Текст книги "По воле Посейдона"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Менедем огляделся по сторонам. Увидев, что поблизости никого нет, он наклонился к брату и прошептал:

– Она была не рабыней, хотя я сперва именно так и подумал, когда предложил красотке перепихнуться. Но она оказалась женой Гилиппа.

– Женой… Гилиппа? – повторил Соклей с изумлением, которое сменилось ужасом. – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Ты – идиот! Да ведь Гилипп мог бы тебя убить, если бы поймал! Мог бы воткнуть тебе в задницу одну из своих больших редисок! Он мог бы сделать все, что угодно, тем более что ты чужестранец!

– Спасибо на добром слове. Отец прочел бы мне точно такую же лекцию, – ответил Менедем. – Я же объяснил, что не знал, кто она такая! Узнал только после того, как она подставила задницу, а я в нее воткнул. Угадай, что я собираюсь сделать теперь?

– Что? – испуганно спросил Соклей.

– Я собираюсь продать Гилиппу яйцо павлина – в возмещение ущерба за то кукушечье яйцо, которое я, возможно, подкинул в его гнездо. – И Менедем ухмыльнулся бесстыжей лисьей ухмылкой.

Тем не менее Соклей вздохнул с облегчением.

– Я боялся – ты скажешь, что хочешь снова с ней увидеться.

– Я бы не возражал, – ответил Менедем, и Соклею захотелось разбить о его голову винную чашу.

Но потом его двоюродный брат со вздохом продолжил:

– Вот только мне, наверное, уже не подвернется такого случая. Не повезло: ведь женам полагается держаться особняком. Именно поэтому так заманчиво за ними приударить, правда ведь?

– Да ничего подобного! – воскликнул Соклей так горячо, что Менедем засмеялся. – Я отправляюсь торговать шелком, – не теряя чувства собственного достоинства, заявил Соклей. – Уж будь любезен, постарайся сделать так, чтобы тебя не убили до моего возвращения.

Менедем от души расхохотался, как будто услышал веселую шутку.

Хотел бы Соклей, чтобы его слова и впрямь оказались всего лишь шуткой.

Его любимый братец сызмальства был таким: лишь только узнавал, что не может что-то заполучить, как тут же желал получить это еще сильнее – именно из-за запрета. Так что он вполне может попытаться еще раз овладеть женой Гилиппа. Соклей сплюнул в подол своей туники, чтобы отвратить беду.

Менедем снова засмеялся, как будто прочитав его мысли.

Бормоча себе под нос, Соклей взял сверток косского шелка и поспешил из дома.

Храм Посейдона был всего в нескольких плетрах от дома, где они остановились, и его оказалось нетрудно найти. Но когда Соклей спросил дорогу, парень, которому он задал вопрос, демонстративно изобразил почти пародийное глубокое раздумье.

– Дом Ламахия? Я знаю, где он, вот только никак не могу вспомнить… – И хитрец умолк, наморщив лоб.

Соклей дал ему пару халков; в голове у парня мгновенно прояснилось, и он быстро и точно описал путь.

Соклей повернул направо, потом налево и оказался у цели.

– Радуйся, друг, – приветствовал его человек, чье суровое лицо и внимательные глаза не сочетались с теплотой, которую он пытался придать своему голосу. – Н-да, ты рановато явился. Некоторые девушки еще спят… У них была хлопотливая ночь. И все-таки я могу вытащить их из постелей, если тебе требуется что-нибудь необычное.

Он оглядел Соклея с ног до головы.

– Ты – длинноногий парень. Тебе может понравиться пара самых красивых кельток, каких ты когда-либо видел. Они крупные девушки, но обе полны огня.

– Ты, должно быть, Ламахий? – сказал Соклей, и содержатель борделя кивнул. – Я уже имел дело с твоими кельтскими девушками прошлой ночью, – продолжал родосец.

– Вот как? – Глаза Ламахия блеснули.

Соклею не трудно было проследить ход его мыслей: если этот юноша посещает симпосии, стало быть, он не стеснен в средствах. А раз явился сюда спозаранку, то, вероятно, просто очарован по крайней мере одной из кельтских девушек, что означало чистую прибыль для хозяина заведения.

– Если хочешь повидаться с ними снова, я буду рад их привести.

