Текст книги "Операция «Степной барашек» (Роман)"
Автор книги: Ганс Зибе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Инспектор по уголовным делам пододвинул к себе бланк протокола, чтобы тот был у него под рукой. Вошедший устало опустился на указанный ему стул, стоявший возле письменного стола. «Типичный представитель нынешней молодежи», – подумал про него Нойман.
– Я хотел сделать вам заявление об одном священнике, – проговорил бородатый, – который вовсе не священник…
Инспектор сделал нетерпеливый жест, чтобы его остановить, но вдруг заинтересовался анкетными данными молодого человека. Студента-теолога звали Райнер Либич, он проходил практику в местной больнице.
– Меня направили в отделение для психических больных, – продолжал Либич, с неудовольствием поглядывая на крутящуюся ленту магнитофона, – которое изолировано от других отделений и запирается.
Инспектор понимающе кивнул: несколько дней назад он навещал там некоего Хойслера, которого не мог забыть до сих пор.
– Ну-с, и что же случилось с вашим священником?..
– Из-за него мне пришлось идти к главврачу! – сказал студент и внезапно покраснел, вспомнив тот разговор.
Затем инспектор Нойман узнал о содержании разговора Либича с этим священником.
– Я понял так, что священник злоупотребил вашим доверием и рассказал главврачу о ваших жалобах? – заметил Нойман.
– Совсем нет, в этом случае я не пришел бы к вам, господин инспектор!
– Тогда почему же вы, собственно, явились ко мне?
Студент похрустел пальцами рук, снова посмотрел на крутящуюся ленту магнитофона и наконец сказал:
– Случайно я подслушал один разговор…
– Случайно? – перебил его Нойман не без ехидства.
– Да, совершенно случайно, – заверил он. – Врачи после вскрытия трупа не были едины в своих заключениях.
– При чем тут вскрытие какого-то трупа? – в недоумении спросил инспектор. – Разве священник скончался? Вы об этом и словом не обмолвились!
Студент смущенно посмотрел на инспектора:
– Нет, разумеется, нет! Я говорю о больном из палаты номер девятнадцать! В той палате было найдено мое прошение, которое я лично передал священнику в руки…
– …который, как вы выразились, вовсе не священник, – скептически заметил Нойман.
– Вот именно! – подтвердил студент. – Да, человек, выдававший себя за священника сумасшедшего летчика из семнадцатой палаты, навестил больного из девятнадцатой палаты! Тут что-то не так, господин криминал-инспектор! Хойслер из девятнадцатой палаты после его визита оказался мертв! Тут пахнет убийством!
– Вот как?! Надеюсь, вы и доказать это сможете?.. – Нойман никак не мог обойтись без насмешки.
– Я звонил по телефону господину советнику из консистории, он друг нашей семьи. Он-то мне и сказал, что в нашей общине был только один священник по фамилии Ланге, но он с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года покоится в земле-матушке!
– Ну хорошо, я все проверю, – пообещал Нойман.
– Скажите, а вы можете так составить протокол, чтобы в нем не называлась моя фамилия? – робко спросил студент.
– Само собой разумеется, – пообещал ему инспектор.
Когда Райнер Либич ушел, Нойман подошел к окну и стал смотреть вниз, на уличную суету. Его интуиция, выработанная за сорок лет службы, подсказывала ему, что тут, пожалуй, пахнет преступлением. Хойслер служил в сети «МАД», его предполагали перевести в лазарет бундесвера, а затем отдать под суд военного трибунала. Кто знает, что за всем этим кроется?..
Судя по всему, это дело затрагивало интересы верхов, но опасность была вовремя устранена. Нойман отвернулся от окна и, подойдя к магнитофону, перемотал назад ленту, а затем нажал на кнопку «Стереть».
В зале для проведения траурных церемоний в первом ряду были заняты только пять стульев, перед гробом лежало мало венков. Ларго Генделя, звучавшее с магнитофона, неприятно громыхало в почти пустом помещении.
