Текст книги "РОС: Забытый род (СИ)"

Автор книги: Гарри Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Леденящий холод каменных стен коридора казался раем по сравнению с тем, что творилось внутри меня. Виолетта тащила меня за руку, как провинившегося щенка, и ее монолог лился сплошным, шипящим потоком, не требующим ответа. Ее голос, обычно то визгливый, то томный, сейчас звенел сталью и… страхом.

– …и я просто не могу поверить, Лексюша! Не-мо-гу! – она выкрикивала слова, резко поворачивая голову ко мне, ее изумрудные глаза горели не праведным гневом, а панической яростью. – Одна минута! ОДНА МИНУТА без меня! И что?! Встреча с ЭЛИРОЙ?! С ЭЛИРОЙ, Карл! Которая книжки читает! Которая паука боится! Которая на людях-то говорит тише мышиного писка! И ты умудрился довести ее до… до ТАКОГО?! До латекса?! До револьверов?! До НЕМЕЦКОГО?! – Она почти завизжала на последнем слове. – Я даже представить не могу, что ты ей такого сказал или сделал! Хотя… – ее взгляд стал подозрительным, как у сыщика, – …ты ведь не пытался ее… там… в углу? Прижать? Поцеловать? Силой взять? Говори правду! Я почувствую ложь!

– Ви! – попытался я вставить слово, чувствуя, как жар стыда и возмущения горит на щеках. – Я всего лишь…

– МОЛЧАТЬ! – она резко остановилась, вцепившись мне в плечи так, что пальцы впились в мышцы сквозь ткань. Ее лицо было близко, дыхание горячее. – Я не закончила! Ты – МОЙ Наследник! МОЯ ответственность! МОЯ… собственность! – Она выдохнула, чуть сбавив тон, но напряжение не спало. – Ты понял, что могло случиться? Что если бы она не была косой? Одна пуля! ОДНА! И все! Игра Аспида закончена! Ты – труп! А я… я… – ее голос вдруг дрогнул, в глазах блеснули неподдельные, жемчужные слезинки. – …я остаюсь одна! Опять! С моим проклятым статусом, с моими безумными сестрами, с Папой, который только и ждет зрелищ! И без тебя! БЕЗ ТЕБЯ, Лексюша!

Она прижалась лбом к моей груди, ее плечи слегка дрожали. Этот внезапный переход от ярости к уязвимости был оглушителен.

– Ты больше ни шага без меня! – прошептала она, уже тише, но с железной решимостью. – Ни в библиотеку! Ни в сад! Ни даже в сортир, если там может быть хоть одна из них! Я буду ходить за тобой как тень! Как цепной пес! Понял? Пока я не буду уверена, что они все поняли – трогать тебя СМЕРТЕЛЬНО опасно для их здоровья! А Элиру… – она подняла голову, и в глазах снова мелькнул холодный огонь Командора, – …я с ней поговорю. Отдельно. Очень убедительно.

Мы стояли перед массивной, покрытой инеем дверью, ведущей куда-то вниз, в подземелья замка. От нее веяло сыростью и чем-то… антисептически-горьким. Амалия ждала за ней. Виолетта вздохнула, ее пальцы разжали хватку на моих плечах, скользнули к шее, к затылку.

– Иди, – прошептала она, и в голосе снова зазвучала та самая смесь страха и фанатичной преданности. – Амалия… она знает, что делает. Ради рода. Ради тебя. Ради нас. – Она потянула меня вниз, ее губы нашли мои – нежно, влажно, но с подтекстом смертельной опасности, как всегда. Поцелуй был долгим, сладким ядом. – Будь сильным, мой Альфа, – она прошептала прямо в губы. – Вернись ко мне. Целым. Я буду ждать. Прямо здесь. И если услышу хоть один твой крик… – ее глаза сузились, – …я сломаю эту дверь и вынесу все на своем пути. Даже Амалию.

Она отступила, ее спина уперлась в холодную стену напротив двери. Она сложила руки на груди, приняв позу часового. Ее взгляд говорил: "Попробуй только не вернуться". Я сглотнул, повернул тяжелую, скрипучую ручку и толкнул дверь.

Холод ударил в лицо первым. Не просто холод – сырая, промозглая мерзость, пропитанная запахами:

Плесени – старой, въевшейся в камни. Хлорки и формалина – резких, химически агрессивных. Чего-то металлического, как ржавчина и… кровь? Старая кровь. И под всем этим – сладковатый, тошнотворный душок гниющей плоти, едва уловимый, но от этого еще противнее.

