Текст книги "Как мы росли"

Автор книги: Галина Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Гриша с фронта

Федосья Аполлоновна не спала – не приходил сон на новом месте. Хоть и устала за день, а вот ворочается: то неловко, то зябко. И окно большое, непривычное, будто ещё и не дома. Только задремала – в дверь постучали.

«Кому это я ночью понадобилась?» – подумала Федосья Аполлоновна. Она встала, нашла в темноте коптилку, зажгла и пошла открывать дверь.

– Кто там?

Отозвался голос знакомый, но слышанный давно-давно. За дверью стоял очень худой человек в красноармейской шинели.

– Это я, – сказал красноармеец.

И бабушка узнала в нём Гришу – племянника Гришу, кудрявого, весёлого.

– Я прямо из фронтового госпиталя в Москву, на поправку, – шептал Гриша.

– Гришенька!

Федосья Аполлоновна уткнулась в грязную, холодную шинель и заплакала. Потом она растопила печурку и постелила Грише на кушетке постель. Без шинели Гриша был ещё тоньше.

– Вот, поешь! – Она разогрела ржаной суп.

Руки у Гриши тряслись, голова была седая.

– Гришенька!

Поев супу, Гриша сразу уснул, а бабушка не спала до самого утра.

Утром Гриша рассказал ей о том, как он с товарищами ходил в разведку и как предал их один, оказавшийся врагом. Попал Гриша к белым, били его, допрашивали, только ничего не добились и погнали на расстрел. А он скатился с берега на лёд, ползком по реке добрался до ельника, потом до деревни, а там, в сарае, переждал ночь. Наутро пришли наши. Он был без памяти. А теперь вот уже на ногах, едет на поправку в госпиталь, и поскорее надо возвращаться обратно на фронт.

Бабушка согрела воды, вынула чистую рубаху и поставила посреди комнаты корыто:

– Давай, Гриша, обмою, а то на тебе вши.

– Зачем это вы? Я до госпиталя доберусь, там и помоюсь. Я только на ночь зашёл, хотел поглядеть на вас. А ехать-то ужас как!.. Не надо, тётя Фенечка!

– Будем мы с тобой разговаривать – вода остынет.

Бабушка стала поливать и еле устояла на ногах: на тощей Гришиной спине чернела струпьями звезда, а пониже – рубец; на рубце иссечена вся кожа.

Видно, ещё в дороге Гриша тяжело заболел. К полудню он уже горел и громко в бреду командовал.

Федосья Аполлоновна решила его не тревожить: «Если умрёт, то на моих руках. А жив будет – его счастье. Как-нибудь выхожу, а в госпиталях там и без него много». И в госпиталь Гришу не повезла. Она сходила к Чапурному, отнесла ему Гришины документы.

Чапурной всё устроил: привёл врача, сходил к военному коменданту. Гришу разрешили оставить дома и выдали бабушке карточку на сухой паёк. И не успела она по этой карточке ничего получить – у неё вытащили и карточку и два миллиона: всю пенсию и пособие.

– Лучше бы не давали – не так бы обидно было! – ворчала бабушка. – Сроду пятачка не теряла, а тут миллионы не уберегла.

Цены этим миллионам никакой не было – бумажка и бумажка, а вот карточку было жалко: что-нибудь на неё и дали бы.

Бабушка стала думать, чем кормить Гришу.

Люськина тётка привела ей покупательницу.

– Вот, приехала ко мне из деревни – замуж выходит, – говорила она про девку.

Девка была здоровая, в шубе, в сапогах, в большой цветастой шали. Она стояла потная, красная и до невозможности укутанная, а рядом с ней стоял мешок картошки. Вынь да положь ей фату подвенечную!

– У тебя вроде была, Аполлоновна? – говорила Люськина тётка. – За эту фату – если она, конечно, есть – меньше мешка картошки с неё не бери. Теперь где это можно достать фату?

Девка засопела.

– Нигде не достанешь, ни за какие деньги, – повторила тётка.