Раздался голос священника, читавшего из Библии: «Пусть бросит в него первый камень тот, кто сам греха не знает…»
О желании покойного быть погребенным в земле члены похоронной комиссии узнали только от Гундулы Ховельман, более того, они даже были не в курсе, что руководство фирмы «Лорхер и Зайдельбах» не являлось начальством Хойслера. Зайдельбах появился на траурной церемонии как представитель фирмы, и Гундула была благодарна доктору за то, что он проявил такое снисхождение к покойному. Рядом с Гундулой сидел старик Ховельман, представлявший своих коллег из охраны.
Траурная речь была очень короткой. Никто из присутствовавших, кроме Коринны и Фреда, не имели ни малейшего представления о том, при каких условиях умер Хойслер. В заключение церемонии зазвучал квартет Брамса. Растворились двери, и носильщики подняли гроб. На площади их уже поджидала другая траурная процессия, хоронящая своего усопшего.
Обтянутые резиновыми шинами колеса похоронного катафалка шуршали по посыпанной гравием дорожке. Сразу же за гробом шагал священник, который время от времени незаметно посматривал на часы. Рядом с ним шли Коринна и Фред Горица. Позади них шествовали Ховельман, Гундула и Зайдельбах. Доктор после вчерашнего пива выглядел каким-то больным.
Над открытым гробом пастор не стал много говорить и сравнивать яркий солнечный свет и пение птичек с солнцем закатившейся жизни, более того, он даже забыл упомянуть, что для Хойслера больше уже никогда не будет светить солнце и не будут цвести цветы.
Коринна даже не могла плакать, чувствуя, как стиснуто ее горло. Боль Гундулы прорвалась наружу, когда гроб опускали в землю. Старик Ховельман был мрачен, он понимал, какие отношения связывали Хойслера и его внучку.
На обратном пути, выходя из ворот кладбища, Зайдельбах, сникший и мрачный от чувства собственной вины, подошел к Коринне и взял ее руку, которую та, задумавшись, подала ему, но не проронил при этом ни единого слова.
От имени Коринны Горица пригласил присутствующих на похоронах на скромные поминки в ближайший ресторан. Там Коринна и Гундула, стоя в раздевалке, оказались друг перед другом, лицом к лицу.
Коринна почувствовала симпатию к этой девушке с темными растрепанными волосами, которые делали ее похожей на южанку. Она поняла Дитера, когда тот в одном из своих писем сообщил ей, что в ближайшем будущем он намерен серьезно подумать о своей дальнейшей жизни.
– Вы его любили, не правда ли? – тихо спросила Коринна.
Гундула молча кивнула. По ее щекам катились слезы. Коринна Хойслер прижала Гундулу к себе.
– Я никак не могу свыкнуться с мыслью, – прошептала она, – что его уже нет!..
– Я все равно стану его женой, – сказала Гундула. – Я не навсегда потеряла его – он продолжает жить во мне! У меня будет от него ребенок! Я рада, что он уже знал об этом!
– Гундула, девочка!.. – произнесла растроганная Коринна.
Вдвоем они подошли к столу. Ховельман и Горица инстинктивно почувствовали, что Коринна и Гундула понравились друг другу.
– Вы приехали из Мюнхена? – спросил Зайдельбах у Коринны.
– Да, – коротко ответила она, не чувствуя ни малейшей симпатии к представителю фирмы, погубившей ее брата.
– Господин доктор тоже ботаник, – заметил Ховельман, который слышал как-то от Хойслера, что его сестра Коринна изучает ботанику.
– Вот как?.. – в голосе девушки прозвучало некоторое любопытство.
Зайдельбах тоже был заинтересован. Разговор постепенно начал налаживаться. Оказалось, что Коринна была знакома с книгой Зайдельбаха по ботанике. Она спросила доктора о том, действительно ли он работает над новым трудом о флоре Люнебургской пустоши.
– Я написал уже не одну сотню страниц, – подтвердил доктор. – Жаль только, что работаю я нерегулярно!
Официант принес кутью, а от закусок все отказались: никто из присутствующих на похоронах не мог есть.
