Текст книги "Современный детектив ГДР"

Автор книги: Ганс Шнайдер

Соавторы: Вернер Штайнберг,Хайнер Ранк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц)

6

Глаза Марана ничего не выражали: его это словно бы не касалось – есть машина в гараже или ее нет.

Биферли открыл было рот, порываясь ответить, но Грисбюль, дернув инспектора за рукав, заставил его промолчать. Комиссар этого не заметил.

Грисбюль осмотрел гараж, на цементном полу которого не было ничего, кроме обычных следов грязи и масла. На полке стояли и лежали губки, вата для полировки, флаконы и банки с моющими средствами; у торцовой стены, для смягчения толчков, стояла старая покрышка. Грисбюль поднял ее левой рукой и осмотрел так, словно она представляла собой что-то особенное.

Гроль остался снаружи и удовлетворенно следил за ним, держа руки в карманах брюк.

В душе Марана что-то дрогнуло, хотя по лицу его это не было заметно: здесь, значит, стояла «боргвард изабелла», машина, на которой его жена совершила первую свою роковую поездку с Брумерусом, ту самую поездку из Байрейта…

Комиссару надоело стоять молча. Он благодушно сказал:

– Ну, вот он и ваш сюрприз, Грисбюль! Вы можете его объяснить?

Грисбюль взглянул на него с кривой усмешкой.

– В конце концов, есть железная дорога! – сказал ассистент.

– И вы думаете, что Брумерус приехал в Бернек на поезде? – презрительно спросил комиссар. – Брумерус, который никогда не приезжал иначе как на своей машине? И можете ли вы вообще назвать мне автомобилиста, который согласится сесть на поезд, да еще притом, что ехать сюда, по почти пустому шоссе, сплошное удовольствие?

– Нет, – ответил Грисбюль спокойно, – нет. И то и другое я исключаю.

– Черт знает что! – воскликнул комиссар. – Не на машине и не на поезде. Может быть, на вертолете? Вы это хотите сказать, Грисбюль?

Тот вышел из гаража и стоял теперь перед Гролем.

– Тоже нет, – отвечал он, – Брумерус вообще не приезжал сюда, судя по этому!

Он вынул из кармана листок. Это была телеграмма. Он протянул ее комиссару. Тот прочел ее. Чтобы скрыть свое удивление, он стал ее перечитывать, в то время как Грисбюль с усмешкой глядел на него.

БАД БЕРНЕК УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК ТЧК РЕЗКО ПРОТЕСТУЮ ПРОТИВ КЛЕВЕТНИЧЕСКИХ И НАНОСЯЩИХ ДЕЛОВОЙ УЩЕРБ СООБЩЕНИЙ ПЕЧАТИ ОСНОВАННЫХ НА ИНФОРМАЦИИ ИСХОДЯЩЕЙ ОТ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА ТЧК ЖИВ И ЗДОРОВ ТЧК НИКАКИХ ПОКУШЕНИЙ НА МОЮ ЖИЗНЬ НЕ БЫЛО ТЧК ПОСТАРАЮСЬ СЕГОДНЯ ЖЕ КАК МОЖНО СКОРЕЕ ПРИБЫТЬ БЕРНЕК ТЧК РИХАРД БРУМЕРУС

Гроль поднял глаза. Он сказал Грисбюлю:

– Это непонятно! Тот промолчал.

Гроль снова поднес телеграмму к глазам и сказал:

– Откуда отправлена? Ах, из Штутгарта! Ну так к полудню он здесь появится!

Он вздохнул и сунул телеграмму в карман. Биферли глядел на него блестящими стеклянными глазами.

7

Они стояли в клубящемся тумане, пятеро мужчин, из которых только один, Маран, не знал о том, что случилось.

Наконец Метцендорфер, который, прочитав телеграмму, казалось, собирался соскоблить у себя веснушку с левого крыла носа, сказал:

– Это может быть намеренной попыткой дезориентировать.

Грисбюль посмотрел на него как на сумасшедшего.

Метцендорфер прибавил:

– Заведомый обман, мало ли что. Кто поручится, что подпись под телеграммой подлинная? Мы это предполагаем, но уверенности у нас нет. И прибудет ли данное лицо… Это тоже могло для чего-то понадобиться.

– Не знаю, для чего, – сказал Грисбюль.