Я шагнул внутрь, и дверь с глухим стуком захлопнулась за спиной, отрезая последнюю нить к Виолетте и свету. Подвал. Не комната Амалии. Лаборатория? Камера? Склеп?

Сводчатый потолок, низкий, давящий, покрытый черными потеками. Стены – грубый, местами осыпающийся камень, на котором кое-где виднелись ржавые кольца и темные пятна неясного происхождения. Пол – каменные плиты, скользкие от вечной сырости и покрытые слоем какого-то липкого налета. В центре – массивный стол из темного металла, с ремнями по углам и стоком в полу под ним. На стенах – стеллажи с хрустальными сосудами, где плавали нечто неопределенное в мутных жидкостях, и инструменты – блестящие, острые, бесчеловечно-холодные. Тусклый свет лился от нескольких зарешеченных светильников в стенах, отбрасывая длинные, пляшущие тени.

И посреди этого мерзкого ада, как самый прекрасный и самый страшный цветок, стояла Она.

Амалия.

Но не в своем воинственно-элегантном платье. На ней было что-то… другое. Словно пародия на медицинский халат, но сделанная из тончайшего, темно-бордового, почти черного шелка. Он был полупрозрачным, облегающим, подчеркивающим каждый изгиб ее безупречного тела. Глубокий вырез открывал соблазнительную грудь, пояс стягивал осиную талию, а разрез сбоку доходил почти до бедра, открывая длинную, идеальную ногу в черном кружевно чулке и туфле на шпильке. Ее белоснежные волосы были собраны в строгий пучок, но несколько прядей нарочито выбивались, обрамляя лицо. Каре-зеленые глаза светились в полумраке холодным, хищным торжеством. На губах играла легкая, властная улыбка. Она выглядела невероятно, опасно, сексуально – как паучиха в центре своей ядовитой паутины.

– А вот и наш храбрец, – ее голос, как всегда, был ледяным шелком, но сегодня в нем звучали нотки… удовольствия? – Не бойся, мышонок. Заходи. Мы ждали тебя. – Она сделала несколько шагов навстречу, ее шелковый "халат" шелестел, шпильки цокали по скользкому камню. Ее запах – горьковатая полынь и дорогие духи – перебивал подвальную вонь, но не делал атмосферу менее угрожающей.

– Привет, Амалия, – выдавил я, стараясь не смотреть ниже ее подбородка. Бесполезно. Образ был слишком яркий, слишком провокационный на фоне этого ужаса. – Виолетта передает… что будет ждать у двери.

Амалия усмехнулась, коротко и презрительно.

– Пусть ждет. Ее истерики нам сегодня ни к чему. – Она подошла совсем близко. Ее холодные пальцы коснулись моего подбородка, заставив поднять голову. – Ты хорошо выглядишь. Отдохнувший. Надеюсь, собрался с силами? Сегодняшний сеанс потребует… концентрации.

– Что мы будем делать? – спросил я, глядя в ее нечитаемые глаза. Страх сковал живот.

– Сегодня, мышонок, – прошептала она, ее губы почти касались моего уха, – мы будем будить твоего внутреннего змея. Силу Аспида, что дремлет в твоей крови. А для этого… – она отвела руку и жестом показала на жуткий металлический стол, – …нам нужно поместить тебя в ситуацию экстремального стресса. Глубинного, животного страха. Того, что сжимает сердце и включает древние инстинкты. Только так мы заставим рубиновый огонь засиять в твоих глазах по-настоящему. Не спонтанно, а осознанно. – Ее улыбка стала шире, оскалом. – Разденься. И ложись. Пора начинать наш… первый настоящий эксперимент. Не волнуйся, – она добавила, видя мой ужас, – я буду контролировать процесс. До последней капли твоего пота… и крови.

Ее каре-зеленые глаза скользнули вниз, к металлическому столу, а потом снова к моему лицу. В них не было ни капли сострадания. Только холодный, научный интерес и предвкушение.

Ледяной металл стола впился в голую спину. Я лежал, скрестив руки на груди – тщетная попытка сохранить хоть каплю достоинства под тяжелым взглядом Амалии. Она стояла у стола, ее каре-зеленые глаза методично скользили сверху вниз, изучая меня, как редкий, но неприятный экспонат. Ее тонкие брови чуть приподнялись, когда взгляд достиг моих трусов.