Коринна и Фред обменялись понимающими взглядами, и он сказал:
– Все, кто был знаком с Дитером, хорошо знают, что он ни при каких условиях не мог бы украсть деньги! Он действовал по приказу! Это я обязательно узнаю, тем более что теперь это ему уже не повредит! Вы можете это подтвердить, господин доктор?
Зайдельбах вдруг побледнел; он начал протирать стекла очков носовым платком, стараясь при этом не смотреть на Горицу.
– Я нарушу обещание молчать и скажу, что господин Хойслер был обер-лейтенантом бундесвера…
– …служившим в контрразведке, – добавил Горица.
– Этого я не знал, – заметил Зайдельбах. – В его обязанности входило организовать охрану нашей фирмы, и он превосходно справлялся с этим! Какие задания он выполнял помимо этого – мне неизвестно!
Они выпили по бокалу вина, и тут Фред Горица во всеуслышание заявил, что он вместе с сестрой умершего сделает все, чтобы пролить свет на загадочную историю с сейфом и не менее загадочную смерть Хойслера.
– Мы обязаны это сделать в знак уважения к его памяти, – сказал он в заключение.
– Я не верила газетам – тому, что было написано о Дитере, – проговорила Гундула и, повернувшись к своему деду, добавила: – Я не хочу, чтобы мой ребенок стыдился своего отца!
Ховельман растерянно посмотрел на внучку и заикаясь пролепетал:
– Уж не хочешь ли ты сказать, малышка, что ты…
– Да, хочу! У меня будет от него ребенок! Мы хотели пожениться!..
На лице старика застыло выражение глубокой печали: ему не хотелось, чтобы внучка пошла по пути его дочери и воспитывала ребенка без отца.
Доктор Зайдельбах сделал невероятное: он поднял свой бокал и залпом выпил его до дна, а затем сказал:
– Мне в этой истории многое неизвестно. Когда произошло несчастье, меня здесь не было: я был во Франкфурте. Однако я знал, что мой компаньон был своевременно проинформирован о готовящемся и устроил ловушку. Могу только сказать, что инициатором этой ловушки был не сам господин Лорхер, а его внебрачный сын но фамилии Крампен! – проговорив все это, Зайдельбах с облегчением вздохнул. – Злое предприятие ведет к злой цели, сказал в свое время Софокл. Вы даже не предполагаете, как скверно я себя чувствую! Могу я чем-либо помочь в вашем деле? – Доктор вопросительно посмотрел на Горицу.
– Все детали можно установить только на месте происшествия, – пояснил Фред. – Вы могли бы, господин доктор, взять к себе в качестве ассистентки Коринну Хойслер? Разумеется, под другой фамилией, с тем чтобы не пугать Лорхера и не вызвать у него недоверия.
Эта мысль понравилась Зайдельбаху.
– Я это сделаю, – пообещал он.
Спустившаяся на землю темнота скрыла мелкие предметы, слегка просматривались лишь бетонные колонны внизу. Почти все окна двадцатиэтажного здания были ярко освещены. Горица застегнул куртку и прислушался к звукам, раздававшимся из-за балконной двери.
Коринна и он выпили по бокалу шипучего вина, сидели рядом и почти ничего не говорили. Неожиданно девушка встала и, пожелав ему доброй ночи, ушла к себе в комнату. Горице, как и прошлым вечером, показалось, что она чего-то ждала.
Горица занес в комнату неполную бутылку вина и достал из домашнего бара бутылку виски. Налив стакан вина, он выпил его и, наполнив вторично, снова вышел на балкон. «Собственно, мне следовало бы остаться в комнате», – подумал он, но его потянуло на прохладу, тем более что хотелось оказаться поближе к Коринне.
Подвинув стул к балконной двери, за которой скрылась девушка, он снова прислушался, но так ничего и не услышал. Он вспомнил свою последнюю встречу с Дитером на этом же балконе и свою первую встречу с ним.
Они познакомились три года назад. Горица напал на след одного вора, специализировавшегося на краже легковых автомобилей, которые после специальной перекраски тот переправлял в страны Востока. Но Фреда заманили в ловушку, и трое верзил напали на него, как только он вышел из бара.