– Я тоже не знаю, – сказал адвокат, – но порой случаются самые странные вещи, такие, что и во сне не привидятся. Но если телеграмма соответствует действительности, то выходит… – Он умолк и посмотрел на Марана.

– Да, – подтвердил Гроль, – тогда выходит… – Тут он тоже умолк и посмотрел на Марана.

– Во всяком случае, никто из нас решить этого не может, – заметил Грисбюль, – стало быть, пойдем в дом!

Гроль кивнул, и все двинулись по чавкающему газону к входной двери. Возле все еще не запертого окна Грисбюль посмотрел на доктора Марана и сказал:

– Отсюда!

Тот опустил глаза и ничего не ответил. У двери Гроль сказал доктору:

– Постойте, пожалуйста, здесь!

Лицо Метцендорфера судорожно искривилось; он остался рядом с врачом.

Комиссар сделал глазами знак Грисбюлю. Тот медленно пересек комнату. Он склонился над трупом так, чтобы заслонить его от Марана. Он снял платок и, охватив обеими ладонями щеки убитого, немного повернул его голову. Лишь после этого он отошел в сторону.

Он смотрел на Марана. Метцендорфер смотрел на Марана. Гроль смотрел на Марана. Биферли смотрел на Марана.

А доктор Маран уставился на убитого. Он сделал глотательное движение. Вдруг он резко опустил голову, закрыл лицо руками и попытался подавить рыдание, в котором теперь затрясся.

Гроль кивнул. Он спокойно спросил:

– Вы знаете убитого, доктор Маран?

Тот все еще трясся в рыдании, не отрывая рук от лица. Наконец послышалось сдавленное «нет».

Комиссар опять сделал Грисбюлю знак глазами. Тот подошел к трупу и снова прикрыл его лицо.

– Пошли, – сказал Гроль, – загадку мы сейчас не разгадаем!

Он еще раз взглянул на Марана. Тот не шевелился – стоял и мучительно рыдал. Метцендорфер взял его под руку и осторожно вывел из дома, мимо сотрудника, который недоуменно глядел им вслед.

Туман пришел в движение – поднялся ветерок, и серые космы медленно потянулись вдаль. Но Грисбюль, который вел свою покашливавшую машину, нашел, что видимость лучше не стала.

Глава четвертая

1

Туман взбирался на горы. День оставался серым. Сперва они впятером поехали назад, в полицейский участок. По пути Метцендорфер попросил остановиться у авторемонтной мастерской. Он послал механика на виллу Марана – привести в порядок его, Метцендорфера, машину.

Гроль думал, как опознать труп. Никаких указаний на то, что убитый – не Брумерус, не было. Биферли только пожал плечами. Брумерус, видно, и правда, как утверждал Биферли, пользовался своей дачей весьма скрытно, если его почти никто не знал.

Сначала комиссар возлагал смутную надежду на несколько предметов, изъятых как вещественные доказательства и находившихся в участке. Но обследование их не дало никаких зацепок, и Грисбюль заметил, что Брумерус, пожалуй, единственный человек, который может что-либо прояснить.

Совершенно неожиданный поворот дела настолько увлек Грисбюля и комиссара, что они почти забыли о Маране, который сидел на жестком стуле в углу пыльной комнаты и тупо глядел в окно. Он совсем потерял голову: все, что он с трудом собрал, чтобы оправдать свой поступок, сразу рухнуло, как только он увидел незнакомое лицо.

Он хотел уверить себя, что он в некотором роде судья, мститель, а не просто убийца. Но жертвой оказался кто-то другой, – кто-то, кого он знать не знал, безмолвно лежал на полу, и несчастному уже не суждено дышать, видеть, воспринимать запахи, для него никогда уже не будет ни гроз, ни света солнца.

Что это был за человек, он понятия не имел; он не знал даже его имени. Могло ли быть что-нибудь хуже? Не было ли это гнусным нападением из-за угла на неведомую и, во всяком случае, ни в чем не повинную жертву?

Потом Маран вспомнил о своей жене. Придется ли ему сказать ей об этом, или ей скажут другие, он не знал. Так или иначе, она об этом узнает. Как изменится тогда ее представление о нем?

