Текст книги "Современный детектив ГДР"

Автор книги: Ганс Шнайдер

Соавторы: Вернер Штайнберг,Хайнер Ранк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

3

«EMW» катила вдоль по Ланге Брюкке – улице с двусторонним движением, протянувшейся от центра города через Хавель. В спокойной воде реки возле пристани кружили лебеди, вдоль бетонированной набережной стояли моторки, поджидая гуляющих, которые надвигались пестрыми стаями, с детьми, фотоаппаратами и съестными припасами.

Когда город остался позади, Крейцер опустил стекло. В машину ворвался запах бензина, аромат нагретого леса и свежего сена. В поле тарахтели тракторы, волоча за собой пыльные хвосты. Темно-зеленые поля картофеля, луга, кустарник, сосновые рощи проплывали мимо. Потом дорога пошла под уклон, нырнула под железнодорожные пути и вынырнула на подступах к деревне Филиппсталь, камышовые крыши которой проглядывали сквозь по-осеннему пеструю листву.

Еще немного – и они оказались в большом населенном пункте. Гуси встретили машину гоготом и шипением, шоферу пришлось немало потрудиться, чтобы не переехать какую-нибудь воинственно вытянутую шею.

Перед школой – красным кирпичным зданием с белыми рамами – машина остановилась. Крейцер и Арнольд поднялись по ступенькам крыльца и вошли в прохладный полутемный коридор. На одной из дверей был кнопками приколот кусок картона с надписью печатными буквами: «Учительская». Они постучали и вошли. Комната была низкая, с белеными стенами и дощатым потолком. В одном углу стояли свернутые в трубку карты, на полу высились стопки учебников, а на старом крестьянском шкафу выстроились, словно на выставке, чучела птиц. Поближе к окну стояли два письменных стола. За одним из них, окруженный пестрыми чернильницами и тетрадями, сидел молодой человек в очках с толстой роговой оправой, которые едва умещались на его вздернутом носу. Завидев вошедших, он поднялся с места и торопливо застегнул верхние пуговицы своей фланелевой рубашки.

– Мы хотели бы поговорить с фрейлейн Шварцхаупт, – сказал Крейцер. – Она ведь здесь работает, верно?

– Да, здесь. Вы по поводу вчерашнего происшествия?

Крейцер кивнул. Молодой человек на мгновение задумался.

– У нее сейчас урок, – сказал он, – но я ее вызову.

– Большое спасибо.

Молодой человек отмахнулся от благодарностей.

– Вы пока присядьте, пожалуйста. – И, указав на два стула, стоящих возле дверей, он взял со стола стопку тетрадей и вышел из комнаты.

Крейцер сел, Арнольд же подошел к открытому окну. В школьном саду цвели мальвы, астры и гладиолусы. Овощи там тоже были. На каждой грядке торчала дощечка, где было обозначено, какой класс следит за этой грядкой. Пригревало солнце, кругом стояла непривычная для горожанина тишина.

Скоро по коридору зацокали каблучки и в учительскую вошла фрейлейн Шварцхаупт. Вид у нее был теперь не такой ужасный, как накануне вечером. Белая блузка и костюм подчеркивали ее свежесть; волосы, легкими прядями ниспадавшие на плечи, золотились на солнце. Живые глаза и несколько веснушек делали ее совсем юной.

Крейцер назвал себя и своего коллегу и попросил ее проводить их к месту происшествия.

– С удовольствием, – откликнулась фрейлейн Шварцхаупт, – если только я смогу быть вам полезной. – Она подошла к шкафу, распахнула его дверцы и достала оттуда белую дедероновую куртку.

Они вышли на улицу, шофер сунул газету за солнцезащитный козырек и включил зажигание.

– Пешком далеко отсюда? – спросил Крейцер.

– Минут пять примерно, – ответила она.

– Может, пойдем тогда, если вы не возражаете? Она кивнула, а он махнул шоферу, и мотор умолк. Они пошли по широкому шоссе, обсаженному с обеих сторон раскидистыми липами. За тюлевыми занавесками замелькали лица, там и сям распахивались низкие двери домов и на пороге вырастал хозяин, провожая незнакомцев любопытным взглядом.

