Текст книги "Операция «Степной барашек» (Роман)"
Автор книги: Ганс Зибе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Обслужив заказчиков, Ромер вернулся за стойку. Около пивной вдруг остановился автомобиль. Картежники прервали игру и прислушались. В летнее время сюда по вечерам довольно часто приезжали туристы, но в такое время года редко кто заглядывал. Однако машина, судя по стихающему шуму, уехала.
Хлопнула входная дверь, и в пивную вошел поздний гость с чемоданом в руке. Ромер внимательно посмотрел на вошедшего и был удивлен тем, что им оказалась женщина, которая, чуть помедлив, подошла к стойке. На ней был плащ-дождевик. Чемодан приезжей, видимо, весил немало: он заметно оттягивал руку. Картежники замолчали, чтобы не пропустить ни слова.
– Добрый вечер, – поздоровалась молодая женщина приятным голосом. – Тетушка Марта дома?
Ромер подошел к женщине.
– Тетушка Марта… – произнес растерянно он и вдруг вспомнил: – Так это вы, выходит…
– Я Нелли, ее племянница! – Она протянула руку, внимательно рассматривая Ромера. Одета она была безупречно. Ее карие глаза лукаво блестели. От ее взгляда Ромер почувствовал себя неловко.
Марта однажды рассказала ему о дочери своей умершей сестры, которую она считала несколько экстравагантной. Разве могла нормальная, здравомыслящая девушка вступить в какую-то левую студенческую организацию и даже войти в ее стачечный комитет?.. Вот, собственно, почему, успешно сдав все экзамены, она так и не получила места учительницы.
– А разве тетушки Марты нет дома? – повторила Нелли свой вопрос.
– Нет, – коротко ответил он.
Нелли была единственной родственницей Марты. И если она приехала надолго – а именно об этом свидетельствовал ее тяжелый чемодан, – то своим присутствием могла в какой-то степени помешать Ромеру.
– Не хотите ли чего-нибудь перекусить с дороги? – спросил он у Нелли так, будто она была просто приезжей.
– Спасибо, нет, – ответила девушка. – Я хотела бы знать, когда тетя Марта вернется обратно?
– Об этом я не имею ни малейшего представления, – пробормотал Ромер. – Она находится в Испании!
– У своего Нойройтера? – И не успел Ромер ничего ответить, как она с ожесточением добавила: – Это лишний раз доказывает, что на этом свете нет никакой справедливости! Этот тип должен был бы давно умереть от проклятий тех, кого он погубил!
Посетители тем временем расплатились и поспешили разойтись по своим домам, чтобы рассказать своим близким о том, что к Марте Фенске приехала племянница.
9. ДЕСЯТЬ МИНУТ ПЕРВОГО НОЧИ
Освещенные окна яхт-клуба яркими четырехугольниками отражались в темной глади озера. Небольшие волны глухо бились о причал для лодок. Две моторные лодки, затянутые брезентом, лежали на берегу.
За дверьми, выходящими на открытую террасу, мелькали силуэты танцующих пар и доносились приглушенные звуки музыки. Со стороны шоссе на площадке перед зданием клуба стояло несколько легковых автомобилей, среди которых ярким пятном выделялся красный «мерседес» фон Венгена.
В этот вечер в «Посейдоне» отмечали двадцать седьмую годовщину со дня основания клуба. Старший официант Буссе с неприязнью посматривал на приходящую прислугу, специально нанятую на этот день. Приближалась полночь. Несколько натянутая в начале вечера атмосфера постепенно оживилась: зазвучали громкие голоса, то тут, то там чаще стал слышаться смех. Выражения лиц охмелевших гостей говорили об их хорошем настроении. Буссе был бы доволен, если бы не пепельница, поставленная им на столик перед камином, которая в течение многих недель за ненадобностью стояла в его комнатушке. Буссе уже начал было надеяться, что больше ему не придется выполнять подобных поручений института, занимающегося изучением экономического рынка, как это было в тот раз, когда он организовал подслушивание разговора фон Венгена. Однако за два дня до юбилея яхт-клуба раздался телефонный звонок, и ему снова приказали поставить злополучную пепельницу на такое место, чтобы можно было подслушивать разговоры, которые велись в салоне клуба.