Хойслер поспешил ему на помощь и вызвал полицию. В ходе выяснения личности Горицы Хойслер узнал, что тот работает в спецслужбе на фирму, которая за соответствующую плату обеспечивала безопасность от уголовников, порой действуя чуть ли не в рамках легальности.
Вспомнив об этом, Горица усмехнулся. Тогда он подумал, что Дитер является сотрудником криминальной полиции, так хорошо его принял патруль. Эта встреча и явилась началом их дружбы. С тех пор они регулярно обменивались информацией, которая поступала к каждому из них.
Постепенно Горица пришел к выводу, что он в какой– то степени является должником Дитера, ведь без его, Фреда, участия Хойслера никогда бы не перевели в пустошь.
Ночной ветерок остудил его, и Фред начал мерзнуть. Он выпил виски и почувствовал, как тепло разливается по всему телу.
Огни в окнах домов гасли один за другим. Горица встал со стула и, подойдя вплотную к балконной двери, услышал, как за ней тихо плакала Коринна.
Имел ли он право мешать ей выплакать свою боль? Похороны без слез показались ему ненатуральными. Только одна Гундула Ховельман дала волю слезам. Что ж, это вполне естественно… Но кто знает, хочет ли Коринна остаться одна со своим горем?
Фред осторожно открыл дверь и тихо позвал:
– Коринна…
Она лежала на кушетке, уткнувшись в подушку, плечи ее вздрагивали. Коринна подняла голову и посмотрела в сторону балконной двери; рукой она искала выключатель ночника, стоявшего на столике. Она зажгла ночник, но кушетка все равно осталась в тени.
Фред остановился на пороге и несмело посмотрел на девушку.
– Я услышал, что вы… – Не договорив фразу, он замолчал, чувствуя неловкость от сознания того, что она может не так понять его.
Девушка отодвинулась к самой стене и, натянув на себя одеяло, жестом разрешила ему сесть рядом. Он присел на краешек кушетки.
– Мне очень жаль вас, Коринна. Сейчас, сидя на балконе, я о многом передумал. Я сам в какой-то степени виноват в случившемся…
– Я этому не верю.
– Однако это так, – настаивал Фред. И он откровенно рассказал ей о том, как Дитер в порядке наказания за одно упущение по службе был откомандирован в распоряжение фирмы «Лорхер и Зайдельбах».
Коринна молча слушала его. Когда он закончил, она долго молчала, а потом сказала:
– Вы нисколько не виноваты в случившемся с Дитером, это просто совпадение; он сам решил вам услужить.
– Дело не только в этом. Я вспомнил один разговор с ним… Было это, пожалуй, год назад. Мы сидели на балконе и…
– Вы пили виски? – перебила она его вопросом.
– Да, целую фляжку тогда выпили!
Она усмехнулась сквозь слезы и сказала:
– Я имею в виду не тогда, а сейчас!
– Да, выпил, – смущенно признался он. – А вы случайно, не хотите?
– Да, пожалуй.
Фред пошел в свою комнату и принес полбутылки виски. Он сел и протянул ей бокал.
– Этим был подведен итог в познании самого себя! – И Фред рассказал Коринне о том, что они с Дитером тогда пришли к единому мнению, как опасно и ненадежно их положение, ведь они оба, по сути дела, занимаются одним и тем же делом. Разница заключалась только в том, что Дитер работал на государственную разведку, а Горица на частную спецслужбу, которая, разумеется, и платила меньше.
– Мое предложение при случае позаботиться о компромиссе заставило Дитера задуматься. Он считал, что ему добиться такого будет труднее. Возможно, что… – Горица неожиданно замолчал.
– Налейте мне еще виски, – попросила Коринна. – Возможно, он верил, что все же найдет способ побеспокоиться о собственной выгоде, вы не думаете?
– Да, очень жаль, что мне больше не удалось поговорить с ним.
