Текст книги "Чудо-юдо, Агнешка и апельсин"

Автор книги: Ганна Ожоговская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава XI

Михал бежал к дому, чувствуя спиной насмешливые взгляды ребят, слыша их подзадоривающие крики и ехидные реплики. Он все еще надеялся придумать какой-нибудь выход или выкинуть какой-нибудь фортель.

Не возвращаться к ребятам?.. Не станут же они ждать его до скончания века. Но они могут подойти к дому, стать под окнами и орать всякие обидные слова ему и Витеку. Агнешка услышит, и невесть что подумает…

Конечно, тогда можно выйти и набить морду этому остряку Збышеку. Увидала бы Агнешка, как Михал дерется… Но нет, нельзя – это будет нечестно. Да и ребята заступятся и правильно сделают: надо защищать справедливость. А если вдесятером на одного налетят, то для него это кончится плачевно…

Может, выложить двадцать злотых, и дело с концом? Но тогда верх возьмет Збышек. Начнет потом подначивать при каждом удобном случае: чего, мол, ты выхвалялся… И Михал прослывет треплом на всю школу. Ну нет! От кошки рожки!..

Нет другого выхода: надо отнести им дверцу! Она, наверно, не тяжелая. Шкаф небольшой, сосновый, сосна – дерево легкое. Да хоть бы и тяжелое, что ему, привыкать? И не такие тяжести приходилось таскать на себе!.. Только бы дверца легко снималась с петель, не поцарапалась, потом он ее сразу поставит на место.

Не было бы счастья, да несчастье помогло: повезло ему – Петровских нет дома. Витек, наверно, тоже ушел. Будь он дома, может, помог бы? Вряд ли! Побоялся бы получить взбучку от мамочки. И чего он ее так боится? Ну, стукнет разок, ну два, неужели честь не дороже?.. Агнешка еще в школе… Надо тихо войти в дом… А если Геня дома?.. Ну, Геню обработать легко…

Михал, перепрыгивая через несколько ступенек, взбежал по лестнице и, как обычно, не слишком громко, но и не слишком тихо открыл дверь ключом. В квартире все жильцы узнавали друг друга по походке, по манере открывать дверь, поэтому Михал сначала направляется к себе в комнату. Теперь учительница и Шафранцы знают, что он вернулся из школы.

Спустя минуту он вышел в переднюю и без стука проскользнул в комнату к Петровским. Витека не было. Геня сидел за столом и что-то рисовал, высунув от усердия язык.

– Это ты? – удивился он, увидев Михала. – А я думал, Витек вернулся.

– А Витека нет? Вот жалость-то! У меня к нему важное дело… Да что с тобой разговаривать, ты все равно не поймешь.

– Если важное, пойму, – серьезно ответил Геня.

– Позарез нужное и крайне срочное. Кстати сказать, я достал классную резину. Сегодня вечером можно сделать рогатку. Обещание надо выполнять, правильно я говорю? А?

– Правильно. Честный человек всегда выполняет обещание.

– Ну! Да ты знаешь, что такое честь? – Михал изобразил удивление. – Ну, тогда порядок! На тебя можно положиться! Понимаешь, какая штука, дело идет о чести Витека. А стало быть, и о твоей, потому что он твой брат. Правильно я говорю? И о моей, потому что я его друг, верно? А честь нужно защищать! А?

– Зорро всегда защищал честь!

– Молодчина! Так вот, слушай. Недалеко отсюда дожидаются ребята из нашего класса, и с ними враг Витека, который только и думает, как бы Витеку насолить. Он божится, что у него больше вот этих… этикеток, – Михал кивнул на шкаф и заодно выяснил, какие на дверцах петли. – А у Витека больше. Как пить дать! А тот смеется над Витеком и говорит, что его коллекцию можно выбросить на помойку или сдать в утиль, понимаешь? А я сказал ребятам: «Збышек брешет, как собака…»

– Какой Збышек? Тот, что отлупил Витека перед Новым годом? – спросил неожиданно Геня.