И на этот раз звонил незнакомый мужчина, судя по голосу – лет сорока с небольшим. Буссе решил поставить пепельницу на столик возле камина, вокруг которого стояли удобные кресла с высокими спинками, занятые какими-то важными господами.
Останется ли доволен таинственный агент, отдавший приказ на подслушивание, который сейчас сидит себе где-то неподалеку, в радиусе одного километра, и через приемник слушает то, о чем говорится за столом, Буссе, разумеется, не знал. Стройный мужчина лет под семьдесят, биржевой маклер, оживленно беседовал со своим соседом, заведующим пересыльного пункта. Телевизионный оператор и модный писатель, отвернувшись от обоих бизнесменов, увлеченно рассказывали друг другу анекдоты и громко смеялись.
Генерал фон Венген принимал директора Виндиша и его супругу в красной гостиной, где известный артист варьете демонстрировал свои фокусы. Фон Венген со скучающим видом наблюдал за манипуляциями фокусника. Обменявшись с Виндишем многозначительным взглядом, фон Венген встал и направился в бильярдную.
Извинившись перед супругой, Виндиш последовал за отставным генералом. В бильярдной имелся собственный буфет, где фон Венген взял себе коктейль, а Виндиш полакомился бутербродом с икрой. Фон Венгену импонировало, сколь целеустремленно Виндиш делал карьеру. И хотя они принадлежали к разным поколениям, «ВОМА» чем-то связывала их. Фон Венгена подкупало то, что обер-лейтенант запаса смотрел на него как на высокопоставленного начальника.
Виндиш пил шампанское, а фон Венген – свое излюбленное виски. Он знал, что директор был в курсе всех дел фирмы «Лорхер и Зайдельбах». Чем больше проходило времени, тем больше фон Венген досадовал, что ему не дали возможности исправить свою оплошность. Неудача с сейфом сильно задела его самолюбие. Фон Венген видел в Виндише человека будущего и именно потому ввел его в «Посейдон».
На директорском этаже, похожем на крепость, все было расписано по минутам, там вряд ли можно было вести непринужденный, заранее не запланированный разговор.
– Мы с вами уже пили за все, – заметил отставной генерал – и за женщин, и за прекрасное искусство, и за здоровье. Так давайте же выпьем сейчас за барашков!
– Так точно, да здравствуют степные барашки!
– Мне кажется, барашки погрузились в летаргический сон, – тихо произнес фон Венген.
– Ни в коем случае, – не согласился с ним Виндиш, – напротив, им строят хлев со всеми удобствами!
– А вы что, заглядывали через забор?
Виндиш покачал головой и, понизив голос, ответил:
– Этого вовсе и не требуется. Скажу вам, господин генерал, если вы интересуетесь математикой, что у меня имеются копии счетов поставщиков Лорхера!
– Прекрасно! – довольно пробормотал фон Венген, вспомнив о своем разговоре с Вольнофом, который признался, что у него есть магнитофонная запись разговора с полковником Ролем. – Меня интересует общая сумма расходов фирмы.
– Около трех миллионов!
Геральд фон Венген тихо свистнул. Больше он уже не сомневался в том, что фонд Вольнофа вполне основательный.
– Я предполагаю, что скоро что-то должно произойти, не так ли?..
Виндиш налил себе еще бокал шампанского.
– Через несколько дней доктор Зайдельбах примет новую лабораторию! – прошептал он, подойдя совсем близко к генералу. – Что вы скажете относительно обмена информацией по операции «Степной барашек»?
– Очень многое, дорогой Виндиш!
– Тогда давайте выпьем за это!
И они чокнулись бокалами.
Моторная лодка плавно покачивалась на волнах, задевая носом о причал. Сегодняшняя операция проводилась по инициативе Венцеля, который во многом полагался на волю счастливого случая.
Печка почему-то не грела, и Венцель мерз в холодной каюте. Хорошо еще, что в термосе у него был горячий грог, который он пил из колпачка маленькими глотками.
