Текст книги "Абсурдистан"

Автор книги: Гари Штейнгарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Я поразмыслил над теми вещами, которые мне хотелось бы узнать о Бельгии. Их было немного.

– У вас эта королева Беатрикс, да? – спросил я.

– Нет, это в Голландии.

– И у вас постыдная история в Конго. Ваш Леопольд был чудовищем.

– Теперь он и ваш Леопольд, Вайнберг. НашЛеопольд. – Лефевр достал из-под матраса официальный конверт и попытался бросить в мою сторону, но конверт полетел в противоположном направлении и приземлился на контейнер для мусора. Миша номер два подобрал его и отдал мне.

Я попытался засунуть внутрь свою ручищу, но тщетно. Разорвав конверт, я извлек темно-красный бельгийский паспорт.

Я раскрыл его. Под бледной голограммой, изображавшей, как мне представилось, бельгийский королевский дворец, я увидел копию своей фотографии из ежегодника Эксидентал-колледжа. На ней я был двадцатидвухлетним толстяком, уже с двойным подбородком.

– За дальнейшей информацией о Бельгии обратитесь на сайт www.belgium.be, – посоветовал Лефевр. – У них есть также информация на английском. Вам нужно хотя бы знать фамилию нынешнего премьер-министра. Иногда об этом спрашивают в Иммиграционной службе.

– Он выглядит таким настоящим, – заметил я.

– Он и есть настоящий, – сказал дипломат. – Согласно официальным документам, вы стали гражданином Бельгии в Шарлеруа прошлым летом. Вам, иммигранту из России, было предоставлено политическое убежище. Вы были сторонником чеченцев или что-то в этом роде. Еврейский сторонник чеченцев – вот вы кто.

Я прижал паспорт к носу, надеясь почувствовать запах Европы – вино, сыр, шоколад, мидии, – запах Бельгии, столь отличный от запаха картошки фри в «Макдоналдсе». Но я ощущал лишь свое собственное благоухание – жаркий день, усталое тело, надежда, смешанная с осетриной.

– Он очень хороший, – сказал я.

– Нет, он не очень хороший, – возразил Лефевр.

– Ну что же, он очень хороший для меня. – Я пытался сохранять позитивный настрой, как это все время делают в Штатах.

Дипломат улыбнулся. Он сделал жест Мише номер два, чтобы тот опрокинул ему в рот водку из бумажного стаканчика. Между глотками он начал петь гимн моей новой родины:

 
Ô Belgique, ô mère chérie,
À toi nos coeurs, à toi nos bras,
À toi notre sang, ô patrie!
Nous les jurons tous, tu vivras!
Tu vivras toujours grande et belle,
Et ton invincible unité
Aura pour devise immortelle:
«Le roi, la loi, laliberté!» [8]8
О Бельгия, о дорогая мать!Тебе – наши сердца, тебе – наши объятия,Тебе – наша кровь, о родина!Мы все клянемся, что ты будешь жить!Ты будешь жить вечно, великая и прекрасная,И твое непобедимое единствоОбретет бессмертный девиз:«Король, закон, свобода!»(фр.).

[Закрыть]
 

При каждом французском слове он, пристально глядя прямо в мои красивые голубые глаза, гримасничал, гоготал и заставлял меня почувствовать все мои ошибки, которые, как мне было известно, я мог совершить. Я стоял и слушал. Затем сказал:

– Знаете ли, мистер Лефевр…

– Гм-м, – произнес он. – Что я знаю?

– Все причиняют боль.

Дипломат скривил свои красивые губы, впервые за все время удивившись.

– Кто причиняет боль? – осведомился он. – О чем вы говорите?

– Все причиняют боль, – ответил я. Несмотря на проблемы, связанные с моим весом, я опустился на землю и протянул руку, чтобы взять из его руки стаканчик с водкой. Наши руки соприкоснулись, и рука у него была такой же потной и вульгарной, как и моя. Я взял стаканчик и вылил немного водки на мой новый паспорт.

