Текст книги "Маркс и Энгельс"

Автор книги: Галина Серебрякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 53 страниц)

– Вам, верно, известно, – добавил Энгельс, – сколько корпусов прусского короля уже сконцентрировано между Саарбрюкеном и Крейцнахом на пфальцской границе. Не требуется особой проницательности, чтобы понять, какое неприятное разочарование принесет прусская армия развеселым жителям маленького Пфальца в самом ближайшем будущем, если мы сами не перейдем в наступление.

– Не сомневайтесь, друзья, – самоуверенно ответил Виллих. – Пфальц обязательно победит. – И добавил озабоченно: – Но в Бадене у штатских дела обстоят плохо. Там все взял в свои руки адвокат Брентано, бывший лизоблюд великого герцога. Теперь он пытается погасить огонь восстания в надежде, что его светлость, вернувшись, сделает верноподданного Брентано своим старшим лакеем. Он всех водит за нос, держит под замком арсеналы, казну и продовольствие, отказывается помочь оружием Пфальцу, все нарочно путает так, чтобы никто ничего не мог понять.

– Завтра мы будем в Карлсруэ, – сказал Маркс, – и попробуем убедить членов Временного правительства принять наш стратегический план. Мы не питаем никаких иллюзий насчет этих господ из мелкобуржуазной партии. Но попытаться убедить их надо во что бы то ни стало.

– Доктор Маркс, – прощаясь, попросил Виллих, – передайте этим адвокатам, коммерсантам, школьным учителям и недоучившимся студентам, что нам нужны артиллерия, порох, ружья и патроны. Я берусь в одну неделю превратить свой отряд в корпус, в армию! Все население на нашей стороне. Здесь можно действовать стремительно, наступать и побеждать. С этих гор легко будет нестись вниз на равнины вдогонку вшивым королевским пруссакам.

Маркс и Энгельс распростились с Виллихом и его соратниками.

Встреча представителей Временного правительства с редакторами «Новой Рейнской газеты» произошла в угрюмом помещении, напоминавшем старую часовню. Сквозь разноцветные стекла окон слабо пробивался синий и розоватый свет. За большим круглым дубовым столом, кроме Маркса и Энгельса, собралось 10 членов Временного правительства.

Маркс обратился к ним с горячим словом.

– Прусские королевские войска собирают мощный кулак на границе с Пфальцем. От пфальцской западной границы до баденской – только несколько часов пути. Нам стало известно от надежных и хорошо осведомленных лиц, что между Саарбрюкеном и Крейцнахом сосредоточено для вторжения в Пфальц и Баден 27 прусских батальонов, 9 батарей артиллерии и 9 полков кавалерии. Сведения о дислокации этих войск мы передали вашему штабу.

В зале зашумели.

– Пусть только сунутся!

– Не посмеют!

– Воодушевленный народ непобедим!

Маркс продолжал говорить. Он указал на то, что в распоряжении Баденского правительства имеется целая армия, которая настолько прогрессивна, что стала во главе революционного движения.

– Вы получили власть из рук этой армии, – заявил Маркс гневно. – Ваши арсеналы ломятся от оружия и боеприпасов. В ваших банках лежат большие запасы денег, иностранной валюты и драгоценностей, в ваших цейхгаузах много продовольствия. У вас есть все возможности в самые короткие сроки создать большую баденскую революционную армию, вооружить пфальцское народное ополчение и ударить по королевским войскам, ринуться на них с ваших гор и высот, не дожидаясь, пока они у вас их захватят и вышвырнут вас в Швейцарию.

– Быстро вы подсчитали все наши богатства.

– Пруссаки никогда сюда не полезут, они боятся баденцев, как дьявола. Мы, слава богу, сидим у себя дома и никуда пока не собираемся – ни в Пруссию, ни в Швейцарию. Так будет и впредь. Амэн!