– А как получилось, – начал Крейцер, – что вы в такой поздний час оказались одна на дороге?

Фрейлейн Шварцхаупт улыбнулась. Руки она заложила за спину, ее курточка шуршала на ходу.

– Я привыкла совершать прогулку перед тем, как лечь спать.

– Удивительно. Я знаю много женщин, которые боятся темноты, особенно вне дома.

– Нет, обычно я ничего не боюсь. Но, признаюсь, вчера вечером мне и впрямь было как-то не по себе. В густом тумане каждый куст и каждый шорох кажутся страшными, у меня даже возникло какое-то предчувствие опасности, если только допустить, что предчувствия вообще существуют. Но может, это все игра воображения. Здешний народ любит рассказывать всякие жуткие истории, а дети приносят их в школу. Хочешь не хочешь, какие-то обрывки застревают в памяти.

Она пожала плечами и взглянула испытующе на своих спутников. Губы ее сложились в едва заметную усмешку.

Крейцер подавил в себе желание тут же обрушиться на суеверия, так как это завело бы его слишком далеко.

– А когда вы вышли из дому? – спросил он.

– Примерно в половине десятого.

– Значит, вы провели на улице не менее получаса, прежде чем обнаружили раненого?

– Да, я нашла его на обратном пути.

– Вы шли со стороны моста, так ведь? Значит, вы должны были пройти мимо него еще на пути туда?

– Нет, я шла кружным путем, как обычно. Немного ниже по реке есть виадук. Я перехожу по нему, потом иду вдоль берега и возвращаюсь в деревню.

Место происшествия оказалось на повороте шоссе. Наискосок от поворота в него с другой стороны вливалась тропинка, которая шла по краю картофельного поля. Кое-где догорали костры – жгли ботву, – и едкий дым мешался с запахом лугов.

Учительница ткнула носком туфли в центр поблекшего мелового круга посреди проезжей части и сказала, что, по мнению экспертизы, столкновение произошло именно здесь. Меловой крест на краю шоссе, рядом с велодорожкой, обозначил то место, где был обнаружен велосипед. А метрах в четырех, у вяза, она нашла вчера пострадавшего.

– Вы его знаете? – спросил Крейцер. – Он ведь здешний.

– Да, его зовут Зигфрид Лабс. В лицо я его знала, а вот имя впервые услышала вчера.

– Он кто по профессии?

– Тракторист с опорного пункта МТС.

– Как вы считаете, откуда он мог возвращаться вчера вечером?

– Говорят, у него есть подружка в Древице – это поселок в восьми километрах отсюда. – Она указала рукой на север, за поля. – Во всяком случае, он часто ездит туда на мотоцикле.

– На мотоцикле? А почему же вчера он поехал на велосипеде?

– Вот уж не знаю.

– Родители у него есть в селе? Или какая-нибудь другая родня?

– Нет, я слышала, он родом из-под Треббина, а здесь у него комната в общежитии МТС.

– Что он за человек?

– Я ведь говорила, что почти не знакома с ним. Иногда я встречала его на танцах, он стоял с приятелями перед входом и заигрывал с девушками. Но ведь в этом возрасте так ведут себя почти все парни, верно?

Крейцер улыбнулся.

– А кого-нибудь из его приятелей вы знаете по имени?

– Кажется, я чаще всего встречала его с Руди Ноаком. Руди тоже тракторист.

– Вам никто не попался на дороге? Или, возможно, вы слышали шум машины?

– Нет, никто. И машин я как будто никаких не слышала.

– Ладно, – сказал Крейцер, – на сегодня, пожалуй, хватит. Пошли обратно. – Он еще раз пристально оглядел место происшествия, и все трое зашагали к деревне.

4

Когда они уже сидели в машине и ехали обратно, Арнольд вдруг сказал:

– А не навестить ли нам Лабса? Если с ними говоришь по телефону, они всегда найдут какую-нибудь отговорку, а вот если нагрянуть самим, от нас будет не так-то просто отделаться.

– Не возражаю, – сказал Крейцер, – поехали в больницу.

– Центральный вход с Берлинерштрассе? – спросил шофер.

– Конечно, вы ведь знаете.

