Текст книги "Как мы росли"

Автор книги: Галина Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Кто будет помогать?

Чапурному дали помещение для детского дома – бывший институт благородных девиц.

После Октябрьской революции прошло уже больше трёх месяцев, но в институте ещё остались и воспитанницы и воспитательницы. Остались те, кому некуда было ехать и у кого, кроме дворянского звания, ничего не было.

Чапурной осмотрел дом сверху донизу. Он ходил по длинным пустым коридорам, а за его спиной украдкой открывались и закрывались двери, но навстречу ему никто не вышел, никто не сказал: «Здравствуйте». Сопровождал Чапурного дядя Егор, тоже бывший фронтовик. До войны дядя Егор был поваром, в войну кашеваром, а теперь, после тяжёлого ранения, воевать уже не годился. Прикомандировали его к Чапурному – кормить ребят. В Совете сказали: «Будет тебе опора – человек свой».

Дом Чапурному не понравился: большой-то большой, в него хоть тысячу человек приведи – все поместятся, а похож на нежилую казарму. Чапурному хотелось привести ребят в уют, с тёплыми печками, с чем-то таким, что помнил из своего далёкого детства. А помнил он деревенскую избу. Большую печь с лежанкой. Маленькое оконце в светёлке, которое выходило в сад. Зимой оно было всё ледяное, и в него ясными днями гляделось морозное солнце, а летом его нельзя было закрыть, потому что на подоконник ложилась тяжёлая яблоневая ветвь с яблоками.

Чапурной глядел на высокие институтские окна, из которых дуло. Никто их этой осенью не промазал. Трогал холодные печи и тяжело вздыхал.

«Придут ребята – надо их обмыть, согреть. Один с поваром не управишься. Надо, чтобы кто-то помогал».

Чапурной решил собрать всех, кто остался в доме, и посмотреть, что за народ.

– Вряд ли есть кто подходящий, – сказал дядя Егор, – Раз попрятались, то какие они помощники?

Но постучал во все двери, как велел Чапурной, «чтобы шли вниз, в столовую, на собрание». Классные дамы и институтки собрались быстро; у многих глаза были заплаканные, сидели молча и всхлипывали.

– Я не понимаю, почему некоторые решили плакать? – сказал Чапурной, открывая собрание. – Плакать не следует. Дело вот какое: здесь районный Совет открывает детский дом. Среди вас есть опытные люди, знающие, как работать с детьми. Вот и думается, что будут они в этом деле мне помогать.

– Странно, – сказала седая классная дама, – Кто может так думать? – И поглядела на Чапурного в лорнет.

– Что же тут странного? Вы же с детьми работали?

– Да, но это другие дети.

– Совсем другие, – подтвердил Чапурной, – но и время другое… Вот среди ваших воспитанниц, я вижу, есть совсем взрослые, которым уже следует работать, – продолжал Чапурной. – Но дело-то вот какое… Уж если помогать, так помогать совершенно добровольно. Рыть окопы, убирать снег, грузить дрова можно заставлять людей без их согласия, но работать с детьми без согласия нельзя. Прошу запомнить: только с полным желанием.

Чапурной оглядел собрание. Согласия, видно не было.

– Завтра нужно принимать детей, – закончил Чапурной свою речь. – Прошу записываться!

– Дом не топлен, – сказала другая классная дама, в вязаной безрукавке. Лицо у неё было строгое, но глаза простые, хорошие.

– Протопим! Не весь, но протопим. – Чапурной вытащил из кармана записную книжечку и, придерживая её локтем больной руки, достал карандаш. – Ну, кто же согласен помогать?

– А детей будут мыть? – спросила опять дама в безрукавке.

– Непременно.

– И будет мыло?

– Вот мыло, мыло… – Чапурной записал: «Достать мыло», – Мыло, конечно, будет. – Чапурной сказал это так, будто мыло уже было у него в кармане.

– Тогда я буду помогать, – сказала дама в безрукавке. – Запишите меня.

– Как ваше имя и отчество? – спросил Чапурной.

– Гертруда Антоновна, – ответила дама в безрукавке.

– Очень хорошо! – Чапурной записал: «Гертруда Антоновна».