Бабушка отомкнула сундук и достала тонкую белую кисею. Много лет она пролежала просто так, для памяти, а тут пригодилась. Девка рассматривала фату деловито, на ощупь и на свет:

– Во, глянь, дырка!

Правда, на фате была маленькая дырочка, прожжённая свечой. Бабушка её сама, наверно, нечаянно прожгла, когда венчалась.

– Это подштопать можно. Подштопаю, и видно не будет, – сказала она.

Девка терпеливо дожидалась, пока бабушка штопала, и хотя на фате от дырочки и следа не осталось, но она вынула из мешка десять картошек покрупнее и сунула их себе в карман.

– Больше-то нечего сменять? – спросила она.

– Нет, нечего, – сказала бабушка.

«Целый мешок картошки – богатство! Пусть она подмороженная и мелкая, а всё равно будем сыты», – подумала бабушка и сварила полный котелок. И как Грише ни было плохо, он съел несколько картошек с солью.

Когда Грише стало полегче. Варя решила спросить у него про Ваську. Она часто приходила его навещать.

– Дядя Гриша, – сказала Варя, – вы на самом, на самом фронте были?

– На самом, Варюша.

– А у нас Васька на фронт убежал.

– Какой же это Васька?

– Наш Васька, – И Варя рассказала всё, как было. – Вот, смотрите. – Варя показала Грише фотографию. – Здесь он ещё маленьким был – видите, он у тёти Поли на коленях сидит. Теперь он уже старше меня, а такой же кудрявый.

Нет, не видел Гриша парнишки с белой кудрявой головой и с таким курносым носом.

– Неспокойный, наверно, парень? – спросил Гриша.

– Глупый, – сказала бабушка, услыхав, о чём разговор. – Я все вокзалы обошла – помогала Чапурному искать, – да разве теперь найдёшь! Была бы жива Пелагея, не случилось бы этого.

– Фронт, он большой, – объяснял Гриша. – От моря и до моря. Трудно будет отыскать вашего Ваську. Если бы знал – поискал. Может быть, и нашёл.

Варя повесила фотографию Васьки и тётки Пелагеи над папиным столом, рядом с портретом Ленина, и, попрощавшись, пошла к себе в детский дом.

Так она ничего и не узнала про Ваську.

«Фронт, он большой. Наверно, дядя Гриша был в одном конце, а Васька в другом, – рассуждала Варя. – Вот и не встретились».

Новая воспитательница

В Москве таяло. По улицам бежали ручейки, ручьи и даже маленькие речки. Под ногами хлюпало ледяное крошево, было скользко. А над головой синело весёлое небо.

По Москве шла женщина: маленькая, в тужурке, сапогах и красном платочке.

Женщина несла плетёную корзинку. Шла она из одного конца Москвы в другой – утомилась. Наконец на одной из улиц стала смотреть на номера домов. Вот и районный Совет. Этот дом и нужен.

Она нашла председателя и положила перед ним свои документы.

– Вот хорошо-то! – обрадовался председатель. – Ведь меня Чапурной прямо заел. Я ему говорю, что вы едете, а он не верит. Очень он обрадуется!! Только придётся вам его подождать.

– А разве это далеко? Я дойду. На месте и познакомимся, – сказала Оксана Григорьевна.

Так звали приехавшую.

– Близко-то близко, но надо вас проводить. Вы, я вижу, с багажом.

– Я с поезда, да она у меня лёгкая. – Оксана Григорьевна подняла свою корзинку.

– Всё равно надо проводить… Игнатов! – закричал председатель. (Вошел Игнатов.) Вот надо проводить товарища до детского дома, к Чапурному.

Игнатов подхватил корзинку, и они вместе с Оксаной Григорьевной вышли на улицу, залитую водой.

– Ступить некуда! Вы поосторожнее, по камешкам, а то промокнете.

– Ничего, я уже промокла, – ответила Оксана Григорьевна. – Трамвай у вас в Москве не ходит, я с утра с вокзала добираюсь.

– А вы из Питера?

– Нет.

– А я думал, из Питера, – сказал Игнатов. – К нам из Питера правительство приехало. Ленин, Владимир Ильич, теперь в Москве. А вы, значит, не из Питера…

Игнатов поправил винтовку и подал Оксане Григорьевне руку. На их пути была такая огромная лужа, что не перейдёшь.

– Глубоко! – сказал Игнатов и, не раздумывая, подхватил свою спутницу; через мгновение она уже была на другом берегу.

– Что же, вы меня каждый раз будете перетаскивать? – засмеялась Оксана Григорьевна.

А Игнатов резонно отвечал:

– Ну что ж, придётся! Снегу-то в эту зиму было сколько – не убирали, а теперь потоп. Как же быть-то?

Наконец они добрались.

– Вот и пришли!

Игнатов повёл Оксану Григорьевну в дом через парк. Большие двери с улицы были закрыты.

Навстречу им попались две промокшие девочки, с них текло ручьями. Они тащили большой, неуклюжий ящик. Увидев Оксану Григорьевну и её спутника, они посторонились; а когда те прошли, одна девочка крикнула:

– Вы к кому приехали, тётенька?

Оксана Григорьевна обернулась:

– К вам, девочки… Только почему вы мокрые?

Девочки, не ожидавшие ни такого ответа, ни такого вопроса, зашептались и побежали обратно и уже издали закричали вместе: «Здравствуйте!» А потом засмеялись и убежали.

– Как только он с ними управляется? – Игнатов посмотрел вслед девочкам и махнул рукой. – Ведь это геройство, честное слово!

Игнатов и его спутница поднялись по широким ступеням и вошли в дом.

– Вот, Михаил Алексеевич, я привёл к вам товарища, – сказал Игнатов и поставил корзинку на пол.

Оксана Григорьевна увидела перед собой плечистого человека с добрыми глазами; человек был сед и молод. Он протянул ей руку и сказал:

– Здравствуйте, товарищ, здравствуйте! Вы Оксана Григорьевна?.. Ждал позавчера, вчера, сегодня. Третий день вас жду.

Долго беседовали Чапурной и Оксана Григорьевна. Два коммуниста, два товарища, которым вместе работать.

– Я очень трусил сначала. Как, думаю, за это дело браться? – рассказывал Чапурной. – И вот второй месяц с ними вожусь. Народ неплохой, но нужен глаз да глаз. Последнее время – беда. Девчонки у меня без всякого присмотра. Сегодня двое чуть не потонули. У нас в парке пруд большой, так они решили в ящике от комода в плавание пуститься; выехали на середину, а ящик на клею – размок. Стали тонуть. Хорошо, успели вытащить, а они – сразу спорить. Клавка там такая есть – познакомитесь. «Мы бы, – говорит, – и не потонули, потому что вода только сверху, а внизу лёд». Отчаянная девчонка и каждый раз норовит сухая из воды вылезть.

– Я, по-моему, только что её видела, совершенно мокрую, – сказала Оксана Григорьевна.

– Где видели?

– Только что они шли в парке с ящиком.

– Ну вот! Что с ними делать? Это она опять бегала на пруд ящик вытаскивать. Ну, погоди! Не хотел наказывать, а накажу.

– Как же вы их наказываете?

– Как наказываю? Не разрешаю вечером на разговор приходить – вот как. Пусть сегодня посидят посохнут.

Чапурной встал и поглядел в окно, но за окном никого не было видно.

– А какие же у вас разговоры?

– Не успеваю их воспитывать, – ответил Чапурной. – Днём я занят: то за продуктами, то за дровами ходишь, всё хлопоты. А вечером – говорим. Я им, что знаю, про жизнь рассказываю, ну и они мне – вот и разговариваем… Они уже ждут меня. Не слыхали, как сейчас в дверь скреблись?

– Нет, не слыхала.

– А мне можно с вами пойти? – спросила Чапурного Оксана Григорьевна.

– Думаю, что сегодня не стоит, – сказал Михаил Алексеевич, – незнакомый вы им человек. Завтра они на вас поглядят, тогда пожалуйста. А сегодня устраивайтесь, отдохните с дороги.