«Не сомневаюсь», – подумал Соклей.

Ламахий вообще-то не так уж сильно ошибался, но Соклей не хотел, чтобы владелец борделя это понял, поэтому он сказал как можно небрежней:

– Может быть, позже. Сейчас я нанес тебе визит совсем по иной причине. Видишь ли, прошлой ночью я заметил – твои флейтистки наряжены в тонкий лен.

– Ну и что с этого? – Ламахий сдернул с себя дружелюбие, как гиматий в жаркую погоду.

– Они заработают больше – и для тебя, и для себя, – если будут носить шелк. – Соклей показал ему отрез, который принес с собой.

– Шелк? – Теперь вид у Ламахия стал задумчивый.

Из этого тоже можно было извлечь прибыль, хотя и не совсем такую, которая сперва была у него на уме.

– Пойдем во двор, – Ламахий сделал приглашающий жест, – чтобы я мог рассмотреть твой товар при свете солнца.

Он повел Соклея через большую комнату, где девушки сидели в ожидании посетителей.

Некоторые из девиц были облачены в льняные туники, как флейтистки прошлой ночью. Другие оказались полностью обнажены. Все они пряли шерсть – если девушки не заработают сегодня денег для Ламахия одним способом, значит, заработают другим.

– Радуйся, братишка! – окликнула одна из девушек Соклея и затрепетала ресницами.

Ее голые груди тоже затрепетали.

– Заткнись, Афродизия, – велел Ламахий. – Этот человек явился сюда не за этим. Он пришел, чтобы попытаться продать мне шелк.

Сказать такое шлюхам было большой ошибкой.

Судя по их возбужденному визгу, все они немедленно захотели облачиться в прозрачную экзотическую ткань.

Соклей показал им отрез. Женщины потянулись к ткани. Ламахий кисло посмотрел на них, но провел гостя во внутренний двор, как и собирался. Там Соклей снова продемонстрировал шелк.

– Ой, смотрите! – воскликнула одна из девушек. – Я вижу прямо сквозь ткань! Какой мужчина не заплатит, если мы явимся на симпосий одетыми в такие наряды!

Остальные шлюхи одобрительно зашумели.

Ламахий, казалось, заволновался. Хотя эти женщины и были его рабынями, они могли сильно отравить ему жизнь.

– Ну, так сколько ты хочешь за свой товар? – прорычал он.

– Пятнадцать драхм за штуку шелка, – ответил Соклей. – И из каждой можно сделать много хитонов. Твои девушки вернут тебе потраченные деньги за несколько месяцев.

Женщины подняли шум, сильно мешавший Ламахию торговаться. Они так кричали, что разбудили флейтисток и танцовщиц, которые были на симпосии Гилиппа прошлой ночью.

Флейтистка, сказавшая тогда Менедему, как зовут ее хозяина, и рыжеволосая танцовщица, с которой наслаждался жизнью Соклей, помахали родосцу и присоединились к крикам остальных, требовавших купить шелк.

Несмотря на этот гвалт, Ламахий сделал все, что мог, чтобы сбить цену, но так и не сумел добиться успеха.

– Ты обольстил моих девушек, родосец! – сказал он грустно.

– Вот увидишь, сделка окупится сторицей, – заверил его Соклей.

Так как Ламахий явно приготовился платить без дальнейших споров, Соклей решил, что его доводы показались хозяину борделя убедительными. И тут вдруг его осенило.

– Если ты окажешь мне одну услугу, я сброшу пять драхм с общей цены.

– Какую именно услугу? – поинтересовался Ламахий.

Соклей показал на кельтскую девушку.

– Позволь мне в любое время приходить и брать Майбию, – имя, которое красотка вчера назвала Соклею, эллину было не так-то просто выговорить, – пока я буду в Таренте.

Ламахий задумчиво поджал губы.

– Я вынужден отказаться. Я могу заработать на ней больше, чем пять драхм.

– Вот именно, что можешь, – ответил Соклей. – А можешь и не заработать. Вообще-то я не из тех, кто швыряет деньги на женщин.

После этих слов Ламахий опечалился.

– Ты и вправду не похож на такого, что верно, то верно. И наверное, просто назло мне будешь держаться подальше от моего заведения, так?

Соклей лишь улыбнулся.

Ламахий побарабанил пальцами по бедру.

