все сойдет с рук.
– Я уверен, ты рассуждал точно так же и в Галикарнасе, – заявил Соклей. – Сколько тебе нужно получить уроков, прежде чем ты поймешь, что так себя не ведут? Что должно случиться, чтобы ты наконец это понял?
– Не знаю, – обиженно ответил Менедем.
Умеют же некоторые поджаривать людей на горячих углях – сам отец Менедема сделал бы это лишь ненамного лучше Соклея. Филодем отличался вспыльчивым нравом (в этом отношении Менедем пошел в него), но вот Соклей казался скорее самодовольным и уверенным в своей правоте.
– Однажды какой-нибудь муж поймает тебя прямо на своей жене, и тогда… – Соклей полоснул себя большим пальцем по горлу. – И уверен, многие скажут: Менедем получил то, что ему причитается.
– Если я успею получить то, что мне причитается, обманутый муж уже не поймает меня прямо на своей жене. – Как ни болела у Менедема лодыжка, он и тут сумел ухмыльнуться.
– Ты просто невозможен! – воскликнул Соклей, и его двоюродный брат кивнул, будто получил комплимент.
– Теперь мы готовы отплыть? – спросил Соклей.
Из каких бы соображений он этим ни интересовался, то был деловой вопрос.
Менедем снова кивнул.
– Да.
– Слава богам, – проговорил Соклей.
* * *
Ламахий ухмыльнулся, увидев входящего Соклея.
– Должен ли я выяснить, хочет ли Майбия тебя видеть? – спросил он.
– Да, будь так добр.
Соклей всеми силами старался не обращать внимания на презрение хозяина борделя.
Ламахий сделал жест рабыне, и та отправилась в комнату кельтской девушки.
Соклей окликнул ее:
– Скажи Майбии, что мы скоро уплываем.
Рабыня, италийка, кивнула, чтобы показать, что слышала.
Ламахий подбоченился.
– Я тут гадал, не захочешь ли ты ее купить, чтобы взять с собой, – сказал он. Под «гадал» он, без сомнения, подразумевал «надеялся». – Очевидно, ты очень сильно к ней привязался. Я мог бы назначить сходную цену.
– Нет, спасибо. – Соклей покачал головой. – Женщина на борту торгового судна принесет больше беды, чем пользы.
– Но сделка… – начал Ламахий.
Прежде чем он успел разразиться красноречивым описанием своего товара, вернувшаяся рабыня сказала Соклею:
– Она тебя примет, господин. – В ее голосе тоже слышалось легкое презрение.
Майбия была рабыней в борделе, но распоряжалась свободным человеком. Если это не постыдно, что же тогда может считаться постыдным?
– Подумай о сделке, – сказал Ламахий, когда Соклей поспешил к любовнице. – Может, ты сумеешь заставить своих моряков скинуться, если не хочешь придержать Майбию только для себя. И тогда вы сможете делить ее в море.
– Это плохо скажется на дисциплине, – ответил Соклей через плечо.
«Владелец борделя, – подумал он, – стал бы великолепным евнухом. Если бы парень, который кастрировал его, заодно отрезал бы ему и язык…»
Юноша открыл дверь в комнату Майбии, и кровожадные мысли мигом вылетели у него из головы.
Сегодня кельтка облачилась в тунику из косского шелка, в которой выглядела даже соблазнительней, чем если бы была совершенно голой.
– Правду сказала Фабия, что ты скоро уезжаешь? – спросила она.
– Да, это правда. – Соклей закрыл за собой дверь. – Я буду по тебе скучать. Больше, чем мог себе представить.
– Но недостаточно, чтобы взять меня с тобой, – вздохнула Майбия.
Благодаря тонкому шелку туники вздох стоил того, чтобы на него посмотреть.
– Хотя ты сказал – нет, я надеялась, что ты сможешь. Я была бы хороша для тебя, Соклей, – ты знаешь!
Майбия и впрямь была бы хороша, пока он обращался бы с ней так, как ей того хотелось. Или пока не нашла бы другого, который обращался бы с ней еще лучше. Соклей не винил девушку в том, что она хочет спастись от Ламахия. Кто бы на ее месте этого не захотел? Но все равно он покачал головой.
– Прости. Я уже все тебе объяснил. Я с самого начала тебе не лгал.