Оксана Григорьевна не обиделась на Чапурного: она понимала, что он прав. Сегодня она ему, наверно, помешала бы, а завтра будет помогать.

Разговор

В тёмной спальне, укрывшись с головой одеялом, лежала Варя. Она тоже сегодня плавала и тонула, а теперь вот приходится лежать. А там, наверно, у печки, дядя Миша рассказывает самое-самое интересное! Варя высунула голову и позвала тихонько Люську. Люська не откликнулась – она, наверно, пригрелась и заснула.

Глупая Люська – испугалась! А когда тонули, даже ревела.

Клавку Варя не окликала – они уже успели поссориться. Клавка лежала не шевелясь, даже не слышно было, как она дышит. Да и как услыхать, когда на самом деле Клавки в постели не было! Завернувшись в одеяло (вся одежда её была ещё мокрая), Клавка давно сидела позади всех ребят в другой спальне, где шёл разговор. А на кровати лежали одни подушки.

Ребята, кто на кроватях, кто на полу, устроились тесным кругом и слушали, как Чапурной рассказывает про свою жизнь.

– Было это давно, когда я на заводе работал. Попал я тогда в царскую тюрьму. Уж и не помню, который раз вызывали нас к следователю – меня и Галкина; он у нас в цеху подмастерьем был. «Последний раз вас спрашиваю, – кричит следователь, – кто собирал вас? Кто речи говорил?» Я уже отвечать не мог и на ногах не стоял. Оттащили меня в сторону, а Васю Галкина ещё допрашивали.

В это время, смотрю, вводят нашего Пашку-слесаря. Он тоже про сходку знал, только не был с нами. В тот день его мастер поставил работать в вечернюю смену. «Ну вот, думаю, и Пашку забрали! Кто же про него узнал? Его ведь не было на сходке!»

Увидел следователь Пашку и велел Галкина увести, а про меня забыл, что ли, или уже решил, что я в полном бесчувствии и не вижу и не слышу. Подошёл Пашка к столу. Следователь ему говорит: «Садись».

Мне он тоже первый раз сказал: «Садись». Это, думаю, ещё ничего! Дальше что будет… Вижу, Пашка сел спокойно. Молодец, так и надо. Теперь Пашка молчи – и всё. Только, слышу, Пашка не молчит, а говорит: «Узнал, ваше благородие, вот весь их списочек».

И передает следователю бумажку; тот читает. А Пашка опять говорит: «Главный у них Петров. Это не из рабочих», – и всё ему подробно рассказывает. И про нас с Галкиным рассказал. «Они, – говорит, – ваше благородие, хоть и сопляки, а всё же помощь: и то и сё. И опять же, листовочки разносят».

Стали они прощаться. Следователь ему и говорит: «Вот тебе синенькую – это, значит, пять рублей – и иди. А я тебя, когда надо, опять вызову».

Принесли меня в камеру. Я по дороге и глаз не открывал. Только меня принесли, сразу вызвали на допрос Петрова. А я ему непременно должен ведь рассказать про Пашку, предупредить, что он нас выдал. А не успел…

Вернулся Петров и говорит: «Не знаю, каким образом, но сведения для суда они получили». Я его подзываю, а он не подходит. «Подожди, – говорит, – подожди… И не надо оправдываться».

Тут я понял: наверно, он думает, что я рассказал про всё следователю. И заплакал. Совсем мне плохо стало. Крикнуть не могу – больно.

А Петров присел на корточки, гладит меня и говорит: «Глупый ты ещё, глупый! Не надо плакать, не надо…» – «Послушайте, – говорю я, – это Пашка, он синенькую получил». И всё, что слышал, ему рассказал. Хорошо, что успел, потому что к вечеру его перевели от нас в отдельную камеру.

А потом был суд. Судили всех и даже нас с Галкиным сослали в Сибирь.