«И куда только этот обер-кельнер поставил пепельницу с микрофоном», – рассерженно подумал он, вслушиваясь в раздававшуюся из приемника музыку, которая заглушала все разговоры. Чуть позже послышался звук закрываемой двери, и голоса стали более отчетливыми.
Капитан Венцель склонился над рацией. Он нажал на клавишу «Запись», и катушки магнитофона медленно закрутились. Биржевой маклер распространялся о биржевых спекуляциях, называл номера документов, а затем сообщил курс валюты. После заранее запланированного обманного трюка этот курс должен был резко подняться, а затем столь же стремительно скатиться «в подвал». У Венцеля пересохло во рту, когда он прикинул в уме сумму, которую можно было выиграть на этом. Он даже рассчитал, что будет иметь лично он, если включится в эту игру; было бы глупо упустить такой шанс.
Вскоре биржевые спекулянты, видимо, перешли за другой столик. Новые голоса несли какую-то чушь, и Венцель выключил рацию. Разумеется, он не знал, что очень важный разговор происходил в это время в бильярдной, где не было микрофона для подслушивания.
Убрав свою аппаратуру в чемоданчик, Венцель запустил мотор лодки и включил габаритные огни. До причала было минут двадцать ходу. Лодка слегка подрагивала, носом рассекая волны. Светлые четырехугольники окон яхт-клуба становились все меньше и скоро превратились в крошечные светящиеся точки…
В бильярдной неподалеку от буфета стоял какой-то господин в смокинге, держа в руках пустую тарелку и явно не решаясь, что же из деликатесов в нее положить. На самом же деле господин в смокинге очень внимательно наблюдал за разговаривающими по другую сторону бильярда двумя мужчинами.
– Господин генерал, вы знакомы с доктором Шауером? – неожиданно обратился Виндиш к фон Венгену.
– Лично не знаком, – ответил тот.
Шауер был генеральным директором фирмы «Лайсинг-оптик». Это было прекрасно известно фон Венгену, как и то, что между «ВОМА» и Лайсингом не было никаких связей. Фирма «Лайсинг-оптик» являлась полновластным хозяином по выпуску специального стекла.
Доктор Шауер поставил тарелку на стол, взял в руку рюмку с виски и присоединился к генералу и Виндишу. То, что он пил виски, понравилось фон Венгену. После взаимных представлений друг другу Шауер подошел к динамику, из которого лились громкие звуки танцевальной музыки, передаваемой из салона, и убавил звук. Трое мужчин обменялись при этом понимающими взглядами.
Геральд фон Венген сообразил, что его встреча с доктором Шауером отнюдь не является случайной. По-видимому, Виндиш и генеральный директор «Лайсинг-оптик» хорошо знали друг друга и Виндиш заранее обо всем проинформировал Шауера.
Фирма «Лайсинг-оптик», кроме всего прочего, снабжала своей продукцией одного военного советника, бывшего адмирала из штаба объединенного командования в зоне Балтийского моря, поставляя оптику, в которой сильно нуждался флот.
– Что нового о «Степном барашке»? – с улыбкой осведомился Шауер.
Виндиша несколько шокировало столь прямое начало предстоящего разговора.
– Дело в том, что между фирмой «Лорхер и Зайдельбах» и фирмой «Лайсинг-оптик» существуют некоторые деловые связи, – поспешно пояснил Виндиш.
Фон Венген был поражен – он впервые слышал об этом.
Генеральный директор Шауер поправил Виндиша:
– Деловые связи – слишком громко сказано. Все дело в том, что доктор Зайдельбах открыл оригинальный способ холодной обработки стекла… – Шауер говорил о Зайдельбахе с большим уважением: – Старый человек с большими странностями, но, прямо скажем, гениальный! Кто знает, что он еще смог бы придумать, если бы не отдавал столько времени своим кактусам!
– Кактусам? – удивленно переспросил фон Венген.