– Это правда, – сказала она, и Соклей самодовольно подумал, что он играет по правилам – и все равно выигрывает.
Но Майбия тут же опрокинула его самодовольство.
– Да, это правда, но не та правда, которая мне годна. Я все еще буду здесь, теперь все еще буду с любой негодяй, который с серебром. А почему тебе должно быть до этого дело? Ты получил свое веселье.
Так ли уж важно, что ты играешь по правилам, если эти правила тебе на руку? Майбия была всего-навсего женщиной, всего-навсего варваркой, всего-навсего рабыней; она не имела права заставлять Соклея чувствовать себя несчастным. Но каким-то образом ей удалось это сделать.
– Вот, – сказал Соклей грубо и вручил ей прощальный подарок: пять тяжелых тарентских тетрадрахм. – Надеюсь, это лучше, чем ничего. – Он собирался произнести это с сарказмом, но на самом деле его реплика получилась скорее похожей на извинение.
Майбия взяла серебряные монеты, и они тотчас исчезли из виду Соклея. Если ей повезет, они исчезнут и для Ламахия.
– Лучше, чем ничего? – повторила она. – Конечно, это лучше. На что я надеялась?
Она вздохнула и покачала головой, потом посмотрела на юношу краешком глаза.
– Полагаю, ты захочешь еще раз, ради прощания?
– Ну… – Соклей не смог удержаться, чтобы не скользнуть взглядом по соблазнительным изгибам ее тела.
«Я мог бы отказаться, – подумал он. – И тогда почувствовал бы себя добродетельным».
И засмеялся: какая уж добродетель в борделе! К тому же он и вправду очень хотел Майбию.
В результате Соклей пошел с самим собой на компромисс:
– Как хочешь. Серебро в любом случае будет твоим.
– Какой ты странный человек, Соклей, – заметила Майбия.
Он не мог сказать, было ли это похвалой или упреком.
Спустя мгновение кельтка стащила через голову тонкий хитон, и ему стало плевать, похвалила она его или прокляла.
– Почему бы и нет? – Майбия шагнула в его объятия. – Лучше ты, чем множество других, о которых я не могу думать.
И снова он не понял, похвалили его или нет. И снова недолго об этом беспокоился.
* * *
Соклей уже подумал, что ублажил Майбию, когда они легли рядом. Чуть погодя, однако, она начала плакать.
Он неуклюже погладил любовницу.
– Прости. Я и вправду должен уехать.
– Знаю! – провыла она. – А я должна остаться.
Ее слезы брызгали на его голое плечо, горячие, как раскаленная лава.
– Тут уж ничего не попишешь, – сказал Соклей. – Может, теперь тебе будет полегче. Мы ведь кое-что предприняли, чтобы и вправду стало полегче. Да?
«Да, а еще, я таким образом пытался успокоить свою совесть», – подумал он.
– Может быть… – Но, судя по голосу, Майбия не верила в то, что ей станет легче, так что попытка Соклея успокоить совесть успехом не увенчалась.
ГЛАВА 8
По правому борту виднелся берег Италии. Менедем твердо держал рукояти рулевых весел, и палуба «Афродиты» мягко покачивалась под его босыми ногами. Он чувствовал себя снова дома.
– Клянусь богами, как хорошо опять выйти в море!
– Полагаю, ты прав, – произнес Соклей без особой убежденности.
– Ты куксишься с тех пор, как мы вчера утром оставили Тарент. – Менедем посмотрел на двоюродного брата. – Тоскуешь по той рыжеволосой девчонке? Глупо так втрескаться в рабыню.
– Только тебе и говорить о глупости, – огрызнулся Соклей, отвлекаясь от мрачных дум. – Как твоя лодыжка?
– Замечательно, – со счастливым видом ответил Менедем. – Почти меня не беспокоит, пока я не делаю неловких движений.
Он преувеличивал, но ненамного.
– По крайней мере, я никогда не воображал, что влюблен в Филлис! – ответил он колкостью на колкость.
– Я не влюблен в Майбию, – отозвался Соклей. – Она надеялась, что я влюблюсь, но этого не случилось. Я не настолько глуп.
– Тогда в чем дело? Она была хороша в постели?