– Хорошо! Договорились, но с условием, что ты не будешь обижать девушку и не сделаешь ничего такого, что снизит ее стоимость. В противном случае я отведу тебя к судье, клянусь богами.

– На этот счет можешь не беспокоиться, – сказал Соклей. – Я не из тех, кто забавы ради истязает рабов. Вообще-то я даже спрошу ее согласия. – И он повернулся к Майбии. – Ты согласна?

Та пожала плечами.

– Почему бы и нет? Ты не был жестокий со мной прошлый ночь, хотя и был пьяный, и из твой рот не вонять.

Эта крошечная похвала – если то была похвала – заставила Соклея покраснеть.

– И если ты так хотеть меня, что идти из-за меня на сделка, – продолжала кельтская девушка, – я ожидать, ты будешь давать мне деньги достаточно часто, чтобы я была милой.

– Я… А, ну да, разумеется.

Соклей и сам не знал почему, но такое корыстолюбие его удивило. Да что, интересно, эта Майбия о себе думает?

Ламахий и Соклей обменялись рукопожатиями.

– Договорились, – сказали они одновременно.

– Я заплачу за этот отрез прямо сейчас, – продолжал хозяин борделя, – а за остальными приду к тебе домой нынче в полдень.

– Идет, – кивнул Соклей. – Но имей в виду, что у нас там есть крепкие моряки, которые присматривают за порядком.

– Все это знают благодаря самниту, – ответил Ламахий. – Я не собираюсь вас грабить.

При этом хозяин борделя улыбнулся так, словно Соклей сделал ему комплимент, предположив, что он способен пойти на ограбление. Возможно, в тех кругах, где вращался Ламахий, это и впрямь было комплиментом.

ГЛАВА 7

Скорее всего, Менедем отправился бы в дом Гилиппа даже без веского повода. Юноша хорошо знал это по опыту: именно так он попал в беду с торговцем в Галикарнасе. Но сейчас у него имелся превосходный повод для визита, даже два превосходных повода, которые он нес с собой в холщовом мешке.

Когда Менедем постучал в дверь торговца вяленой рыбой, управляющий Гилиппа, италиец с каменным лицом по имени Титий Манлий – или как там звали этого варвара, – сказал:

– Радуйся, господин. Мой хозяин тебя ожидает.

Он говорил на эллинском с акцентом, отличавшимся от акцента Геренния Эгнатия, так что Соклей был, наверное, прав, предположив, что управляющий – римлянин.

Когда Менедем шел через двор, направляясь к андрону, его глаза сами собой устремились к темному углу рядом с лестницей, где тогда стояла перед ним Филлис. Теперь этот угол, конечно, не был темным, ведь его освещало теплое солнце Южной Италии. Менедем надеялся хоть мельком увидеть жену Гилиппа, но его ждало разочарование. Юноша пожал плечами и вошел в андрон.

Впрочем, он сомневался, что сумел бы отличить Филлис от рабыни. Все, что он знал, – это что она была невысокая и молодая… И дружелюбная, очень дружелюбная.

– Радуйся, – приветствовал гостя Гилипп. – Выпей вина. Угощайся оливками.

Он показал на чашу, стоявшую перед ним на круглом трехногом столике.

– Благодарю. – Менедем отправил одну оливку в рот, выжал мякоть зубами и языком, после чего выплюнул косточку на мозаичный пол.

Гилипп показал на его холщовый мешок.

– Надеюсь, птенчики там?

– Да, или я поймал злого демона, – ответил Менедем с улыбкой.

Торговец вяленой рыбой засмеялся.

– Давай посмотрим.

– Хорошо.

Менедем вытряхнул мешок на пол, и из него вывалились два птенца павлина.

– Вот… Я принес для них немного ячменя.

Менедем рассыпал ячмень по мозаичному полу.

Птенцы с довольным видом начали клевать ячмень.

Они были куда крупнее, чем большинство недавно вылупившихся птенцов, с коричневатыми спинками и брюшками цвета буйволовой кожи. Звуки, которые они издавали, были громче и резче, чем звуки, издаваемые обычными птенцами, хотя далеко не такие пронзительные, как крики взрослых павлинов.

– Вижу, они уже сами могут о себе позаботиться, – заметил Гилипп, и Менедем кивнул. – Это неудивительно, большинство птенцов такие, – продолжал поставщик вяленой рыбы. Он был далеко не глуп. – И все-таки я рад в этом убедиться. А теперь… Скажи, ты знаешь, как отличить самца от самки, пока они такие маленькие?

– К сожалению, не знаю, – ответил Менедем. – Не забывай, я и сам впервые имею дело с птенцами павлина. В любом случае не у всех в Великой Элладе есть нечто столь уникальное.

– Парень, который отхватил уникальную птицу, вскоре уберется из Великой Эллады: это проклятый богами самнит, которому ты продал павлина, – проворчал Гилипп.

– И он за него заплатил, да еще как щедро, – напомнил Менедем. – Я не прошу такой цены за маленьких птенцов.

Он съел еще одну оливку и выплюнул косточку. Один из птенцов мигом ее проглотил. Менедем подумал – не повредит ли это ему? Или же косточка сработает как жернов в его втором желудке?

– Ну, так сколько ты за них просишь? – спросил Гилипп.

– Полторы мины за каждого птенца, – не задумываясь ответил Менедем.

– Что?! Пятьдесят драхм? – взвыл Гилипп. – Клянусь египетской собакой, родосец, или ты сошел с ума, или принимаешь меня за сумасшедшего!

Торг всегда начинался с таких криков.

Наконец Менедем продал птенцов за две тарентские мины: примерно за ту цену, которую и хотел получить.

– Да брат проклянет меня, когда я вернусь домой, – жаловался он, не желая показать Гилиппу, как он доволен.

Гилипп засмеялся.

– Он, вероятно, тратит деньги, которые ты зарабатываешь, на эту варварку с противной кожей цвета сыворотки и медными волосами? Я слышал, он в борделе желанный гость.

– Так оно и есть, – Менедем тоже засмеялся.

Уж кто-кто, а он не был склонен осуждать тех, кто тратит деньги.

– Кстати, – продолжал Гилипп, – с которой из моих рабынь ты перепихнулся на симпосии? Ни одна из девиц в этом не признается, а ведь обычно они хвастают такими вещами.

Менедема кольнула тревога, но он всеми силами постарался ее не показать.

Тут один из птенцов подошел к нему и клюнул для пробы в ногу. Отгоняя птенца, Менедем лихорадочно соображал.

– Я не спрашивал ее имени, – сказал он, выпрямляясь. – И там было темно… Я даже не знаю, какая она была с виду. Но я дал ей три обола.

– А… Должно быть, дело в этом, – с мудрым видом изрек торговец рыбой. – Наверное, она думает, что я их отберу. Ей следовало бы знать меня лучше – я не скряга, не то что некоторые! Но никогда наперед не знаешь, как поведут себя рабы.

– Верно. – Менедем облегченно вздохнул.

Гилипп его не подозревал. Не подозревал он и свою жену. Может, Филлис хорошо хранила свои любовные секреты, а может, она просто ни разу не сбивалась с пути истинного, пока не повстречала Менедема.

Последнее объяснение нравилось ему гораздо больше.

– Знаешь, – сказал Гилипп, – я предложил Гереннию Эгнатию десять мин за павлина, но он отказался. И все-таки нехорошо позволить ему уехать с такой ценностью. Лучше бы ты продал павлина кому-нибудь в Великой Элладе.

– Ну, почтеннейший, если бы ты предложил мне десять мин, павлин сейчас разгуливал бы по твоему двору. Но поскольку ты их не предложил… – Менедем пожал плечами.

Гилипп бросил на него хмурый взгляд.

Пока Геренний Эгнатий не купил павлина, Гилипп не считал, что птица стоит десять мин – или хотя бы пять. Он возжелал ее именно потому, что ее приобрел другой.

Менедем подумал, что ему самому полагалось бы хмуриться. Было бы неплохо выручить за птицу десять мин! Из-за павлинов многие гребцы «Афродиты» получали куда большую плату, чем получали бы на обычном торговом корабле. Стоимость двух птенцов, которых Менедем только что продал Гилиппу, примерно равнялась трехдневному жалованью экипажа.

Больше всего по этому поводу ворчал Соклей, но Менедем тоже беспокоился, какую прибыль они получат и окупится ли их затея в конечном счете.