– Тот самый, – на всякий случай подтвердил Михал. – Я и говорю ребятам: «Пошли, Витек покажет вам свою коллекцию, тогда сами убедитесь, чья лучше…»

– А Витека нет.

– То-то и оно. Если ребята не увидят коллекции, они скажут, что Збышек прав. Как ты полагаешь, привести их сюда?

– Наследят, – задумчиво произнес Геня.

– Геня, а ты башковитый. Я тоже подумал – наследят. Пятнадцать человек все-таки. И у каждого две ноги. Вот твоя мать бы рассердилась! Представляешь?..

– Мама мне велела сторожить дом. Никого не пускать.

– Никого не пускать? Разумно. Что же нам делать? Шкаф сам к ребятам не побежит.

– Можно сделать фотографии. – Геня и в самом деле проявлял бездну изобретательности.

– Верно, тоже неплохая идея, только это долго. А тем временем твоего брата так осрамят, что ой-ой-ой!.. А если уж прицепят ярлык, пиши пропало!..

– Ага… У Марека из нашего класса зимой пропал ластик, он подумал на меня. И теперь никто в классе не дает мне ластик… приходится носить свой.

– Геня, ну и смышленый ты парень! С ходу все сечешь! Значит, ты поможешь мне снять дверцу и вынести? Сделаем все потихоньку. Я тут же вернусь и поставлю ее на место. Никто даже ничего не заметит. А честь Витека будет спасена. Витек даже не подозревает, какой у него головастый брат. Но я ему обязательно скажу.

Прежде чем ошеломленный Геня успел что-нибудь сообразить, Михал ловко снял с петель дверцу шкафа и взвалил себе на голову. Решительным жестом он велел Гене идти впереди и приложил палец к губам.

Растерянный Геня все исполнил беспрекословно. Только глаза у него округлились от испуга. Он даже не заметил, как Михал, повернувшись, зацепил дверцей стопку белья в шкафу и сбросил на пол.

Когда они спустились с лестницы, малыш заявил, что пойдет вместе с Михалом к ребятам.

– Это наша дверь. Мама велела никому ничего не давать.

Ура! Удалось! Михал нес дверцу, совсем не чувствуя тяжести, она казалась легче перышка. Все сложилось как нельзя лучше. А ведь Геня мог заупрямиться, поднять рев, не дать вынести дверцу. Вот что значит быстрота и натиск! Пусть Витек знает, на что способна настоящая дружба. И Агнешка больше не станет задавать глупых вопросов… даже «просто так». Сама-то она додумалась бы до такого? Хотя у нее богатое воображение. Нужно ему это воображение, как собаке пятая нога! А вот сила человеку всегда пригодится!.. И двадцать злотых тоже!

– Геня, а знаешь, мы еще на этом деле двадцать злотых заработаем. Сейчас увидишь. Збышеку придется раскошелиться. Деньги, конечно, пойдут Витеку, чтобы не говорили, будто я из-за каких-то несчастных двадцати злотых… Конечно, если Витек захочет со мной поделиться, то… – Михал вспомнил недавний разговор с другом.

Страх мешал Гене слушать, он думал только о дверце.

Ребята заметили их издалека. Они сразу набросились на Михала:

– А дольше не мог?

– Збышек уверял, что ты смылся.

– Ну и ну!

– Вот так альбом, будь здоров!

Петровские возвращались домой окрыленные. Им необыкновенно повезло. Они выстояли в очереди, попали на прием, и принял их товарищ пана Феликса, его бывший однополчанин. Петровский даже не подозревал, что тот работает в жилуправлении. Занимал он, правда, небольшую должность, но проинформировал их основательно, дал несколько ценных советов, а главное – сильно обнадежил. А это много значит.

– Вот видишь! Вот видишь! – взволнованно говорила Петровская. – Тебя почти силой пришлось тащить из дому. А как все хорошо сложилось! Всегда меня слушайся! Без меня, как говорит Михал, ты «пропадешь ни за грош»!..