Строения окружной больницы разбрелись по обширной территории. Лишь после подробного ознакомления со служебным удостоверением Крейцера вахтер разрешил им въехать на машине. Они исколесили немало извилистых дорожек и проехали через множество дворов, вдоль бараков и поросших плющом памятников прусской готики, прежде чем попали на площадку, окруженную высокими зданиями. Посередине площадки зеленел большой газон, а в центре газона простирала руки к небу какая-то бронзовая фигура.

Немало поколений внесло свою лепту в создание этой фабрики здоровья. Хирургический корпус был воздвигнут в годы Веймарской республики. Четырехугольный бетонный куб, вынесенный вперед, служил входом, а над ним высилась стеклянная шахта, по которой сновал лифт, оплетенный винтовой лестницей.

Когда Крейцер и Арнольд открыли шарнирную дверь, в нос им ударил запах, представляющий сложную смесь ароматов дезинфекции и кухни. Из таблички на стене они узнали, что главный врач находится на четвертом этаже в комнате 427. По винтовой лестнице они поднялись наверх.

Главный врач доктор Эйзенлиб встретил пришедших благосклонно. Он уже ждал их, система внутренней информации явно работала безупречно. Доктор, высокий сухощавый мужчина со скудными, но аккуратно зачесанными волосами, весь с головы до носков своих белых ботинок производил такое свежее, такое чистое, обеззараженное впечатление, словно минуту назад выпрыгнул из стерилизатора. Лицо у него было до странности гладкое, на лице поблескивали квадратные очки, да черточка аристократического высокомерия таилась в уголках рта.

Посетителей проводили в кабинет. Доктор предложил им сесть – стулья здесь были из алюминиевых трубок, обтянутых темно-синей декоративной тканью, – раскрыл янтарную шкатулку с сигаретами и протянул ее гостям. Крейцер поблагодарил и отказался: курение является причиной рака и нарушений кровообращения. Главный врач некоторое время смотрел на него с откровенной досадой, потом элегантным движением закинул ногу на ногу, с помощью массивной янтарной зажигалки зажег свою и Арнольдову сигареты и, глубоко затянувшись, сказал:

– Ну-с, отлично. Итак, чем могу быть полезен, господа?

При этом он выпустил в сторону Крейцера изо рта и из носа струю дыма.

– Мы хотели бы поговорить с пострадавшим, которого доставили к вам прошлой ночью. Зовут его Зигфрид Лабс.

Лицо доктора Эйзенлиба сразу стало озабоченным.

– Пациент до недавнего времени был без сознания. У него перелом верхней части бедра, множественные переломы ребер и несколько ушибов. Пришлось сделать ему переливание крови. Кроме того, есть серьезное подозрение, что у него повреждена селезенка, так что, возможно, понадобится еще одна операция. Короче говоря, он находится в таком состоянии, что я не могу допустить никаких дополнительных нагрузок.

– Но речь идет о раскрытии преступления…

Доктор Эйзенлиб остановил его движением руки:

– Знаю, знаю. Я с полным почтением отношусь к стоящей перед вами задаче, но, как врач, я в первую очередь озабочен благом своего пациента.

Крейцер чуть выпятил нижнюю губу.

– А наша задача сделать так, чтобы у вас было поменьше пациентов. – Голос его звучал спокойно, как всегда, разве что чуть резче. – Господин Лабс стал жертвой преступления. Преступление совершил человек, лишенный совести и чувства ответственности. Следовательно, существует угроза, что человек с подобным отношением к жизни других людей в любую минуту может совершить новое преступление. Вот почему нам нужно без промедления допросить вашего пациента.

– Помилуйте, – опешил доктор Эйзенлиб, – у вас нет никаких оснований волноваться. Я всего лишь хотел обратить ваше внимание на то, сколь серьезно состояние пациента. Но если вы убеждены, что без допроса не обойтись, тогда…

Он оборвал свою речь на полуслове, отрешенно пожал плечами, прикоснулся к какой-то кнопке, и буквально через секунду в дверном проеме возникло лицо, увенчанное белым сестринским чепцом.

– Сестра, как чувствует себя пострадавший, доставленный к нам прошлой ночью? Можно ли пропустить к нему посетителей для короткого разговора?