Однако Менедем не нахмурился. Вместо этого он улыбнулся Гилиппу широкой дружеской улыбкой, такой очаровательной, что тарентец не смог не улыбнуться в ответ. Да уж, Гилиппу стало бы не до улыбок, узнай он, о чем думает Менедем: «Я хотел бы снова заняться любовью с твоей женой, клянусь богами! Желаю ли я ее еще больше, оттого что ею владеешь ты? А вдруг так оно и есть?»

Гилипп позвал Тития Манлия. Его управляющий вышел и вскоре вернулся с кожаной сумкой, полной серебра.

Менедем открыл сумку и начал пересчитывать монеты.

– Ты мне не доверяешь? – обиженно спросил Гилипп.

– Конечно, доверяю, – вежливо ответил Менедем. – Но кто угодно может ошибиться. Если пересчитать деньги прямо сейчас, уже не останется места для сомнений.

Вскоре он начал приговаривать:

– Сто девяносто три… Сто девяносто пять… Еще одна милая тяжелая тетрадрахма – сто девяносто девять… И наконец последняя драхма… двести. Все верно.

– Я же тебе говорил, – обиженно заявил Гилипп.

– Говорил. – Менедем начал запихивать деньги обратно в сумку. – Скажи, а когда ты продаешь рыбу, почтеннейший, ты всегда веришь своим покупателям на слово и не пересчитываешь платы?

– Этим ворам? Да никогда!

Однако самого себя Гилипп, судя по всему, считал образцом честности.

Менедем вздохнул, пожал плечами и попрощался.

Титий Манлий закрыл за ним дверь с таким видом, как будто был рад, что Менедем уходит. Родосец, похоже, не нравился италийскому рабу.

Менедем засмеялся. Судя по всему, управляющему вообще не нравился никто, кроме разве что его хозяина. Некоторые рабы бывали более преданы хозяевам, которым служили, чем половина членов их собственных семей.

Менедем не пошел прямо к дому, который делил с Соклеем. Вместо этого он зашел за угол, чтобы кинуть взгляд на окна второго этажа, где находились женские комнаты. Наверное, Филлис и домашние рабыни сейчас занимались тем, чем обычно и занимаются женщины, отгороженные от пытливых взглядов мужчин: ткут, прядут, пьют вино, сплетничают, – да мало ли чем еще.

Ставни были открыты, чтобы в женские помещения мог проникать свежий воздух.

Стоя на пыльной улице и глядя снизу вверх, Менедем мог рассмотреть только балки потолка: все в пятнах от дыма жаровен, сражавшихся с холодом в зимнее время. Он наудачу засвистел одну из мелодий, которые флейтистки играли прошлой ночью на симпосии.

К ближайшему окну подошла какая-то женщина и посмотрела на него. Она была невысокая, темноволосая и молодая – не красавица, на вкус Менедема, но и не уродина. Была ли она той, что наклонилась тогда перед ним? Он хотел окликнуть ее по имени, но спохватился и только молча шевельнул губами, беззвучно выговорив: «Филлис?»

Она кивнула. Ее губы тоже шевельнулись, выговаривая: «Менедем?» Юноша низко поклонился, как мог бы поклониться одному из генералов Птолемея или Антигона.

Женщина улыбнулась. Ее зубы были очень белыми, как будто она особенно тщательно за ними следила. Она снова шевельнула губами, выговаривая еще что-то – Менедем не понял, что именно. Он постарался изобразить комическое удивление. Должно быть, это ему удалось, потому что Филлис подняла руку ко рту, чтобы удержаться от смеха. Потом повторила, более тщательно шевеля губами.

«Завтра ночью».

На этот раз Менедем понял, что она сказала.

Он послал женщине воздушный поцелуй, помахал рукой и поспешил прочь. Когда он оглянулся через плечо, заворачивая за угол, Филлис в окне уже не было.

«Ты сошел с ума!» Он услышал голос Соклея ясно, как наяву.

«Ты глупый, маленький, похотливый козел, и ты заслуживаешь того, что с тобой случится». Голос Соклея сменил полный злорадного предвкушения голос Филодема.

Но Менедему было плевать. Многие годы он делал все, чтобы не слушать Соклея, а его отец остался на Родосе.

«Если я смогу пробраться туда и получить, что мне надо, я это сделаю, клянусь грудями Афродиты!» Вот это уже был его собственный голос, и Менедем услышал его куда отчетливее, чем оба предыдущих.

* * *

Майбия смотрела на Соклея с расстояния в полторы ладони; кровать, которую они делили в доме Ламахия, была не слишком широка.

– Если уж ты богатый и все такое, – сказала она, – так почему бы ты не выкупить меня и не взять с собой?

Вообще-то резон в этом был. Соклей наслаждался обществом кельтской девушки даже больше, чем ожидал. А если сама Майбия не наслаждалась его обществом, то она искусно это скрывала.

Конечно, у шлюх в этом деле большой опыт. Какая из девушек в борделе не надеется однажды оттуда спастись, став игрушкой богатого человека? Соклей пробежал рукой по ее гладкому белому телу. Майбия замурлыкала и прижалась к нему.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказал юноша.

– Есть? И теперь? – Майбия говорила на эллинском, не обращая внимания на все известные Соклею грамматические правила, но странным образом это лишь придавало ее речи изюминку. – И что это может быть такое?

– Это может быть все, что угодно, – ответил Соклей, дотошный, как всегда. – Это…

Он потянулся и поднял с утрамбованного земляного пола лежавший рядом с его туникой и сандалиями маленький сверток, завернутый в перевязанную шнурком шерстяную ткань.

– Вот, смотри. – Он протянул сверток Майбии.

Она завозилась, развязывая его; ее длинные пальцы с заостренными ногтями быстро справились с узлом.

– А-ах! – воскликнула девушка, увидев сережки. – Они золотые, теперь, или простые медь?

Прежде чем Соклей успел ответить, Майбия попробовала одну сережку на зуб и восхищенно взвизгнула.

– Конечно, золотые! Какой ты милый человек! Как я могу после благодарить тебя? Теперь?

– О, ты сумеешь что-нибудь придумать, – небрежно ответил Соклей, хотя его сердце заколотилось в предвкушении.

И Майбия действительно придумала. К тому времени как они закончили, юноша мечтал поскорей добраться до дома, рухнуть в постель и проспать очень, очень долго.

Когда Соклей натянул хитон, Майбия сказала:

– Ты мог бы делать это каждый день, если ты покупать мне теперь.

– Если я буду делать это каждый день, я вскоре свалюсь замертво, – ответил Соклей.

– Не такой большой, сильный мужчина, как твоя милость, – возразила кельтка, тряхнув головой так, что ее медные локоны разлетелись в разные стороны.

– Я сказал это, чтобы тебя похвалить, – объяснил Соклей.

В ответ Майбия оглядела кавалера из-под полуопущенных ресниц и принялась искушать его не уходить, каким бы пресыщенным он себя ни ощущал.

Теперь, удовлетворив зов плоти, родосец решил удовлетворить любопытство.

– Как ты стала рабыней? – спросил Соклей. – Почему ты не в Северной Италии, замужем за каким-нибудь кельтским воином?

– Я бы там быть, если бы не три римских торговца. Чтоб им сгореть, где они ни есть сейчас, – ответила она. – Я ухаживать в поле за коровами – это работа для молодого человека, но у моего отца не оставалось живых сыновей – когда римские воины пришли на дорогу. Они увидеть меня и решить – я стою больше того, что они собирались продавать. Они заманить меня ближе, спрашивая, где могут найти воды, потом схватили меня и унесли. Это было недалеко – увезти меня из страны кельтов, и они сделали так, прежде чем мужчины из моей деревни узнавали. Они изнасиловали меня, а потом продали и… – Она пожала плечами. – И вот я здесь.

Соклей кивнул.

Большинство рабов, не рожденных в неволе, могли бы рассказать подобные ужасные истории.

Майбия продолжала:

– Я теперь смотреть на этого Тития Манлия, который управляющий для Гилиппа, и смеяться, зная, что это может случиться и с римлянин… Хотя, скорее всего, те, кто его поймать, не задирать его хитон, он же такой уродливый и все такое.

– Значит, он римлянин? – спросил Соклей. – Признаться, я не могу как следует разобраться во всех этих италийских племенах. Непохоже, чтобы хоть одно из них стало когда-нибудь слишком многочисленным.

Когда Соклей поцеловал Майбию на прощание, она вцепилась в него и пробормотала:

– Тебе бы не понравилось взять меня себе теперь?

Приподняв бровь, он ответил:

– Моя дорогая, ты очень мила, и ты бесподобна в постели. А теперь я скажу кое-что, что поможет нам лучше поладить: не докучай мне просьбами. Чем больше ты вынуждаешь меня сделать то-то и то-то, тем больше шансов, что я так не поступлю. Ты поняла?

– Угу, – сказала она тихо.

Вспышка гнева мелькнула в ее зеленых глазах, но Майбия всеми силами постаралась ее скрыть и лишь добавила:

– Ты бесподобный, верно?

– Так все говорят, – ответил Соклей и ушел.

«Она хочет, чтобы я в нее влюбился, – подумал он, шагая к дому. – Влюбленные мужчины тратят много денег и совершают всевозможные глупости».

Менедем, похоже, влюблялся в каждом городе по меньшей мере в одну женщину. Но жизнь торговца, который никогда нигде не остается надолго, вероятно, удерживала его двоюродного брата от того, чтобы не наделать еще больших глупостей, чем он уже совершил.

* * *

Когда Соклей вернулся домой, Менедем весь сиял. А еще он исполнял одну из песен, которые накануне звучали на симпосии в доме Гилиппа. Соклей с обличающим видом указал на него пальцем.

– Ты снова ухлестываешь за женой торговца рыбой!

– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, мой дорогой друг. – Менедем сильнее всего действовал на нервы двоюродному брату, когда пытался принять самый невинный вид.

– Да уж конечно! – сказал Соклей.

– Слушай, успокойся, – отозвался Менедем, а потом перешел в наступление: – Пока ты покупал безделушки для своей любовницы и занимался тому подобными глупостями, я беспокоился о делах. Кратий наконец заплатил за паву назначенную нами цену.

– Это хорошо, – ответил Соклей. – Теперь у нас остались всего две проклятущие твари да еще птенцы.

Птенцы бегали по двору, пищали, клевали зерно, жучков и ящериц и время от времени – друг друга.

– Я купил гусыню, чтобы она помогала павам высиживать яйца, – сказал Менедем. – Судя по всему, самки павлина не очень хорошие матери.

– Это верно, – согласился Соклей. – Хорошо, что птенцы могут позаботиться о себе почти с момента рождения, а то бы пропали, бедняги.

Он посмотрел на гусыню, которая действительно выказывала куда больше интереса к высиживанию яиц, чем любая из оставшихся пав.

– Мне жаль, что одна из глупых птиц прыгнула в море, – со вздохом продолжил Соклей.

– Мне тоже жаль, – ответил Менедем. – Но тут уж ничего не поделаешь.

Он приподнял бровь.

– Ты собираешься купить эту рыжеволосую малышку кельтку?.. Хотя какую там малышку! Эту большую кельтку, хотел я сказать, – и увезти с собой?

– Во всяком случае, она меня на это подбивает, – признался Соклей.

– Еще бы, – кивнул Менедем. – И ее можно понять. Если бы ты сам застрял в борделе, разве ты не мечтал бы оттуда выбраться?

– Только самый отчаявшийся хозяин борделя стал бы держать меня вместе со своими хорошенькими мальчиками, – заметил Соклей, чем вызвал у своего двоюродного брата приступ смеха. – Знаешь, а она очень красивая… – серьезно заявил он.

– Тебе виднее, – перебил Менедем.

– Мне она кажется красивой, значит, она и впрямь красива, – сказал Соклей. – Она красива, и у нее есть много причин быть со мной милой, и…

– Так чего тебе еще желать? – снова перебил брата Менедем.

– Я желаю, чтобы со мной были милыми, даже если на то нет веских причин, – ответил Соклей. – Но речь сейчас не обо мне. Речь идет о тебе… По крайней мере, шла, пока ты ловко не сменил тему разговора. Ты и эта Филлис…

– Да? – подбодрил его Менедем, когда Соклей запнулся.

– Ладно, не важно, – пробормотал тот.

Менедем снова поднял бровь, на этот раз удивленно.

Соклей вдруг взглянул на дело по-другому. Он понял, что у жены Гилиппа как раз и не имелось никаких корыстных причин одаривать своим вниманием Менедема. Он привлекал ее сам по себе. Неудивительно, что Менедем готов был к ней вернуться.

Еще раз вздохнув, Соклей произнес:

– Ради всех богов, будь осторожней. Я не моряк, ты же знаешь, и не хочу, чтобы мне пришлось самому вести «Афродиту» обратно на Родос.

– Я так рад, что ты заботишься обо мне, – засмеялся Менедем. – А разве я когда-то бывал неосторожным?

– Мне вспоминается одна весна на Галикарнасе, – сухо проговорил Соклей.

– Я же тогда выкрутился!

– Да, выкрутился, но уже больше не можешь туда вернуться, – заметил Соклей. – И мы не готовы так же спешно оставить Тарент, как оставили Галикарнас. Пойми, ты можешь подвергнуть риску не только себя, но все судно.

Соклей надеялся, что хоть этот довод проймет Менедема, если уж остальные аргументы до него не доходят.

Но Менедем только похлопал его по спине со словами:

– Все будет в порядке. Вот увидишь.

Соклей воздел руки к небу. Таких людей отговаривать бесполезно.

– Будь осторожен, – повторил Соклей.

Хотел бы он, чтобы ему не приходила в голову мысль о разнице между женщиной, которая отдается по желанию, и женщиной, которая отдается за деньги. Теперь он чувствовал себя не вправе убеждать Менедема не ходить по чужим женам, а утолять свои желания в борделе, каким бы разумным ни казался этот совет.

Менедем ухмыльнулся.

– Я расскажу тебе обо всем завтра утром.

– Не думаю, что мне захочется это услышать, – ответил Соклей, и Менедем улыбнулся еще шире.

«Надеюсь, у тебя будет шанс рассказать обо всем завтра утром», – подумал Соклей и сплюнул в подол туники, чтобы отвратить беду, хотя и не сказал ни слова.

Менедем озадаченно посмотрел на него, но Соклей не стал ничего объяснять.

* * *

Солнце, казалось, решило никогда не заходить. Менедем был уверен, что вчера оно село куда быстрей. Как только вечерний свет наконец померк на западном небосклоне, он подошел к двери дома и сказал стоявшему на страже Аристиду:

– Я ненадолго выйду.

– Тогда увидимся позже, шкипер, – ответил моряк. – Ты не собираешься нанять факелоносца или двух?

– Нет. Я хорошо знаю дорогу, – ответил Менедем.

Аристид засмеялся, уверенный, что это шутка.

Менедем, однако, не шутил. Он провел сегодня днем немало времени, расхаживая по улицам и аллеям, лежавшим между его домом и домом Гилиппа.

Если что-то пойдет не так – сохрани от этого Афродита – и придется бежать, он не будет мчаться в темноте наугад.

«Надеюсь, что мне все-таки не придется убегать», – это была первая мысль, промелькнувшая в голове Менедема, когда он шагнул на улицу. Все выглядело не так, как при свете дня. Ему пришлось оглядеться, чтобы найти путеводную звезду Зевса – теперь она стояла на юго-востоке куда ниже, чем тем ранним утром, когда «Афродита» впервые отчалила от Родоса. Так, теперь надо сориентироваться и вспомнить, в какую сторону идти.

Менедем считал углы улиц, шагая к дому Гилиппа.

«Интересно, смогу ли я сделать то же самое, если буду бежать изо всех сил, спасая свою жизнь?» – гадал он.

Потом сердито тряхнул головой.

«Я становлюсь таким же пугливым, как Соклей».

Он попытался вообразить своего двоюродного брата, отправляющегося заниматься любовью с чужой женой, и спустя мгновение снова тряхнул головой. Такая картина отказывалась вставать перед его мысленным взором.

Менедем продолжал считать углы. Сейчас он не бежал, спасая свою жизнь, но шел тихо, осторожно, стараясь не привлекать ничьего внимания. Немногие бродят по городу ночью с благими намерениями. Еще меньше людей ходят без сопровождения факельщика, а иногда и целой группы факельщиков, освещающих дорогу.

Услышав приближающиеся шаги, Менедем нырнул в самую густую тень, какую только смог найти, и затаился. Мимо прошли двое, негромко разговаривая – похоже, не по-эллински. Но Менедем не имел никакого желания завести с ними знакомство и выяснить наверняка, на каком языке они беседуют.