– Вполне допускаю, что он мог бы остаться в живых… только слепым. Боже мой, как это ужасно звучит: только слепым! Что бы он сказал? Как вы полагаете, Фред?
– А он сказал бы: «Это было проделано с целью! Кто-то заработал на этом большие деньги! Разыщите его и заставьте заплатить за это!»
– Да можно ли вообще оплатить такое?! У Гундулы будет от него ребенок, и он должен будет расти и воспитываться в пустоши, в селе…
Они еще выпили виски, и Фред поставил пустые бокалы на стол. Голова у него несколько отяжелела от выпитого, но мысли пока еще не путались. Вспомнилась встреча с Бенно Хонигманом в Вадуце и его предложение вставать на собственные ноги. Секретная служба Израиля предлагала ему помощь в этом, но он прекрасно понимал, что на них можно рассчитывать только до тех пор, пока он им был нужен. А что после? Начнется конкурентная борьба с собственной спецслужбой, а ведь Бройер не потерпит никакой конкуренции. Есть лишь одна-единственная альтернатива, о которой он говорил Дитриху: самому нанести единственный, но сокрушительный удар!
Коринна погладила Фреда по руке и вдруг обхватила его за шею и притянула к себе. Он видел ее глаза, очень похожие на глаза Дитера…
– А ты уверен, Фред, что Дитер только выполнял приказ? – спросила она через некоторое время.
– Этого я не знаю, – ответил он, лежа на спине, заложив руки за голову.
Коринна прижалась к нему и заметила:
– Дитер никогда не гнался за деньгами!
– У нас есть один шанс, только нужны доказательства. Ты мне поможешь в этом?
– Что за вопрос!
– Первый шаг будет сделан, если Зайдельбах возьмет тебя к себе на работу. Я знаю, кто может заплатить миллион за обладание ослепляющим оружием!
Стало совсем тихо. У Коринны перехватило дыхание, и, пораженная, она прошептала:
– Я бы могла подумать, что ты сошел с ума, но я-то знаю, что ты за человек!
– Положат нам один миллион в швейцарский банк на предъявителя, а это уже солидное состояние, как ты полагаешь?
– Баснословная сумма – тысяча тысяч марок!
– Вот тогда смерть Дитера будет хоть как-то окуплена! – как ни в чем не бывало заключил Фред Горица.
8. БОРЬБА СПРУТОВ
Школа каратэ спецслужбы размещалась в огромном летнем павильоне фабрики искусственной кожи. При ее оборудовании Бройер средств не жалел: тут была и своя сауна, и солярий, и бассейн, и тир в подвале, и помещения для отдыха. Оперативные сотрудники были обязаны регулярно заниматься физическими тренировками.
Горица поставил свою машину на фабричном дворе. На обитой железом двери красовалась табличка с надписью: «ВСВ 1900», а чуть ниже рисунок – боксерская перчатка, но все это было придумано лишь для маскировки.
Горица вложил свой пропуск в отверстие электронного контролера, и в тот же миг перед ним бесшумно распахнулась дверь. В коридоре он ощутил знакомые запахи – средств по уходу за телом, магнезии и пудры.
Он переоделся и вошел в помещение, где проходили тренировки по боксу. С ним поздоровались двое коллег. Партнер Горицы по рингу Калле Пильц снял с головы защитный шлем и сделал ему таинственный знак. В этих помещениях избегали вести разговоры, которые могли бы дойти до слуха Бройера. Никто толком не знал, какой подслушивающей аппаратурой оборудованы эти помещения.
– «Зигги», – тихо шепнул ему Калле. Горица понимающе кивнул – коллега предлагал ему встретиться в ресторанчике на товарной станции, владельцем которого был некто Вальтер Бунге, давший заведению столь странное название. Тренировка у Горицы в тот день, естественно, была короткой.
Когда он вошел в ресторанчик, Калле уже ждал его у одного из столиков. Поздоровавшись с хозяином, Горица заказал пива. Этот ресторанчик был для его владельца настоящим золотым дном, где с утра и до вечера толпились клиенты. Здесь царило такое оживление, что человек порой не слышал собственных слов. За высоким столиком двое завсегдатаев оживленно спорили о недавно окончившемся футбольном матче. Калле немного оттеснил споривших в сторону, чтобы освободить место себе и Горице. Более подходящее место для секретного разговора трудно было найти.