Виндиш усмехнулся:
– Если вы захотите поговорить с ним, то лучше всего начать разговор именно с кактусов! – И, бросив выразительный взгляд на Шауера, продолжал: – Господин доктор Шауер забыл упомянуть о том, что фирма «Лайсинг-оптик» располагает кое-каким опытом…
– Я не согласен, господин Виндиш, все не так-то просто!
С этими словами генеральный директор демонстративно повернулся спиной к Виндишу, сосредоточив все внимание на фон Венгене, который, конечно, понял, что его собеседники заранее все обговорили и, видимо, уже пришли к какому-то соглашению.
– Преимущество холодной обработки стекла заключается в том, что такое стекло способно защитить человеческий глаз от поражения лазерным лучом, – продолжал доктор Шауер.
Генерал потягивал виски, а сам думал о защитном качестве новой оптики.
– А что, если новая оптика обладает способностью защитить человеческое зрение и от ослепляющего оружия Зайдельбаха? – размышлял вслух Шауер.
– Почему вы не поговорили об этом с самим Зайдельбахом? – спросил фон Венген.
– Вопрос вполне логичен, – согласился Шауер, – однако я лично исхожу из того, что фирма «Лорхер и Зайдельбах» в ближайшее время перестанет являться производителем ослепляющего оружия. – На лице генерального директора появилась насмешливая улыбка. – А вы какого мнения придерживаетесь на этот счет, господин генерал?
Фон Венген тоже усмехнулся:
– Да, я тоже так полагаю!
Доктор Шауер заявил, что он хотел бы воспользоваться услугами генерала в качестве военного советника.
– Если федеральное ведомство заинтересуется ослепляющей гранатой, – продолжал Шауер, – то человек, который будет заниматься разработкой этого оружия, должен будет интересоваться и средствами защиты от него!
Фон Венген согласился с такой постановкой вопроса, однако подчеркнул, что говорить о средствах защиты пока что преждевременно, поскольку самого оружия еще не существует. Шауер возразил, что якобы несуществующее оружие уже имеется, более того, оно уже лишило зрения одного человека.
Потом все трое пили кофе; они стояли в углу возле камина словно сообщники, которые обсуждают свои очередной коварный план и боятся, как бы их не подслушали. Но от подслушивания защищал динамик, снова извергающий громкую музыку.
Фон Венген пришел к любопытным выводам: с одной стороны, они его подкупали, а с другой – он никак не мог отделаться от неприятного чувства, что им распоряжались, не получив предварительно его согласия. Инициатором этого подкупа был, вне всякого сомнения, доктор Шауер, глава фирмы «Лайсинг-оптик», который договорился обо всем с боссом «ВОМА» Липдштедтом, а директор Виндиш был при нем лишь простым исполнителем.
Хотя ни доктор Шауер, ни директор Виндиш не называли точных цифр, фон Венген мог представить себе реальный доход от планируемой операции громадного размаха – между пятнадцатью и двадцатью миллионами, которые в равных долях попадали как «ВОМА», так и фирме «Лайсинг-оптик».
Вынимая из своего внутреннего кармана проект договора, директор Виндиш вел себя примерно так же, как и фокусник из варьете, развлекавший гостей клуба.
Этот договор был следующего характера: «ВОМА» через своего военного советника рекомендовала федеральному ведомству по вооружению и технике закупить очки со специальными стеклами, способные защитить от ослепления гранатой Зайдельбаха; изготовитель стекла – фирма «Лайсинг-оптик».
В этот момент в бильярдную вошел Буссе. Он увидел трех господ возле громыхающего динамика и в душе порадовался тому, что неизвестный ему агент так ничего и не узнает об этом разговоре: он почему-то был убежден в том, что эти господа заняты совсем не анекдотами. Буссе громко кашлянул и объявил:
– Через несколько минут в красной гостиной начнется выступление балета нудисток!
Вечером того же дня старший секретарь по уголовным делам Ройтер (по прозвищу Красавец Эгон) в третий раз попытался встретиться и поговорить с Калле Пильцем, который со своей семьей занимал верхний этаж небольшого загородного дома.
Калле Пильц на этот раз оказался дома: он стоял на лестнице-стремянке и срезал сухие ветки с грушевого дерева. Спустившись на землю, он протянул гостю липкую от древесной смолы руку и спросил:
– Что случилось?