– Что вы делаете? – закричал дипломат – Это же паспорт Евросоюза!

– Когда в России заканчивают университет то льют водку на диплом – на счастье.

– Да, но это же паспорт Европейского Союза! – повторил дипломат, снова опрокидываясь на матрас. – Вы заплатили за него сотни тысяч долларов. Вы же не хотите, чтобы от него пахло водкой.

– Я могу поступать, как мне угодно! – заорал я в гневе, и словно в ответ у меня за спиной послышался звон бьющейся посуды и лязганье ножей и вилок. Мы взглянули в сторону «Макдоналдса» в недоумении: ведь в ресторане была только пластмассовая посуда и бумажные стаканчики.

– Что там делают эти идиоты? – спросил Лефевр.

В «Макдоналдсе» вопили несколько женщин с очень пронзительными голосами. Почти сразу же к ним присоединился какой-то странный шум, доносившийся, по-видимому, снизу, с Террасы Сево. Казалось, вокруг нас зазвучал сам жаркий летний воздух.

– Дерьмо, – выругался Лефевр, когда бешено задрожали пластиковые цистерны с мусором – насколько я мог судить, на них вряд ли могли так воздействовать женские крики. – О, мать мою так!

Из «Макдоналдса» выбежал Сакха, который держал в трясущихся руках остатки чизбургера: его оранжевый галстук был испачкан кетчупом. Он попытался заговорить, но мог лишь бессвязно что-то лепетать, брызгая слюной. Мише, младшему менеджеру «Макдоналдса», пришлось прояснить для нас ситуацию.

– Самолет Георгия Канука только что сбили повстанцы сево, – сказал он.

Глава 18
К ОТЕЛЮ «ХАЙАТТ»

– Я предсказываю, что все мы умрем здесь, в Абсурдистане, – заявил Лефевр.

Одинокий «Миг-29» пробил дыру в стратосфере над нами и устрашающе устремился вниз над серой чашей Каспийского моря. На Террасе Свани все задребезжало.

– Мы же бельгийцы, – закричал я дипломату, размахивая перед ним своим новеньким паспортом. – Кому же нужно нам вредить?

– Я предсказываю, что прежде чем все это закончится, мы здесь умрем, – повторил Лефевр.

– Какого черта, Жан-Мишель? – вмешался младший менеджер Миша. – Вы же мне говорили, что гражданская война не начнется раньше августа. Вы говорили, что в июле все будет спокойно. Мы получим деньги Вайнберга и уедем. На следующей неделе мы должны были лететь в Брюссель.

– Мы никуда не улетим, – ответил дипломат. – Они уже закрыли аэропорт. Это совершенно точно.

– Как же могло случиться такое? – возмутился младший менеджер, в ярости размахивая руками. – А как насчет поезда «Америкэн Экспресс», который пересекает границу? Тот, где одно место стоит пять тысяч долларов? Как же они могли его отменить?

– Я уверен, что все кончено, – сказал Лефевр. – Они мне солгали.

– Кто вам солгал? – спросил младший менеджер.

– Все, – ответил Лефевр. – Сево, свани, Голли Бертон…

Я повернулся к Сакхе, который выглядел таким же помятым, как обертка от гамбургера.

– Сакха, что происходит? – обратился я к нему. – Они же не стреляют в бельгийцев, не так ли?

– Вайнберг, – сказал Лефевр, – вы должны сделать что-то важное.

– Я всегда готов сделать что-то важное! – вскричал я, хватаясь за мусорный контейнер, чтобы подняться на ноги.

– Вам нужно немедленно доставить демократа в «Хайатт». Отдайте его под защиту Ларри Зартарьяна. Ему здесь опасно находиться.

Мое сердце забилось, как у влюбленной девушки. «Вы думаете, что один человек может спасти демократа? Я тоже так думаю».