И снова наступило молчание.

– А если кто не будет работать? – спросил кто-то из-за чужих спин.

– Это уж его дело! – Чапурного разбирало зло. – Я же сказал вам, что только с полным желанием.

Институтки начали шептаться.

– А выселять будут? – спросила дама с лорнетом.

– Вот этого я не знаю, – сказал Чапурной.

Он терпеливо отвечал на вопросы, и, когда собрание кончилось, в его записной книжке был список – правда, ещё очень небольшой – сотрудников детского дома, в котором первой была записана Гертруда Антоновна.

Закрывая собрание, Чапурной сказал:

– А теперь прошу получить дрова и затопить печки. Завтра будем принимать ребят.

Его первое распоряжение было выполнено с восторгом.

Предложение затопить печи было неожиданным, как чудо. Подумать только – затопить печи! Институтки мгновенно разгрузили машину с дровами. Раздобыли колун, пилу. Били по огромным поленьям колуном – и ничего: раскалывали. А когда на верхнем этаже затопили печи, дядя Егор доложил Чапурному:

– Мадамы работать могут.

«Не робеть, воробьи, не робеть!»

Зимним утром – ещё было темно – бабушка подняла ребят. Она напоила их чаем и стала заплетать Варе косички. Варя знала: когда бабушка молчит, и ей надо помолчать. Бабушка долго расчёсывала ей волосы, в косичку вплела зелёную ленточку и достала серое тёплое платьице. Потом стала пришивать к Санькиным штанишкам пуговицы.

Варя не выдержала:

– Куда мы пойдём, бабушка?

– Пойдём? А почему знаешь, что пойдём?

– Знаю, знаю – ленточку зелёную заплела.

Бабушка уколола палец иглой.

– Ленточку?.. Ну и что же, что ленточку… На вот, нитку вдень мне в иголку – ничего не вижу. – И бабушка стала протирать очки.

В это время в щёлочку двери просунулась Люськина рука и поманила пальцем. Васька вышел в коридор, а Варя никак не могла вдеть нитку – всё оглядывалась. Наконец она попала в игольное ушко, отдала бабушке иголку и побежала за Васькой. Один Саня остался сидеть на кровати рядом с бабушкой.

– Ой, Варя, чего скажу! – тараторила Люська. – Меня тётка собрала.

– Чего, куда собрала?

– За нами дяденька Чапурной придёт. В детский дом пойдём, вот что! – сказала Люська.

– За кем – «за нами»?

– За всеми.

– В детский дом? Так я им и пойду! Держи-ка вот! – И Васька сложил три пальца. – Видишь? Убегу непременно.

Варя стояла молча, а на глазах – слёзы. Вот, оказывается, куда их одевает бабушка! В детский дом отдаёт. А папе писала: «Никому не отдам». И Варя, не сдерживая рыданий, бросилась в комнату.

– Родная моя, – говорила бабушка, – куда же я тебя отдаю! Это рядышком… Каждый день тебя видеть буду, и мне будет легче. Сил у меня мало, а вам хорошо будет. Ты за Саней смотри, как бы кто его не обидел. Он маленький, а ты большая, тебе девятый год пошёл. Надо это время прожить, не на век оно. Пройдёт, и всё будет хорошо, – утешала бабушка Варю.

– А папе писала – не отдашь! – сквозь слёзы еле выговаривала Варя.

– «Писала, писала»! А папа что писал? Вот, читай: «Отдай дочку – и не думай. Ей расти. О детях сумеют позаботиться, в этом сомневаться не стоит».

Варя слушала, как бабушка читала строки отцовского письма, и плакала вместе с бабушкой.

Наконец всех ребят собрали и вывели на улицу. Чапурной стоял среди них, как наседка. Помочь ему пришли красногвардейцы из Совета, он их сам об этом попросил:

– Уж вы мне, товарищи, помогите! А то бабы плакать будут – что мне тогда делать?

Как не помочь! Явились точно в назначенный час. Но дело оказалось нелёгким. Попробуй уйми ребят, когда они первый раз от матерей уходят!

И солдаты в шинелях неловко топтались среди малышей, как великаны, стараясь их занять кто как умеет.