Давно уже пани. Ирена не бывала в таком хорошем настроении. Всю дорогу она шутила, смеялась.

– Теперь ждать недолго, – сказала она, когда они подходили к дому. – Еще чуть-чуть потерпеть, и все. Зимой у нас наверняка уже будет своя квартира. Завтра же зайди в местком и попроси ссуду. Ты столько лет работаешь, тебе обязаны дать.

– Конечно, дадут, – подтвердил Петровский. – Вот когда я радио вволю наслушаюсь. И газеты почитать смогу спокойно. И у ребят будет своя комната для занятий и для игр.

– Мы бы давно получили квартиру, если бы ты больше старался, – не упустила случая попрекнуть жена. – Почти все твои знакомые живут в новых домах, обстановку приобрели. У Новика есть холодильник, стиральная машина. Малиновские телевизор купили.

– И у нас будет телевизор.

– Не говори «гоп»… И без телевизора расходов хватит. А хлопот сколько!

Они поднялись по лестнице и с удивлением обнаружили, что дверь в квартиру открыта настежь. Перепуганный Геня впопыхах, видно, забыл ее закрыть. Петровская сразу почуяла недоброе.

Увидев, что дверь в их комнату тоже распахнута, она не на шутку испугалась.

– Матка боска! Воры! – крикнула она при виде разоренного шкафа и разбросанного по полу белья. – Где Геня? Где ребенок?

На крик в переднюю прибежала пани Леонтина. Старушка больше всего на свете боялась воров.

– Вы ничего не слышали? Боже! Боже! Полон дом людей! Повернуться негде, а чуть что, человека среди бела дня обирают! Среди бела дня! Под носом у соседей!

– Пани. Ирена, мы ничего не слышали. Правда, когда Михал вернулся из школы, мне почудился какой-то шум… Потом, я была на кухне. Но ведь Геня…

– Геня?! Ребенка похитили!..

– А куда делась дверь от шкафа? – оглядываясь по сторонам, спросила пани Шафранец.

– Сняли с петель, – подтвердил Петровский. – Странно!

– У меня под бельем деньги! – снова закричала пани. Ирена. – Нет их! Нет! – Она лихорадочно стала рыться под грудой полотенец и рубашек. – Они лежали здесь! Нет, не здесь. Ах, голова у меня идет кругом! Что ты стоишь, как пень? Беги в милицию! Надо заявить! Все из-за тебя! Была бы у нас квартира, как у людей… Бедный мой мальчик! Геня!! – Петровская была в отчаянии.

– Успокойся, Иренка. Странно все это. Смотри, в другом отделении ничего не тронуто.

– А белье! А деньги! Здесь! Вот здесь они лежали! – кричала Петровская, снова вороша груду полотенец. – Стойте! Лежат! – Она схватила пачку бумажек и стала быстро пересчитывать. – Все! На месте! Что же это значит? – Трясущимися руками она принялась складывать упавшие наволочки и полотенца.

– Михала нет. Пани Толлочко спала и ничего не слышала, – сообщил старик Шафранец, появляясь на пороге. – Кто же мог оставить дверь открытой? Входную дверь!

– Ясно – кто! Тот, кто украл дверцу шкафа, – проговорила расстроенная Петровская. – Но зачем и кому могли понадобиться несколько старых досок? Скажите – кому?

Никто из присутствующих этого сказать не мог. Все смотрели друг на друга в полном недоумении, пожимая плечами.

Вдруг из-под руки Шафранца просунулась в комнату румяная и разгоряченная физиономия Генека.

– Мамочка! Сейчас! Михал уже идет!

– Что произошло? – Мать схватила его за плечи. – Почему ты не стерег дом?

На пороге показался Михал с поклажей на голове. Он направился прямо к шкафу, снял дверцу с головы и ловко нацепил ее на петли.

Геня, напуганный криком матери, стал громко и путано рассказывать:

– Мамочка, я стерег. Но Михал сказал: дело чести, а Витек мой брат, и он тут же принесет ее на место, тогда я пошел с ним, чтобы она не пропала. А если бы ребята пришли сюда, они бы наследили… верно?