– В данную минуту пациент в сознании. Но показаны ли ему посещения уже сейчас?..

Белый чепец колыхнулся в знак сомнения, но по мановению руки главврача исчез за бесшумно закрывшейся дверью.

– Скажите, – продолжал Крейцер, – не было ли в ходе обследования установлено, что причиной несчастного случая явилось какое-либо заболевание самого пострадавшего, например приступ внезапной слабости?

Эйзенлиб шумно фыркнул.

– Приступ внезапной слабости – хорошо сказано! Лабс, мягко выражаясь, заспиртован, как экспонат! Три и восемь десятых промилле. А с точки зрения организма он здоров как бык. Для меня остается загадкой, что он вообще мог в таком состоянии усидеть на велосипеде.

– Но ведь усидел же, – сказал Крейцер. – Ну так как? Можно с ним поговорить?

– Прошу вас. Но только самое необходимое и с величайшей осторожностью.

Эйзенлиб загасил сигарету, вывел гостей в коридор и распахнул перед ними двери маленькой светлой палаты.

Лабс лежал на высокой кровати. Лицо его, несмотря на загар, поражало неестественной бледностью. Голова была замотана бинтом, из-под которого выбилась прядь темных волос. При виде вошедших он с трудом сложил губы в улыбку.

– Господин Лабс, – сказал главврач, – это сотрудники уголовной полиции, они хотят задать вам несколько вопросов. Старайтесь говорить как можно меньше, на вопросы отвечайте кивком.

Крейцер придвинул стул и сел рядом с кроватью, чтобы было удобнее смотреть в глаза больному.

– Вчера вечером вы ехали на велосипеде. Откуда, из Древица?

Кивок.

– В котором часу? Не в половине девятого?

Лабс напряженно размышлял.

– Не-е. В половине девятого я только уехал из Древица. – Он говорил тихо, но вполне отчетливо.

– А почему вы вчера ездили на велосипеде? У вас ведь есть мотоцикл.

Зигфрид Лабс сдвинул брови и сердито сжал губы.

– Все Руди, скотина такая. Спер у меня свечу зажигания да еще проколол покрышки. И не в первый раз.

– Но почему?

– Из-за этой дуры Карин.

– А кто такая Карин?

– Его сестра.

– А вы тут при чем?

Лабс явно смутился. Пальцы, лежавшие на одеяле, вздрогнули. Он проглотил слюну и ответил:

– Ну, у нее… это… будет ребенок.

– А отец вы?

Лабс замотал головой.

– Почему обязательно я? Это еще надо доказать. Она с кем только не путалась. Вот почему я с ней и порвал.

– Ага, понятно, – сказал Крейцер, – у вас теперь, значит, новая подружка, она живет в Древице, а брат Карин из-за этого на вас сердит.

Кивок.

– Как его фамилия, вашего Руди?

– Ноак.

– Он ведь ваш друг?

– Теперь нет.

– Вы допускаете, что Руди из мести подстроил несчастный случай?

У Лабса сделались круглые глаза и на лбу возникла глубокая складка. Он пробормотал:

– От этого гада всего можно ждать.

– Ну хорошо. Сколько ехали вы до Филиппсталя? Полчаса?

– Вроде так.

– Тогда несчастный случай должен был произойти примерно в двадцать один час.

Кивок.

– Вы ехали без огней?

– Только полем. Ночь была лунная, хоть газету читай. Туман начался перед самой деревней, где дорога идет лугами, вдоль Нуте.

Доктор Эйзенлиб внимал, заложив руки за спину и прислонясь к дверному косяку.

– Говорите поменьше, – напомнил он.

Лабс неуверенно покосился на него и кивнул.

– Какова была видимость, когда вы в тумане перед самым Филиппсталем въехали с проселка на шоссе, метра три было?

Лабс пожал плечами.

– Вы слышали, что подъезжает машина?

– По правде говоря, нет. Я пел.

– Пели?

Крейцер нахмурился и вопросительно взглянул на Арнольда.

– А фар вы что, не видели, что ли?

– Когда увидел, было уже слишком поздно.

– Вас ослепило? Кивок.

– Марку машины заметили? Лабс отрицательно помотал головой.

– Грузовик или легковая?