– Глянь-ка, глянь – во какая диковина! – говорил один, показывая ребятам на раскрытой шершавой ладони лёгкие звёздочки снежинок.

И ребята разглядывали их, будто в первый раз увидели крошечные ледяные кристаллики.

Другой солдат, высокий, в большой лохматой шапке, сказал Варе, которая держала за руку маленького Саню:

– Давай-ка, дочка, я мальца-то понесу.

– Он и сам дойдёт, – ответила Варя.

Солдат протянул Саньке перегорелый сухарь. Санька молча взял его и сразу засунул в рот.

– Может, тебе помочь, Михаил Алексеевич? – спросил кто-то из матерей.

– Дойдём сами! И не провожайте вы нас. Только ребят растревожите, – отвечал Чапурной. – Мы без провожатых дойдём. – А когда увидел заплаканные глаза Федосьи Аполлоновны, то даже руками развёл: – Уж этого я и не ждал! Что это такое!

Бабушка махнула рукой:

– Да я ничего… Это уж так, по слабости. – Она покрепче завязала Саню платком – шапки у него не было. – Ничего, идти-то недалеко.

А когда ребята тронулись, сказала:

– Ну, час добрый… – и опять заплакала.

Варя, взяв Саню за руку, храбро отправилась в путь. Рядом шагал Васька. Он шагал спокойно: вот дойдёт, посмотрит, как будет жить Санька в детском доме, и убежит на фронт. Так уж он решил.

Чапурной шёл со своим ребячьим отрядом по снежной мостовой. Он улыбался и подбадривал малышей:

– Ничего, воробьи! Придём – согреетесь. Вот ещё маленько прошагаем и дома будем.

Санька сначала шёл вприпрыжку, а в гору стало идти труднее, и он захныкал.

– Стой! – сказал солдат и, присев на корточки, поманил Саньку: – Ну, иди-ка, сынок, иди!

– Не-е! – протянул Санька и прижался к Варе.

– Иди, иди к дяденьке, – согласилась Варя. Она видела, что Санька устал. Других малышей давно несли на руках. – Иди, не бойся, дяденька добрый.

Солдат подхватил Саньку, протянул руку Варе, и они зашагали втроём дальше. Саньке хорошо, и Варе легче.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал солдат.

Санька уткнулся ему в плечо и перестал хныкать. От мохнатой солдатской шапки тепло и хорошо пахнет махоркой. Санька сверху глядел на Варю: вот она – чего же плакать? И ветер перестал щипаться.

– Ну, герой, перестал гудеть? – приговаривал солдат. – Сейчас дойдём – дадут вам ситного, каши. Сообща вас и выходим. Правильно я говорю, дочка?

Варя молчала – не знала, что ответить. Она крепко держалась за солдатскую руку и старалась попасть с ним в шаг. А солдат то говорил ласковые слова, то кому-то грозил:

– Стрелять их! Чтоб им ни дна, ни покрышки! Передавить всех!..

Варя понимала, что это он не их ругает. Было похоже на то, как один раз к ним во двор забежала злая чужая собака и бабушка, схватив испуганную маленькую Варю на руки, ругала собаку: «У, проклятущая, чтоб тебя…» А Варю крепко прижимала к себе.

Уже ребята прошли фабричный переулок, поднялись в гору и вышли на площадь. За оградой стоял дом с колоннами.

Чапурной забежал вперёд и раскрыл ворота:

– Вот мы и пришли! Не робеть, воробьи, не робеть!

Ребята шли за ним в ворота, в раскрытые двери.

– А теперь пойдём прямо в зал! – скомандовал Чапурной и стал подниматься по ступеням широкой лестницы.

Варя шла и оглядывалась по сторонам. Вот он какой, детский дом! Вот они где будут жить!

С чего начать?

Ребят в зале было много, но шуму не было. В непривычной обстановке ребята молчали, рассматривали колонны и люстры, в которых отражались солнечные зайчики.

Привели ребятишек из фабричных казарм, из пустых квартир, просто бездомных. Вот они, большие и маленькие, немытые, в заштопанных платьицах, грязные… Кого приводили матери, а кого собрали чужие люди.