– Я бы так сказал – скучать она мне не давала, – ответил Соклей. – Я и вправду паршиво себя чувствовал, оставляя ее там, где она снова будет принимать всех желающих.
– Очень желающих, – уточнил Менедем, и Соклей метнул на него грозный взгляд.
Пытаясь вернуть двоюродному брату хоть немного здравого смысла, Менедем продолжал:
– Ты и впрямь думаешь, будто она считала тебя таким уж восхитительным?
Соклей покраснел и, слегка заикаясь, ответил:
– Мне… Во всяком случае, мне бы хотелось так думать.
– Конечно, хотелось бы. Но здраво ли ты рассуждаешь? Для девушки из борделя каждый мужчина – это всего лишь очередной клиент, а каждый член – всего лишь еще один член.
Менедем искоса посмотрел на Соклея.
– Или ты второй Арифрад? Вот тот, помнится, нашел способ, как осчастливить девушек из борделя.
Ухмыляясь, он процитировал «Ос» Аристофана:
У Соклея был возмущенный вид.
– Я бы никогда ничего такого не сделал, – сказал он.
– Надеюсь, что нет, о почтеннейший, – ответил Менедем. – Но если девушка и впрямь о тебе мечтает, остается гадать – не дал ли ты ей для этого каких-то необычных оснований.
Он снова процитировал Аристофана, на этот раз «Всадников»:
– И я тоже не буду.
Соклей поднял бровь.
– Я читал историков – и пытаюсь вспоминать их произведения, чтобы это помогло мне в делах. А ты читал Аристофана – и что же ты вспоминаешь? Только самые грязные строфы, и все.
– Аристофан пишет так, что это стоит запомнить, – заявил Менедем. – А еще я читал Гомера, а в нем нет ничего грязного.
Он с вызовом взглянул на Соклея.
Его милый братец был настолько заражен радикальными новомодными идеями, что сейчас вполне мог попытаться оспорить последнее утверждение.
Но, к облегчению Менедема, Соклей кивнул.
– В Гомере нет ничего плохого.
– И в Аристофане тоже нет ничего плохого, – упрямо заявил Менедем. – Он просто не такой, как Поэт.
Все эллины, где бы они ни жили – а после того, как Александр открыл для эллинов весь восток, они стали занимать обширную часть земли, – называли Гомера Поэтом.
– Ты хочешь затеять ссору, – сказал Соклей.
Менедем этого не отрицал. Если бы ссора отвлекла его двоюродного брата и вывела из подавленного настроения, Менедем готов был оказать ему такую услугу. Однако Соклей только засмеялся.
– Я вообще-то сегодня не в настроении ссориться, так что у тебя ничего не получится.
– Ну и ладно, – ответил Менедем.
В настроении Соклей был ссориться или нет, по крайней мере, теперь он уже больше походил на себя самого. А раз так, рассудил Менедем, теперь его можно было и запрячь.
– Иди-ка лучше и посмотри, как там поживают птенцы павлина. Они ведь все еще твои детки, не забывай.
– Мои детки? – воскликнул Соклей с легкой обидой. – Этого павлина радушно принимали его дамы, насколько я помню. А я хотел всего лишь зажарить самок, но никак не трахнуть их.
Щелкнув языком при мысли о такой невероятной возможности, он двинулся к баку.
Менедем коротко негромко рассмеялся.
Соклей и вправду выглядел немного бодрее. И с каждым биением сердца Тарент оставался все дальше.
Чем дольше Соклей пробудет вдали от Майбии, тем меньше станет из-за нее хандрить. Может, он найдет себе другую девушку, с которой будет получать удовольствие. Все наверняка образуется.
* * *
Теперь у Соклея имелось множество помощников: благодаря свежему бризу с севера «Афродита» шла под парусом, гребцы не сидели на веслах и могли гоняться за птенцами.
Указав на юго-запад, Диоклей спросил:
– Ты собираешься остановиться в Кротоне, шкипер?
– Вообще-то не собирался, – ответил Менедем. – Кажется, это большой город, но не слишком-то оживленный.
Келевст приподнял бровь, но ничего не сказал.
Он знал свое место и не собирался учить капитана. Однако выражение лица Диоклея было достаточно красноречивым, чтобы заставить Менедема призадуматься.
– А! Ты хочешь выяснить, как обстоят дела с войной, прежде чем мы обогнем Италию и двинемся через Сицилийский пролив, верно?