– Восстания в городах Рейнской Пруссии, откуда мы сейчас прибыли, – продолжал Маркс терпеливо, – еще окончательно не побеждены, но находятся под серьезной угрозой. Рабочие Кёльна, Эльберфельда, Золингена готовы в любой момент выступить вам навстречу. Однако вам известно, так же как и мне, что в многочисленных гарнизонах и крепостях Рейнландии расположена одна треть всей прусской армии. На вашей же земле имеется всего две-три крепости, в которых заперлись сейчас ничтожные гарнизоны. Надо собрать революционную армию и выступать, не теряя ни одного дня. Продвижение баденских армий к Франкфурту и пфальцских отрядов к Триру может еще спасти повстанцев Рейнской Пруссии, вызовет восстания на Мозеле и Эйфеле, в Нассау и обоих княжествах Гессен. Мы располагаем доказательствами, что в рейнских местных войсках ненавидят прусско-королевских офицеров и жандармов не меньше, чем у вас, в Бадене, и что восстания там вспыхнут немедленно, как только баденская революционная армия двинется на север и северо-запад.

– Незачем лезть! Мы свое дело сделали!

– Пусть каждая провинция Германии действует на свой страх и риск!

Маркса энергично поддержал Энгельс. Не обращая внимания на возгласы недовольных таким оборотом беседы членов Баденского правительства, не желавших ничего, кроме умеренных действий, Энгельс сказал:

– Господа! Мы предлагаем вам хорошо продуманный план организации революционной армии с центром в вашей свободной от прусских войск стране. Надо немедленно собрать из наличных регулярных войск 8—10 тысяч человек и двинуть их на Франкфурт. Захват Франкфурта, где находится в настоящее время всегерманское Национальное собрание, придаст сразу всему восстанию общегерманский характер. Если вы не выступите сегодня, если вы не попытаетесь превратить баденское восстание в общегерманское, если вы будете сидеть на своих горах и вдать прихода пруссаков, то они обязательно придут, отнимут у народа все завоеванные уже свободы, а вас всех, вас, господа, они… поблагодарят за то, что вы сами надели на себя кандалы и ждали их прихода.

Баденские вожди восстания не имели ни достаточного мужества, ни способности предвидения. Они пришли в ужас от плана столь смелых действий и отвергли советы Маркса и Энгельса. И это вскоре привело к разгрому восстания.

Из Бадена Маркс и Энгельс направились в Пфальц, и встретились там с Временным правительством, а также с несколькими членами Союза коммунистов, в том числе с д’Эстером, игравшим видную роль в пфальцской революции.

В сложившейся обстановке ничего серьезного в Германии ожидать было невозможно. Единственно, что обнадеживало всех, это уверенность, что Франция находится накануне значительных революционных действий, которые одни только могут подтолкнуть отсталую Германию на более решительные выступления против королей, князей и феодалов, а заодно и против крупной буржуазии. Было выдвинуто предложение, чтобы Марксу направиться в Париж для связи с монтаньярами, как называли себя левые силы французского парламента. Громкое и бессмертное название партии 1793 года – монтаньяры – Гора – само по себе вызывало ярость правящих кругов Третьей республики во главе с президентом Франции Луи Наполеоном Бонапартом и свирепым усмирителем июньского восстания генералом Кавеньяком. Марксу вручен мандат Центрального демократического комитета Германии для поездки во Францию с представительскими полномочиями.

На обратном пути из Пфальца в Баден, в Гессенском княжестве, Карла и Фридриха арестовали как участников восстания. Судьба их в эти дни зависела от многих обстоятельств. В то смутное время, после разгрома революции в Пруссии, они могли равно стать перед военным судом и быть расстрелянными, как и случайно сразу выйти на свободу.

Из Дармштадта под усиленным конвоем Маркса и Энгельса привезли во Франкфурт-на-Майне и освободили так же неожиданно, как ранее схватили.

Маркс направился в столицу Франции.

Энгельс вернулся в Кайзерслаутерн и вступил в добровольческий отряд, которым командовал Виллих.

Отряд этот успешно блокировал прусскую крепость Ландау. Она легко могла быть взята повстанцами, если бы у них была артиллерия. Энгельс с присущим ему темпераментом и волей участвовал в боях. Одновременно он осаждал штаб восстания в Кайзерслаутерне, требуя гаубиц для Виллиха. Руководителям Временного правительства Бадена не понравилась критика Энгельса, и он был арестован в одном из пограничных пфальцских городков.

Со связанными руками пешком его погнали в Кайзерслаутерн и посадили в тюрьму. Узнав об этом, рейнские рабочие и солдаты добровольческого отряда заявили, что покинут позиции, если Энгельс не будет немедленно освобожден. Протест и возмущение среди повстанческих частей были так грозны, что распоряжением Временного правительства Энгельс через двадцать четыре часа был освобожден со всевозможными извинениями.