Калле Пильц – боксер тяжелой весовой категории из спортивного общества полиции – был в свое время уволен с работы за потерю одного секретного пакета. На этом, собственно, и закончилась его биография боксера. Горица знал, что именно интересовало Калле, у которого были две дочери (одна – пятнадцати, а другая – семнадцати лет), которых он безумно любил, старался исполнить все их желания и потому всегда нуждался в деньгах.
– Прозит, старина! – сказал Калле, поднимая свою кружку.
– Будь здоров, Калле! – Горица бросил на него внимательный взгляд, поняв, что тот принес ему добрую весть. – Ну, выкладывай! – тихо потребовал он.
Калле осторожно осмотрелся и, почти не разжимая губ, проговорил:
– Фотографии изготовил некто Берт Крампен, фотограф!
– Я так и думал, – проговорил Горица, глядя на Пильца. – Сколько заплатил?
– Две сотни!
Горица достал триста марок и сунул их в карман боксеру.
Пильц, довольный, кивнул:
– Крампен занимается изготовлением порнографических открыток, которые он сбывает продавцам сигарет и газет!
– Смотри-ка! – Горица тихо свистнул. – Сын фабриканта Лорхера чем занимается!
– Это еще не все, – пояснил Пильц. – Я решил заглянуть к нему, в его фотоателье на шестом этаже… Ну, скажу тебе, дверь – как в федеральном банке! Стою и думаю: звонить или нет? Вдруг из лифта выходит одна красотка, и я поднимаюсь этажом выше… Твое здоровье, Фред!
– И твое, Калле! Однако в твоем рассказе не хватает изюминки! – Горица вытер с губ пивную пену.
– Будет и изюминка, – в глазах Калле заблестели довольные огоньки. – Я вышел из дома и кого же я увидел? Красавца Эгона!
– Кто это такой?
– Один тип, околачивавшийся возле одной девицы! Короче говоря, аптекарь дал показания под принуждением. Раз в три месяца он кладет пятьсот марок в абонементный почтовый ящик. Если он этого не сделает, то его семья получит по почте несколько цветных фото, снятых скрытой камерой и запечатлевших его и ту, с кем он ночевал в мотеле…
– С той самой девицей? – спросил, прервав его, Горица.
– С той самой! – ответил Калле.
– Ну и что?
– Проследить за «пчелкой» с почты было проще простого!..
– И ты сказал Эгону, что сам сделаешь это, – угадал Горица.
– Точно! Можешь мне поверить, что Эгон был готов мне руки целовать! – И Калле кивнул, как бы подтверждая свои слова. Он допил пиво и, подняв вверх руку, показал два пальца. Хозяин пивной, стоявший за стойкой, дал знак, что он принял заказ и подает им еще две кружки пива.
Это было одно из ставших традиционными совещаний, которые обычно проводились в конце недели с целью проинформировать генерального директора Линдштедта о наиболее важных событиях, получить от него необходимые указания и обменяться опытом и новостями. На такие совещания приглашались, как правило, лишь ответственные сотрудники, а таковых насчитывалось около десятка человек. Совещаниям обычно предшествовала основательная подготовка, так как Линдштедт интересовался даже деталями любого дела и инстинктивно угадывал слабые места.
Шестеро господ сидели за столом для совещаний, который одной стороной упирался в письменный стол Линдштедта. Ритмично мигающие контрольные лампочки свидетельствовали о том, что система антиподслушивания была включена. Плотные гардины на окнах были задернуты. Горели лишь настольные лампы, хорошо освещая столешницу, зато выставочные витрины с образцами оружия находились в полумраке, матово поблескивая металлом, лежавшим на бархатных подушечках.
– Переходим, господа, к следующему пункту! – потребовал Линдштедт. – Прошу вас, господин Виндиш, доложить о комплексе «Лорхер и Зайдельбах»!