– Это было бы неплохо, – сухо ответил Диоклей.
– Что ж, ты прав, – признал Менедем. – Хорошо, мы остановимся в Кротоне. Как знать? Может, мы что-нибудь там и продадим.
Кротон гордился тем, что обладал единственной настоящей гаванью между Тарентом и Регием, а чтобы достичь Регия, «Афродите» следовало обогнуть юго-западную оконечность Италии и войти в пролив. Если поблизости находились сиракузские и карфагенские суда, те воды могли быть опасными.
Менедем поработал рулевыми веслами, чтобы изменить курс на юго-западный. По его команде моряки развернули рей так, чтобы при этом курсе выжать из ветра как можно больше. Но если бы даже Менедем не отдал команды, они сделали бы все сами. Эти ребята знали, что требуется, и делали свою работу без суеты.
Устье гавани было обращено на северо-восток, поэтому даже не пришлось сажать людей на весла, чтобы ввести «Афродиту» в порт. Но вода в гавани оставалась неспокойной, потому что Кротон не был городом, шагающим в ногу с веком, и не построил молов, смиряющих силу волн. Множество лодок и даже судов тут просто вытаскивали на берег, но Менедем ухитрился найти место у одного из пирсов.
– Что слышно с Сицилии? – окликнул он стоящего на набережной тощего парня.
– А ты кто такой и какие новости привез? – ответил кротонец; его дорийский акцент очень походил на акцент жителей Тарента.
– Мы с Родоса, – сказал Менедем.
Он назвал свое имя и рассказал о смерти Роксаны и Александра, а еще о том, что Полемей переметнулся от своего дяди Антигона. Местный впитывал новости с востока, как губка воду.
Закончив рассказывать, Менедем повторил вопрос:
– Что слышно с Сицилии?
– Ну, карфагенцы все еще вовсю осаждают Сиракузскую гавань, – ответил кротонец.
Менедем кивнул. Он этого и ожидал; в противном случае в Тарент приходило бы больше судов из Сиракуз.
Портовый зевака продолжал:
– А еще туда движется армия варваров, чтобы тоже обложить Сиракузы.
– Это ведь вряд ли удастся? – тревожно спросил Менедем.
Такая осада была бы несчастьем.
– Кто знает? – пожал плечами кротонец. – Но, говорят, Агафокл устроил в городе облаву на своих врагов.
– Что? – Менедем навострил уши. – Расскажи об этом.
– Богатый народ в Сиракузах никогда не любил Агафокла, – начал местный.
Менедем кивнул, он и сам это знал.
– Агафокл сказал, что все, кто не готов вынести трудности осады, должны убраться из города и не возвращаться, пока опасность не минует, – продолжал кротонец. – И вот многие люди, которые терпеть его не могли, собрались и ушли. А как только они ушли, он послал вдогонку шайку наемников, и всех их убили. Сразу после этого Агафокл конфисковал их имущество и освободил их рабов, полагая, что те будут сражаться в его армии.
Соклей, стоявший посреди «Афродиты», тихо свистнул.
– Это один из способов заставить свой город подчиниться.
– Так и есть, – сказал Менедем. – Не тот способ, который выбрал бы я, но один из возможных. Вот что я скажу: теперь очень долго никто не осмелится открыть рот, чтобы заявить, что Агафокл не прав.
– Верно, – согласился Соклей. – Но ведь никто особо и не спорил бы с ним, пока карфагенцы стоят у ворот. Никакой полис не может позволить себе внутренние раздоры, когда за стенами – враг.
Его лицо помрачнело.
– Конечно, это не означает, что внутренних раздоров и впрямь не будет. Я помню…
Кротонец прервал то, что могло бы превратиться в лекцию по истории, указав куда-то под ноги Соклея:
– А что там за смешная маленькая птица? Какая-нибудь разновидность куропатки? Сколько вы за нее хотите? Бьюсь об заклад, из нее выйдет вкусное блюдо, если потушить ее с луком и сыром.
– Это птенец павлина, – ответил Соклей. – Ты сможешь получить его за полторы мины.
По мере того как птицы росли, росла и их цена.