Но про Пашку я не забыл. Только бы, думаю, мне его встретить! В Сибири я его, конечно, не встретил. Чего ему в Сибири было делать? А вот на войне встретились. Увидел я его случайно. По глазам моим, что ли, он понял, что от меня хорошего ждать нечего. Встретились мы в лесу во время боя. Ну, думаю, теперь не уйдёшь! Пристрелю тебя, и всё! Я-то подумал, а он выстрелил и убежал. Вот какое дело…

– Убёг! Убёг! – раздался крик. – Его же ловить надо было! Сразу надо было ловить!

Это кричала Клавка. Она стояла на тумбочке, закутанная в одеяло. Появилась она так неожиданно, что даже Чапурной растерялся.

– Видишь ли, какое дело… Ловить, конечно, надо было сразу, но так получилось, ничего не поделаешь. Пришлось мне Пашку ловить второй раз. Но об этом завтра.

– Сегодня, сегодня! – закричали ребята. – Михаил Алексеевич!

Клавка слезла с тумбочки.

– Погоди, погоди… – сказал Чапурной. – Я же тебя наказал!

Клавка молчала.

– Я же запретил тебе приходить! Откуда ты взялась?

– Сама пришла, – ответила Клавка и отодвинулась в самый дальний угол, куда не доставал свет от печки.

– Михаил Алексеевич, расскажите дальше! – приставали ребята.

– Дальше… Что же дальше… Поймали Пашку и судили как провокатора.

– А он тогда вам в руку попал? – спросил кто-то.

– То-то и дело, что в руку. – Чапурной положил уголёк в свою трубочку, снова раскурил её и сказал: – Ну, спать, ребятня, спать! В печку больше подкладывать не нужно, пусть прогорит. Кто будет закрывать трубу?

– Я, – сказал Федя Перов.

– Ну, смотри, аккуратно!.. А ты живым манером в постель, нечего в одеяле разгуливать! – Чапурной посмотрел Клавке вслед и сказал: – Ах ты, мореплаватель, у меня с тобой отдельный разговор будет!

Ребята стали укладываться. Федя Перов мешал в печке угли. Михаил Алексеевич ещё раз велел хорошенько посмотреть, чтобы всё прогорело, и пошёл к себе.

Проходя мимо кладовочки, он услыхал шум. Кто-то метнулся от него в сторону, в темноту.

Чапурной остановился и сказал громко:

– Опять балуешь? Ну, погоди…

Из темноты никто не отозвался. Чапурной постоял, хотел высечь из зажигалки огонь, да зачем? Он и так знал, кто стоит рядом с ним и не дышит. Опять Персик норовит что-нибудь стянуть.

– Иди спать, – сказал Чапурной. – Живо!

Раздались лёгкие шаги. Всё дальше и дальше по коридору, пока совсем не затихли.

Давайте знакомиться

На следующий день утром Оксана Григорьевна пришла к старшим девочкам.

– Они у меня совсем одичали, – предупредил её Чапурной. – Уж вы на них не обижайтесь – никто с ними по-хорошему ещё не говорил. И с воспитательницей у них неприятность получилась.

Оксана Григорьевна открыла дверь. Девочки проснулись, но ещё не вставали. В спальне было холодно, и никому не хотелось вылезать из тёплых постелей. Одна Клавка показывала свою храбрость: положив на голову подушку, она приплясывала на кровати, подпрыгивая на пружинах.

– Кому, кому калачей! – пела Клавка басом. – Кому, кому горячей!

– Здравствуйте, девочки! – сказала Оксана Григорьевна.

Клавка от неожиданности присела, подушка поле тела на пол. Девочки подняли головы, привстали на кроватях. Всем было интересно узнать, какая у них новая воспитательница.

– Здравствуйте! – ответил кто-то.

Остальные молчали.

– А мы Татьяну Николаевну прогнали! – вдруг сказала Клавка и посмотрела на Оксану Григорьевну: вот, мол, мы какие!

– Про это вы мне потом расскажете, – спокойно ответила Оксана Григорьевна, – а сейчас пора подниматься. Ну, кто ещё не проснулся?