– Скорей легковушка. Вроде бы маленькая такая.

– Вы ведь тракторист, значит, должны были сообразить, двухтактный двигатель или четырехтактный.

Лабс пожал плечами.

– Фар сколько видели?

– Две.

– А не четыре? Две белые и две желтые?

Лабс замотал головой.

– Почему вы ехали по середине дороги?

Лабс пожал плечами.

– Вы были пьяны?

На лбу и верхней губе пострадавшего выступили бисеринки пота. Веки у него затрепетали, дыхание стало прерывистым.

– Вы перед этим пили, господин Лабс?

Лицо больного дернулось, и лихорадочный румянец залил его щеки. Он закрыл глаза и отвернулся.

– Отвечайте же! Вы были пьяны и нарушили правила дорожного движения?

– Довольно, – резко перебил его доктор Эйзенлиб. – Здесь больница, в конце концов. Неужели вы не видите, что мучаете больного?

Крейцер рывком поднялся, взял свой стул и поставил его в угол. Он злился на себя за то, что сорвал допрос, дав волю своей ненависти к пьяницам. Того пуще злился он на доктора Эйзенлиба. «Тоже мне, поборник человеческих прав», – думал он.

Прощание вышло холодное. Эйзенлиб едва кивнул, сверкнув стеклами очков, и его бескровные губы скривились в язвительной усмешке. Крейцер резко повернулся, Арнольд сказал «до свиданья» и, слегка поклонившись, последовал за шефом.

Когда они уже сидели в машине, медленно отыскивающей выезд, Крейцер проговорил:

– Так бы и прибил себя! Чтоб это было в последний раз, черт меня подери!

Лицо его побагровело, он прижал к подбородку стиснутые кулаки.

Арнольд подавил невольную улыбку. Еще ни разу он не видел начальство в таком возбуждении. До сих пор все поступки Крейцера отличала трезвая деловитость, и лишь в самых редких случаях, когда его собеседник проявлял слишком откровенную тупость либо пытался укрыться за нелепыми выдумками, тон Крейцера становился саркастичным. Арнольд почти было уверовал, будто его шеф не способен выйти из себя. В некотором смысле он был даже рад, что ошибся, хотя и не мог понять, какая муха укусила шефа. Не коренится ли причина в не совсем понятном поведении доктора Эйзенлиба? Арнольд не мог заставить себя спросить об этом Крейцера, а тот мрачно забился в угол и покусывал нижнюю губу.

Машина тем временем выехала с территории больницы и села на хвост трамваю, останавливаясь через каждые двести метров. Да еще перед ними тарахтел кособокий грузовичок, не давая возможности обогнать трамвай. Шофер чертыхался, нетерпеливо барабаня пальцами по баранке.

Наконец они добрались до цели – до окружного управления полиции, размещавшегося в здании времен расцвета Пруссии: под окнами красовались лепные гирлянды, а на фронтоне высились три гигантские мраморные чаши.

Крейцер и Арнольд поднялись к себе в кабинет, но не обнаружили там никаких сообщений. Тогда они пошли в столовую. На обед сегодня было оленье жаркое с грибами и вишневый компот.

– Следующим номером нашей программы будет посещение отдела научно-технической экспертизы, – сказал Крейцер, положив в пустую тарелку скомканную салфетку. – Допивайте свой компот – и в путь.

5

Отдел научно-технической экспертизы помещался на восьмом этаже недавно сданного в эксплуатацию высотного дома. Просторный вестибюль был залит солнечным светом, вдоль стеклянной стены произрастали всевозможные заморские растения, а на одной из боковых стен красовалось мозаичное панно устрашающих размеров.

Крейцер и Арнольд пересекли зал. Им пришлось, хотя и не по доброй воле, заняться альпинизмом, поскольку лифты еще не работали. Основательно запыхавшись, они достигли кабинета, где сидел доктор Фриче. В кабинете сильно пахло побелкой и свежей краской. Впрочем, великолепный вид на крыши Старого города и отливающие серебром Хавельские озера с лихвой вознаградил их за трудный подъем.

Доктор Фриче, кругленький и весьма подвижный человечек лет сорока пяти, с искренней сердечностью приветствовал посетителей, предложил им сесть, сам тоже сел в свое вращающееся кресло и придвинул к себе несколько машинописных страниц, испещренных записями.

– Итак, вы хотите узнать подробности. Очень хорошо. Ваше нетерпение мне понятно, а потому я сразу перейду к делу. Мы в основном завершили работу над изучением места преступления, и результаты, должен вам сказать, весьма обнадеживающие. Тому, у кого варит котелок, от этого, на мой взгляд, вполне можно отталкиваться.

У доктора Фриче были подвижные руки кукольника, и во время своего рассказа он оживленно жестикулировал – то средний и большой пальцы составляли круг, то тыльные стороны ладоней соприкасались при растопыренных пальцах, после чего руки снова поворачивались, как флюгеры, и принимали нормальное положение.

– После осмотра места происшествия мы располагаем следующими данными: четыре отпечатка протекторов, хорошо сохранившихся на влажной земле, что дало нам возможность сделать четкие гипсовые отливки; тормозной след, по которому мы можем судить как о положении велосипеда, так и о ширине колеи машины, совершившей наезд. Далее, разбитое стекло автомобильной фары, осколки которого, разбросанные по шоссе, были подобраны и соединены в лаборатории: они составили примерно две трети поверхности фары. Кроме того, деформированный велосипед, отпечатки покрышек которого были обнаружены на дороге. На левой стороне велосипедной вилки замечены свежие царапины и частицы лака, которые, без сомнения, попали туда с крыла машины, совершившей наезд. Имеются также фотографии места происшествия, что помогает нам реконструировать картину происшествия. – Он взъерошил редкие пепельные волосы, завивавшиеся колечками на висках и на затылке, машинально воткнул трубку в угол рта, но, ощутив на языке резкий табачный вкус, сердито буркнул и кинул ее обратно в пепельницу, после чего вскочил и, возбужденно размахивая руками, продолжал: – А теперь перехожу к выводам. Наезд совершил «вартбург-люкс-1000», двухцветный, антрацит и слоновая кость, выпуск шестьдесят четвертого года. Оснащен пневматическими шинами, степень сохранности которых восемьдесят процентов, из чего следует, что машина наездила примерно десять тысяч километров. На левом переднем крыле, на уровне молдинга, поврежден лак, а возможно, осталась вмятина. Повреждена также левая фара, стекло разбилось при столкновении, можно также предположить, что при этом был деформирован ее хромированный обод. В момент столкновения машина шла как минимум со скоростью пятьдесят километров.

Крейцер с благодарностью кивнул, но что-то его, по-видимому, смущало.

– Данные настолько конкретны, – начал он, – что кажутся почти неправдоподобными. Нельзя ли полюбопытствовать, как вы пришли к таким выводам?

Доктор Фриче понимающе улыбнулся.

– Разумеется, разумеется. Тайны здесь нет. Ширина колеи и развал колес недвусмысленно заявляют: это «вартбург». Когда шофер после наезда решился бежать, он резко выжал сцепление. Передние колеса разрыхлили мягкую велодорожку – следовательно, передний привод. Следы краски на раме велосипеда – антрацит и слоновая кость. Химический анализ показал нам, что речь идет о заводском красителе, употребляемом в Эйзенахе примерно полтора года. Ну и наконец, такое стекло для фар ставят только на «вартбурги» и «трабанты». Но «трабант» отпадает уже по ширине колеи.

– А если это старая машина, – возразил Крейцер, – и просто ее полтора года назад перекрасили в такие цвета?

Доктор Фриче замахал растопыренными пальцами.

– Маловероятно. Мы обнаружили следы лака из синтетической смолы, лак этот, в общем-то, не употребляется при повторной окраске, потому что большинство авторемонтных мастерских не желает с ним возиться, они предпочитают быстросохнущий нитролак. Затем: под лаком оказалась лишь грунтовка и крохотные кусочки металла от кузова, но никаких признаков другой краски, которая должна бы остаться хоть в ничтожном количестве. Разумеется, вы можете предположить, что у машины заменяли крыло, но мы этого не думаем. Вся совокупность оставленных следов свидетельствует о том, что мы имеем дело со сравнительно новой машиной. Так, например, отпечатки всех четырех протекторов выглядят одинаково и говорят об одинаковой степени износа. Если на старой машине меняют колеса, покупают два, ну от силы три колеса и берут запаску. Тогда колеса имеют различный рисунок или по крайней мере разную степень износа. Стекло фары нам тоже кое о чем поведало. Когда речь идет о старой фаре, по внешнему, а иногда и по внутреннему краю стекла образуется грязевое кольцо, состоящее из смеси масла, пыли, ржавчины и моющих средств. Мы сложили осколки, но упомянутого кольца там нигде нет, оно только-только начало возникать. – И с элегантным жестом, как бы говорившим: «Voilà, вот вам и объяснение», доктор Фриче опустился в свое кресло. Он взял трубку, поковырялся в ней и зажег. Затем он сказал: – А помимо официального отчета, я хотел бы – если пожелаете – добавить некоторые замечания, которые могут вам пригодиться.

– Разумеется, пожелаем, – в один голос вскричали Крейцер и Арнольд.

– Однако не забывайте, что речь идет только о предположениях. Итак, во-первых, мы имеем дело с личным автомобилем. Обоснование: «вартбург-люксы» почти не используются как служебные машины. Мне, во всяком случае, они не встречались, хотя я много где бываю. «Люкс» в качестве казенной машины мыслится с трудом. Второе: машина очень ухоженная, содержится в теплом гараже. Обоснование: исследованные нами частицы лака покрыты слоем полировки и не имеют ни малейших признаков коррозии. Кроме того, нами обнаружен обломок молдинга, который заклинился в багажнике велосипеда. На внутренней стороне молдинга тоже нет никаких следов ржавчины. Однако, по нашему заключению, машина пережила уже по меньшей мере одну зиму. Если бы она простояла большую часть этого времени под открытым небом, под планкой наверняка появилась бы ржавчина, здесь металл ржавеет в первую очередь, потому что затекшая вода долго не уходит. Ergo: у машины есть теплый гараж, где вода быстро сохнет даже под молдингами. Ну вот, собственно, и все.

Еще несколько минут они беседовали о последней игре потсдамского спортклуба и о капризах новой машины Крейцера. Затем Крейцер встал и сказал:

– Большое вам спасибо, доктор. Благодаря вам мы изрядно продвинулись. Как только будет готово письменное заключение, перешлите его, пожалуйста, нам.

Уже на лестнице он обратился к Арнольду:

– Позвоните, пожалуйста, в Филиппсталь и расспросите их об этом Руди Ноаке. Надо выяснить, где он был вчера вечером с девяти до одиннадцати. А потом справьтесь в отделе оформления автомобильных паспортов о выпуске шестьдесят четвертого года. Отберите все «вартбурги» нужного цвета и составьте список владельцев с адресами. Будем надеяться, что нам повезет и что преступник живет неподалеку. А если нет, можно считать, что на ближайшие месяцы мы работой обеспечены. Как вы думаете, сколько «вартбургов» такого цвета разъезжает по дорогам республики?

Арнольд лишь вздохнул. За разговором они миновали стеклянные двери и теперь шли по тропинке, извивающейся через вскопанный участок. Здесь намечалось разбить сквер. Кругом лежали приготовленные плиты из красного песчаника, а кусты можжевельника и рододендрона с укутанными мешковиной корнями только и дожидались, когда их воткнут в землю.

– Кстати, поимейте в виду, – продолжал Крейцер, – что это может быть старая машина с новым кузовом. Такие случаи тоже выписывайте.

– Ладно, – сказал Арнольд, – поимею.

По его виду можно догадаться, что он не в восторге от полученного задания, и Крейцер, искоса взглянув на него, сразу это заметил.

– Если хотите, можем поменяться, – предложил он Арнольду, – тогда вам надо будет обойти все авторемонтные мастерские в Потсдаме и его окрестностях.

Арнольд замотал головой.

– Нет, спасибо. Лучше я пожелаю вам успеха.

– Очень любезно с вашей стороны. Если я до семнадцати часов не объявлюсь на работе, тогда увидимся завтра утром. Если же я что-то обнаружу, немедленно дам о себе знать. Итак, до встречи.

И они расстались, каждый всецело поглощенный предстоящей работой.