Текст книги "Операция «Степной барашек» (Роман)"
Автор книги: Ганс Зибе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Ромер с трудом принудил себя дружелюбно улыбнуться, однако страх сковал его. «Мне сейчас только этого и не хватало – рассуждений о спасении души…» – подумал он, а вслух спросил:
– Да, мой друг, что я могу для вас сделать?
– Видите ли, здесь я прохожу практику, но я просто не выдержу! Обслуживающий персонал здесь слишком жесток и бесчеловечен! Я никого не называю, ни на кого не жалуюсь! Но поверьте мне, они ужасно обращаются со своими пациентами! Прошу вас, предпримите что-нибудь, чтобы меня отсюда отозвали! Я сам уже дважды писал прошение о моем переводе, но оба раза получил категорический отказ!
– Либич! – раздался в этот момент мужской голос со стороны лестничной клетки. – Где вы там застряли?! Черт бы вас побрал!..
Молодой священник, сильно побледнев, вытащил из– под сутаны сложенный в несколько раз лист бумаги, буквально всунул его Ромеру в руки и тут же исчез. Ромер с облегчением вздохнул.
При появлении любого человека Блайле сразу же начинал рассказывать о том, что его самолет типа «Старфайтер» потерпел катастрофу и упал на школьный двор; при этом трое школьников были убиты, а несколько ранены. Комиссия, которая вела расследование причины катастрофы, упрекнула капитана лишь только в том, что он слишком рано катапультировался.
В самом начале расследования Блайле лишь симулировал психическое расстройство, чтобы избежать наказания, а позднее заболел на самом деле. После увольнения из бундесвера Блайле из военного госпиталя перевели в местную больницу. Все это майор Вольноф рассказал Ромеру перед его поездкой.
Двери палат в отделении имели ручки только с внутренней стороны, снаружи они запирались на ключ, который подходил ко всем палатам. Ромеру даже не понадобился ключ, который дала ему медсестра: в свертке майора он тоже был.
Не стучась, Ромер вошел в палату № 17. Из трех коек, стоявших в комнате, занята была только средняя. Увидев худое старческое лицо, Ромер в душе ужаснулся, так как Блайле совсем недавно исполнилось тридцать лет. Потухшим взглядом больной уставился в стену. Стены были выкрашены в неприятный серый цвет, а на единственном окне, забранном решеткой, не было даже простенькой занавески. И лишь зеленая листва каштана, росшего под окном, действовала несколько успокаивающе.
– Господин Блайле? Я священник Ланге!
Больной совершенно равнодушно смотрел мимо него. Ромер вышел в коридор и, миновав одну дверь, остановился перед дверью с табличкой «Палата № 19», в которой лежал Хойслер. Неожиданно откуда-то послышался плач маленького ребенка, затем – колыбельная и смех, что немало удивило Ромера.
В кармане брюк он нащупал ампулу, а в кармане пиджака – полиэтиленовый пакет, в котором лежал влажный носовой платок (и об этом не забыл позаботиться майор Вольноф). Ромер осторожно отпер дверь и вошел в палату.
Он увидел лицо Хойслера, бледное, с темными кругами под глазами; на голове у Дитера красовался белый марлевый тюрбан, из-под которого выбивались рыжеватые волосы.
– Кто тут? – спросил Хойслер.
– Я священник Ланге! Во всяком случае, сюда я прошел под этим именем для того, чтобы навестить капитана Блайле: к вам сюда никого не пускают!
– Ромер?! Это вы?.. – удивился Хойслер, однако радости в его голосе не было. – Вы один? Что вы от меня хотите?..
– Мы здесь одни. Никто не знает, что я нахожусь у вас, – торопливо объяснял Ромер. «Если бы Хойслер сказал сейчас: „Дружище Ромер, не верьте в ту ахинею, что я наговорил в минуту отчаяния“, – я бы вернул майору Вольнофу его страшную ампулу…» – подумал Ромер, а вслух сказал: – Кое-кто утверждает, что я якобы толкнул вас в огонь!..
– Вы единственный человек на свете, который знает все! Сколько вам заплатил Лорхер за то, что вы предупредили его?