– Я с ума сойду! Я сойду с ума! – Петровская схватилась за голову.

В это время на пороге появилась бледная, с запавшими глазами учительница, закутанная в байковый халат.

– Порядок! Фертиг! – сказал Михал, закрывая дверцу на ключ. – Ничего не случилось. Дверца на месте! Видали? Ключик я держал в кармане, чтобы не потерять. Котелок варит!

– Да как ты смел! В чужой комнате!.. Когда никого дома не было!..

– Был Геня и все видел. Нет, что ли? И в чем дело? Дверь на месте! Полный порядок! Привет и нижайший поклон!..

Петровская открыла было рот, чтобы разразиться новой тирадой, но муж ее удержал.

– Подожди, Иренка, – сказал он, останавливая направившегося к двери Михала. – Зачем ты это сделал? Для чего?

– Мамочка, Збышек, который отлупил Витека перед Новым годом, давал Михалу двадцать злотых, но я сказал, что это наша дверь и продавать ее нельзя, она еще нам нужна.

– Что-о-о?! Он хотел ее продать? – в ужасе всплеснула руками Петровская. – Дверь от нашего шкафа?! Нет! Это просто уму непостижимо! Дверь от нашего шкафа!

– Ну, Генька, кажется, я тебя рано похвалил за сообразительность. Извините, – обратился Михал к Петровской. – Здесь дело чести, и ничего больше. Чести друга! Мы поспорили. Сравнили, и коллекция Витека оказалась в сто раз лучше, чем у Збышека. Все ребята признали. А двадцать злотых я не взял у этого сопляка, я по-другому с ним рассчитаюсь.

– Сначала я с тобой рассчитаюсь, я на тебя найду управу, негодник! – пригрозила Петровская. – Я все-все расскажу дяде! Вот увидишь!

– А что я такого сделал? Украл что-нибудь? Что-нибудь пропало? Ничего! Все на месте! Кроме одной вещи! Но ее и раньше не было: альбома для коллекции Витека. Тут уж не моя вина! А ваша! Я бы не жадничал, как вы!

– Валерьянки! Дайте мне валерьянки! Ох, сердце! – охнула Петровская и опустилась на стул. – Я, кажется, умираю…

– Сейчас принесу, – засуетилась учительница. – Какая наглость! Какой наглец!

– Тут и с ангельским терпением не выдержишь – свихнешься! – затрясла головой пани Леонтина, стоя в передней и объясняя вернувшейся с работы медсестре, что произошло.

Только Петровский оставался невозмутимым, он слегка подтолкнул Михала и сказал:

– Иди домой, Михал. Иди.

Михал не стал задерживаться. Уже у самой двери его настиг голос медсестры:

– Ох, Михал, Михал! Голова твоя непутевая! Не нравишься ты мне, ох, не нравишься!..

– А вы мне еще раньше не понравились. И ваш жирный Пимпус тоже! Вот!..

Михал был зол на весь мир и несколько часов подряд просидел дома. Если бы ему сейчас под сердитую руку подвернулась Агнешка, ох и досталось бы ей на орехи!

Вот она, награда за благородный поступок. Защищал честь товарища! Бескорыстно! Без всякой личной заинтересованности! К этому ведь призывала Агнешка? А он тут же поспешил доказать, что он – настоящий друг.

Может, Витек ему спасибо за это сказал? От кошки рожки! Даже не пришел к нему. Даже носа не кажет. А разглагольствовать мастер!

– Так мне и надо! – говорит Михал сам себе. – Это мне наука на будущее. Впредь буду беречь свою шкуру, и точка! Не поддамся ни на какие фигли-мигли! От кошки рожки и привет!

Ах, как ему здесь все осточертело! Эта закоптелая комната с мутными от пыли окнами, эта холодная раскладушка. Эта вечная возня у плиты. А пуще всего – эти постные, недовольные лица соседей.

Чем он им мешает? У дяди могли быть жена и куча детей, а не один племянник. Вот было бы весело!..

А разве он с дядей жалуется, что у Шафранцев вечно то чихают, то кашляют? А учительница то ахает, то охает! И валерьянкой разит на всю квартиру, даже на лестнице чувствуешь. И Генусь вопит из-за каждой ерунды так, что на набережной слышно! И Пимпус всегда так жалобно скулит, что внутри все переворачивается. Бедная псина весь день взаперти, даже сходить по надобности не может: лишь вечером, после работы, медсестра выводит его на полчасика погулять. Это по-человечески? Ведь он жирный оттого, что весь день без движения. Михал иногда, если никто не видит, сует ему под дверь колбасную кожуру. Песик на седьмом небе от счастья! Не из-за кожуры, конечно, а из-за того, что на него обратили внимание. Бедняга… Ему здесь достается больше, чем Михалу, и ведь не убежишь…

«А я смоюсь отсюда, и точка! – радуется Михал. – Вернусь в Лодзь, и долго тут меня не увидят».

Может, совсем не возвращаться сюда? Мама огорчится… Ей хочется, чтоб он учился… Это потому, что сама она неученая и работа у нее тяжелая…

Нет, маму огорчать нельзя. Как все сложно… Может, уехать немного раньше? В субботу. А в школе Витек скажет, что Михала вызвали письмом…

Черник вернулся с работы усталый. Он рассказал о несчастном случае на заводе: какому-то парню у станка отхватило два пальца. Такое несчастье! Хорошо еще, что на левой руке.

– А ты что такой хмурый сидишь? Опять двойку получил?

– Подумаешь… двойка… Просто думаю… Надо к маме пораньше поехать. Кто ей там воду для стирки будет носить? В колонке насос такой тугой, просто ужас!

– Надо будет навестить вашу колонку и потолковать с ней по-дружески. Ты обед сварил?

– Ничего я не сварил, не до этого было. Всухомятку поел. Там есть хлеб, масло, колбаса… Дома поросенка откормили, я вам домашнюю колбасу привезу.

– Хорошо. А может, пока чай заваришь?

– Не пойду я на кухню! – бурчит Михал. – Не могу больше видеть, как у этой старухи голова трясется.

– И у тебя будет трястись, тогда вспомнишь. Стыдно смеяться над старым человеком.

– Разве я смеюсь? Я только говорю.

Дядя берет чайник и идет на кухню. Если бы дядя его упрекал, если бы нотацию прочел, Михал бы воспротивился, отстаивал свои права. Но дядя молча пошел сам… Михал понимает, что поступил нехорошо. Дядя вернулся с работы усталый, голодный, а тут нет даже тарелки супа…

Михалу стыдно, ужасно стыдно, но, чтобы заглушить укоры совести, он говорит себе: «Что я, Агнешка, чтобы прыгать?»

Дяди не было довольно долго. А когда он вернулся, Михал догадался сразу: он все знает. Интересно, кто ему рассказал? Старуха? Медсестра? А может, на кухне оказалась Петровская?

– Опять ты набезобразничал? – говорит Черник. – Прихожу с работы голодный, измочаленный, как лошадь, расстроенный из-за этого случая на заводе… а тут, на тебе! Даже есть расхотелось! – Дядя опускается на кровать и ставит чайник на пол. – Голова у тебя здоровая, а ума ни крошки нет! Зачем ты это сделал?

– Кто вам рассказал?

– Нечего мне вопросы задавать, отвечай, коли тебя спрашивают, слышишь? – сердится механик.

– Слышу, нечего кричать! У нас был спор. Из-за Витека.

– Нечего валить с больной головы на здоровую. Витек тут ни при чем, его и дома-то не было. А мать ему задала трепку. Ни за что, можно сказать. Теперь она жалеет. Да поздно жалеть. Таковы все женщины…

Ага, значит, Петровская рассказала.

– Совсем я ни на кого не валю. Раз вы не верите, что это так было… дело чести…

– Что общего между честью и дверцей шкафа? Чужого шкафа! Из чужой комнаты! И зачем тебе понадобилось продавать дверцу? Ты что, ополоумел? Отвечай сейчас же!