– А никто и не спит, – сказала Клавка. – Это они холоду боятся.

– Давай их поднимать! Ты первая встала – будешь сегодня моим помощником.

– А чего помогать? – спросила Клавка.

– Вот будешь помогать – узнаешь.

Оксана Григорьевна легонько шлёпнула Клавку и сказала:

– Скорее одевайся, а то лапы у тебя совсем синие.

Клавка соскочила с кровати и стала одеваться. Оксана Григорьевна ей понравилась: не злится, весёлая и не стала Клавке выговаривать, как Татьяна Николаевна: «Ты ведёшь себя возмутительно!»

– Что же ты задом наперёд платье надеваешь? – спросила Оксана Григорьевна.

– А я сзади пуговки не достаю, – ответила Клавка, просовывая в ворот голову. – А спереди их ловчее застёгивать.

– Ну-ка, повернись. – И Оксана Григорьевна застегнула Клавке платье так, как нужно.

Девочки одевались в этот день поспешнее, чем всегда. И Оксана Григорьевна смотрела, как кто одевается, как стелют постели.

Оленьке Орловой она сама помогла постелить:

– Ты у нас самая маленькая – давай я тебе помогу.

– Я умею стелить, – сказала Оленька, – только подушка у меня не получается.

– Вот мы её как, вот как! – Оксана Григорьевна взбила подушку.

И все стали взбивать свои подушки, посматривая, как это делает Оксана Григорьевна.

– Ну, а где же вы умываетесь? – спросила Оксана Григорьевна.

– А нигде, – сказала Клавка. – У нас вода как замёрзла, так мы и не умываемся.

– Ну что ты, Клавка! – сказала Варя. – Мы умываемся, только немножечко. Вода уже течёт, но не каждый день.

– Пойдёмте посмотрим, течёт она или нет, – сказала Оксана Григорьевна.

И все отправились в умывальню.

Воды в умывальнике не было, краны были сухие, и внутри их не слышно было никакого шипенья.

– Я говорила – не течёт! – сказала Клавка.

– Ничего не понимаю: на кухне и внизу есть вода, а здесь нет.

Оксана Григорьевна забралась на подоконник, покрутила какие-то колёсики на трубе.

Вода не шла.

– Непременно надо умываться, – сказала Оксана Григорьевна. – Клава, беги к Михаилу Алексеевичу и скажи, чтобы нам открыли воду.

– Нет, – сказала Клавка, – я не побегу.

– Ты же мой помощник!

– Ну и что же, что помощник, – сказала Клавка. – Я к Михаилу Алексеевичу не побегу – он меня вчера как чистил-то!

– Давайте я сбегаю, – сказала Варя.

– Зачем же ты? Сегодня мне помогает Клава, – ответила Оксана Григорьевна.

– Я лучше не буду помощником… Пусть она бежит, – сказала Клавка.

Но бежать никому не пришлось. Видно, Оксана Григорьевна покрутила колёсики правильно: в кранах зашипело, забулькало, и пошла вода.

Девочки стали умываться.

– Ой, нет! Так, девчатки, не умываются, – сказала Оксана Григорьевна. – Что же вы только носы помазали!

Оксана Григорьевна сняла кофточку, намылила шею, уши и, не боясь холодной воды, стала мыться.

– Вот как надо умываться! – сказала она, растираясь полотенцем.

– Я так могу, – сказала Клавка. – Только теперь платье мне расстегните.

Клавка стала плескаться холодной водой. За ней – остальные; не так уж храбро, но всё-таки умылись.

– Ну как, познакомились? – спросил Чапурной, встретив в столовой Оксану Григорьевну с девочками.

– Конечно, – весело ответила Оксана Григорьевна.

– Познакомились! Познакомились! – закричали девочки.

А Клавка закричала громче всех:

– Я сегодня помощник!

И всем почему-то было весело, как будто был праздник.

Каждой девочке хотелось быть поближе к Оксане Григорьевне, которая так по-доброму их звала: «девчатки».