Красногвардейцы стояли у дверей и курили. Они, как умели, ободряли ребят: «Не робей! Хлебом каждый день кормить будут».

Чапурной стал распределять ребят по группам. Классные дамы и институтки стояли в стороне и, наверно, ждали приглашения.

Только одна Гертруда Антоновна, которая на собрании спрашивала у Чапурного про мыло, подошла к нему и спросила:

– Я могу заняться самыми маленькими?

– Вот пожалуйста, вот спасибо! – обрадовался Чапурной. И он подвёл Гертруду Антоновну к Варе, которая держала за руку Саньку. – Вот они, самые маленькие.

– Это твой брат? – спросила Варю Гертруда Антоновна.

– Нет, – ответила Варя. – Мы живём рядом.

– А как его зовут?

– Саня.

– Ну вот и хорошо! Значит, ты Саня.

Гертруда Антоновна стала подводить к Сане малышей.

– Это Миша, вот Коля, а это Оленька… – Она повторяла имена, которые ей называли дети.

Варя тоже привечала маленьких:

– Иди сюда… Стой здесь… Давай ручку…

В своём дворе она часто играла с маленькими. Ей нравилось с ними играть, и чаще всего она играла в «учительницу».

«Сейчас я вам буду читать», – говорила Варя и раскрывала свою книгу с картинками.

А Васька всегда дразнился: «Цирлихи-манирлихи, «а» и «б» сидели на трубе!» Он и теперь поглядывал на Варю, но делал вид, что интересуется только Санькой – как бы его кто не обидел.

Малышей поставили парами и увели.

Чапурной долго составлял списки мальчиков и девочек по возрасту. Ребята дожидались молча.

Это теперь соберутся человек пятьдесят, и шум такой стоит – сами себя не слышат, а тогда в зале несколько сот ребят собралось, а было тихо, никто не разговаривал – робели. Не простое это дело, когда меняется жизнь.

К каждой группе Чапурной подвёл руководителя.

К группе девочек, в которую попала Варя, подошла молоденькая бывшая классная дама. Она волновалась, и глаза у неё были красные, заплаканные.

– Вот, дочки, это ваша воспитательница, Татьяна Николаевна, – сказал Чапурной. – Она с вами будет заниматься.

Татьяна Николаевна вытерла глаза маленьким платочком.

– Идите за мной, – сказала она девочкам и пошла вперёд не оглядываясь.

Старших мальчиков Чапурной оставил за собой – никакая классная дама их брать не хотела. А как раз за ними-то и нужен был глаз да глаз.

Рыжая девочка

Варя и Люська стояли вместе в паре; а когда их привели в спальню, их кровати тоже оказались рядом.

– Мягкие, – сказала Люська. – На них качаться можно.

– Вот тебя покачают! Так прибьют, что не обрадуешься! – сказала рыжая девочка.

Варя уже раньше заметила эту девочку. У неё в волосах была гребёнка, рыжие волосы из-под гребёнки торчали веером. А на ногах – полосатые чулки, каких Варя никогда не видела: красная и синяя полоска, красная и синяя.

– Кто прибьёт? – спросила Люська. – За что?

– В приютах за всё бьют, – угрюмо ответила девочка.

– А это не приют, а детский дом. Разве ты не знаешь? – вмешалась Варя.

– А детский дом не приют, что ли? – ответила рыжая девчонка.

– Ну вот, теперь вы знаете каждая свою кровать, – сказала Татьяна Николаевна. – Пойдёмте мыть руки – скоро будет обед.

И сказала она это так, как будто никого в комнате не было: ни на кого не посмотрела, никому не улыбнулась.

Когда стали выходить парами из спальни, девчонка в полосатых чулках нарочно наступила Люське на ногу. Люська хотела сделать то же самое, но Варя дёрнула её за руку:

– Не лезь к ней! С ней и так никто не будет водиться – с такой лохматой!

Девочка в полосатых чулках засопела и дёрнула Варю за косу. Пока ребята шли по коридору, коса у Вари расплелась, и зелёной ленточки в ней уже не было.

Обедали в большой холодной столовой. Натопить её сразу было невозможно. По углам, где протекали лопнувшие водопроводные трубы, висели большие жёлтые сосульки.