– Раз вы мне не верите, то и рассказывать нечего, – заупрямился Михал.

– Отвечай, зачем тебе понадобились двадцать злотых? Что я тебе, мало денег даю? Отказываю тебе? Все время даю, раз надо – бери!

– Не свои ведь даете. Мамины деньги. Только лежат у вас, ну и пусть, раз мама так решила. Мне все равно, конечно.

Дядя нагибается, берет чайник и снова ставит его на пол. Он молчит, проглатывает слюну, потом, уперевшись локтями в колени, роняет голову на ладони. Волосы у дяди черные, густые, большие руки не могут в них запрятаться, и Михал отчетливо видит, сколько на этих руках царапин, метин, шрамов. Но пальцы все на месте…

– Михал, – говорит Черник, не поднимая головы, – иди на кухню заниматься. Там никого нет. Я немного прилягу.

– Я пойду в город.

– Нет. Ты пойдешь на кухню, – все так же, не поднимая головы, спокойно, но твердо говорит дядя. – Ты пойдешь на кухню заниматься.

Михал отрывает взгляд от дядиных изборожденных царапинами рук, берет портфель и идет на кухню.

В кухне и впрямь никого. Вся она залита закатным солнцем, здесь тихо и уютно. Мальчик кладет на стол учебники, тетради, но до занятий ли ему?

«У всех нервы, – размышляет он. – У дяди нервы, у Петровской нервы, у учительницы нервы и даже нервная болезнь, старухе Шафранец слова не скажи… Такое количество нервных людей выдержать трудно. Сбегу я отсюда, и оставайтесь сами. Попрошусь обратно в лодзинскую школу или в вечернюю поступлю. Маму я как-нибудь успокою. Мама поймет, что в такой обстановке жить невозможно… Завтра наша очередь пользоваться ванной, помоюсь напоследок… и кончен бал…»

Ванная – отличная штука. Был бы дома хоть душ, малыши бы визжали от радости. Когда Михал начнет зарабатывать деньги, он первым делом сделает ремонт дома, а потом проведет канализацию – дядя ему поможет, – будет у них и ванная, и душ, и… радио в ванной. Ни у кого нет, а у них будет!

В кухню тихонько заходит Геня и как ни в чем не бывало сообщает Михалу шепотом:

– Знаешь, Михал, Витек сюда не придет. Мама его отлупила. Она была такая злая, что и меня чуть не отлупила. Но Агнешка принесла лекарство из аптеки, и мама успокоилась. Она хотела порвать этикетки. Витек плакал. Но папа не дал. Теперь они с Витеком сдирают этикетки с дверцы шкафа, потому что мама их видеть не может. Здесь у нее колет. А я сидел тихо-тихо, знаешь?

– Знаю, глупенький, знаю. Я бы тебе тоже всыпал как следует.

– За что? – возмущенно спрашивает Геня. – Я же сторожил дом! Я не дурак.

– Ну, может, и не дурак, но уши у тебя все равно холодные, ясно? Говорил я тебе, когда увидел твоих родителей: «Жми домой, скажи, что дверца сейчас прибудет в целости и сохранности»? Говорил или не говорил? Надо было слушать! Не заварилась бы такая каша!

– Да, жми! А ребята взяли бы нашу дверь! Она же им понравилась? А мама велела никому ничего не давать. Я и не давал. А папа говорит, что в тебе есть твердость. Еще бы, такую тяжелую дверь на голове тащил… и выдержал!..

«Да, – размышляет Михал после ухода малыша, – я твердый. А буду еще тверже. Как камень».

Довольный собой, Михал раскладывает учебники и тетради и начинает готовить уроки. Что ему стоит, пожалуйста!

Никак не думал Михал увидеть сегодня Агнешку. Он был уверен, что тетка ей вообще запретит с ним водиться. Она же ясно сказала, он своими ушами слышал: «Какой наглец!»

Агнешки не было дома, но ей наверняка уже про все рассказали тетка или Петровские, когда она принесла лекарство. Интересно, как она отнеслась к этому делу? Что от нее требовать, если даже дядя ни черта не понял?.. А все же интересно! Впрочем, пусть себе думает что хочет. И держится от него подальше. Если она хоть заикнется, он ее так отбреет, что она надолго его запомнит. Правильно сделала, что не пришла на кухню! Очень правильно!..

И тут-то она и вошла. Вошла, старательно разложила учебники на своем конце стола и, как всегда, принялась за уроки.

Михал весь внутренне сжался, ожидая, что она заговорит. Он ждал долго. И не дождался. И ему надоело думать об этом – он увлекся задачкой и успокоился. Он даже забыл о том, что не один сидит в кухне.

– Знаешь, Михал, – неожиданно заговорила Агнешка, – я сегодня случайно зашла в маленький магазин на Свентоянской и видела там леденцы! Огромные, разноцветные. Петушки, лошадки, ракеты! Очень красивые! Купи своей малышне, а? Обрадуются!..

– А где это? – спросил Михал и, внимательно выслушав ее объяснения, сказал: – Это здорово! Куплю на все деньги!

Сказал и посмотрел, какое впечатление произведет на Агнешку эта фраза. Но что можно прочесть на лице человека, который опять уткнулся в книгу?

– Ты уже знаешь? – спросил Михал немного погодя. – Слыхала?..

– Слыхала, – ответила Агнешка. Но то ли она не поняла, о чем он спросил, то ли не хотела говорить на эту тему, потому что добавила: – Пусто будет в доме на праздники. Завтра уезжает тетя, через несколько дней твой дядя, потом ты. Странно как-то станет, необычно, верно?

– Я не про то. Я про этикетки.

– Про этикетки? – переспросила она как ни в чем не бывало. – Витеку нужен альбом. Но знаешь, альбом стоит дорого. Можно купить бумагу и сделать самим. Я сделаю… Поможешь мне? Вот был бы подарок Витеку! У него ведь скоро день рождения…

– А деньги где взять на бумагу?

– Может, пан Петровский даст? Я даже уверена, что даст.

– Даст! Держи карман шире! Так ему жена и позволила! Черта с два!

– Ну, тогда можно взять из тех, что тетя мне оставит. Я не буду много тратить.

«Глупая, глупая Агнешка! На свои деньги собирается покупать бумагу и делать Витеку альбом! Зачем? Ей-то что? Лучше бы себе конфет купила», – думает Михал и не знает, сказать ли ей это сразу или потом. Лучше сразу и заодно про то, как он решил вступиться за честь Витека и что из этого вышло… Нет, надо быть жестким…

Но пока он собирался с мыслями, Агнешка сказала «спокойной ночи» и ушла. Он долго-долго сидел один. Не хотелось ему возвращаться к дяде. Раньше он думал, что дядя близкий ему человек. Правда, взрослый, но хороший, все-таки родной мамин брат. Он всегда был добр к ней, мама рассказывала. И вдруг оказалось, что дядя совсем его не понимает.

Вообще никто его здесь не понимает. Все только покрикивают на него или избегают.

Только Агнешка не упрекнула его. Неужели она все поняла? Догадалась? Но как?.. Чутьем? Фантазия помогла?.. Она тогда сказала: «Воображение помогает понять другого человека»… Про леденцы она хорошо придумала! И про то, что пусто будет в доме, хорошо сказала.

Михал, сидя за столом, кладет голову на руки. Он думает, вздыхает. И даже не догадывается, что сейчас уснет.

– Михал, Михал! – Кто-то тормошил его за плечо.

Это старик Шафранец стоял над ним в одной пижаме и говорил вполголоса:

– Иди спать, мальчик! Уже поздно. Тебе завтра рано в школу. Иди, золотце, иди…

Полусонный Михал собрал учебники и тетради. Он нарочито шумно прошел по коридору и комнате Шафранцев. Пусть все просыпаются!.. Ему-то что?..

Дядя спал одетый…