– Вы все еще думаете, что я вас продал? Вы не верите, что я не имею к произошедшему никакого отношения?.. Господин Хойслер, клянусь вам…
– Не старайтесь попусту, – Хойслер зло усмехнулся. – Вы самый большой пройдоха, который когда-либо встречался на моем пути!
– Что ж, можете оставаться при своем мнении. На суде вы откровенно обо всем расскажете, не так ли? – Голос Ромера прозвучал по-деловому.
Хойслер приподнялся на койке, опершись на локоть, на его лице появилось выражение настороженности.
– Узнать это вы могли только от Вольнофа! Значит, это он прислал вас ко мне? Что вы должны со мной сделать?.. Вольноф привык расправляться со своими жертвами без пролития крови!
Пауль Ромер не верил собственным глазам: лицо Хойслера в этот момент превратилось в адскую маску. У Ромера выступил пот на лбу.
– Вольноф – грязная свинья! Вы ведь и не знаете, Ромер, что в прошлом году вы фигурировали в списке лиц, подлежащих уничтожению! Вольноф считал, что вы дали маху с нашумевшим в свое время студенческим вожаком, но я убедил его в том, что вы действовали правильно. Вы мелкий, паршивый негодяй! Вам даже не придется стрелять – нервно-паралитический газ «СХ-12» действует тихо и безболезненно! У Вольнофа есть и ампулы этого яда!.. А при вскрытии будет установлено: смерть наступила по причине нарушения кровообращения! Почему же вы ничего не говорите?..
Ромер вытер рукавом вспотевший лоб. Он был бледен.
– Успокойтесь, черт бы вас побрал! Выпустите меня, господин Хойслер, из ваших сетей! Я хочу освободиться от них!..
– Из нашей конторы самостоятельно выйти невозможно, – перебил его Хойслер, – а вот вышибить так или иначе могут! Рано или поздно очередь и до вас дойдет!.. Вообще-то, я вам еще должен быть благодарен: ослепнуть – это хуже, чем умереть! Вам нужен влажный платок, вы случайно не забыли прихватить его с собой?
Ромер присел на край железной койки. Он заговорил проникновенно, голос его звучал так, как будто он был готов вот-вот заплакать.
– Я хочу жениться, господин Хойслер! Жениться на фрау Фенске из Кизебютеля! Она получила крупное наследство! Сколько вам заплатить? Я достану деньги, честное слово! У вас в жизни еще будет хорошее…
– Прекратите! – яростно выкрикнул Хойслер. – Вы форменный идиот! Я ослеп, и вся моя жизнь отныне – сплошная ночь! Темная ночь! Чего вы ждете, ведь ампула с аэрозолью находится у вас в кармане?!
– Вы так этого хотите?.. – прошептал Ромер, вытаскивая влажный платок из пакета. А когда он вынимал аэрозоль, листок с прошением студента-теолога упал на пол.
Ромер навсегда запомнил бледное лицо Хойслера с безжизненными глазами и его узкие, почти прозрачные руки, вцепившиеся в железные ободки кровати с такой силой, что вздулись вены.
Ромер сделал глубокий вдох, на мгновение задержал воздух в легких и, крепко прижав влажный платок к своему рту и носу, направил отверстие распрыскивателя на Хойслера. Затем Ромер немного наклонился, держа палец на головке распрыскивателя, но в следующий момент опустил руку; он отнял платок от лица и жадно задышал.
Хойслер устало откинулся на подушку.
– Чего же вы ждете? – спросил он с закрытыми глазами.
Ромер понял, что теперь, когда он уже не видит перед собой глаз Хойслера, он способен на все. А сделать это было совсем несложно: он снова задержал дыхание и еще раз прижал влажный платок к своему лицу. Когда он нажал на головку распрыскивателя, из ампулы выпорхнуло нежное маленькое облачко, без запаха и цвета. Проговорив про себя: «Двадцать один и двадцать два», он снял палец с головки распрыскивателя, а голова в белом марлевом тюрбане уже свесилась с подушки.
Ромер встряхнул ампулу с аэрозолью – она была пуста только наполовину – и спрятал ее в карман брюк. В голове билась мысль о том, что если он хочет остаться в живых, то должен воспользоваться только одной возможностью, которая у него была: майор Вольноф должен умереть раньше его самого!
Когда псевдосвященник Ромер всовывал ключ в замочную скважину, руки у него не дрожали. Он вышел в пустынный коридор и начал спускаться по лестнице, обретая с каждой ступенькой прежнее самообладание.
7. КОРИННА
Прибывающий из Мюнхена поезд с грохотом въехал под своды вокзала; завизжали тормоза, цепочка вагонов вздрогнула, и состав остановился. Пассажиры начали выходить из вагонов.
Оглядевшись по сторонам, Горица остановил свой взгляд на молодой женщине в черном, но это была не Коринна. А когда основной поток приехавших заметно спал, он увидел Коринну у газетного киоска. На ней были выгоревшие джинсы и пуловер. Цвет ее волос был похож на цвет волос Дитера – с таким же рыжеватым оттенком. На сей раз у нее была другая прическа, которая делала ее более женственной.
– Хэлло, Коринна! – крикнул Горица и направился к девушке.
– Хэлло, Фред! – с печалью в голосе произнесла она, подавая ему руку. Ее голубые глаза наполнились слезами.
– У меня было мало времени, – сказала она и извиняющимся жестом показала на свою одежду.
– Погребение назначено на завтрашний полдень, – объяснил Горица. (События развивались с такой быстротой, будто кто-то невидимый был заинтересован в том, чтобы поскорее упрятать умершего в землю.) Горица взял из рук Коринны чемодан и дорожную сумку, то и другое оказалось таким тяжелым, что он посмотрел на нее с удивлением.
– Там мои книги, – объяснила она, – каникулы скоро кончаются.
Из здания вокзала они вышли в числе последних. Фред поставил багаж на тротуар и только тогда увидел за одним из стеклоочистителей своей машины квитанцию о штрафе за какое-то нарушение. Недоуменно пожав плечами, он сунул квитанцию в карман.
Горица повез Коринну в специальный магазин, торгующий траурными принадлежностями. Девушка не возражала, когда он сказал, чтобы она не обращала внимания на цены. Она и на самом деле не смотрела на цены. Пожилая продавщица с застывшей на лице миной соболезнования, видимо, приняла их за супружескую пару.
Общая сумма купленного превысила ту, на которую он рассчитывал, однако Фред и виду не подал. Через несколько минут они вышли из магазина с фирменной коробкой в руках, где было все необходимое для присутствия на похоронах, а сама Коринна выглядела элегантной, какой она обычно нравилась Горице.
– Эти бетонные столбы так же безобразны, как и в прошлом году, – заметила Коринна по дороге.
– А разве здесь за это время могло что-нибудь измениться, – ответил ей Фред, сворачивая с шоссе на дорогу, которая вела в город-спутник.
Когда они остановились на стоянке, Коринна сразу же заметила «фольксваген», принадлежавший Дитеру.
– Машина полностью заправлена, – сказал Фред, как будто это было сейчас самым важным для Коринны.
Скоростной лифт поднял их на двенадцатый этаж, и Коринна, по обыкновению, удивилась тому, как быстро лифт поднял их на такую высоту и как бесшумно раскрылись двери.
– Я вам все объясню, Коринна, и вы поймете, почему Дитер не мог вам о многом рассказывать. Дело в том, что он никогда не был офицером военного комиссариата, как вы считали, а являлся офицером «МАД»!
Девушка с изумлением уставилась на него и спросила:
– А что это такое?
– Это военная контрразведка, – охотно расшифровал Горица непонятное для Коринны сокращенное название организации, деятельность которой выходила далеко за официальные рамки. Девушка слушала его не перебивая.
– Дитер погиб на службе, не так ли? Я как-то не пойму смысла заметки, помещенной в газете… Тогда почему он был начальником охраны? Ведь это же нечто подобное ночной охране со сторожами, не так ли? И почему там говорится, что Дитер похитил деньги, предназначенные для выплаты зарплаты сотрудникам фабрики? Дитер на такое не способен! По телефону вы сказали мне, что все это неправда!
– Это не совсем так, но, к сожалению, у меня пока нет необходимых доказательств.
– А фотографии в газете разве не настоящие?
– Не совсем, – мрачно произнес Фред, – тут, пожалуй, совершен какой-то трюк.
– Я и этого не понимаю.
Фред объяснил девушке, как изготовляются такие фотографии, предусмотрительно умолчав о том, что к подобным методам довольно часто прибегал и он сам.
– Тут важно иметь талантливого техника, – продолжал он свое объяснение. – Был с одним моим знакомым такой случай: на загородной прогулке он познакомился с довольно привлекательной дамой, с которой провел весь день и вечер. Находясь в возбужденном состоянии, дама полезла в свой ридикюль за духами и натолкнулась на толстую пачку долларов, которую она тут же передала своему новому знакомому с просьбой спрятать ее на время у себя.
Несколько позже он увидел фотографии, глядя на которые он уже просто не мог разубедить свое начальство в том, что эти деньги были переданы ему отнюдь не за разглашение производственной тайны. Пришлось ему искать повое место работы.
– Нечто подобное произошло и с Дитером? – спросила Коринна.
– Возможно, хотя у меня и нет доказательств… Пока нет, – добавил он.
Они вышли на балкон, и Коринна посмотрела вниз, на пруд с пляжем. Потом она вошла в комнату Дитера. Коринна брала в руки различные предметы, до которых еще совсем недавно дотрагивался ее брат, и тут по-настоящему почувствовала всю тяжесть постигшей ее утраты.
Затем Горица передал девушке письмо брата. Еще несколько дней назад он был глубоко убежден в том, что оно никогда не попадет в руки адресата.
Коринна залезла в кресло с ногами, подтянув колени к подбородку (в такой позе она с детских лет привыкла думать о чем-нибудь серьезном).
Фред сказал ей, что это письмо Дитер написал перед поездкой на операцию, чего он раньше никогда не делал.
– Это означает, что он заранее чувствовал всю опасность этого задания, – произнесла девушка.
– Да, – согласился с ней Фред, – речь шла об ослепляющем устройстве, взрыв которого и сделал его слепым.
Они снова вышли на балкон, и Фред рассказал ей о риске, с которым Дитер сталкивался на службе. Все это оказалось для нее новым, о чем она лишь изредка читала в газетах как о случаях экономического шпионажа.
– А вы не боитесь, Фред, что однажды нечто подобное случится и с вами? – неожиданно спросила она.
Он молча протянул ей свой портсигар, и они закурили. Посмотрев на Коринну, Горица понял, что девушка ждет его ответа.
– Знаете ли, все дело заключается в том, что у меня нет времени для страха и опасений. Это, разумеется, не значит, что мне чуждо это чувство, которое хорошо знакомо каждому, на кого направлено дуло пистолета. Правда, позже, после выполнения задания, чувствуешь себя как бы обновленным, словно ты заново родился! Такое чувство, быть может, и толкает человека вновь и вновь к поискам новых опасностей. Самое опасное дело на свете, как-то сказал Дитер, заключается в том, чтобы преодолеть в два прыжка находящуюся перед тобой пропасть.
– Вы ушли от ответа!
– Ну хорошо, я буду называть вещи своими именами: я хочу заработать деньги, по возможности больше денег и как можно скорее! А такое возможно только в том случае, если человек отважится на риск. Опасность – это единственное, что еще хорошо оплачивается на этом свете! Вспомните, например, автомобильных гонщиков!
– Выходит, чем больше опасность, тем больше выигрыш?
– Это верно лишь частично. Вспомните кинофильм «Плата за страх» и о том шофере, который вез на своем грузовике нитроглицерин, от взрыва которого в конце концов сам и погиб. Можно, конечно, гораздо больше заработать и иным способом, но тогда тоже не обойдешься без рыска – хотя и другого рода!
По выражению лица Коринны он не смог догадаться, согласна ли она с ним, и потому продолжал:
– А я сознательно иду на такой риск, Коринна! Я происхожу из состоятельной семьи; мой отец был текстильным фабрикантом, который не выдержал жестокой конкуренции современных бизнесменов. Его конкуренты жестоко расправились с ним. Отец повесился. Мать тяжело заболела и умерла год спустя. Вот тогда-то я и вбил себе в голову мысль: «Я должен выжить! Мне наплевать на то, каким образом, но обязательно выжить!..»
– Слушать это страшно… И вы уверены, что способны на все?
– Да, когда придет мой день!
– Вы меня пугаете, Фред!
Однако он не уловил в ее голосе упрека и задумчиво проговорил:
– Я полагаю, что мои шансы стали еще больше…
Коринна сунула недокуренную сигарету в пепельницу и встала.
– Я никогда не любила фанатиков. Я бы хотела принять душ.
– Да, разумеется, – сказал он. – Привыкайте к мысли, что половина этой квартиры принадлежит вам.
Вечером они снова встретились на балконе. Коринна приготовила на ужин рагу, и, хотя Фред никак не мог догадаться, из чего оно приготовлено, оно было очень вкусным. Вечер был темный и прохладный.
– Хороший вечер, – заметил Горица. – Ветер дует с востока, и поэтому пахнет лесом, а когда он дует с запада, то приносит с собой неприятные запахи города и химии.
Приняв душ, Коринна снова облачилась в джинсы и пуловер. Они пили легкое шипучее вино, и девушка рассказывала об институтской жизни. Коринна хотела стать детским врачом, но провалилась на экзаменах и начала заниматься ботаникой, которая интересовала ее значительно меньше, чем медицина, однако другого выбора у нее не было.
– Больше вам уже не удалось поговорить с Дитером? – спросила она Фреда.
– Нет, не удалось, – ответил он. – Я был в служебной командировке. К тому же было очень трудно установить, куда именно его поместили. А когда я узнал, где он находится, то сразу же добился разрешения на посещение; в два часа дня я был у него, но Дитер уже умер.
– Я не понимаю, от чего он умер… Его ранили в голову?
– Я тоже думал над этим и пришел к выводу, что у него лопнули сосуды головного мозга.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, ведь я немного разбираюсь в медицине. Если бы это было так, то он бы еще мог протянуть несколько дней.
– Официальное заключение гласит: сердечная недостаточность!
Оба внезапно замолчали. С балкона напротив послышалась веселая музыка, а с нижнего этажа запахло чем– то жареным.
Коринна выпила свой бокал до дна и встала.
– Спокойной ночи, Фред, – сказала она.
Она немного помедлила, будто чего-то ожидала от него. Ее фигурка виднелась на фоне темного неба, правда, лица ее не было видно. Затем она повернулась к нему спиной и пошла в комнату Дитера.
Горица немного постоял на балконе, прислушиваясь к постепенно затихающим шумам, затем приблизился к открытой двери квартиры, по ничего не услышал, а света Коринна не включала.
Доктор Зайдельбах положил шариковую ручку на стол и аккуратной стопкой сложил бумаги, прежде чем убрать их в ящик письменного стола. После страшного инцидента с ограблением сейфа он все время находился в нервном напряжении, ожидая, что вот-вот произойдут еще какие-нибудь ужасные события, а стальной сейф в углу лаборатории, на днях оборудованный техниками затейливой сигнализацией, стал ему еще более неприятен.
Лорхер проконсультировался с офицерами одной авторитетной фирмы, запросившей баснословную сумму за установку такого сигнализирующего устройства, которое срабатывает и подает звуковой сигнал об опасности, как только кто-либо приблизится к сейфу.
Каждую ночь Зайдельбах, прежде чем идти спать, подходил к среднему окну, на подоконнике которого стояла этажерка с кактусами. Остановившись перед ней, он внимательно рассматривал их, особенно подолгу разглядывая те, которым были сделаны прививки; затем он тушил лампу и покидал лабораторию.
На лестничной клетке горело лишь дежурное освещение. Профессор не спеша спускался вниз, погрузившись в свои мысли: он уже давно хотел уйти из лаборатории Лорхера. В Кизебютеле продавался один дом, который он мог бы купить и, сделав к нему пристройку, прожить в нем оставшиеся годы, посвятив себя целиком любимой ботанике. Единственное, что удерживало профессора от такого разговора с Лорхером, был скандал, который неминуемо последовал бы за этим разговором.
Зайдельбах вдруг испуганно вздрогнул, заметив чью– то пошевелившуюся фигуру.
– Это я, господин доктор, Ховельман! Я видел, как вы потушили свет, и решил проводить вас.
– Прекрасно, – согласился Зайдельбах, идя рядом с вахтером. – Скажите, господин Ховельман, на прошлой неделе, когда произошел этот неприятный случай, не вы тогда, случайно, дежурили?
– Должен был дежурить, но я неожиданно заболел. У меня был жар, и меня сильно тошнило…
– Любопытно, что в один и тот же день произошло столько случайностей…
– На похоронах я завтра понесу венок от сотрудников охраны, – тихо заметил Ховельман.
– Значит, мы еще увидимся, – сказал Зайдельбах, – Дальше я пойду один.
Вахтер остановился и поглядел вслед удаляющемуся доктору. Дело в том, что доктор Зайдельбах принял смерть Хойслера близко к сердцу, хотя и не чувствовал за собой никакой вины. Однако, как он считал, одно событие в этой истории сливалось с другим, а затем – с третьим, и в конечном счете все сводилось к ослепляющему устройству.
На похороны Хойслера, кроме Ховельмана, от службы охраны больше никто не шел. Охранники считали, что будет вполне достаточно и его одного. Все они видели фотографии, на которых их шеф вынимал из сейфа пачки денег и рассовывал их по карманам. Это ли не доказательство! Поговаривали о том, что Хойслер покончил жизнь самоубийством. Вполне возможно, что за этим что– то кроется… И все из-за каких-то паршивых двенадцати тысяч марок?!
Зайдельбах исчез между кустов. Ховельман чуть ли не бегом устремился обратно в зону. Его беспокоило то, что Гундула так тяжело восприняла произошедшее: она надела траур и заявила, что все равно пойдет на похороны.
Подойдя к двери дома, доктор Зайдельбах остановился. В прихожей послышались чьи-то шаги, затем дверь растворилась, и на доктора пахнуло винным перегаром. Перед ним стоял внебрачный сын Лорхера, Крампен, узнать которого в темноте было не так-то легко.
– Заходите, заходите, полуночник вы этакий! – почти нахально проговорил Крампен.
«Если бы он знал, как он мне отвратителен! – подумал Зайдельбах. – С одним Лорхером жить под одной крышей и то плохо, а тут еще этот…»
Двери всех помещений в этом доме выходили в квадратный холл. У офицеров нацистского вермахта, которые занимали это здание раньше, здесь размещалась столовая.
Сам Лорхер стоял на пороге своей комнаты, зажав в зубах сигару.
– Хэлло, Герберт! Привет, старина! – поздоровался он.
Крампен провел Зайдельбаха в комнату. На круглом столике стояли пустые бутылки из-под пива, одна пустая коньячная бутылка и наполовину опустошенная с виски. Зайдельбаха усадили в кресло, и он даже не сопротивлялся, решив, что сейчас, быть может, он хоть что-нибудь узнает о загадочном происшествии.
Лорхер налил доктору бокал пива, сделав это так неловко, что пена перелилась через край. Зайдельбах поспешил взять бокал, чтобы Крампен не успел долить в пиво виски.
Доктор отпил глоток: пиво ему не понравилось, он вообще терпеть не мог алкоголя. Однако Лорхер настоял, чтобы доктор допил пиво.
– Прозит, доктор! – проговорил Крампен.
Пиво так подействовало на Зайдельбаха, что взгляд его затуманился и ему стоило немалого труда различать лица своих собеседников. И тут он вновь вспомнил свою бесцельную поездку во Франкфурт. Не выпей он сейчас этот бокал пива, который так сильно подействовал на него, он никогда бы не отважился на такой разговор.
– Послушай, Адольф! Это ты меня прогнал попусту во Франкфурт! Мой издатель даже не подозревал о моем приезде!
– Разве для вас не был забронирован номер в «Национале»? – поинтересовался Крампен.
Однако Лорхер подал сыну знак и сам обратился к своему компаньону:
– Ты не ошибся, Герберт! Мы просто не хотели подвергать тебя опасности!
– Подвергать опасности? – переспросил Зайдельбах, морща лоб. – Какой опасности?..
– Нас предупредили, ты это понимаешь? Ночью позвонили по телефону и предупредили. Сказали, что наш сейф собираются вскрыть. Мы сначала даже не поверили, но потом…
– Но мы, разумеется, приняли все меры предосторожности, – снова вмешался в разговор Крампен.
– Выходит, что вы заманили Хойслера в ловушку? – с недоверием спросил Зайдельбах.
– Мы и сами не знали, кто это будет, – быстро продолжал Лорхер. – Знали, что какой-то мерзавец полезет в сейф – и все!
– Да, мы так и полагали, – подтвердил Крампен, беря в руки очередную бутылку с пивом.
Мысли в голове Зайдельбаха сразу как-то перепутались. Он никак не мог связать все произошедшее вместе. Налетчик-одиночка, и им оказался не кто-нибудь, а сам Хойслер. Но тут невольно возникал вопрос, откуда о предстоящем налете узнал человек, который предупредил Лорхера по телефону? Возможно, у Хойслера были сообщники, которых не разоблачили? Тогда чем же руководствовался тот человек, который предал Хойслера?
– Мы должны отблагодарить человека, который предупредил нас об опасности, – раздраженно проговорил Зайдельбах.
Лорхер бросил в сторону Крампена торжествующий взгляд, в котором можно было прочесть: «Ну, вот видишь, когда дело дошло до сути, этот старый чудак оказался практичным не менее нас!», а вслух он произнес:
– Не беспокойся об этом, Герберт, мы его не обидим и хорошо заплатим!
– Завтра я иду на похороны, – сказал Зайдельбах, а сам с любопытством посмотрел на отца с сыном, ожидая, как они отреагируют на его слова.
– Ты слышал? – обратился Крампен к Лорхеру.
– Это у него от пива… – растерянно пробормотал Лорхер. – Как ты можешь идти на похороны вора-взломщика?! Ты осрамишь всю нашу фирму!
– Никакой вины в этом я не вижу! – стоял на своем Зайдельбах.
– В тебе погиб хороший священник, – заметил Лорхер компаньону. А затем, повернувшись к Крампену, добавил: – Но он еще не знает самого важного!.. Налей, Берт, еще… За это нужно выпить!
Доктор, протестуя, поднял вверх обе руки, однако Крампен не обратил на этот жест ни малейшего внимания и наполнил его бокал до краев пивом.
Лорхер заговорил снова, придав своему голосу торжественное звучание:
– Весь этот инцидент является для нашей фирмы своеобразным стимулом к взлету! Можешь слушать и удивляться, до-ро-гой Герберт! Все твои настоятельные требования, касающиеся как финансов, так и нового лабораторного оборудования, будут неукоснительно выполнены!
– Давай короче, Адольф! – требовательно заявил Крампен, которого, казалось, не брал алкоголь. – Одобрен кредит в два с половиной миллиона! Ну, что вы на это скажете? – обратился он к Зайдельбаху. – Вы что-то не очень бодро выглядите…
Доктор с трудом поднялся со стула и шатаясь направился к двери.
– Мне что-то не по себе, – извиняющимся тоном пробормотал он, понимая, что плохо ему стало не только от пива. Доктор хотел сказать Лорхеру, чтобы тот отказался от предлагаемых кредитов, но он промолчал.
В полночь ресторанчик покинули последние гости. Марта Фенске мыла посуду, чистила краны, Пауль очищал пепельницы и привычными движениями ставил перевернутые стулья на столы.
– А не вернется ли он еще?! – крикнул он.
Марта убрала со лба пряди волос и ответила:
– Нет, не вернется. По телефону сказали, что они там что-то отмечают и господин Крампен остается там ночевать.
«Они что-то отмечают, – подумал Ромер. – Что ж, у них есть причины для торжества». Ромеру не понравилось, что Марта оставила для сына Лорхера один свободный номер, но она всегда была человеком сугубо практичным. Крампен заплатил за номер полностью, хотя большую часть времени проводил в своей городской квартире.
Ромера тревожило то, что Марта за последние несколько дней сильно изменилась.
Вымывшись в ванной, он не одеваясь прошел в спальню. Марта опять стала упрекать его, что он постоянно полнеет (видимо, из-за чрезмерного увлечения пивом) и, если так будет продолжаться, скоро вполне сможет носить все вещи, оставшиеся от Вильгельма.
Улегшись в кровать рядом с Мартой, Пауль уставился в потолок. Марта повернула к нему голову и спросила:
– Что случилось, Пауль?
– Я замечаю, что ты за последние дни изменилась… Ты настроена против меня, – проговорил он.
Она не стала разубеждать его, а просто промолчала, опасаясь, что он начнет ей клясться: между ними нет другой женщины. Однако состояние неизвестности не могло продолжаться вечно. Тут она невольно вспомнила поговорку, которую все время часто повторял ее Вильгельм: лучше страшный конец, чем страхи без конца.
– Почему ты молчишь? – не отставал от нее Пауль.
Марта до подбородка натянула на себя одеяло и сказала:
– Потому, что ты постоянно врешь мне!
И тут она не удержалась – высказала ему все, что скопилось в душе. Выговорившись, она со страхом ждала, что он ответит. Однако Пауль ни словом не упрекнул ее за то, что рылась в его чемодане.
– Ах, милая Марта, я так и знал, что рано или поздно так случится! – проговорил он после долгого молчания. – Господин генерал был совершенно прав, когда говорил, что при нашей профессии лучше быть абсолютно свободным, ведь с женщинами всегда одни осложнения…
– Какой еще генерал? – растерянно спросила она, пораженная тем, что речь зашла о столь высоком звании.
– Ты ставишь меня в ужасно неприятное положение, – посетовал Пауль. – А ведь я приносил присягу, что буду молчать о своих служебных делах. Как только об этом станет известно, меня сразу же арестуют и будут судить за нарушение присяги. – Он мрачно уставился в пустоту.
Марта села на кровати. Намеки, которые делал Пауль, напугали ее и одновременно удивили. Дрожащим от испуга голосом она поклялась, что никогда и ни за что на свете не обмолвится и словом, что он говорил ей о служебных секретах.
– Я обер-лейтенант бундесвера, – соврал Пауль, – а служу в контрразведке! Если бы ты только знала, какая ответственность лежит сейчас на моих плечах! Дело в том, что фирма «Лорхер и Зайдельбах» производит не только безобидные рождественские хлопушки!.. Но прошу тебя, не спрашивай, что случилось с Хойслером и почему!
– Не буду, я же понимаю: служебная тайна, – тихо согласилась она, а затем добавила: – Бедный господин Хойслер!..
– Да, бедный – грязный авантюрист, – тихо, только для себя, проговорил Ромер и невольно подумал о завернутой ампуле с остатками аэрозоля, которую он тщательно спрятал под крышей сеновала.
«В какое же положение я ставлю человека, которого люблю? – мысленно упрекала себя Марта. – Но откуда мне было знать, что Пауль офицер?»
Она пообещала, что впредь он никогда не будет наливать крестьянам пиво и что в будущем она освободит его от многих работ, которые он выполнял прежде.
– Это будет неправильно, милая Марта, – запротестовал Пауль, – порой после службы так приятно сделать что-то полезное, а Пауль Ромер так и останется начальником охраны на фирме «Лорхер и Зайдельбах» – и только!
– Да, милый Пауль, – нежно прошептала она, – я клянусь тебе в том, что никогда и ни в чем не помешаю тебе!
Первые полчаса после прихода на службу криминал-инспектор Нойман всегда посвящал просматриванию спортивного раздела газеты. Затем он без особой радости изучающим взглядом окинул молодого человека с бородкой, ожидавшего вызова. Инспектор не был похож на человека, который приходил на службу только для того, чтобы прочесть заметку о результате скачек. Чтобы поскорее покончить с делом, Нойман быстро привел свой рабочий стол в порядок и вызвал молодого человека.