Вскоре разведчики доставили известие, что на провинцию наступают контрреволюционные прусские войска. Фридрих снова взялся за оружие.

До момента интернирования пфальцско-баденской армии в Швейцарии он принимал участие во всех походах и боях добровольческого, прославившегося своей дисциплиной и отвагой отряда Виллиха. Солдатам этой части пришлось принять на себя удары прусской армии.

В середине июля 1849 года восстание в Южной и Западной Германии было окончательно подавлено, чем и определился исход германской революции. Все было кончено! Энгельс с оставшимися в живых бойцами на сутки позже всей революционной армии перешел на швейцарскую территорию.

Около двух месяцев Фридрих и Карл ничего не знали друг о друге. Крайне взволнованный слухами о том, что Маркс арестован, Энгельс писал из кантона Веве в конце июля Женни Маркс:

«Дорогая г-жа Маркс!

И Вы и Маркс, вероятно, удивляетесь, что я так долго не подавал о себе вестей. Вот причины этого. В тот самый день, когда я написал Марксу (из Кайзерслаутерна), пришло известие, что Хомбург занят пруссаками и, таким образом, сообщение с Парижем прервано. Отослать письмо было уже невозможно, и я отправился к Виллиху. В Кайзерслаутерне я держался в стороне от всякого участия в так называемой революции, но когда явились пруссаки, я не смог воспротивиться соблазну принять участие в военных действиях. Единственным офицером, который чего-либо стоил, был Виллих, – поэтому я пошел к нему и сделался его адъютантом. Я участвовал в четырех сражениях, из которых два – особенно при Раштатте – были довольно серьезными. Я убедился, что хваленое мужество в атаке – самое заурядное качество, которым может обладать человек. Свист пуль – сущие пустяки, и, хотя мне пришлось наблюдать немало трусости, я за всю кампанию не видел и дюжины людей, которые держали бы себя трусливо в бою. Зато сколько «храброй глупости»! Так или иначе, я счастливо миновал все опасности…

После того, как наш отряд прикрыл отступление баденской армии, мы перешли в Швейцарию на сутки позже всех остальных и вчера прибыли сюда, в Веве. Во время кампании и пока мы шли по Швейцарии, у меня не было никакой возможности написать ни строчки. Зато теперь я спешу подать весть о себе и скорее написать Вам, тем более что где-то в Бадене я слышал, будто Маркс арестован в Париже. Мы совершенно не видели газет и потому ничего не смогли узнать. Я так и не смог проверить, правда это или нет. Вы представляете себе поэтому, как я встревожен; я очень прошу Вас как можно скорее успокоить меня, сообщив о судьбе Маркса. Я не слышал, чтобы слух об аресте Маркса подтвердился, а потому все еще надеюсь, что это неправда…

Если бы только у меня была уверенность, что Маркс на свободе! Я часто думал о том, что под прусскими пулями я подвергался гораздо меньшей опасности, чем наши в Германии и в особенности Маркс в Париже. Избавьте же меня скорее от этой неизвестности».

Маркс со всей своей семьей в это время уже находился в Париже. В свою очередь, обеспокоенный судьбой друга, он очень обрадовался его письму.

В начале августа Энгельс получил от Маркса ответ.

«Дорогой Энгельс!

Я очень беспокоился за тебя и чрезвычайно обрадовался, получив вчера письмо, написанное твоей рукой…

У тебя теперь имеется прекрасная возможность написать историю баденско-пфальцской революции или памфлет об этом…

Ты можешь при этом великолепно выразить общую позицию «Новой Рейнской газеты» по отношению к демократической партии».

Энгельс и сам намеревался описать подробно всю кампанию за имперскую конституцию и поэтому сразу же засел за работу.

Энгельс рассказал о военных и политических событиях в Рейнской Пруссии, Бадене и Пфальце в мае – июле 1849 года.

(слева направо) Фридрих Лесснер, Конрад Шрамм, Иоганн Экариус

Кёльнский процесс против членов Союза коммунистов

Высмеивая немецких бюргеров – победителей на час, Энгельс, свидетель, очевидец и активный участник политических событий и боев, неисчерпаем в своем горьком юморе; богатство языка и красок, наблюдательность художника позволили ему нарисовать ряд незабываемых картин, сцен, характеров.