Взоры пятерых господ устремились на шестого, в элегантном костюме, сидевшего в конце стола. В этом помещении строго соблюдалась должностная субординация. Директор Виндиш стал членом директорского совета лишь два года назад, являясь типичным представителем молодого, но энергичного поколения. Ему было тридцать с небольшим, и прежде он работал где– то за границей; великолепно владел тремя иностранными языками (в том числе русским), обладал завидной контактностью с людьми и таким самолюбием, которое необходимо для того, чтобы сделать карьеру. Три года назад Виндиш женился на дочери одного из акционеров «ВОМА», а год спустя уже пошел в гору.
– Господин генеральный директор, господа! – начал приятным голосом свое выступление Виндиш. – В свое время я лично обратился к господину Лорхеру с предложением скооперироваться с нами, однако получил решительный отказ. И все же мы не без интереса продолжали наблюдать за развитием фирмы!
Линдштедт прокашлялся и бросил коротко:
– Это касается операции «Степной барашек»! Все наши сотрудники были проинформированы об этом.
– Так точно! – подтвердил Виндиш. – О начальной стадии развития ослепляющей гранаты, о трудностях с кредитованием, при этих словах некоторые члены директорского совета переглянулись. – В настоящее время мы можем говорить о значительном форсировании работ… – Здесь Виндиш привел факты, подтверждающие его слова. – Громкий скандал и публикация о нем в прессе позволили фирме «Лорхер и Зайдельбах» получить внушительные преимущества.
– Добиться этого было не так-то уж и трудно, – заметил один из господ, – тем более что кредиты оказались под рукой!
Виндиш бросил на Линдштедта вопросительный взгляд. Генеральный директор поиграл золотой миниатюрной шпагой, предназначенной для разрезания бумаг и писем, затем взглянул на Виндиша и едва заметно кивнул.
В этом обществе было принято все секретные и важные дела совершать только с личного согласия Линдштедта. Получив молчаливое согласие директора, Виндиш начал более подробно докладывать о положении дел на пиротехнический фабрике, назвал имена кредиторов, которыми оказались два вполне авторитетных банка, затем он остановился на условиях договоров.
– Это вызвано нашим желанием, – продолжал Виндиш, – кредиты же были сторнированы. В настоящее время изоляция Лорхера нам мало чем поможет.
Далее Виндиш изложил разработанную им самим концепцию, и ему удалось убедить членов совета в ее правильности.
На фирме «Лорхер и Зайдельбах» развернулись работы по созданию огромной лаборатории, способной ускорить выпуск новой продукции. Товарные поезда строго по графику доставляли сырье, однако пройдет еще не одна неделя, пока оно будет пущено в производство. По мнению Виндиша, настало самое подходящее время для того, чтобы «повернуть кран, из которого текут деньги, в другую сторону». При этих словах Линдштедт скорчил гримасу – он не любил подобных выражений.
– Думаю, наше новое предложение о кооперации вряд ли будет отвергнуто фирмой, правда, его условия будут для фирмы менее благоприятны, чем в первый раз! – И, сделав особое ударение, он закончил свое выступление следующими словами: – При данных условиях!
А каковы были эти условия – предоставлялось дорисовать воображению самих членов директорского совета.
Генеральный директор демонстративно посмотрел на каминные часы: он привык рассчитывать время до минуты. Поскольку желающих высказаться не оказалось, он закрыл совещание. Господа поднялись со своих мест и, отвесив поклон генеральному, стали выходить из зала.
– Задержитесь, господин Виндиш, – произнес Линдштедт.
– Да, слушаю вас! – остановился Виндиш.
– Вы проконсультировали господина Бройера?
– Да, и он заверил меня в том, что его спецслужба обеспечит безопасность как лиц, так и самого объекта, и притом при сохранении строгой изоляции от других отделов. У «Лорхера и Зайдельбаха», к сожалению, было установлено сигнальное устройство.
– Благодарю вас, я так и думал. – Линдштедт по– дружески улыбнулся. Виндиш склонился в почтительном поклоне и вышел.