– Хм, – она издала недовольное фырканье, словно обнаружила пятно на скатерти. Без предупреждения, быстрым, цепким движением, она ухватилась за резинку моих трусов и резко стянула их вниз, до щиколоток. – Вот так-то лучше. Для полноты картины.

Холодный воздух подвала обжег кожу. Я невольно сглотнул, чувствуя, как по телу побежали мурашки – и не только от холода. Ее взгляд был безжалостно аналитическим. Он ползал по коже, фиксируя каждую родинку, каждый шрам, каждую реакцию тела на холод и унижение. Она наклонилась ближе, ее белоснежная прядь упала на щеку. Пальцы, холодные и точные, как скальпели, коснулись моего бедра, затем живота, исследуя мышечный рельеф. Она прикусила нижнюю губу – жест, который у любой другой женщины мог бы показаться задумчивым или соблазнительным, но у нее выглядел как оценка качества мяса на рынке.

– Холодно? – съязвила она, ее губы растянулись в тонкой, насмешливой улыбке. Взгляд скользнул ниже пояса, где кожа явно покрылась мурашками, а кое-что другое, вопреки воле и холоду, начинало подавать робкие признаки жизни под ее пристальным вниманием.

– Да, – выдавил я сквозь зубы, стараясь смотреть куда-то в сводчатый потолок, покрытый черными потеками. – Есть такое дело. Твои руки – как у покойника. И стол – как ледник. Добавь сюда атмосферу склепа – идеальный рецепт для озноба.

Она усмехнулась коротко, беззвучно, и продолжила осмотр. Пальцы прошлись по ребрам, прощупали ключицы, сжали бицепс. Она брала мою руку, сгибала ее в локте, изучая амплитуду, затем то же самое проделала с ногой. Каждое движение было точным, быстрым, лишенным какого-либо намека на стеснение или личный интерес. Чистая клиническая процедура. Она подошла к стопам, внимательно осмотрела пальцы ног, даже слегка пошевелила большим пальцем, словно проверяя сустав. Потом снова вернулась к торсу. Ее взгляд задержался… там. На "штуковине", которая, предательски, начала наливаться кровью, реагируя на близость, запах ее духов (горьковатая полынь и что-то дорогое, чуждое) и просто на невыносимость ситуации.

– Интересно, – пробормотала она себе под нос, не сводя глаз. – Реакция сохраняется даже в условиях выраженного стресса и дискомфорта. Упорная физиология. – Она сделала пометку в своей толстой книге, не отрываясь от объекта изучения. Карандаш скрипел по бумаге.

Я зажмурился. «Да заткнись ты, бедный стручок! Это не время и не место! Она же тебя как биоматериал изучает, а не как… ну, ты понял!» – яростно ругал я свое предательское тело мысленно. Но оно не слушалось. Видимо, где-то в глубине мозжечка сидел древний предок, кричавший: «Самка! Сильная! Опасная! ВАЖНО!»

Амалия наконец оторвала взгляд от моей промежности и посмотрела мне в лицо. В ее каре-зеленых глазах светился холодный научный интерес, смешанный с легкой, язвительной усмешкой.

Наконец, она отступила, закрыла книгу с глухим стуком.

– Все. Можешь одеваться.

– Фух. А я уж думал, ты начнешь меня препарировать, – усмехнулся я с облегчением, скатываясь со стола и торопливо натягивая трусы. Холод камня мгновенно сменился леденящим страхом, когда Амалия резко прижалась ко мне. Ее шелковый «халат» был тонким, я чувствовал все линии ее тела. Ее губы изогнулись в зловеще-игривую улыбку, а каре-зеленые глаза сверкнули опасным огнем.

– А ты хочешь так поиграть? – прошипела она, и ее дыхание обожгло шею.

Я отшатнулся, как от змеи, чуть не уронив трусы, которые все еще держал в руках.

– Ээ… нет, нет! – поспешно ответил я, чувствуя, как жар заливает лицо. – Мне хватит твоего осмотра. Могла бы быть понежнее. Я тебе не кусок мяса.

Амалия театрально закатила глаза, отступив на шаг и скрестив руки на груди. Шелк съехал, обнажив краешек.

– Если бы ты не возбудился от моих прикосновений, – произнесла она с ледяной усмешкой, – то прошло бы все намного быстрее. И менее… детально.

Я смущенно потупился, судорожно натягивая трусы и штаны.