«…Мы покинули Бинген, и Маркс отправился с мандатом Центрального комитета демократов в Париж, где предстояли решающие события, – писал Энгельс. – Он должен был представлять германскую революционную партию перед французскими социальными демократами. Я же возвратился в Кайзерслаутерн с намерением остаться там первое время в качестве простого политического эмигранта, а впоследствии, быть может, если представится удобный случай и вспыхнет борьба, занять в этом движении то место, которое только и могла занять «Новая Рейнская газета», – место солдата.

Кто хоть однажды побывал в Пфальце, тот поймет, что в этом благословенном крае, где вино в изобилии, движение должно было принять в высшей степени жизнерадостный характер. Наконец-то население избавилось от сидевших у него на шее неповоротливых, педантических старобаварских чиновников – любителей пива, и назначило на их место веселых поклонников пфальцского вина. Наконец-то оно освободилось от крючкотворства глубокомысленной баварской полицейщины… Восстановление свободы трактиров было первым революционным актом пфальцского народа; весь Пфальц превратился в большой трактир, и количество спиртных напитков, поглощенное в продолжение этих шести недель «во имя пфальцского народа», не поддается никакому исчислению. Хотя в Пфальце активное участие в движении было далеко не таким широким, как в Бадене, хотя здесь было много реакционных округов, однако все население было единодушно в этом всеобщем увлечении вином, и даже самый реакционно настроенный мещанин или крестьянин был захвачен этим общим весельем.

Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, какое неприятное разочарование принесет прусская армия этим развеселившимся пфальцским жителям через несколько недель.

…Каким был Пфальц, таким было и его Временное правительство. Оно состояло почти исключительно из добродушных любителей вина, которые более всего были удивлены тем, что им пришлось вдруг представлять собой Временное правительство своего отмеченного Вакхом отечества. И тем не менее нельзя отрицать, что эти смеющиеся правители вели себя лучше, чем их баденские соседи…»

Нерешительности и трусости мелкобуржуазных вождей Энгельс противопоставляет смелые действия рабочих отрядов под командованием Виллиха и Беккера. Он описывает операции, в которых пролетарии дрались храбро и умело, обращая нередко неприятеля в бегство, несмотря на его численное превосходство; рассказывает о героических арьергардных боях вооруженных трудящихся Рура, Золингена, Эльберфельда, Кёльна, когда, чтобы дать возможность перейти швейцарскую границу отступающим армиям, рабочие отряды, сдерживая противника, последними ушли за рубежи Германии.

Самые лучшие коммунисты, говорил Энгельс, были и самыми лучшими бойцами Одним из них был видный немецкий революционер Иосиф Молль, павший героически в битве при Мурге.

90-тысячное прусское войско с трудом, ценой большой крови, одержало победу над 15 тысячами солдат революционной армии. Его смерть была тяжелым ударом для всей партии коммунистов.

Энгельса особенно сильно потрясла гибель Иосифа Молля.

«Тем жертвам Баденского восстания, – писал Энгельс, – которые в той или иной мере принадлежали к образованным классам, в прессе, в демократических союзах воздаются всякого рода почести в стихах и прозе. Но никто не поминает ни словом о сотнях и тысячах рабочих, которые вынесли на себе всю тяжесть боев и пали на полях сражений, о тех, которые заживо сгнили в раштаттских казематах, или о тех, которым теперь за границей, единственным из всех эмигрантов, приходится в изгнании испить до дна горькую чашу нужды… Наши «демократы» слишком невежественны и слишком проникнуты буржуазным духом, чтобы постичь революционное положение пролетариата, постичь будущее рабочего класса. Поэтому им ненавистны также те истинно пролетарские характеры, которые слишком горды для того, чтобы льстить им, слишком проницательны… Но если так называемые демократы не заинтересованы в том, чтобы оценивать по достоинству таких рабочих, то долг партии пролетариата – воздать им по заслугам. И к лучшим из этих рабочих принадлежал Молль из Кёльна…