А Брумерус, тот, из-за кого все это случилось, был здоров и, как всегда, деятелен. Еще немного времени, и он появится в Бернеке, пройдет по комнатам своей дачи, где в нем оживут те воспоминания о Маргит, которые он, Маран, хотел навсегда погасить. И они, возможно, будут ярче, чем когда-либо, и, может быть, завтра или через два месяца Брумерус нажмет кнопку звонка на их вилле и предстанет перед Маргит, живой, самоуверенный, остроумный, очаровательный, а у двери будет тихо урчать мотор его, Брумеруса, машины, и, может быть, завтра, а может быть, через три месяца, кто знает, на этот призыв откликнутся вопреки всему, что было вчера вечером и затем ночью. А он, Маран, будет далеко и никогда ничего не узнает.

Потом мысли его снова вернулись к другому: убил незнакомого человека, выстрелил из-за угла…

– Поглядите на него! – тихо сказал Гроль Метцендорферу. – Ему сейчас скверно.

Метцендорфер посмотрел на Марана.

– Да, – сказал Гроль. – Это часы одиночества. Он уже не решается обращаться к людям, они от него сейчас далеко-далеко. Ну ладно, – сказал он подчеркнуто громко. – Оставим это покамест, Грисбюль. Так мы не продвинемся. Дождемся нашего гостя, а потом уже объявим розыск. В конце концов, нет на свете человека, который не оставлял бы каких-нибудь следов. Мы их найдем. Коллега Биферли, – приветливо обратился он к маленькому, круглому инспектору, – велите запереть эту комнату, чтобы здесь никто ничего не трогал. Мы пока поедим, а когда явится известное лицо, пожалуйста, сразу же сообщите мне.

Грисбюль довез на своей пестрой машине врача и его друга до виллы и, не дожидаясь, пока те скроются в доме, круто повернул и поехал обратно. У газетного киоска на окраине города он остановился, выскочил из машины и купил «Бильд». Возвращаясь к машине, он увидел на первой странице:

ВРАЧ – УБИЙЦА

Д-р Маран убивает соперника из ревности

Любовная драма на даче

Рядом была фотография Марана в белом халате. Садясь в машину, Грисбюль не без восхищения подумал: как эти ребята пронюхали? Отъезжая, он еще раз взглянул на газету, которую бросил на сиденье, рядом с собой. Наверно, увеличили снимок, сделанный на какой-нибудь медицинской конференции.

Об этом же подумал он, держа кончиками пальцев газету перед Гролем, который уже самозабвенно хлебал суп.

Гроль не дотронулся до газеты.

– Да, – проворчал он со злостью, – так примерно я это и представлял себе! – и снова занялся супом.

Грисбюль углубился в меню. Бесшумно подошедший официант терпеливо стоял рядом. Посетителей в это время года было немного. Грисбюль рассеянно смотрел на комиссара, который как раз покончил с супом, осторожно, не звякая, положил ложку на тарелку, еле заметно провел языком по губам и откинулся в кресле.

Гроль сказал:

– Это тяжелый удар для Марана. Теперь у него вышла полная неудача. Он и себе самому кажется мерзавцем. – Он потер левой рукой лысину и задумчиво продолжал: – Надо узнать, кто убитый. Я не так уж уверен, что этот Брумерус нам поможет. Если он был в Штутгарте…

– Нет, комиссар! – ответил Грисбюль, пока официант ставил на стол блюда. – Это неверно! На даче нет никаких признаков насильственного вторжения. Значит, этот неизвестный оказался там с ведома Брумеруса. Боже мой, – сказал он вскользь, принявшись теперь в свою очередь за суп с великим аппетитом, – может быть, он хотел устроить приятелю интимное свидание по собственному образцу.

– Да? – Гроль высоко поднял брови, оторвав взгляд от тарелки. – И при этом со своей собственной приятельницей? Ну и ну, Грисбюль! Наше время порочно, но не настолько!

– Ах, комиссар, – с сомнением сказал Грисбюль, подцепив вилкой фрикадельку, – кто знает? Видите ли, – он отправил фрикадельку в рот, – Брумерусу Маран надоела, это известно. Может быть, он хотел создать себе своего рода моральное алиби? И заодно убить еще двух зайцев? Ей предоставить замену, а приятелю, пусть всего-навсего деловому приятелю, возможность приятно провести время? A la dolce vita? [1]1
  В стиле сладкой жизни (франц., итал.).