В коридоре генерального директора ожидал фон Венген. Линдштедт принял его на этот раз более холодно, чем обычно. Отставной генерал сожалел об этом, хотя и находил вполне понятным, считая, что уж такова судьба любого командира, проигравшего бой. Он решительно отказался говорить об этом, заметив, что это была всего-навсего неудачная операция, и не больше.
Если бы операция не провалилась из-за подлого предательства, тогда майор Вольноф на своем «БМВ» прикатил бы в гараж фон Венгена в Кобленце и оставил там похищенные документы. Однако сто тысяч марок, обещанные за это, так и не попали в кассу спецслужбы. Когда-то еще удастся получить подобный заказ!
Все крупные операции в мире, как правило, субсидируются секретными фондами, которые создаются отнюдь не без ведома тех, кто организует эти операции. Организаторы же в случае провала обычно заявляют, что не были информированы относительно того, какими методами и средствами выполнялись эти операции. Фон Венген ценил Линдштедта в этом отношении как исключение. Однако его все же интересовало, чувствовал ли Линдштедт хоть частичку моральной вины за смерть Хойслера. Сам он винил во всем майора Вольнофа, который на этот раз допустил просчет. К сожалению, с Линдштедтом нельзя было поговорить о расходах.
Однако генеральный директор опередил фон Венгена и, показав ему недавно приобретенное старинное ружье, как бы мимоходом потребовал:
– Отзовите своих людей, господин фон Венген! И не предпринимайте никаких шагов в этом направлении!
Отставной генерал с облегчением вздохнул. Однако перед Линдштедтом он все же предстал как человек, который потерпел крах; ничто не остается в памяти так долго, как постигшая тебя неудача.
– Известные затраты мы рассматриваем как кредит, – проговорил директор, как бы ставя на этом вопросе точку.
– Не следует ли это понимать, что дело лишь на время откладывается?
– Да, именно так, – подтвердил Линдштедт.
– Я говорил с господином Ролем из федерального ведомства, – заметил фон Венген, стараясь продемонстрировать уязвленное самолюбие.
– Даже так? – Директор с любопытством посмотрел поверх очков на генерала, затем открыл одну из витрин и, вынув из нее дуэльный пистолет, прикинул его на руке.
– Полковник придерживается мнения, что ослепляющее оружие еще не отвечает нужным условиям и что необходимо кое-что доделать!
– Это сделают сами компаньоны фирмы «Лорхер и Зайдельбах», мой дорогой фон Венген, – с усмешкой заметил Линдштедт, – а мы с вами не станем мешать им в этом! Пока не станем!
Взглянув на фрау Грайлин, майор Вольноф по выражению ее лица понял, что он пришел не в самое лучшее время. Отставной генерал довольно небрежно поздоровался с майором за руку. Он подошел к стене с книжными полками и незаметно нажал на кнопку. Отворилась замаскированная дверь в специальный кабинет, где сразу же загорелся свет. Оба уселись за узкий стол.
Вольноф не знал, зачем фон Венген вызвал его к себе; в разговоре по телефону тот даже не упомянул о полученных деньгах, которыми майор, уверенный в успехе, распорядился довольно легкомысленно.
– Что нового, господин Вольноф?
Майор наморщил лоб. В приказном тоне вопроса чувствовалось, как изменились между ними отношения; фон Венген уже не старался быть доброжелательным.
– У «Лорхера и Зайдельбаха» вовсю идут работы по созданию новой лаборатории с самым современным…
– Это мне известно, – перебил его фон Венген. – Меня интересует вот что: где у них самое слабое место? – Он изучающе смотрел на Вольнофа.
– К сожалению, господин генерал… – Вольноф как– то жалко поднял плечи.
– Итак, не знаете! – фон Венген нервно забарабанил пальцами по столу. – В вашем союзе засел предатель! – со злостью выпалил он.
Вольноф покраснел.
– Я уверен в своих людях.
Фон Венген воспринял такое заявление как личное оскорбление. Он выпрямился и холодно проговорил:
