Текст книги "Как мы росли"

Автор книги: Галина Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Самая красивая девочка – аккуратная девочка

Чапурной предложил остричь всех ребят наголо. Но Оксана Григорьевна возражала:

– У старших девочек косички… Это не так просто, Михаил Алексеевич. Остричь девочке косички – знаете, сколько будет огорчений!

– Вы сначала посмотрите, что у них в этих косичках, – сказал Чапурной.

– Ну хорошо, – сказала Оксана Григорьевна. – Вы дайте мне срок. Если ничего не получится, я сама остригу всех, кого надо.

Оксана Григорьевна решила привести своих девочек в порядок. Дверь в спальню закрыли на палку, чтобы никто не вошёл.

В спальне запахло керосином: Оксана Григорьевна мазала керосином девочкам головы. Самые большие косы были у Вари.

– Тебя, может, и не будем стричь, – сказала Оксана Григорьевна и намазала Варе голову керосином.

А Люську сразу остригли машинкой.

У Клавки ещё не было настоящих косичек, но рыжие густые волосы представляли несомненную опасность. К удивлению Оксаны Григорьевны, Клавкина голова оказалась самой чистой.

– Сама моешь?

– А то как же! – сказала Клавка. – Если не мыть, что в ней будет? Я один раз её кофеем вымыла.

– Чудачок ты, Кланя! – рассмеялась Оксана Григорьевна.

Клавка тоже намазалась керосином.

– Давайте! Раз все, так и я, – сказала она.

После голов были просмотрены платья, чулки.

– Самая красивая девочка – это аккуратная девочка, – сказала Оксана Григорьевна. – Надо уметь делать всё самим. У каждой девочки в тумбочке должны быть нитки и иголки… Разве так пришивают пуговицы? Вот как надо пришивать. – И Оксана Григорьевна показала, как пришивать пуговицу крепко-накрепко.

Девочки старались. Оксане Григорьевне не приходилось повторять свои распоряжения. И, к удивлению Чапурного, Клавка не доставляла ей никаких хлопот.

– Она очень ласковая девочка, – говорила Оксана Григорьевна.

– Да что вы! – удивлялся Чапурной. – Почему же без неё ни одна драка не обходится?

– Это всё от прошлого. Вы подождите – она ещё раскроется, и так, что вы залюбуетесь. Она хорошего-то не видела.

– Это верно, – сказал Чапурной, – все они у нас горя хлебнули. Время такое. Зато будем дальше жить хорошо.

Трое – не один

Как-то утром Михаилу Алексеевичу принесли серый пакет с большой печатью.

– Посмотрим, что за важная такая бумага, – сказал Чапурной.

В пакете – записка от военного коменданта, в ней написано: «Мне доставлены снятые с воинского эшелона, в возрасте примерно…»

Дальше Чапурной не читал – буквы у него перед глазами запрыгали, строчки слились.

«Васька! Несомненно, Васька Жилин!»

Куда только Чапурной о нём не писал – и на вокзалы и в комендатуру! Вот теперь нашёлся. Где парень пропадал, чего ему пришлось хлебнуть?

Через час Чапурной был у коменданта.

– Ну, где он тут у вас? – спросил Чапурной.

– Не он, а они, – поправил его комендант. – Вот, все тут, в целости и сохранности. – И он показал в угол.

За диваном на полу, на разостланных газетах, спали крепким сном трое ребят. Чапурной глядел на грязные, худые ребячьи лица. Васьки среди них не было. Двое мальчишек, видно, были городские, а третий, в холщовых заплатанных штанах, – из деревни.

– Ну вот, – сказал комендант, – забирайте, товарищ Чапурной, пополнение.

– А Васьки-то нет, – как бы про себя повторил Чапурной.

– Кого, кого? – не понял комендант.

– Васьки моего нет. Мальчонка один у меня исчез, вот я и думал, что нашли. Видно, пропал парень.

Чапурной вынул из кармана свою трубочку и попросил у коменданта огоньку.

– Один пропал, а троих нашли – вот и получается баланс! – сказал комендант. – Все они теперь наши.

Присев на корточки, комендант стал тормошить мальчишек:

– Ну-ка, полководцы! Пора просыпаться.

Мальчишки спросонья отмахивались руками и бормотали что-то бессвязное. Наконец один за другим открыли глаза.

– С добрым утром! – сказал Чапурной. – Здравствуйте!

Мальчишки молча его разглядывали.

– Ну, поглядели друг на друга – и хватит, – сказал Михаил Алексеевич. – Пошли до дому, там поговорим.

– Это куда же? – спросил парень в холщовых штанах.

Он был из троих старший, за плечами у него болталась тощая котомка.

– Вот увидишь, куда, – ответил Чапурной. – Забирай своё имущество – и пошли.

– Никуда я не пойду!

– Пошли, пошли! – сказал Чапурной. – Здесь комендатура, товарищу коменданту работать нужно. Мы с вами люди военные, должны понимать.

Мальчишкам это понравилось, они даже заулыбались. Безрукий дяденька, а весёлый.

– А ты кто будешь? – спросил мальчуган поменьше.

– Я Чапурной, Михаил Алексеевич, – ответил Чапурной. – А ты?

– Я Митька.

– У него таких, как ты, тысяча, – сказал комендант, – и Митек и Серёжек.

– Ну, положим, не тысяча, маленько поменьше… Идёмте, ребята, а то мне некогда, – сказал Чапурной.

И мальчишки, не споря, пошли за ним.

После этого к Михаилу Алексеевичу не один раз прибывало пополнение. А Васьки всё не было и не было…

Первые уроки

Чапурной всё хлопотал насчёт учения, и наконец ему удалось заполучить в детский дом чудесного старика – бывшего преподавателя гимназии Петра Петровича Лебедева. Ребята его сразу почему-то прозвали Филином. Наверно, за очки и чёрную крылатку, в которой он ходил и на улице и в доме.

Перед тем как начать заниматься с детьми, у Чапурного собрался совет учителей. На совете Петра Петровича выбрали председателем.

– Ну-с! – начал Пётр Петрович. – С чего же мы начнём? – Он протёр очки и оглядел собравшихся. – Учебников у вас нет? Нет. Программ нет? Нет. Как же мы будем заниматься? Чему будем учить?

– Что сами знаете, тому и учите, – отвечал Чапурной. – А учить надо.

– Совершенно верно, учить надо. Я так полагаю, – сказал Пётр Петрович, – что детей нужно знакомить с такими истинами, которые будут стоять во всех новых программах, как бы их ни передумывали. Я полагаю следующим образом: родина у нас есть? Есть. Расскажем про родину. Земной шар существует? Существует. Надо дать понятие о мире. Пушкин у нас есть? Есть. Будем читать Пушкина. Это необходимо для всех возрастов, во все времена. Я так полагаю.

– А как же о пролетарской революции? Тоже им необходимо разъяснить, как по-вашему? – спросил Чапурной.

– На их счастье, уважаемый Михаил Алексеевич, они современники революции, и, я полагаю, мы будем отвечать на все их вопросы.

Учительница музыки Мария Ивановна – «Пиковая дама» (это прозвище за ней осталось с институтских времён) – сидела всё время молча, но, когда совет кончился, разволновалась:

– А как же, господа, моего предмета не будет?

– Почему же? После классных занятий их можно занять музыкой, рассказать о русских композиторах – например, о Чайковском, – предложил кто-то.

– Играть я, конечно, могу, но рассказывать – нет. – Мария Ивановна категорически подчеркнула: – Нет, рассказывать я не буду.

– Почему же это, позвольте узнать? – спросил Пётр Петрович.

– Я не знаю, что рассказывать, а кроме того, я лучше говорю на французском языке, – ответила Мария Ивановна.

– Ну как же это, голубушка… – Пётр Петрович даже руками развёл, – как же это – по-французски? Это, пожалуй, я полагаю, ни к чему. Они по-французски не поймут.

Выручила Оксана Григорьевна:

– Я расскажу о Чайковском, а вы будете играть, Мария Ивановна.

Так и решили.

Чапурной сидел и завидовал: и всё-то они, учёные, знают! А вот он всю жизнь хотел учиться, а было невозможно. Он был рад, что ребята начнут заниматься.

Большую столовую натопить было трудно, о классах и говорить нечего – этот этаж совсем промёрз. Обедали ребята в бывшей буфетной, около кухни, в две смены, там же и занимались. В буфетной было тепло. По стенам развешаны рисунки. На окнах в баночках прорастал горох.

Чапурной редко отказывался от соблазна – заглянуть через стеклянную дверь на занятия. Подходил к двери и слушал. Ребята сидели тихо. Раздавался только голос Петра Петровича.

Высоко подняв над головой большой голубой глобус, Пётр Петрович крутил его вокруг оси и сам в то же время ходил вокруг маленького столика.

– Вот так она и вертится, – повторял он, – так и вертится…

Чёрная крылатка развевалась за его плечами, и казалось, что Пётр Петрович, держа в руках земной шар, витает в пространстве Вселенной.

– А как же мы на этой Земле держимся? – удивлялась Клавка. – Этак с неё слететь можно.

Пётр Петрович радовался вопросу и начинал объяснять ребятам, почему Клавка не улетает с Земли. Чапурной слушал объяснения Петра Петровича и понимал, что Клавка задаёт совершенно резонные вопросы.

Бывали и шумные уроки. Оксана Григорьевна знакомила ребят с творениями великого Пушкина – и весь класс читал вместе с ней «Сказку о царе Салтане». Стихи уже почти все знали наизусть, читали их в лицах.

Михаил Алексеевич во время этих уроков боялся, что на кухне будет неладно с обедом: дядя Егор торчал у стеклянных дверей буфетной, а ребята, увидев его, старались вовсю:

 
В синем небе звёзды блещут,
В синем море волны хлещут.
Туча по небу идёт,
Бочка по морю плывёт…
 

Музыкант

Однажды вечером к Чапурному прибежал Федя Перов:

– Михаил Алексеевич, там какой-то доктор вас спрашивает!

Чапурной поспешил в вестибюль. За последнее время в детский дом приходилось приглашать врачей: ребята болели корью, и корь давала осложнения.

Чапурной, торопясь, сбежал с лестницы.

В вестибюле прохаживался, заложив руки за спину, высокий, худой старик в тяжёлой, меховой шубе.

– Пожалуйста, доктор, пожалуйста! – Чапурной шёл приехавшему навстречу.

– Я не доктор. – Старик держал в руках шляпу и палку. – Вы директор детского дома?

– Да.

– Тогда поговорим.

Чапурной предложил сесть.

Приехавший назвал свою фамилию – это был известный музыкант, но Чапурной его не знал.

– Я хочу познакомиться с детьми, – сказал старик, – и прошу, если это возможно, приготовить инструмент и комнату. Я оставлю вам свой адрес. Вы меня известите, когда я могу приехать. – И он протянул Чапурному маленький гладкий кусок белого картона, на котором были написаны его адрес и фамилия.

Старик откланялся и пошёл к выходу.

Чапурной проводил его и с удивлением увидел, что у подъезда стоит автомобиль с кремлёвским номером.

– Михаил Алексеевич, как же это вы меня не позвали! – досадовала Оксана Григорьевна. – Это знаете кто? Знаменитый музыкант – профессор консерватории. Обязательно нужно, чтобы он приехал, обязательно!

Рояль приготовили, натопили маленький зал.

А вечером на другой день в детском доме был концерт. Музыкант играл и рассказывал ребятам:

– Вы слышите, дети: это шумит лес. Скоро взойдёт солнце. Просыпаются птицы. Слышите? Первые лучи тронули маковки деревьев – наступило утро.

Ребята сидели на полу в тёмной комнате, слушали музыку и видели всё, о чём он им говорил, только каждый по-своему.

Эти концерты повторялись не раз. Ребята ждали их, слушали, как сказку.

Когда музыкант кончал играть, он молча надевал свою шубу и на прощание говорил не «до свиданья», а «благодарю».

Однажды Михаил Алексеевич услыхал, что кто-то робко перебирает клавиши рояля. Заглянув, он увидел Федю Перова. Мальчик неумело брал аккорды, но складывалась мелодия.

Увидав Чапурного, Федя захлопнул крышку рояля.

– Чего же ты? Играй.

– У меня не получается.

– Очень получается. Я слушал.

– А что получается? – спросил Федя, лукаво посматривая на Чапурного.

– Как – что? Песня.

– А какая?

– Хорошая.

 
Уж ты, сад, ты, мой сад.
Сад зелёненький… —
 

запел Михаил Алексеевич таким неожиданно звонким и молодым голосом, что Федя Перов рассмеялся, захлопал в ладоши и обнял Чапурного:

– Правильно, дядя Миша, правильно!

– А то как же! – сказал Чапурной. – Ну, пусти меня – там дрова привезли.

Федя вприпрыжку побежал за Чапурным – дрова, как всегда, разгрузили быстро. Ребята встали цепью и полено за поленом перекидывали с рук на руки до сарая. А в сарае Наливайко и старшие мальчики складывали дрова в поленницы.

После работы, за ужином, дядя Егор поставил торжественно на стол кастрюлю с добавкой ржаной каши.

– Ешьте, – сказал он. – Я бы вам и пирожки испёк, да муки нема. Вот погодите, покончат воевать – я вам такую штуку спеку, какую ещё царь не ел!

Грачи строят гнёзда

Стояли последние дни марта. С утра пригревало солнце, и на чёрной земле всё меньше и меньше оставалось снежных островков. Вокруг деревьев оттаяли лунки, а на ветвях стали набухать липкие, пахнущие горечью почки.

Варя с Леночкой Егоровой отправились в парк за ветками.

Леночка Егорова, казалось, совсем забыла, что она бывшая воспитанница института. Она быстро подружилась с новыми девочками. Играла со всеми вместе. Но особенно ей хотелось дружить с Варей.

Около большого тополя девочки остановились. Над ними качались тяжёлые ветки, но высоко – до них не дотянешься.

Варя подпрыгнула, но даже и кончиками пальцев не достала.

– Нет, так ничего не получится. Знаешь, – сказала Леночка, – давай на земле наберём веток.

Вокруг дерева на снегу валялось несколько веточек, но они были сухие, из таких ничего не распустится.

– Сломить ветку? – крикнул Наливайко. Он видел, как девочки прыгали вокруг дерева.

– А ты на дерево залезешь? – спросила Варя.

Наливайко обхватил ствол руками и ногами – вот-вот полезет вверх, но он не поднялся, а тяжело упал вниз.

– Я сейчас погодите… – сказал он отдуваясь.

– Мы тебя подсадим. Давай, Варя, подсадим его! Ты станешь вот так, а мы поддержим. – Леночка положила руки крест-накрест.

– Нет, так не пойдёт, – сказал Наливайко.

И в это время с тополя, стукнув Варю по голове, упала большая ветка.

– Держи!

Варя подняла голову. На дереве сидел Персик; он ловко забирался всё выше и выше.

– Ещё веточки две сломи и хватит! – крикнула ему Варя. Упавшую веточку она отдала Леночке. – Это тебе, а это Клавке, – сказала она, поднимая другую ветку.

С дерева упала ещё ветка.

– Хватит, хватит! – закричала Варя. – Не надо ломать зря.

– Ну, раз хватит, так я теперь не полезу, – сказал Наливайко. – А зачем они вам, ветки?

– Нужно, – ответила Варя.

– Мы их будем растить, поставим в воду – и будут листочки, – сказала Леночка.

И девочки побежали к дому.

Наливайко остался под деревом.

– Ты чего туда забрался? – спросил он Персика. – Чего ты там смотришь?

– Просто так, ничего не смотрю, – ответил Персик.

Это была неправда. Персик лазил на этот тополь каждый день и наблюдал, как на соседней старой берёзе чёрные, белоносые грачи чинили прошлогодние гнёзда.

– И долго ты там сидеть будешь? – не унимался под деревом Наливайко.

– Долго, – невозмутимо ответил Персик и уселся поудобнее.

– Тогда, слышь, я сейчас к тебе туда залезу, – сказал Наливайко.

– Давай лезь!

Наливайко очень хотелось залезть на дерево. Он оглянулся: вокруг никого не было – значит, не перед кем и конфузиться.

Обхватив дерево, он долго пыхтел и наконец с трудом добрался до нижней ветки. Он уселся на ней, но дальше лезть побоялся. Тогда Персик не выдержал, спустился вниз и подал руку.

Наливайко полез за Персиком и уселся с ним рядом. Персик показал Наливайко грачей. Птицы улетали, прилетали и кружили, отчаянно крича.

– Это они спорят, – сказал Персик, – как лучше строить. Слышишь? «Как! Как! Как!»

– А получается у них здорово! Гляди-ка, гляди! Как прилаживает – всё носом, носом! Правда ловко?

Наливайко и Персик сидели обнявшись, пока их не увидел идущий по парку Пётр Петрович.

– Молодые люди!

Ребята поглядели вниз.

– Прошу спуститься, – сказал Пётр Петрович. – У нас достаточно больных, а сегодня ветер.

Легко сказать – спуститься! Если бы не Персик, Наливайко так бы и остался на дереве.

Ребята дули на озябшие руки, а Пётр Петрович, подняв голову, любовался грачами.

– Любопытные птицы! – Он пошарил в карманах. – Нет, нету. Я вам завтра, молодые люди, вручу карандаш и бумагу и попрошу зарисовать всё, что вы наблюдаете. Это замечательно интересно.

– Углём лучше, – сказал Персик. – Я вам лучше углём зарисую.

– Ну вот и великолепно! – сказал Пётр Петрович, и, толкуя про птичьи гнёзда, они втроём зашагали к дому.

Леночка Егорова

– Ты смотри – это почки: в них листочки свёрнуты, – говорила Варя Клавке.

Клавка трогала пальцем закрытые почки и поворачивала ветку то так, то этак – на солнышко:

– Пусть греется.

– Они скоро распустятся, только воду менять надо, – объяснила Леночка. – Когда я была маленькая, мы дома вербу ставили. Как пустит корешок, мы её посадим в землю, а на следующий год кустик с меня ростом. Мы тогда жили на реке Иртыше. Это очень далеко. У нас за домом был сад…

– Большой? – спросила Люба Сорокина.

И Леночка сразу замолчала.

За Леночкой Егоровой, так же как и за Любой Сорокиной, никто не приехал. Приехать за Леночкой мог только отец, мать давно умерла. Но отец был на фронте. Могла бы приехать старшая сестра. Но она жила с мужем в Сибири, а оттуда теперь письма не приходят – значит, и приехать нельзя.

Леночка сначала очень боялась. Её пугали: «Большевики! Большевики! Что будет! Ужас!..»

Оказалось, совсем не страшно. Новые девочки, ну и что же? Вот Клавка, например, спорщица ужасная, с мальчишками дерётся, но и с ней можно дружить. И Варя хорошая девочка. Люба Сорокина говорит, что она большевичка. Леночка не понимает, почему нельзя водиться с Варей и почему она большевичка.

«Вот узнает эта твоя Варя, кто твой отец, она тебе покажет!» – говорила Сорокина.

Леночка боялась, что Люба Сорокина расскажет девочкам про её отца. А это была её тайна. Леночка отдавала Любе сахар за вечерним чаем. И Люба обещала молчать.

«Обдуряет она тебя, – говорила Клавка, которая всё замечала и с явной неприязнью относилась к Сорокиной. – Зачем ты ей сахар отдаёшь?»

«Да я просто не хочу», – отвечала Леночка.

«Поверила я тебе – сахару не хочешь!.. Любка, зачем у Егоровой сахар выманиваешь?»

Сорокина молчала, но зато так взглядывала на Леночку, что та совсем терялась. А за чаем Леночка отдавала Любе вместе с сахаром половину своей порции хлеба:

«Возьми, пожалуйста».

Вот и сейчас: Люба Сорокина сказала только одно слово, а Леночка уже не улыбается и перестала рассказывать про сад.

– Хочешь, я отломлю тебе тоже веточку? – говорит она Любе.

– Зачем мне прутья! – отвечает Сорокина.

И Леночке становится тоскливо.

Люба Сорокина поглядывает на неё злыми глазами. Леночка замолчала и отошла к своей кровати.

В это время в спальню влетел Федя Перов.

– Егорова! Тебя Михаил Алексеевич зовёт.

Федя еле переводил дух – видно, бежал сломя голову. Он всегда молниеносно выполнял все задания Чапурного.

– Егорову зовёт? – переспросила Сорокина и опять посмотрела на Леночку.

– Егорову, – повторил Федя.

– Зачем он меня зовёт? – удивилась Леночка.

– А я почём знаю! Велел скорее. – И Федя умчался обратно.

– Бежим вместе! – сказала Варя.

И они с Леночкой побежали к Чапурному.

– Мы пришли, – сказала Варя.

– А ты зачем? – спросил Чапурной. – Мне только Лена нужна, у нас с ней серьёзный разговор. Садись, Лена… А ты марш отсюда! Беги, беги…

Варя не побежала, она пошла по коридору и, дойдя до лестницы, села на ступеньку ждать Лену.

Чапурной выдвинул ящик стола и достал письмо:

– Вот, получил от твоего отца. (Леночка побледнела, и внутри у неё стало холодно.) Очень мелко написано, трудно читать, – сказал Михаил Алексеевич, – но мы сейчас постараемся, прочтём.

Чапурной читал медленно, останавливаясь посреди слова. А Леночка слушала, и слова до неё доходили откуда-то издалека-издалека, как будто за Чапурного читал кто-то другой, за стеной комнаты.

В письме было написано:

Уважаемый Михаил Алексеевич!

Узнал Вашу фамилию, имя и отчество через Московский Совет. Обращаюсь к Вам с большой просьбой. В здании, в котором помещается вверенный Вам детский дом, ранее помещался институт благородных девиц. Воспитанницей института была и моя дочь, Елена Александровна. Прошу Вас сообщить мне, что вам известно о её судьбе. Я в данное время нахожусь в штабе Южного фронта, куда и прошу мне писать.

С уважением. А. Н. Егоров

Леночка зарыдала и не могла выговорить ни одного слова.

– Что же ты плачешь? – утешал её Чапурной. – Ведь жив он, жив! Ну, не плачь, жив папанька-то! Он у тебя молодец! Видишь – генерал, а советской власти помогает. Старый человек, а на фронте. За тебя беспокоится… Да не плачь ты, господи!

Чапурной, конечно, знал, что Егорова дочь генерала, ещё с первого дня, как получил списки воспитанниц. Но он не знал, что девочка скрывала, как страшную тайну, бывшее звание своего отца. Но какое это теперь имело значение? «Пусть учатся жить по-новому», – так рассуждал Чапурной.

Леночка долго не могла успокоиться. Наконец она перестала всхлипывать и сидела молча.

– Ну вот, – сказал Чапурной, – мы с тобой завтра ему вместе напишем ответ, запечатаем и отправим. Хорошо?

– Хорошо, – ответила Леночка.

Когда Леночка вышла в коридор, её встретила Варя:

– Ну что? Почему ты плакала?

И Леночка рассказала всё: и как она раньше мучилась, и как хорошо, что папа написал письмо, и как они с Чапурным будут писать ему завтра ответ.

– Я боялась, – говорила Леночка Варе, – я думала, вы не будете со мной водиться.

– Ну и глупая! Как же это – не водиться? Вот с Любкой теперь никто водиться не будет. Злющая она, всё шипит, как баба-яга.

Леночка сидела с Варей на лестнице и слушала. А Варя ей рассказывала про своего папу:

– Мой папа тоже ушёл на фронт – он был хороший. Мы с ним на санках катались, когда я была маленькая. Он нарочно упадёт в снег и кричит: «Поднимай меня! Поднимай меня!» А я его никак не подниму. Мне жарко станет, а он хохочет. В снежки играли. И сказки он мне рассказывал. Когда стал голод, он мне приносил чего-нибудь сладенького и говорил: «Вот, ворона прислала». Хороший был папка!

– А он был не большевик? – спросила Леночка.

– Как же, – ответила Варя, – конечно, большевик. Разве ты не знаешь? И он, и дядя Миша, и Ленин – все большевики…

Так проговорили бы девочки до вечера, да их разыскала неугомонная Клавка.

– Оксана Григорьевна гулять с нами пойдёт! Бегите скорее одеваться! – крикнула Клавка и помчалась дальше созывать ребят на прогулку.