– Это… нормальная реакция мужчины, – пробормотал я в оправдание. – На красивых, опасных женщин в полупрозрачных нарядах. Особенно когда они их щупают.

– Как скажешь, – улыбнулась Амалия, но в ее улыбке не было тепла. Только расчет и, возможно, капля удовлетворения от смущения. – Одевайся быстрее. Ты не свободен.

Я застегнул камзол, чувствуя себя чуть защищеннее.

– Я свободен? – все же переспросил я с надеждой.

– Нет, – ответила Амалия, указывая длинным пальцем с безупречным черным лаком на тяжелую, покрытую плесенью дубовую дверь в дальнем углу подвала. – Ты сейчас пойдешь в ту дверь. Пройдешь коридор. В конце, у подножия статуи Тотемного Аспида, лежит рубиновый осколок. Принесешь его мне. Это – знак, что ты дошел до конца. Потом вернешься. И мы продолжим.

Я посмотрел на дверь. Она выглядела древней и зловещей. От нее веяло еще большей сыростью и чем-то… животным.

– Но будет не все так просто, – констатировал я. Это не было вопросом.

– Неа, – захихикала Амалия, и этот звук был похож на шелест чешуи по камню. – Не так просто. Там… наработки. Неудачные проекты. Которые пора списать. Утилизировать. Ты поможешь. Активно.

– А что… кто там? – спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. "Наработки" звучало слишком уж безобидно для этого места.

– Те, кого род отверг, – холодно ответила Амалия. – Те, в ком кровь Аспида пробудилась уродливо. Недостаточно сильно. Или слишком… бесконтрольно. Они ждут. Ждут свежей плоти, чтобы утолить голод перед финалом. Твоя задача – пробежать. Дойти до статуи. Взять рубин. И вернуться живым. Стресс, мышонок. Глубинный, животный страх. Вот что разбудит твою силу. – Она подошла ближе, ее взгляд скользнул вниз, и легкая усмешка тронула ее губы. – И… твой "стручок" так и будет в меня упираться? Одевайся уже до конца, пока я его не укусила из чистого любопытства. Время пошло.

Она щелкнула пальцами. Где-то в глубине подвала раздался скрежет металла и приглушенный, многоногой поступью шорох за той самой дверью. Амалия смотрела на меня, ее каре-зеленые глаза светились холодным азартом ученого, готового наблюдать за реакцией подопытного на смертельный раздражитель.

Сердце бешено заколотилось. Рубин у статуи. Коридор. "Наработки". Голод. Укус Амалии в качестве альтернативы? Выбор был невелик. Я потянул потуже ремень камзола, бросил последний взгляд на Амалию – на ее смертельно-сладкую улыбку и опасный блеск глаз – и шагнул к зияющему черным провалом проему зловещей двери. Стресс, говорила она? Сейчас он накрыл меня с головой, холодный и липкий, как подвальная сырость.

Ледяной сквозняк из темного проема обжег лицо, когда я переступил порог. Дверь захлопнулась за спиной с финальным стуком, отрезав даже слабый свет подвала и Амалию с ее хищной улыбкой. Тишина. Не полная – где-то капала вода, но гулкая, давящая. И темнота. Непроглядная.

Я замер, вжимаясь спиной в шершавую, влажную каменную кладку. Сердце колотилось, как барабан в руках сумасшедшего. «Наработки. Списать. Утилизировать. Свежая плоть.» Слова Амалии звенели в голове ледяными осколками.

И тогда они появились. Синие огни.

Не факелы. Не лампы. Призрачные, холодные шарики, размером с кулак. Они вспыхнули в темноте впереди, плывя по воздуху медленно, хаотично, как пьяные светляки. Их мертвенный свет выхватывал из мрака очертания: низкий, сводчатый туннель, грубо вырубленный в скале. Стены блестели от влаги и плесени. Под ногами – скользкие, неровные камни, меж которыми чернели лужи неизвестной жидкости. Воздух был густым, спертым, пахнущим сыростью, гнилью и… медью. Старой кровью.

Я двинулся вперед, ступая осторожно, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался гулким эхом в каменной трубе. Синие огоньки плыли рядом, освещая путь на пару метров, их свет дрожал на мокрых стенах, создавая жуткие, пляшущие тени. Лабиринт. Да, Амалия не соврала. Туннель разветвлялся, уходил вниз под острым углом, петлял. Я шел на удачу, держась главного направления, чувствуя, как холодный пот стекает по спине под камзолом.