[Закрыть]

– Вы не знаете женщин, – ответил Гроль и прибавил: – Рулет действительно превосходный, начинка приправлена замечательно.

– Надо было и мне заказать, – с легкой завистью сказал Грисбюль. – А что касается женщин, то боюсь, что вы заблуждаетесь насчет их способностей!

– Возможно, – равнодушно сказал комиссар, – вполне возможно, что в мое время они были другие.

Они продолжали есть молча.

Гроль вытер рот, небрежно сложил салфетку и положил ее на стол.

– Ну что ж, – сказал он задумчиво, – ваше объяснение очень убедительно. Иначе и правда непонятно. – Он посмотрел на потолок. – Так можно объяснить и отсутствие машины в гараже. Брумерус мог привезти своего приятеля, а потом уехать.

– Приехать он должен был, кажется, только вчера? – бросил Грисбюль. – Так ведь, по-моему, сказал Маран, и свидание должно было состояться в первый же день. Поэтому он сразу и уехал, чтобы избежать встречи.

Когда они приступили к компоту, заведующий рестораном тихо ходил от столика к столику и осторожно спрашивал: «Господин Гроль? К телефону! Господин Гроль? К телефону!»

Немного позднее Гроль вернулся к столику, но садиться не стал.

– В бой, Грисбюль! – сказал он. – Брумерус прибыл. Звонил Биферли!

2

Чем могла утешить своего мужа Маргит Маран? Когда Метцендорфер взволнованным шепотом сообщил ей о том, что выяснилось, она побледнела, уставилась на него и залепетала: «Это неправда! Это не может быть правдой!»

Метцендорфер понял, что через несколько секунд все изменится и для нее: сегодня, завтра или через три месяца мертвый Брумерус может появиться перед ее дверью, и что будет тогда? Маргит Маран, Метцендорфер видел по ее лицу, не знала этого. В мучительные эти часы, за время бессонной ночи и бесконечных разговоров она окончательно свыклась с мыслью, что Брумеруса уже нет в живых. И хоть и безотчетно, она наконец почувствовала какое-то облегчение, оттого что судьба решила за нее то, чего она сама, может быть, так никогда и не решила бы.

Маран, ничего не видя и ничего не слыша, сидел у камина. Она взглянула на него, на человека, которого она любила. Любила ли она его? Ответить на этот вопрос она не могла. Но жалеть его она жалела. Было ли этого достаточно? Она сейчас не могла ему помочь, она это поняла. Она должна была предоставить его себе самому. Она тихо спросила Метцендорфера:

– Будет ли от этого хуже?

Тот пожал плечами, отвел взгляд, но ответить сумел искренне:

– Лучше, во всяком случае, не будет! До сих пор я рассчитывал на сочувствие суда. – Он посмотрел на нее. – В составе преступления ничего не изменилось, вообще ничего. Но теперь, когда ни в чем не повинный… – Он умолк.

Она поняла его. Нахмурив лоб, она спросила:

– И нельзя установить, кто…

– В том-то и штука! – ответил Метцендорфер. – Ничего, решительно ничего! Словно какая-то невидимая рука убрала все приметы.

– Это невозможно! – сказала она решительно. – Какие-то указания должны быть! Так не бывает, чтобы человек, едучи куда-либо, не имел при себе никаких документов.

Он снова отвел взгляд.

– Не бывает? – спросил он тихо. Потом глубоко вздохнул. – Но Брумерус приедет! Очень надеюсь, что он привезет нам разгадку!

Он знал, что слышать это имя ей мучительно. Лучше, подумал он, больше об этом не говорить. Он сказал:

– Нам только и остается, что ждать.

Туман все еще бесшумно, словно на войлочных подошвах, взбирался на горы, поднимаясь над маленькой виллой, но день был по-прежнему серый.

Потом протяжно позвонили у калитки. Метцендорфер взглянул в окно, успокоительно кивнул головой Маргит и вышел из дому.

У ограды с растерянным видом стоял механик.

– Дело сложное, машину мы сегодня наверняка не приведем в порядок! – Он сказал это под лающие выхлопы мотоциклетки.

– А когда же? – растерянно спросил Метцендорфер. – У меня завтра утром заседание в суде!

Молодой человек посмотрел на кончики своих пальцев, словно надеясь найти там разгадку.