Суп ели с хлебом, а потом дали макароны. Малыши наелись и задремали тут же, за столом.

Саня спал с зажатым в руке куском хлеба. Гертруда Антоновна так и унесла его в спальню.

После обеда Варя стала искать Ваську, но его нигде не было.

Варя ждала, что Васька к ужину вернётся. Но настала ночь, а Васьки не было.

Утром Варя решила попроситься домой – узнать про Ваську и повидаться с бабушкой. Она подошла к Чапурному.

– Ты что?

– Дядя Миша, – начала Варя, – я на одну минуточку домой сбегаю.

– Это зачем?

– Я за Васькой, – сказала Варя. – Васька убежал.

– Как – убежал? Ну-ка, иди сюда! – Чапурной закрыл поплотнее дверь и, выслушав Варю, сказал: – Ну, вот что: беги до дому, узнай там насчёт Васьки и сразу обратно. Только помни: я тебя за делом посылаю, а не то чтобы в гости.

Варя сбегала домой, но Васьки и там не оказалось. Бабушка спросила соседей, не видал ли кто Ваську. Но кто же его мог видеть, если Васька и мимо не проходил!

Пообедать-то вчера Васька пообедал, а потом тёмным подвальным коридором, через боковую дверь пробрался в институтский парк, а там по переулку – на вокзал.

Бежал Васька Жилин на фронт, как и задумал.

Двойники

Васькин побег для Чапурного был первой серьёзной неприятностью. Где теперь его искать? Из Москвы дорог много – все на фронт. По какой шагает Васька Жилин и далеко ли уйдёт?

Чапурной каждый вечер заходил к мальчикам, к Васькиным сверстникам, вёл с ними разговоры и старался угадать, не собирается ли кто вслед за Жилиным в побег. Но то ли завернули холода, то ли после голодухи понравилась ребятам сытная жизнь, только больше никто не сбежал. Наоборот, в столовой вдруг обнаружили, что мальчиков стало на два человека больше.

Чапурной решил проверить ребят ещё раз по спискам. Он захватил мальчишек врасплох, но ребята не оплошали.

– Уточкин! – выкликал Чапурной.

– Я Уточкин! – ответили сразу два голоса.

– Ну-ка, иди сюда, Уточкин.

Из толпы ребят вышел Уточкин. Он стоял перед Чапурным и смотрел куда-то в сторону.

– А почему двое отвечали? У нас, как мне помнится, был один Уточкин, – сказал Чапурной.

– Не знаю.

Уточкин действительно не знал, один он или не один.

– Алексеев!

Чапурной нарочно называл фамилии вразбивку.

– Его нет.

– Где же у нас Алексеев?

– Нет Алексеева! – закричал кто-то.

Но в это время перед Чапурным, как из-под земли, выросли сразу три Алексеевых.

Один из них, увидев, что их трое, нырнул обратно.

– Куда же ты, Алексеев?

– Я Бабушкин!

Пока Чапурной не запомнил всех ребят в лицо, проверить список оказалось не так просто.

Было и так, что парень налицо, а у него – ни имени, ни фамилии. Спрашивают: «Как звать?» А он молчит. Чёрный, и глаза как уголь. Ходил с шарманщиком, шарманщик умер, и нет у парня никакого документа.

– Как тебя хозяин звал? – спросил Чапурной.

– Как? «Иди сюда» – звал.

– Мы его Персиком зовём, – сказали ребята.

– Как же это – Персиком? Лучше уж Петькой. – И Чапурной записал Персика Петром.

Но все по-прежнему зовут мальчишку Персиком, и даже Чапурной постепенно забывает, что записал его Петром, без фамилии.

Огонёк

Днём у Чапурного редко выпадал свободный часок, но вечерами он часто заходил к мальчишкам в спальню. Вот и сегодня решил сходить.

В коридоре было темно, и Чапурной шёл на ощупь. В конце коридора показался огонёк. Это с коптилкой шла Гертруда Антоновна.

– Кто идёт навстречу? – спросила она, загораживая огонёк ладонью.

– Это я, – ответил Чапурной. – Вы, Гертруда Антоновна, по всем правилам, даже встречных окликаете.