– Мы встретили понимание со стороны тех джентльменов, – сказал Ройтер.
– Ну и что? Если ты хочешь получить фотографии, то это исключено: я все сжег – и негативы, и снимки, и письма, и адреса, короче говоря, все-все! Представь себе, что мои девочки могли их увидеть!..
– Не в этом дело, – перебил его Ройтер, – я приехал совсем не за этим.
– Я тебя не понимаю!
– Как вы отделали его жену!..
– Отделали?.. Просто слегка стукнули, чтобы она не выцарапала нам глаза! И потом…
– Не ври мне! – раздраженно перебил его Ройтер. – Третьи сутки она лежит без сознания в реанимации! К тому же у нее сломана нижняя челюсть!..
Пильц с изумлением уставился на своего бывшего коллегу.
– В реанимации?! Ты серьезно?..
Старший следователь сказал, что он передал это сообщение новому коллеге, как только узнал, что женщине были нанесены телесные повреждения, опасные для жизни.
– Самое страшное я, разумеется, отвел. Я показал Пиллендрееру фотографии места происшествия и сказал, что впредь не следует опасаться никакого насилия. Но как только я заикнулся о том, что он должен выступить в суде в качестве свидетеля, он сразу же забрал свое заявление обратно.
– Ну, вот видишь! – с облегчением вздохнул Пильц.
– Что – вот видишь?! – вспылил Ройтер. – Этот вопрос остается открытым. Кто же все-таки так бесчеловечно избил женщину?
– Мы этого не делали, черт возьми!
– Ну ладно, как только ее можно будет допрашивать, мы это узнаем у нее. Однако это ничего не меняет в отношении вас. Ведь мы должны будем просить пострадавшую, чтобы она описала, как выглядели люди, которые ворвались в фотоателье. По ее описанию будет составлено два портрета, и вас рано или поздно разоблачат. Или вы замаскировались под кого-нибудь?..
– Зачем же она будет давать показания о нас? Она будет говорить о том, кто так жестоко избил ее! Ведь ей надо, чтобы его наказали!
– Резонно! – согласился Ройтер. – А ты и правда сжег все вещественные доказательства?..
Пильц кивнул.
– Дело дрянь! – проговорил Ройтер и, тяжело вздохнув, встал. – Кое-какие документы могли бы нам помочь…
Из реанимации Инну перевели в одноместную палату. Она уже пришла в сознание, кровяное давление стабилизировалось. Инна повернулась на кровати и, посмотрев на себя в зеркало, висевшее над умывальником, ужаснулась. Ее охватил приступ злобы на Крампена. Как она ненавидела его! И это он какое-то время ей правился!.. Но как давно это было!
Все началось с ее фотографии для обложки одного женского журнала. Специально для этого Крампен купил ей красивое платье и импозантную шляпку. На той фотографии она выглядела как красавица, сошедшая со старой картины. Так началась ее карьера фотомодельерши, и она, разумеется, сразу же бросила работу продавщицы в универмаге.
Крампен говорил, что весь ее капитал заключается в ее безупречной фигуре. Она позировала ему в модных купальниках и халатиках и скоро стала находить себя на страницах многих каталогов. Постепенно она попала в зависимость от Крампена, даже стала жить у него. Изредка он говорил ей что-то неопределенное о женитьбе. О том, что он ее не любит, Инна поняла только тогда, когда Крампен начал торговать ее фотографиями, на которых она была запечатлена в костюме Евы.
Однако Инне нравился такой образ жизни; Берт превращал ночи в дни, утверждая, что сам он «филин». Ей нравилось просыпаться днем, когда заблагорассудится и уж, разумеется, не от звонка будильника: с детских лет она всегда с большим трудом просыпалась и вставала по утрам из постели. Времена, когда Крампен жил в долг, сменялись периодами, когда она, образно выражаясь, купалась в деньгах.
С помощью торговли порнографическими открытками Берт пытался разбогатеть; но Инне тогда было уже все равно, лишь бы деньги текли в дом.
Однако до больших денег дело так и не дошло. Рынок сбыта контролировала твердая рука. У Крампена оставалась одна возможность: за бесценок сбывать свою продукцию мелким лавочникам. И тогда Инне пришла в голову мысль выжимать деньги из солидных, старых господ. Крампен ухватился за эту идею, и новый гешафт начался.
О том, сколь опасно такое занятие, они узнали тогда, когда в Крампена стреляли; с тех пор он всегда носил при себе пистолет…
В этот момент в палату вошла старшая сестра и сказала, что в клинику все время названивает следователь из полиции, который хотел бы взять у нее показания. Он готов сделать это даже сегодняшней ночью, поскольку времени и так много потеряно.
– Почему? – с трудом спросила Инна.
– Трое суток вы не приходили в сознание, дитя мое! Но теперь кризис уже миновал. Пустить следователя?
– Да, – прошептала Инна.
И сестра тут же впустила в палату старшего следователя по уголовным делам.
– Я понимаю, что вам очень трудно говорить, – начал следователь, – поэтому я буду задавать вам вопросы таким образом, что вам достаточно будет кивнуть головой в знак согласия или же покачать ею в знак отрицания. Было ли это проявлением чьей-то мести?
Инна покачала головой.
– А может, мстили вашему шефу, господину Крампену?
Она пожала плечами, из чего Ройтер сделал вывод, что она, как соучастница, намерена покрывать своего шефа.
– Ворвавшиеся в фотоателье плохо с вами обошлись?
– Они меня просто избили, – прошептала Инна.
– Это побои не от гангстеров?
Она покачала головой. И тут Ройтер узнал о том, что она заспорила с Крампеном о денежном вознаграждении и он так бесчеловечно избил ее. Ройтер понял, что Крампен не собирался давать ей денег, а она решила припугнуть его.
– О какой же сумме шла речь? – спросил Ройтер.
– Пятьдесят тысяч, – тихо проговорила она.
– Он сам похож на гангстеров, которые разгромили фотоателье. Какую цель они преследовали, мы узнаем от самих преступников, когда их поймаем. Они расскажут, кто их на это дело нанял, – объяснил Ройтер Инне, которая старалась не смотреть на него. – Вы знаете, что такое словесный портрет? – Он заметил, что при этих словах она испугалась, но, немного поколебавшись, кивнула. – Вы нам поможете составить словесный портрет преступников?
Она покачала головой и с трудом произнесла:
– Они… были загримированы!
Следователь с сожалением пожал плечами и сказал:
– В таком случае, у нас мало надежды на розыск преступников. – А сам мысленно поздравил Калле Пильца с удачей.
Он покинул больничную палату, унося в портфеле протокол, подписанный Инной. Выйдя в коридор, он посмотрел на часы, которые показывали десять минут первого ночи.
Они сидели в комнате у камина, в котором весело потрескивали дрова, освещая своим пламенем лица собравшихся возле него. На низеньком столике стоял кувшин с красным вином. Коринна и Фред пили вино из керамических кружек, а Зайдельбах – минеральную воду. Он пригласил Коринну и Фреда в свой новый дом, который он купил у вдовы Ерентрайх.
Коринне не пришлось уговаривать Фреда принять приглашение Зайдельбаха. Ей удалось войти в доверие к доктору, и теперь нужно было сделать его союзником в борьбе против Лорхера. Именно поэтому Фред не говорил профессору о том, что он не сможет поехать вместе с ним в Южную Америку.
Старый профессор улыбался и пил минеральную воду с таким видом, будто это было вино. Коринна чувствовала, что Зайдельбах чем-то встревожен. Она замечала, что он иногда изучающе поглядывает на Фреда.
– Три месяца назад вы решили, – невозмутимо начал доктор, обращаясь к Коринне, – стать моей ассистенткой. Я очень рад этому. Моя рукопись находится в типографии, а сейчас мы разрабатываем план нашей экспедиции. Но, как мне кажется, мы недостаточно внимательны к другому аспекту.
Коринна опустила глаза; она все чаще приходила к мысли, что чем глубже она погружается в работу Зайдельбаха, тем больше отдаляется от цели – доказать вину Лорхера в гибели брата. Ей стало казаться, что это не такое уж и неотложное дело, к тому же она опасалась, что могут всплыть такие детали, которые будут не в пользу Дитера. Фред на ее опасения реагировал довольно сдержанно.
Горица допил вино и, повернувшись к Зайдельбаху, сказал:
– Замечу, господин профессор, что я чувствую себя неудачливым исследователем, который вместо розыска нового вида кактусов гоняется за бабочками и мотыльками!
Коринна с удивлением посмотрела на Фреда, доктор тоже смутился и начал протирать стекла очков.
– Создается впечатление, – продолжал Горица, – что я потерял общую цель, но это не совсем так. Я думал, у меня в руках нить и я строго следую за ней… И вдруг оказывается, что я держу в руках запутанный клубок! Что ж, я попытаюсь распутать его!..
Коринна подумала о том, что Фред сейчас постарается объяснить события прошлых недель; Зайдельбах, видимо, тоже так решил, потому что в знак согласия кивнул Горице.
– Я потратил уйму времени, чтобы выяснить круг знакомых Лорхера, и натолкнулся на Паульсена.
– Правда? На нашего Паульсена? – удивился Зайдельбах. – И что же в нем интересного?
– Он является обладателем самой большой коллекции спичечных этикеток во всей Европе!
Коринна удивленно спросила:
– Спичечных этикеток?
Горица кивнул:
– А разве не вызывает любопытства его переписка со знаменитостями со всего мира?
Зайдельбах угостил своих гостей хорошим французским вином.
– Паульсен не подозревал, что я довольно хорошо понимаю по-испански и разгадаю его трюк. С того момента он оказался у меня в руках и ответил на все мои вопросы.
Коринна не понимала намеков Фреда, Зайдельбах тоже.
– Вы говорите, что Паульсен сделал какой-то трюк? – спросил он.
– Подумайте только! С какой бы это стати пятидесятилетнему мужчине заниматься в забытой богом пустоши коллекционированием этикеток от японских спичек? – Горица усмехнулся. – Он воспользовался фотографией парализованного двенадцатилетнего юноши, передвигающегося на инвалидной коляске, и своей способностью подделывать подписи, написал императору Японии Хирохито письмо, в котором уверял, что коллекционирование спичечных этикеток придало новый смысл его жизни.
Коринна и Зайдельбах переглянулись: они ничего не понимали.
– Секретарь императора послал ему дюжину этикеток, и теперь они занимают самое почетное место в его коллекции! Вы спросите, зачем я вам об этом рассказываю? Да для того, чтобы вы поняли, что я кое-что узнал о внутренних делах фирмы, о которых Паульсен никогда и словом не обмолвился.
– О делах фирмы? – спросил Зайдельбах.
– Да. Например, о том, господин профессор, что ваша часть в сумме общего капитала составляет символически всего лишь пять процентов!
В камине потрескивали горящие дрова, от которых в комнате пахло смолой. Зайдельбах подложил в огонь еще несколько поленьев и задумчиво проговорил:
– Да, я не отрицаю того, что за прошедшие двадцать лет Лорхер выплатил мне большую часть моего компаньонского вклада.
– Вы изобрели стекло такого состава, которое можно обрабатывать холодным способом!
Коринна с недоверием посмотрела на Зайдельбаха:
– Мы беседовали об этом, но вы никогда не говорили о том, что…
– Этой проблемой я больше не занимаюсь.
– Это точно, – пояснил Горица, – ваш опыт прибрала к рукам фирма «Лайсинг-оптик», и, по словам Паульсена, за мизерную сумму! – Фред вызывающе смотрел на ученого. – А она охотно заплатила бы за это сто тысяч, поскольку это открытие сулит ей миллионы!
– Вполне возможно, – как-то бегло заметил Зайдельбах.
Коринна никак не могла понять, как доктор может быть таким спокойным.
– Паульсен мог бы и не называть мне этой суммы, – продолжал Горица, – я узнал бы это и без него: Лорхер положил себе в карман тройную прибыль!