– У нас перед «Макдоналдсом» стоит джип из «Хайатта», – сказал я. – Но с вами все будет в порядке, месье Лефевр? Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

– Просто выметайтесь отсюда к чертовой матери, – ответил Лефевр. – Все причиняют боль, Миша. Но некоторые причиняют больше боли, чем другие.

– Что?

– Счастливого пути, Гаргантюа! Вперед!

В чинном «Макдоналдсе» вопили женщины, ревели дети, сыпали проклятьями мужчины, и все перекрывало многофункциональное русское словцо «блядь». Люди спрятались под испачканными квадратными столиками и под стойкой, как будто спасаясь от нагрянувших грабителей.

– Они думают, что здесь многонациональное заведение, – прокомментировал Сакха. – Думают, что они здесь в безопасности. Единственные безопасные места – это посольства, «Хайатт» и «Рэдиссон».

– Да, да, – согласился я, не зная, с чем именно соглашаюсь, но наслаждаясь каждой секундой этого действа. – Мы отвезем вас в «Хайатт», мистер Сакха. Даю слово Вайнберга.

Очутившись снаружи, мы поняли, что за звук был нами принят за звон бьющейся посуды и лязг ножей и вилок. Рынок использованных пультов дистанционного управления был сметен тяжелой поступью наступавшей пехоты. Я смотрел на сопровождение, состоявшее из советских танков «Т-62», за которыми следовали в равной степени устаревшие бронетранспортеры «БТР-152»; из люков высовывались противовоздушные зенитки. (Когда я был ребенком. Красная Армия была одной из моих главных навязчивых идей перед мастурбацией.)

Батарейки, инфракрасные лампочки и микросхемы сыпались на нас со всех сторон, как обломки цивилизации. Торговцы пультиками пытались спасти свой товар, запихивая самое ценное в мешки, и маневрировали между медленно продвигающимися машинами, устремляясь в относительно безопасное место – оперный театр в мавританском стиле, находившийся по соседству с «Макдоналдсом». С фрески на них молча взирал Александр Дюма, записывая все в свой свиток.

Отзвук пулеметной очереди прокатился по всему городу. Я в волнении поискал струйки дыма, которые определяют для меня военную зону, но на небе не было ничего видно, кроме вероломного солнца. Пора было совершить какой-нибудь мужской, американский поступок.

– Ну же, быстрее, быстрее, мудаки! – заорал я на Сакху и Тимофея, подталкивая их к автомобилю. Тревожная сигнализация джипа вовсю надрывалась, заднее стекло было разбито, но логотип «Хайатт», по-видимому, отпугивал местных мародеров. – Вам придется его повести, – сказал я Сакхе, усаживая его на место водителя. – Я понятия не имею, как это делается, и мой слуга – тоже.

Сакха бешено жестикулировал, указывая то на свой мобильник, то на Горбиград, – вероятно, он имел в виду, что хочет позвонить своей семье. Я вытащил из своего рюкзачка пузырек «Ативана».

– Что это? – прохрипел Сакха. – Валерьянка?

– Не совсем, – ответил я и сунул пригоршню таблеток ему в рот, влив луда же кока-колу. – Это сразу же окажет действие, – солгал я. – Дышите, мистер Сакха, дышите. Вы хотите, чтобы я спел успокаивающую западную песню? – И я запел: – «Меня зовут Люк, я живу на втором этаже».

– Прекратите, – попросил Сакха. – Пожалуйста, прекратите петь. Мне нужно предаться позитивным мыслям. Я хочу снова увидеть моих девочек.

Проезжавший мимо «Т-62» начал разворачивать ствол в нашу сторону – совсем как неповоротливый малыш, пытающийся подружиться.

– Вперед! – заорал я на Сакху.

Мы сорвались с автостоянки и свернули в переулок. Несчастные балконы стонали под нагруженными бельевыми веревками; испуганные жители выглядывали из окон, со всех сторон доносились голоса теледикторов, вещавших на местном наречии о неминуемом бедствии. Радиостанция передавала «Лебединое озеро» Чайковского – верный признак того, что дела обстоят гораздо хуже,чем кажется. Мы спугнули компанию обалдевших от ужаса городских кошек и нырнули в узкую улочку, над которой возвышалась каменная церковь свани.

Солдаты устроили пропускной пункт у дороги, ведущей к Интернациональной Террасе. Мы оказались в конце длинной очереди из «Жигулей» и «Лад». Автомобили перед нами обыскивали низенькие худые юноши с темными усами, у которых на форме было вышито лишь русское слово «солдат». С пояса у них свисали гранаты. На некоторых были розовые пляжные сандалии.

– Если они увидят, что я большой демократ, они меня застрелят, – сказал Сакха. – Сын Георгия Канука еще хуже, чем его отец. Он командовал спецподразделениями. У него руки в крови. Он захочет отомстить за смерть своего отца.

– Вы со мной, – попытался я его успокоить. – Я Вайнберг. Бельгиец. Еврей. Богатый человек. Вы везете меня в «Хайатт». Мы важные персоны, Сакха. Верьте в себя.

– Я позвоню семье, – сказал Сакха, вынимая из чехла мобильник. Как только дозвонился, сразу же начал плакать. Он говорил на местном наречии, время от времени переходя на русский. – Ты водила девочек в «Эксесс Голливуд»? – рыдал он. – Вы купили «Историю игрушек-2»? Скажи им, что завтра я буду дома и мы вместе посмотрим этот фильм. А может быть, они смогут приехать в «Хайатт» и мы посмотрим его на большом экране у Ларри Зартарьяна. Им этого хочется? О, мои милые маленькие обезьянки! Не отпускай их никуда. Не своди с них глаз. Мне следовало знать, что это случится. Мне нужно было подать заявление на то место преподавателя в Гарварде. Я слишком долго слушал Джоша Вайнера.

– Хватит! – приказал я. – Вытрите глаза и выключите телефон. Уже подходит наша очередь. Крепитесь!

Едва достигший половой зрелости солдатик постучал в наше окно. Он уставился сначала на мои внушительные титьки, затем на трясущегося Сакху и моего слугу Тимофея, пытавшегося понять, что происходит в этом зверинце.

– Какой вы национальности? – пролаял он демократу, дыхнув в нашу сторону чесноком и алкоголем, смешанными с каким-то мужским запахом. Сакха начал что-то лепетать с безнадежным видом. Солдат игнорировал его и длинной темной лапой вытащил у Сакхи из-за пазухи маленький золотой крест, висевший на цепочке. Осмотрев нижнюю перекладину, характерную для сево, он швырнул крест Сакхе в лицо.

– Выходи из машины, блядь, – приказал он Сакхе.

– Я бельгиец, – заорал я, тряся своим паспортом. – Я гражданин Бельгии. Мы едем в «Хайатт». Мы в автомобиле отеля «Хайатт». Это мой шофер. Я очень важная фигура, еврей.

Солдат вздрогнул.

– У еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране, – начал он знакомую декламацию. – Моя мать будет вашей матерью…

– Забудьте на секунду о моей матери, – сказал я. – Вы знаете, кем был мой отец? Он был Борисом Вайнбергом.

– Я что, должен знать каждого еврея в этой стране? – спросил солдат. Он поднял автомат Калашникова и искусно воткнул его дулом прямо в узел оранжевого галстука Сакхи. Знакомая жидкость полилась по брюкам несчастного и попала на его туфлю. Он весь покраснел, – возможно, у него начинался сердечный приступ.

Я же владел собой, как никогда.

– Вы не знаете, кем был Борис Вайнберг? – заорал я на солдата. – Он продал «КБР» восемьсот килограммов шурупов.

– Вы с «КБР»? – спросил солдат.

– Голли Бертон, Голли Бертон, – проблеял Тимофей с заднего сиденья.

Солдат опустил автомат Калашникова.

– Почему же вы сразу не сказали? – проворчал он. Затем взглянул на нас печальными детскими глазами, смирившись с тем, что будет на одного избитого меньше. – Проезжайте, господа, – сказал он, лениво отдавая нам честь.

Сакхе удалось сдвинуть машину с места, и мы медленно покатили к Интернациональной Террасе, следуя за бронетранспортером. Демократ перестал плакать и теперь лишь изредка мочился.

Руки его вцепились в руль, взгляд приковался к зенитке, маячившей прямо перед нами.

– Ура! – сказал я по-английски. И повернулся к своему слуге. – Ты это видел, Тимофей? Мы это сделали! Мы спасли жизнь. Как там говорится в Талмуде? «Тот, кто спас одну жизнь, спас целый мир». Я не религиозен, но боже мой! Как это здорово! Сакха, как вы себя чувствуете?

Но Сакха был не в состоянии вымолвить слова благодарности, которых я заслуживал. Он лишь тяжело дышал и вел машину. Я решил дать ему время. В уме я уже сочинял электронное послание Руанне о подвигах этого дня. Что она сказала мне в том сне с яблоком за восемь долларов? «Будь мужчиной. Сделай так, чтобы я тобой гордилась».

Бульвар Национального Единства был запружен бронетранспортерами «БТР-70», знакомыми всем, кто смотрит телепрограммы Би-би-си. Танки охраняли стратегически важные объекты: универмаг «Бенеттон» и «Парфюмерию 718». Стройные мужчины Абсурдистана в черных джинсах с заправленными в них рубашками, вооруженные лишь мобильниками, неслись по бульвару, опасаясь пьяных солдат, выкрикивавших оскорбления в их адрес и обещавших «трахнуть их сзади».

Когда мы уже приближались к небоскребам «Хайатт» и «Рэдиссон», то застряли в огромной толпе – все эти люди что-то кричали и двигались в одном направлении. Их окружали солдаты, которые рвали их документы и дергали за кресты на шее. Они били людей по голове и, хихикая, тискали молоденьких девушек. Один молодой солдат пытался сдернуть крест с шеи матроны, угощая ее ударами. «Грабеж! – вопила эта женщина. – Спасите меня, граждане! Грабеж!» Мы с Тимофеем почему-то нервно смеялись, глядя, как сражается эта крупная женщина. Эта сцена напомнила нам что-то исконно советское: достоинство человека унижают на глазах у других.

Увидев логотип «Хайатт» на нашем джипе, солдаты махнули, чтобы мы проезжали. Местные жители стучались в бока машины, надеясь, что мы поможем им добраться в целости и сохранности в отель.

– К сожалению, нам нужно сначала спасти свою собственную шкуру, – сказал я Сакхе.

Демократ кивнул и ничего не ответил. Когда мы выруливали на подъездную дорожку к отелю «Хайатт», он выкрикнул какие-то два бессмысленных слова, резко вывернул руль влево и медленно въехал в камуфлированный бок «БТР-70». Подушки безопасности раздулись, мои щеки оцарапал вздувшийся нейлон, и я, спотыкаясь, выбрался из джипа. К нам уже бежал офицер, за ним – солдаты. Наконец я понял, что именно выкрикивает Сакха у меня за спиной. Это были два слова: «Полковник Свекла».

В романе, написанном в золотой век русской литературы, человек по фамилии Свекла походил бы на свеклу, то есть был бы темно-красного цвета. Но в эру современной литературы голова полковника Свеклы походила на гигантский генетически модифицированный персик, круглый и спелый, а кожа была сухой и жесткой. У него не было ни козлиной демократической бородки, как у Сакхи, ни усов Среднего Востока, как у его солдат. Он походил на величественных пожилых мужчин с Кавказа, которых можно часто увидеть на заднем плане в казино Санкт-Петербурга – они потягивают армянский коньяк с какой-нибудь красоткой, игнорируя суету вокруг рулетки и на танцполе.

– Миша Вайнберг, – сказал полковник Свекла, пожимая мне руку. – Как приятно! Моя мать будет вашей матерью…

Пока он беседовал со мной, солдаты вытаскивали Сакху из джипа «Хайатта». Сакха не сопротивлялся. Его просто вынесли из машины, и голова его болталась в море из камуфляжа.

– Я работал на вашего отца, Бориса, – был его местным консультантом по нефти, – продолжал полковник Свекла, ероша мне волосы. – Его смерть была ужасной трагедией. Погас главный светильник еврейского народа. Мои соболезнования.

В дальнем конце подъездной дорожки согнали группу мужчин. Они стояли с ужасающей покорностью; галстуки свисали с шеи, рубашки под мышками были темными от пота, у некоторых распухли и закрылись глаза – вероятно, от ударов прикладом винтовки.

– Была попытка путча сево, – пояснил мне полковник. – Через несколько минут мы этим займемся. Возвращайтесь в отель, Миша.

Со всей скоростью, которую мне позволял мой вес, я понесся в отель «Хайатт» и влетел в прохладный вестибюль. Алеша-Боб и Ларри Зартарьян приняли меня в объятия, и мы втроем повалились на мраморный пол.

– Вы должны… Вы должны… – говорил я, цепляясь за них, и руки мои совершали такие движения, словно я плыл к далекому маяку.

– Мы ничего… Ничего… – ответили мне оба. – Мы ничего не можем сделать.

Я заметил Джоша Вайнера среди группы нефтяников. В руках у них были кружки пива.

– Джош! – закричал я. – Джош, помоги мне. Они забрали Сакху.

Дипломат внимательно изучал свои собственные ладони. Затем перевернул руки ладонями вниз, не поднимая на меня взгляда.

– Джош! – повторил я. Тимофею наконец-то удалось из-под меня выбраться, и он помог мне подняться на ноги.

Прихрамывая, я подошел к Джошу, но он молча от меня отвернулся.

– Мы уже направили протест, – сказал он.

– Люди, которых они собираются расстрелять… Это не повстанцы. Все они демократы!

– Ты слышал, что я сказал, Вайнберг? – процедил сквозь зубы Вайнер. – Мы направили протест.

Я повернулся кругом и направился к выходу, на солнце.

– Миша, нет! – заорал Алеша-Боб, бросаясь ко мне, но я оттолкнул его своим огромным кулаком.

Я вышел на подъездную дорожку, откуда доносились сердитые мужские голоса.

– На землю! – кричали солдаты Сакхе и его соратникам. Я чувствовалих. Чувствовал солдат с их теплой этнической кровью и верностью клану, с их юношеской развязностью и врожденными психозами, с их искусственной геральдикой, состоявшей из бараньего пирога, сливового бренди и волосатой девственницы на свадебном пиру.

– На колени! – приказали солдаты.

Некоторые из этих мужчин были грузными, другим не хватало гибкости, как интеллектуалам, привыкшим к сидячей работе, поэтому им трудно было выполнить приказание. Кто-то из них завалился на бок, и их поднимали за шиворот. Солдаты выстроились за ними в цепочку, по одному на каждого, и это не предвещало ничего хорошего.

Взгляд Сакхи был прикован ко мне. Лицо было залито слезами. Я не видел слез, но знал, что это гак.

– Миша! – закричал он мне. – Мишенька, пожалуйста! Скажите, чтобы они остановились. Они послушаются такого человека, как вы. Пожалуйста! Скажите что-нибудь!

Я почувствовал, как Алеша-Боб тащит меня за рукав, а его маленькое тело прижимается к моему.

– Голли Бертон! – завопил я. – «КБР»!

Солдаты посмотрели на полковника Свеклу, он кивнул. Они выстрелили пленникам в затылок, и тела их жертв одновременно дернулись, а потом повалились на подъездную дорожку и вокруг них закружилось облако пыли.

Стреляные гильзы подкатились к моим ногам. На земле остались лежать двенадцать тел.