– Ты сказал – полторы драхмы? Это ведь не… – Голос кротонца прервался, когда он осознал, что именно сказал Соклей. Челюсть парня отвисла, глаза выпучились.
– Вы, люди, еще безумней, чем Пенфей, которого лишил разума Дионис, – заявил он и пошел прочь с пирса, задрав нос.
– Я его отпугнул, – сказал Соклей.
– Может, да, а может, нет, – ответил Менедем. – Смотри, как он разговаривает с другими и показывает на нас. Скоро повсюду пойдут слухи. Если в городе есть люди, у кого больше денег, чем здравого смысла, мы провернем неплохие дела.
– Такие люди всегда находятся, – заметил Соклей. – Другой вопрос, есть ли у нас то, что им нужно.
К разочарованию Менедема, ни один богатый торговец или землевладелец не явился к «Афродите» до захода солнца.
Несколько моряков отправились в город, чтобы упиться до бесчувствия или найти ближайший бордель, но таких оказалось немного. Большинство потратили свое серебро во время долгой стоянки в Таренте и, похоже, ничуть не огорчились, что им пришлось остаться на акатосе.
Соклей отправился на ют, чтобы лечь там, завернувшись в гиматий. Поймав взгляд Менедема, он посмотрел на путаницу домов, из которой состоял город Кротон, и открыл было рот, но Менедем не позволил ему заговорить;
– Даже не начинай. Я не знаю тут ничьих жен и не попытаюсь познакомиться ни с чьей женой.
– Я не сказал ни слова, – невинно ответил Соклей, но недостаточно невинно.
Он лег на расстеленный гиматий и завернулся в него, чтобы не подпускать мошкару, все еще не говоря ни слова.
Менедема это вполне устраивало.
Вскоре он услышал, как его двоюродный брат захрапел. Спустя еще некоторое время он перестал слышать храп Соклея – стало быть, наверное, заснул сам. Рассвет еще не наступил, когда его внезапно разбудил громкий хриплый голос:
– Ты и вправду продаешь птенцов павлина?
– Э… да, – сквозь зевоту ответил Менедем.
Он выпутался из плаща и встал, не беспокоясь о своей наготе – эллины куда меньше стеснялись этого, чем большинство других народов.
– Кто ты такой?
– Я – Гиппариний, – ответил кротонец, как будто Менедем должен был его знать. – Дай мне посмотреть на этих птиц. Если они мне понравятся, я куплю парочку. Говорят, ты требуешь за каждого мину?
– Полторы мины, – ответил Менедем.
Гиппариний взвыл от ярости – то ли настоящей, то ли поддельной, – как модная куртизанка, изображающая пик удовольствия.
Менедем пошел к клеткам и достал пару птенцов.
Гиппариний уставился на них.
– Эти уродливые маленькие твари действительно превратятся в павлинов? Почему ты не привез взрослых птиц?
– Да, они превратятся в павлинов… или в пав, – ответил Менедем. – Я не привез взрослых птиц потому, что распродал всех в Таренте… И за куда большую цену, чем полторы мины за штуку.
Гиппариний нахмурился.
Менедем был бы разочарован, если бы покупатель этого не сделал.
– А кто-нибудь из Кротона уже пытался купить твоих птиц? – спросил Гиппариний.
– Никто пока не пытался, о почтеннейший, – ответил Менедем. – И ни у кого больше не будет такого шанса, потому что мы собираемся расправить парус, едва рассветет.
– Значит, у меня будут единственные птицы на этом острове, так?
Гиппариний только что не потер руки от восхищения. Он очень сильно смахивал на Геренния Эгнатия, но Менедем никогда бы ему об этом не сказал: сравнивать эллина с варваром означало испортить сделку.
Кротонец кивнул, внезапно приняв решение.
– Я возьму двух.
– По цене полторы мины за каждого? – уточнил Менедем, чтобы удостовериться, что между ними нет недопонимания.
– По цене полторы мины за каждого, – подтвердил Гиппариний.
Он снял с пояса кожаный мешок и взвесил в левой руке.
Менедем сошел по трапу на пирс, держа под мышкой по птенцу. По жесту Гиппариния какой-то человек – вероятно, раб – подошел с плетеной корзиной, чтобы забрать птиц. Прежде чем Менедем успел позвать кого-нибудь с «Афродиты», Соклей сам появился рядом с ним.