– Это мне известно, – невозмутимо подтвердил Зайдельбах.
– У вас, дорогой доктор, действительно овечье смирение, и терпение тоже!
– Я терпелив и глуп, как овечка, – с ехидной усмешкой проговорил Зайдельбах, но тут же стал серьезным и процитировал: – «Терпенье и долгое мужество стоят больше, чем насилие и злость!»
– Цитата остается цитатой, – возразила Коринна, – часто вы противоречите сами себе.
– Вы совершенно правы, Коринна, – согласился доктор. – Пословицы и поговорки не всегда хороши. Я, как старый почитатель Шиллера, мог бы процитировать и из него…
– Ты что-нибудь понимаешь? – обратилась Коринна к Фреду.
– Нет, – покачал тот головой, – но догадываюсь.
– Не думаю, – возразил Зайдельбах. – Чтобы быть корректным, признаюсь: до сих пор моя месть носила всего лишь пассивный характер!
– Но только до сегодняшнего дня, не так ли? – поинтересовался Горица.
– Нет!
И вдруг Коринну охватило такое чувство, что сейчас что-то произойдет: доктор Зайдельбах никогда еще не казался ей таким целеустремленным. Она поняла, что доктора вовсе не нужно восстанавливать против Лорхера – он уже давно был его врагом.
А Зайдельбах повел себя совсем необычно: вместо минеральной воды он выпил вина. Глаза его заблестели.
– Чтобы быть кратким, скажу: ослепляющая граната является, так сказать, яйцом без зародыша!
Горица поставил бокал на стол.
– Что вы сказали?..
– Что слышали! Не существует никакого ослепляющего оружия а-ля Лорхер, с помощью которого солдат противника можно превратить в беспомощных слепцов! И я очень рад этому!
Горица залпом осушил свой бокал и с такой злостью бросил бутылку в камин, что она разлетелась на мелкие кусочки. Коринна испуганно вскрикнула. Зайдельбах, бледный как полотно, вскочил со своего места, мгновенно опять превратившись в старого, беспомощного ученого.
Коринна прекрасно поняла реакцию Фреда: разрушилась их мечта о будущем, которая зиждилась на открытии Зайдельбахом нового вида оружия. Неужели же смерть Дитера была напрасной?.. Фред уже видел в мечтах миллион на своем счету в Швейцарском банке, а теперь вдруг Зайдельбах утверждает, что новое оружие– это яйцо без зародыша?..
– Я не могу в это поверить, – проговорила Коринна, побледнев, – от чего же тогда ослеп мой брат?
Услышав упрек Коринны, Зайдельбах поспешно объяснил:
– Вся беда была в том, что взрыв произошел в закрытом помещении, и потому действие заряда оказалось более сильным, чем на открытой местности… – Доктор посмотрел на Коринну и Фреда. – А Лорхер был настолько ослеплен своей идеей, что не в состоянии был понять: такое оружие, если бы оно существовало на самом деле, никогда не удалось бы применить на практике!.. Мой компаньон всегда старался отстранить меня от получения экономической выгоды от моих изобретений!.. Вот тогда-то я и решил не разочаровывать его и не выводить из заблуждения относительно «нового вида оружия». Он вложил все свое состояние в создание ослепляющего оружия! – со злорадством закончил Зайдельбах свое признание.
Только теперь до Коринны дошел смысл слов доктора о «пассивной мести».
Вытерев вспотевший лоб, Зайдельбах продолжал:
– Страдания, которые я вам причинил, Коринна, сам того не желая, я никогда не смогу искупить. Но я очень хочу хоть в какой-то степени утешить вас… Я намерен завещать вам все, что у меня есть! Родных и близких у меня все равно нет, разве что фрау Кутчера, моя экономка, которая кое-что получит по завещанию.
Коринна покраснела.
– Лорхер и Крампен знали, что сейф будет вскрыт, – убежденно сказал профессор, прислонившись к камину. – Меня же они подложной, телеграммой вызвали во Франкфурт, да вы об этом и сами знаете…