Тишину начали рвать звуки. Сначала тихие. Стоны. Глухие, протяжные, полные нечеловеческой тоски. Потом – хрипы. Как будто кто-то задыхался, захлебываясь собственной слюной. И бульканье. Противное, влажное, словно огромный пузырь лопался в глотке твари. А еще… рычание. Низкое, вибрационное, идущее не из одной глотки, а отовсюду – из боковых ответвлений, из-под сводов, из темноты впереди.

«Не попасться. Не попасться. Не попасться,» – стучало в такт сердцу. Я ускорил шаг, скользя по мокрым камням, синие огоньки метались вокруг, словно встревоженные. Рычание усиливалось. Где-то совсем рядом послышался скрежет когтей по камню. Я вжался в нишу, затаив дыхание. Мимо, тяжело волоча что-то по полу, проползла тень. Огромная, бесформенная, с горбом на спине. Она хрипела и булькала. Я зажмурился, молясь, чтобы она прошла мимо. Прошла. Рычание стало удаляться.

Я выбрался из ниши и побежал. Бежал, спотыкаясь о камни, хлюпая по лужам, не разбирая дороги, только вперед, прочь от этих звуков. Синие огоньки едва поспевали, их свет прыгал, выхватывая то скрюченный корень, торчащий из стены, то кость, белеющую в луже.

И вдруг – я его увидел. Вдалеке, в конце прямого участка туннеля. Статую. Тотемного Аспида. Высеченного из черного камня, поднявшегося в угрожающей позе. И у его подножия – тусклое рубиновое мерцание!

Радость, острая и пьянящая, ударила в голову. Почти! Почти добрался! Я рванул вперед, забыв об осторожности. Еще несколько метров…

ПЛЮХ.

Что-то теплое, липкое и невероятно противное упало мне на макушку, стекая за воротник. Я замер, ледяной ужас сковал тело. Медленно, очень медленно, я поднял голову.

Свод туннеля здесь был выше. И на нем… оно висело. Как чудовищный, бледный плод на тонкой, костлявой ножке. Тело – худое, почти человеческое, но покрытое жесткой щетиной и странными хитиновыми наростами. Конечности – длинные, тонкие, многосоставные, с крючковатыми когтями, впившимися в камень. Но самое жуткое – голова. Или то, что ее заменяло. Вытянутая, лишенная волос, с огромными, абсолютно черными, бездонными глазами-блюдцами. А ниже – не рот, а жвалы. Огромные, хитиновые, как у паука или муравья, покрытые слизью. Они медленно шевелились, издавая тот самый хриплый, булькающий стон, а с их кончиков капала та самая липкая, вонючая слюна.

Человек-паук? Нет. Что-то хуже. Намного хуже. Наработка. Отвергнутая. Голодная.

Наши глаза встретились. Его черные пустоты замерли на мгновение. Потом жвалы раздвинулись шире, издав пронзительный, скрежещущий СКРИИИИК! – звук стали по стеклу. И существо отцепилось от свода.

Оно не упало. Оно спрыгнуло, легко, как кошка, но с жуткой, многоного грацией, приземлившись передо мной в глубокую лужу, забрызгав меня ледяной жижей. Его длинные, костлявые лапы с крючками заняли угрожающую позу. Жвалы щелкали, слюна пузырилась и капала на камни. Черные глаза неотрывно смотрели на меня. Хриплый стон превратился в низкое, голодное рычание.

Я стоял, парализованный ужасом, в десяти шагах от рубина и спасения. А между мной и целью – кошмар из глубин лаборатории Амалии. Стресс. Животный страх. Амалия получила то, что хотела. Осталось только выжить. Или пробудить в себе змея. Прямо сейчас.

Глава 18

Мерзкое создание двинулось ко мне. Его многосуставные лапы с чвяканьем отрывались от липкой жижи, оставляя отпечатки-воронки. Жвалы скрежетали, как ржавые шестерни, слюна пузырилась и капала на камни, шипя там, где попадала в лужи. Черные, бездонные глаза-блюдца не мигали, полные немого, инстинктивного голода. Каждый шаг чудовища отдавался в моих костях. Запах гнили и медной крови ударил в нос.

"Ну что, мышонок? – раздался в голове знакомый, маслянисто-насмешливый голос. Голос Аспида. – «Попался на крючок? Видишь, какими уродцами становятся те, кто не справился с Моим даром? Кровь-то одна… просто у них она забродила, как плохое вино. Ха-ха-ха!» – Его смех был похож на скрежет камней под землей. – "Умоляй. Умоляй Меня красиво, и Я дам тебе силу разорвать эту мерзость! Или… – пауза, полная зловещего удовольствия, – …хочешь присоединиться к ним? Посмотреть изнутри, как чавкают жвалы?"

Паук-человек был уже в двух шагах. Длинная, костлявая лапа с крюком занеслась для удара. Жвалы раздвинулись, готовясь вцепиться.

Умолять? Этого… шутника горохового? Нет. Ярость – чистая, белая, не от страха, а от омерзения ко всей этой игре – ударила в виски. Я не стал отскакивать. Не стал готовиться к удару. Вместо этого, с невозмутимостью, которой сам не ожидал, я шагнул навстречу и схватил его мерзкую, покрытую щетиной и слизью голову обеими руками.

Монстр опешил. Его жвалы замерли в полураскрытом положении. Черные глаза расширились от чистейшего изумления. Когтистая лапа застыла в воздухе. Он явно ожидал паники, бегства, воплей – чего угодно, но не… этого спокойного захвата.

А в моей голове уже бушевала буря. Я не умолял. Я приказывал. Себе. Силе внутри. Перстню на пальце, что вдруг зажглся тусклым рубиновым огоньком. «ВСЁ, ЧТО ОТ НЕГО, – МНЕ!» – пронеслось в сознании, яснее любой мысли. – «ЯД! ЭНЕРГИЮ! ИСКРЫ ЕГО ДУШИ! ВСЮ ГРЯЗНУЮ СИЛУ АСПИДА, ЧТО В НЕМ ИСКАЗИЛАСЬ! ОТДАЙ!»

И началось.

Не больно. Странно. Как будто в меня вливалась ледяная, мутная река. Через ладони, впившиеся в его холодный, склизкий череп. Я видел это – потоки искаженной, больной, черно-зеленой энергии, клубки ядовитых паутин, струйки отравленной крови – все это втягивалось в меня, как вода в воронку. Мои глаза вспыхнули ядовито-зеленым светом, как у Виолетты в момент ярости. Перстень на пальце завибрировал, излучая тепло, и его рубин загорелся ярче, будто очищая впиваемое.

Монстр затрепетал. Не от боли – от изменений. Его жвалы начали таять, как воск, втягиваясь обратно в искажающееся лицо. Хитиновые наросты трескались и осыпались черной пылью. Щетина редела. Костлявые лапы укорачивались, когти втягивались, превращаясь в ногти. Черные глаза-блюдца сужались, в них появился… испуг? Разум?

Прошло, наверное, десять секунд. Но они показались вечностью. Когда я убрал руки, передо мной стоял не монстр. Стоял человек. Молодой, лет двадцати, невероятно худой, почти прозрачный, как будто долго болевший. Голый, покрытый остатками слизи и черной пылью. Его глаза, теперь обычные, серые, были полны слез и абсолютного, потрясенного непонимания. Он пошатнулся, и я его подхватил.

– Ч-что… – он попытался говорить, его горло хрипело, не привыкшее к человеческой речи. – Ты… ты… – Он уставился на свои руки – человеческие руки. Потом на меня. И слезы хлынули ручьем. – С-спас… – выдавил он, сжимая мою руку с нечеловеческой силой благодарности. – Спасибо… Господин…

Шорох. Десятки шорохов.

Из боковых туннелей, из темных ниш, из-под сводов выползли, вышли другие. Уродцы. Мутанты. Те, кого Амалия назвала "неудачными проектами". Человек-слизень с единственным глазом на стебле. Существо с клешнями вместо рук и ртом на животе. Другие, чьи формы бросали вызов описанию. Но в их глазах – во всех, кто мог видеть – горел тот же немой вопрос, та же безумная надежда. Они не нападали. Они тянули к моим ногам свои искалеченные конечности, клешни, щупальца, издавая хриплые, молящие звуки. Толпа отверженных, жаждущих спасения.

Я посмотрел на свои руки. На зеленое свечение, медленно угасавшее в глазах. Перстень пульсировал теплом.

«Охренеть,» – подумал я с сюрреалистичным спокойствием. – «Амалия хотела стресса? Получите, распишитесь. Теперь я еще и реаниматор проклятых тварей. Бесплатно.»

* * *

Ровно через час тяжелая дверь из подземного туннеля скрипнула и отворилась. Я вышел. Не один.

За мной, робко жмурясь от слабого света подвала, шла толпа. Человек двадцать. Бывшие монстры. Теперь просто… люди. Изможденные, бледные, испуганные, многие все еще покрытые слизью или странными шрамами – но люди. Они шли, поддерживая друг друга, некоторые плакали беззвучно. Впереди шел тот самый юноша, которого я спас первым, он нес мой факел (найденный у статуи), его рука крепко сжимала край моего камзола, как якорь.

Я остановился, протянув руку. На моей ладони лежал рубиновый осколок. Он сиял, как маленькое солнце, отражаясь в широко раскрытых каре-зеленых глазах Амалии.

Она стояла у своего металлического стола, застывшая, как одна из своих статуй. Кожа на ее лице стала абсолютно белой, мертвенно-бледной. Толстая книга с записями выпала у нее из рук и с грохотом упала на каменный пол, раскрывшись на страницах с ужасающими зарисовками мутантов. Острый карандаш покатился под стол. Ее рот… ее безупречный, насмешливый рот, был открыт. Не приоткрыт – открыт по-настоящему, в немом крике абсолютного, всепоглощающего непонимания. Она смотрела на меня. Потом на толпу за моей спиной. Потом снова на меня. Ее глаза метались, как у загнанного зверя, пытаясь найти логику, объяснение, хоть что-то в своей безупречной научной картине мира. Но нашли только провал. Абсолютный, оглушительный провал.

– Твой рубин, – сказал я тихо, положив сверкающий камень на холодный металл стола рядом с ней. Звук моего голоса заставил ее вздрогнуть, как от удара током. – И "списанный материал". Кажется, он требует реабилитации, а не утилизации. – Я повернулся к толпе. – Идемте. Здесь вам не помогут.

Я повел бывших отверженных к выходу, к двери, за которой ждала Виолетта. Оглянувшись в последний раз, я увидел Амалию. Она все еще стояла. Неподвижная. С открытым ртом. Смотрела на рубин, на книгу на полу, на пустой стол для экспериментов. Казалось, весь ее холодный, рассчитанный мир только что рухнул в липкую яму подземного туннеля. И это зрелище было слаще любых сокровищ.

Мои спасенные начали покидать помещение. Я уже было собрался последовать за ними, как вдруг Амалия вцепилась в мою руку.

– Постой… как ты… – пролепетала она, но я, словно пружина, развернулся, сжал ее горло стальной хваткой и одним рывком повалил на стол, где еще недавно она проводила свои эксперименты надо мной.

Ледяной металл стола звонко стукнул под спиной Амалии, когда я прижал ее. Мои пальцы сжимали ее горло не больно, но неоспоримо – как тиски. В глазах полыхнул алый свет, настоящий, глубинный, от Перстня и силы Аспида, что клокотала внутри после впитывания той мерзости в туннеле. Не зеленый Виолетты. Рубиновый. Гневный.

– Не смей меня трогать без разрешения, – прозвучал мой голос низко, с шипящим отзвуком, которого раньше не было. Он вибрировал в сыром воздухе подвала.

Каре-зеленые глаза Амалии широко раскрылись. Шок. Страх? Нет. Что-то другое. Глубже. Искра… восторга? Ее губы дрогнули, а потом растянулись в тихую, странную улыбку. Не насмешливую. Не холодную. Почти… смиренную?

– Нет. Нет, – залепетала она, ее голос потерял привычную сталь, став тише, почти робким. – Я хотела… сказать… что ты молодец. – Она сглотнула под моей хваткой. – Приходи… приходи ко мне вечером. На ужин. Нам нужно поговорить.

– Еще чего? Мало? – огрызнулся я, но хватка ослабла сама собой. Ее реакция сбила с толку.

– Нет, – она покачала головой, не сводя с моих пылающих глаз взгляда, полного какого-то нового, незнакомого уважения. – Ты же граф. Наследник. Альфа. Я… я должна начать передавать тебе бразды правления. По-настоящему. – Ее улыбка стала чуть увереннее, почти невинной. – И я смотрю… ты уже… готов. Такая реакция… такая… сила… как? – В ее голосе звучал искренний, почти научный восторг. Не к телу. К силе. К власти, что я только что продемонстрировал.