– Может быть, управимся к вечеру, – ответил он и посмотрел на Метцендорфера с таким выражением, словно утешил его.

– А может быть, и нет?– прошипел Метцендорфер.

– А может быть, и не успеем! – меланхолично ответил механик и прибавил: – Я, понимаете, мог бы сделать это сверхурочно, но как раз сегодня у меня свидание, а подводить ее мне не хочется.

Мотоциклетка лаяла тише.

– Вот это да! – сказал Метцендорфер. – Неужели такое бывает? – Он удивленно взглянул на молодого человека. – Значит, из-за этоговы не хотите подработать?

Механик уставился в носки своих ботинок.

– Ну тогда… – протянул Метцендорфер с таким видом, словно проник в тайну нынешней молодежи. – А есть здесь хотя бы ночной поезд?

– Безусловно, – ответил молодой человек, хотя не знал этого и сам никогда ночью не ездил, – можете быть совершенно спокойны!

Сочтя разговор законченным, он пошел к своему мотоциклу, и осанка, с какой он водрузился на сиденье, превратила его в совсем другого человека, в человека, который управляет происходящими под ним взрывами и знает об этом.

Метцендорфер смотрел, как он удаляется, с затихающим треском спускаясь по извилистой дороге. В комнате он успокоил Маргит:

– Ах, пустяки, всего-навсего механик!

Она сказала:

– И машины в гараже не было? И если бы Брумерус вообще был здесь вчера, он известил бы меня. То есть в том случае, если бы ему нужно было срочно уехать. Так ведь уже бывало!

– Бывало? – переспросил Метцендорфер.

– Конечно, – ответила она, думая уже о чем-то другом. – Иногда ему приходилось неожиданно уезжать на всякие деловые совещания, а иногда он не мог из-за них приехать. – Она вдруг взглянула на адвоката, и взгляд ее стал сосредоточенным, а лоб снова нахмурился. – Теперь я только вижу, что вообще не знала, чем Брумерус, собственно, занимался. – Она поправилась: – Какие у него были дела и тому подобное, он часто бывал измучен, только не подавал виду перед посторонними, и туда приходили огромные счета за телефонные разговоры. По-моему, – сказала она, помедлив, – он был архитектором или чем-то в этом роде. Строительным подрядчиком. Совладельцем строительной фирмы. – Она оживилась: – В строительстве он, во всяком случае, хорошо разбирался.

– Почему же тогда он не сам построил себе дачу? – спросил Метцендорфер.

– Да… – она опять немного помедлила, – он говорил, «мелочь тоже может пригодиться», да, именно так он выражался, «но я мелочами не занимаюсь, это мой принцип». – Она не хотела, чтобы ее неверно поняли: – Так Брумерус говорил о себе.

Метцендорфер заметил, с какой неловкостью произнесла она эту фамилию. Он невольно уставился на молодую женщину. «Брумерус» – нет, это не по ней. А «Рихард»? Исключено, такие губы не могут, черт возьми, сказать «Рихард», наверняка было какое-нибудь ласковое прозвище. Он посмотрел на Марана и призвал себя к порядку.

– Разве у Брумеруса не было здесь никаких знакомых? – спросил он.

Она покачала головой. Метцендорфер промолчал. Тогда она тихо сказала:

– Может быть, из-за меня… – Она наморщила лоб. – Не думаю, чтобы он знал этого… неизвестного. Наверняка грабитель… или что-нибудь подобное. Она беспомощно пожала плечами.

Вдруг тонким, совершенно не своим голосом, от которого вздрогнули Метцендорфер и Маргит, Маран воскликнул:

– Но ведь он тебе назначил встречу, как же его могло там не быть, и если бы ты пошла туда, а неизвестный оказался бы… – Он резко наклонился, закрыв лицо руками, закачал головой, словно его схватила судорога, и пробормотал сквозь зубы: – Нет, нет, этого я не могу говорить!

Жена подбежала к нему, схватила Марана за плечи, окликнула его; но тот ничего не слышал, его давила какая-то тяжесть, он только стонал.

Метцендорфер тихим, осторожным движением смахнул со лба жидкую рыжую прядь. Он посмотрел на них и подумал: убийцей, Маран хотел сказать, что неизвестный мог оказаться убийцей… Метцендорфер почувствовал в левом виске колющую боль и зажмурил глаза. «Боже! – подумал он и впервые пришел в отчаяние. – Неужели здесь нет вообще никакой связи? Или возможна любая связь?»

3

– Это будет цирк! – тоном пророка сказал Грисбюль, надевая пальто. – При желании Брумерус может нам здорово насолить!

Комиссар, тщетно поправлявший свою шляпу, ответил только нечленораздельным ворчанием. Грисбюль знал, что это плохой знак: смутить старика было нелегко, но, уж когда тот чувствовал себя не на высоте положения, он упорно молчал.

– Поехали? – спросил Грисбюль, оглядывая свою пеструю машину, у которой на этом унылом фоне осени был какой-то нелепо весенний вид.

Но Гроль опять что-то проворчал и направился в сторону участка, ясно показывая, что не хочет садиться в размалеванный драндулет.

Грисбюль огорчился: как завзятый автомобилист, он не любил передвигаться без машины даже на крошечные расстояния; молча шагая рядом с Гролем, он вдруг вспомнил о высотном гараже в Мюнхене, и это привело его в прекрасное настроение, прямо-таки в восторг: наконец-то можно и в доме не взбираться по лестницам, не подниматься на лифте, а скользить вверх вместе с машиной! Чуть ли не полминуты его занимал нелепый, утопический проект – ввиду растущей моторизации не сооружать больше в жилых домах ступеней и лифтов, а строить вместо них пандусы.

Гроль оторвал его от этих мечтаний; недоверчиво поглядывая на ассистента сбоку, комиссар успел уже заметить по его повеселевшей физиономии, что тот начисто забыл об убийстве и трупе; чтобы недвусмысленно напомнить ему о них, Гроль сказал:

– А вы будете молчать, Грисбюль!

Ассистент испуганно встрепенулся.

– Вот как! – сказал он. – Зачем же я вообще иду с вами?

Но Гроль не был расположен к дискуссиям. Он проворчал:

– Брумерус может, если захочет, поизмываться над нами; нам тут придется смириться, а вы, Грисбюль, человек несдержанный, вы это знаете!

Ассистент криво усмехнулся.

– Не очень мило с вашей стороны, – сказал он, – говорить мне такие вещи! – И прибавил с ехидством: – Но это так же старо, как ваша шляпа!

– Этой шляпе, – ядовито ответил Гроль и снял сомбреро, чтобы любовно погладить волнистые поля, – цена побольше, чем иным молодым людям! Она кое-что повидала на своем веку!

– Оно и видно, – возразил Грисбюль и без всякой паузы – они дошли до участка – сказал: – Конечно, новейшая модель!

Гроль возмущенно взглянул на Грисбюля, но тут же понял, что молодой человек не потешается над ним: последнее замечание ассистента относилось к лимузину Брумеруса, к «боргвард изабелле», сонливо остывавшей у подъезда после пробега. Грисбюль с удовольствием похлопал бы ее по боку, он питал слабость к этой чувствительной, мощной машине, купить которую не мог бы и через несколько лет. Когда они нырнули в пыльное жерло участка, он горько подумал, что за возню с трупами платят скверно – с настоящими трупами, разумеется; те, кто имеет дело с воображаемыми мертвецами, например авторы детективов, находятся в лучшем положении.

Тут он впервые увидел Брумеруса.

Гроль с силой распахнул дверь и вошел первым. Взгляды Брумеруса и Биферли устремились поэтому на комиссара, и ассистент получил возможность рассмотреть возлюбленного жены врача. Грисбюлю тот заранее представлялся субъектом весьма несимпатичным – ввиду обстоятельств, приведших Марана к убийству, а также ввиду того, что появление Брумеруса сулило им трудности, которые могли повредить его, Грисбюля, карьере. Поэтому ассистент удивился, что этот человек ему понравился.

Случилось так, может быть, лишь потому, что Биферли явно совсем сдался. Круглая его голова так побагровела от прилива крови, что впору было опасаться апоплексического удара, стеклянные голубые глаза так выкатились, что казались пришитыми, как у плюшевых зверюшек, а короткие его ручки тянулись к комиссару, ища помощи. Он что-то сказал, но так невнятно, что Грисбюль ничего не разобрал.

Твердый, должно быть, малый, если сумел так отхлестать самодовольного Биферли и теперь улыбался, сидя на неудобном деревянном стуле в самой непринужденной позе. С такими, как Биферли, он разделывался без труда! Грисбюль не сомневался, что эти серые глаза могут глядеть из-под мохнатых бровей неумолимо и жестко, а эти чувственные губы способны произносить слова упрямо и четко, но сейчас Брумерус держался иначе.

Когда Гроль представился и представил своего ассистента, Брумерус даже поднялся, прежде чем сказать:

– Мою фамилию вы, конечно, запомнили! Убитые, притязающие на место среди живых, не так уж часто попадаются уголовной полиции!

К удивлению Грисбюля, Гроль сказал совершенно не свойственным ему, заискивающим тоном:

– Господин Брумерус, я как лицо, ответственное за все расследование этого дела, должен перед вами извиниться. Не стану ссылаться в свое оправдание на необычные обстоятельства; более проницательный человек, чем я, наверно, воздержался бы от скоропалительных выводов. Я, господин Брумерус, – при этом он с простоватым видом, не переставая, теребил поля своего сомбреро, – не сделал, как видите, большой карьеры и этого не скрываю.

Он вздохнул. Таким Грисбюль еще ни разу не видел своего комиссара, он восхищался им.

Брумерус не отводил глаз от Гроля и просто выжидал. И это тоже был, понял Грисбюль, точный расчет.

– Н-да, – сказал Гроль, – это, пожалуй, все. – Он помедлил секунду и прибавил: – Разве только вот что. Мы не делали никаких сообщений для печати. Откуда они получили информацию, не знаю. Эти ребята часто оказываются коварнее, чем полиция.

Брумерус изобразил улыбку, – возможно, она должна была лишить значительности последовавший ответ:

– Проверять это – не мое дело. У меня, господин… Гроль, не так ли? У меня, господин Гроль, нет времени заниматься этим, пусть этим займется мой адвокат. – Он, видимо, подумал и прибавил: – Да и вообще я хотел бы, чтобы мой адвокат сам решил, нужно ли ему действовать и в какой форме. – Он выпятил нижнюю губу. Комиссар терпеливо ждал. Брумерус испытующе посмотрел на Гроля: – Не понимаю только одного: вы же сразу могли установить, что это не я… – он сделал поясняющее движение большим пальцем, – лежу там. Почему, скажите на милость, вы не сводили доктора Марана на место его достославного деяния? Или его жену? Они ведь очень хорошо знают Брумеруса!

В этот момент Грисбюль кашлянул и отвернулся. Он не хотел делать никаких замечаний, но человек, который до сих пор не был ему неприятен, предстал вдруг совсем в другом виде. Так говорить о женщине, которая любила его, которая годами рисковала из-за него своим браком и которой он, Брумерус, принес столько горя, – это показалось Грисбюлю непорядочным.

– Да, да, – слушал он Гроля, – это моя оплошность, господин Брумерус. Но знаете, все казалось совершенно ясным. Звонок Марана был недвусмыслен, он заявил, что убил вас. Да и своей жене он в этом признался, она сама была уверена, что стрелял он в вас, ведь в этот вечер у вас была назначена… – он чуть помедлил, – встреча, и она, по ее словам, уже собиралась отправиться на эту встречу, когда вошел муж и сказал ей…

Грисбюль снова отвернулся, успев, однако, заметить, что комиссар словно бы беспомощно пожал плечами.

Он хотел поддержать Гроля и сказал:

– Вы же действительно предупредили о своем приезде, господин Брумерус, и…

Тот резко прервал его:

– Предупредил! Предупредил! К чему такие слова! Я собирался приехать и известил об этом фрау Маран! Так у нас велось, это был уже… так сказать, заведенный порядок! Такого уж большого значения это не имело. Она прогулялась бы попусту, и дело с концом!

Гроль, казалось, поддерживал его, он сказал:

– Совершенно верно, господин Брумерус, и… – он быстро оглядел комнату, словно желая убедиться в позволительности своего замечания, – в мужском обществе можно признаться, что таким связям мы не придаем очень уж большой важности, очень уж серьезного значения. Все это со временем остывает, надоедает, и люди расходятся. Если женщина умная, то она с этим мирится. – Он немного поднял брови, как бы позволяя себе маленькое любопытство, и даже едва заметно ухмыльнулся. – Кстати, поэтому, может быть, вы и не явились? Вы хотели таким способом дать понять фрау Маран, что прекращаете ваши отношения с ней?

– Нет, – ответил Брумерус прямо, – глупости! Все не так. Она уже несколько недель знала, что я не питаю к ней особого интереса. – Он поглядел в окно. – Я никогда не порываю резко таких отношений, я постепенно свожу их на нет, это спокойнее… Да нет же, я собирался приехать сюда. Но потом меня вызвали по делам в Штутгарт, и я поехал туда. Вот и все.

– А фрау Маран вы не известили, может быть, потому, – спросил Гроль, – что это было вам даже на руку, первое разочарование, так сказать?

– Разочаровать – дело очень нехитрое, – отвечал Брумерус, – для этого мне не требовалось такой уловки. Во-первых, я очень торопился, а во-вторых, не забывайте, господин… Гроль, не так ли?.. Так вот, не забывайте, господин Гроль, что, позвонив по телефону, я мог бы, так сказать, угодить в лапы к ее мужу! Ну а лапы эти не очень-то привлекали меня!

Грисбюль тихо прошел к окну и прислонился к подоконнику; он чувствовал себя всего лишь зрителем спектакля, смысла которого еще не уловил. Он восхищался стариком в эти минуты: разве не сумел тот поставить Брумеруса в положение допрашиваемого, незаметно поменявшись ролями? Это была работа мастера, и теперь Брумерус не станет говорить об «адвокате» и об «огласке в печати». Но он, молодой человек с брехтовской прической, восхищался также и Брумерусом. Это холодное самообладание, это владение всяческими ролями, – не просто светский человек, нет, а человек, который нигде на свете не пропадет, таким и нужно быть в наше напряженное время, уверенным в себе и невозмутимым, чтобы не спасовать ни перед какими опасностями. Хорошо, что Брумерус такой!

Ассистент испытывал облегчение. Массированная атака со стороны Брумеруса доставила бы Гролю и ему большие неприятности. Достаточно было жалобы их начальству в порядке прокурорского надзора. Подобные замечания, справедливые или несправедливые, были бы клеймом. Трех таких замечаний, судя по опыту, вполне хватало, чтобы исключить всякое внеочередное повышение по службе.

Биферли ничего не понимал; он все так же беспомощно стоял в стороне, не решаясь сделать ни шагу, и с багровым лицом, с застывшими круглыми глазами ждал результата разговора, в нем не участвуя.

А Гроль, словно теперь это разумелось само собой, подвинул к себе за спинку стул и опустился на него прямо напротив Брумеруса.

– Да, – сказал он при этом, – еще бы. Нелегко вам, однако. Я торчу себе целыми днями в своем учреждении, жизнь, события проходят, так сказать, мимо меня, многого я просто не замечаю. Но как подумаешь, до чего трудно получить в Штутгарте на короткий срок приличный номер в гостинице…

Брумерус улыбнулся, выражая снисходительное сочувствие маленькому, беспомощному чиновнику.

– Во-первых, – сказал он, – я могу получить номер когда угодно, это только вопрос бакшиша. Во-вторых, в Штутгарте я всегда останавливаюсь у Петера-Пауля Брёзельтау. Известный писака. Вы его знаете?

Гроль пожал плечами.

– Что вы, где уж мне выбрать время для чтения.

– Ну конечно, – великодушно согласился Брумерус, – он занимается главным образом переводами. Сименон, например. Его-то вы знаете? Ведь это по вашей части.

Гроль кивнул головой. Брумерус продолжал:

– Брёзельтау сочиняет и статьи для меня. Я плачу ему за них. Он пишет изящно и ненавязчиво, и если получает гонорар еще и от редакции, то оставляет его себе. Это неоценимая помощь. Я архитектор, вы, наверно, знаете… – (Гроль не знал этого, но утвердительно кивнул), – и нам, так сказать, подрядчикам… – (Гроль, к удивлению Грисбюля, снова кивнул), – иногда бывает просто необходимо убедить общественность или еще кого-нибудь в нужности того или иного проекта. Брёзельтау делает это прекрасно, подкожно, если можно так выразиться, он пишет об эволюции стиля позднего барокко и вскользь упоминает где-нибудь фамилию Брумерус. Превосходно!