– А как же иначе! Спичек у меня нет. Какой-нибудь мальчишка дунет на огонь – как мне идти дальше? А у меня сегодня опять разбили окно.

– В вашей комнате? – спросил Чапурной.

– Нет, в детской. Я заложила окно матрацем… и должна вас предупредить, Михаил Алексеевич, что хочу идти жаловаться. В детском доме взрослые парни бьют стёкла, а дети будут болеть… – Огонёк у неё в руке дрожал, она волновалась.

– Кому жаловаться?

– Я уже узнала – кому: пойду в районный Совет.

Чапурной даже улыбнулся:

– Правильно, Гертруда Антоновна, – в районный Совет надо идти жаловаться.

– Смеяться тут нечего, – сказала Гертруда Антоновна. – Я непременно пойду, я уже решила. – И Гертруда Антоновна, охраняя огонёк, пошла дальше.

– Я вас провожу по лестнице, – предложил Чапурной. – А с окном выясню.

– Я прекрасно хожу сама. А с окном надо не выяснять, а починить – это гораздо лучше, – ответила Гертруда Антоновна и скрылась за поворотом, оставив Чапурного в темноте.

Гертруда Антоновна была почти единственная из тех, кто осмеливался путешествовать по дому в кромешной тьме. Почти все воспитательницы сидели по своим комнатам. А Гертруда Антоновна взяла себе в помощницы няню и дежурила с ней по ночам в детской спальне.

Чапурной был ею очень доволен. Маленькие были вымыты, накормлены, плели из бумаги какие-то коврики, корзиночки. Только вот гулять не ходили – институтское приданое им было велико, а перешить его ещё не успели, и гулять пока малышам было не в чем.

Рогатка

Войдя к мальчикам, Чапурной решил начать разговор о разбитом окне и прекратить это озорство.

– Сегодня ветер, – сказал он, – и очень холодно. Я вот даже велел вам три полена лишних дать… А у малышей кто-то разбил окно! Неужели человек интереснее дела не найдёт, как из рогатки стёкла бить, да ещё тайком?

Ребята с нетерпением ждали Чапурного, который вчера, рассказывая им про войну, остановился на самом интересном месте и обещал прийти сегодня. Но такое начало разговора их не радовало. Теперь, пожалуй, ничего не будет рассказывать.

– Михаил Алексеевич, – сказал Наливайко, – мы узнаем, кто разбил, и вздуем!

Кулаки у Наливайко здоровые. Он один из старших.

– Нет уж, прошу без драки, – сказал Чапурной. – А чтобы рогатка была у меня! Тот, кому говорю, слышит, не глухой!

Чапурной сел на чурбачок перед печкой. Ребята мигом уселись вокруг прямо на полу.

– На чём наш разговор вчера окончился? – спросил Чапурной и закурил свою трубочку.

Мальчишки наперебой стали напоминать:

– Как одного солдата ранили и как через пропасть шли в горах и раненого несли…

И начался разговор.

Русский солдат, рядовой Чапурной рассказывал о том, как далеко, в Карпатских горах, пробирался он с товарищами по узким тропинкам, неся на руках раненого друга.

– Идём мы над самой пропастью… Оступишься – пропал. А раненый просит: «Братцы! Оставьте меня, всё равно мне не жить!» – «Будешь, – говорим, – жить!» Идём, несём его по очереди. Разве можно человека бросить? Это царю нашему да германскому не жалко было народа. Им нужно было воевать, а народ за них помирай! Ни к чему народу эта война…

Слушали ребята, как повстречали русские солдаты ночью в горах немецких солдат – тоже замёрзших и раненых, как грелись вместе у одного костра, а потом поменялись зажигалками…

– Они солдаты, и мы солдаты. Ну, и побратались мы, как друзья… Вот она! – сказал Чапурной и, сунув руку в карман, вдруг нащупал рогатку…

Чапурной вынул зажигалку; она пошла по рукам, освещая синим огоньком ребячьи лица: вот Наливайко, вот Федя Перов, Персик – маленький беспризорный шарманщик, тихий Коля Ведерников… Кто же из них сунул ему в карман рогатку? Кто решил сдаться, чтобы заслужить его доверие и дружбу?