Вместо слов ответ пришел сам. Из глубины. Мой язык – не язык. Длинный, гибкий, раздвоенный на конце, как у змеи. Он выскользнул изо рта и нежно лизнул Амалию по щеке. Быстро. Легко. Как капля росы.

Амалия вздрогнула. Не от страха. От неожиданности. А потом… ее безупречные, холодные глаза наполнились слезами. Не печали. Слезами чистого, немого счастья. Они покатились по щекам, смешиваясь со следами моего… прикосновения. Она не пыталась их смахнуть. Просто смотрела на меня. Как на чудо. Как на бога.

Я отпустил ее горло, отступил. Мой язык уже был обычным. Глаза погасли, оставив лишь легкое рубиновое свечение в глубине. Я повернулся к двери, где ждали мои спасенные, робко выглядывающие в подвал. На пороге я обернулся, бросая последний приказ, как гром среди ясного неба:

– Моих людей надо накормить. Одеть. Обогреть. Собери выживших. ВСЕХ мужчин из числа кандидатов. Кто посмеет их хоть пальцем тронуть… – я сделал паузу, глядя прямо в ее влажные, счастливые глаза, – …думаю, не стоит пояснять.

Амалия молча поднялась со стола, поправляя шелковый халат. Ее движения были медленными, будто в трансе. Она не опустила взгляд.

– Поняла? – рявкнул я.

– Да… – она прошептала, и голос ее дрогнул. – Мыш… Лекс. Я… поняла.

Я вышел, хлопнув дверью подвала. Наткнулся на Виолетту, которая пялилась на толпу изможденных людей с открытым ртом. Ее изумрудные глаза метались от них ко мне, полные дикого непонимания.

– Кто это?! Что там было?! Как все прошло?! – засыпала она вопросами, хватая меня за рукав. – Ты цел? Я слышала крики! Потом тишину! Я чуть дверь не вынесла!

Вместо объяснений я схватил ее. Грубо. Страстно. Притянул к себе и впился в ее сладкие губы. Поцелуй был не нежным. Он был захватом. Утверждением власти. Обладанием. Виолетта взвизгнула от неожиданности, потом ответила с привычной жадностью, вцепившись в мои волосы.

Оторвавшись, я посмотрел ей прямо в глаза, все еще держа за подбородок. Мой голос звучал как приказ Командора Стражниц:

– Твои люди. Твои самые верные "Стальные Кобры". Будут охранять ЭТИХ, – я кивнул на толпу, – и тех, кого Амалия соберет. Всех выживших мужчин. Если хоть волос с их головы упадет… – я сжал ее подбородок чуть сильнее, – …убью на месте. Поняла?

Виолетта замерла. Шок от поцелуя сменился шоком от приказа. Она кивнула, быстро, машинально, ее глаза были огромными.

– Я… я же сказала тебе не уходить от меня! – выпалила она, когда я уже развернулся и пошел прочь по коридору, ведя за собой толпу спасенных. Ее голос стал визгливым от нарастающей паники. – Сейчас опять дров наломаешь! А мне потом что?! Убирать?! Объяснять сестрам?! Тебя же сожрут!

Я не оборачивался. Шел уверенно. Знакомый путь. К свободе? К новым проблемам? Неважно. Сила пульсировала в жилах, рубин Перстня отдавал теплом. Я бросил через плечо, громко, на весь коридор:

– Может, перестанешь верещать и начнешь готовиться к свадьбе?

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина воцарилась за моей спиной. Даже мои подопечные замерли. Я обернулся на секунду.

Виолетта стояла посреди коридора, как статуя. Бледная. Глаза – огромные, круглые блюдца. Рот приоткрыт. Рука бессмысленно протянута в мою сторону. Весь ее вид кричал об одном: КАТАСТРОФИЧЕСКОМ ПЕРЕГРУЗЕ.

Я усмехнулся и повел людей дальше. Через пару секунд до меня донесся звук. Сначала – тихое аханье. Потом – нервное шарканье ногами на месте. Потом – сдавленный визг и топот каблучков, мечущихся в нерешительности.

– Свадьба? – донесся ее сдавленный шепот. – Свадьба?! Это же надо… А как он… А предложение? А… – ее голос сорвался в фальцет, – …я наверное слишком настаивала? Я его принуждаю? Он… так… а куда он делся?! – Пауза. Потом – оглушительный, истеричный вопль, от которого задрожали стекла в окнах: – ЛЕКС! ТЫ ОПЯТЬ УБЕЖАЛ ПО ЮБКАМ?!