…После февральской революции он вернулся в Германию и вскоре вместе со своим другом Шаппером принял на себя руководство Кельнским рабочим союзом. Эмигрировав в Лондон после кельнских событий 1848 года, он вскоре вернулся в Германию под чужой фамилией, вел агитационную работу в самых различных местностях и принимал на себя выполнение миссий, которые отпугивали всех других своим опасным характером. Я снова встретил его в Кайзерслаутерне. И здесь он взялся за выполнение таких поручений в Пруссии, которые подвели бы его прямо под расстрел, если бы он был узнан. Возвращаясь из своей второй поездки такого рода, он благополучно пробрался через расположение всех неприятельских армий до самого Раштатта, где немедленно вступил в наш отряд, в безансонскую рабочую роту. Спустя три дня он был убит. Я потерял в нем старого друга, а партия – одного из своих самых неутомимых, бесстрашных и надежных бойцов».

Прошло немного времени со дня гибели Молля. Фридрих Энгельс все еще жил в Швейцарии. Вернуться в Германию означало быть немедленно арестованным и, может быть, даже казненным. Его друзья и соратники решительно требовали, чтобы он оставался за границей.

Как-то Энгельс прогуливался по чистенькой набережной Женевы. Приближались прозрачные сумерки, ранние в этой горной стране. Жаркий день сменился прохладой.

У пристани Энгельс встретил знакомого молодого человека в стареньком, но тщательно выутюженном костюме. Это был Вильгельм Либкнехт.

Эта встреча с Энгельсом стала знаменательной вехой в жизни впоследствии известного революционного вождя немецких пролетариев: вскоре Либкнехт вступил в Союз коммунистов.

В конце августа Фридрих получил тревожное письмо от Маркса.

«Дорогой Энгельс!

Меня высылают в департамент Морбиган, в Понтийские болота Бретани. Ты понимаешь, что я не соглашусь на эту замаскированную попытку убийства. Я поэтому покидаю Францию.

В Швейцарии мне не дают паспорта, я должен таким образом ехать в Лондон, и не позже, чем завтра. Швейцария и без того скоро будет герметически закупорена, и мыши будут пойманы одним ударом.

Кроме того, в Лондоне у меня имеются положительные виды на создание немецкого журнала. Часть денег мне обеспечена.

Ты должен поэтому немедленно отправиться в Лондон. Этого требует твоя безопасность. Пруссаки тебя дважды расстреляли бы: 1) за Баден; 2) за Эльберфельд. И зачем тебе эта Швейцария, где ты ничего не можешь делать? У тебя нет никаких затруднений к приезду в Лондон…

Я положительно рассчитываю на это. Ты не можешь оставаться в Швейцарии…

Моя жена остается пока здесь…

Твой К.М.»

Французское правительство отказало Энгельсу в проездной визе, и он решает ехать в Англию через Италию. Это был единственный путь, по которому он мог добраться до Лондона без риска быть опознанным и арестованным.

Страна великих полководцев, революционеров, ученых и поэтов волновала его воображение.

Италия переживала сейчас тяжелые времена. После яркой, озарившей на миг страну революционной вспышки 1848 года опустилась мрачная тьма реакции. Австрия мстила за ненадолго потерянное ею господство и требовала от маленьких государств раздробленной Италии повиновения и расправы с революционерами.

Террор свирепствовал в Венецианской и Ломбардской провинциях.

В октябре Фридрих приехал в Геную. От этого порта на Средиземном море до Лондона Энгельсу предстояло плыть около полутора месяцев. Фридрих не мог примириться с бесцельной потерей времени. Он решил получше познакомиться с морским делом. С присущей ему тщательностью и прилежанием он записывал в дневник особенности погоды, направление ветров, состояние моря, изменения в очертаниях берегов. Фридрих любил море. Оно было созвучно его отважной, чуждой всему низменному, мелкому душе.

В середине ноября Энгельс, наконец, добрался до Лондона.

В Париже Маркс стал свидетелем все более и более яростных нападок наглеющей реакции на революционную демократию.

В первый же день по приезде, когда он шел по улице Пуатье, его остановила старушка с четками в руке и, осенив себя крестным знамением, прошептала «Аве Мария» и подала маленькую книжечку. Это была одна из тридцати брошюр, изданных «партией порядка» для народа, чтобы вызвать у него страх и отвращение к социализму. Карл знал о группе контрреволюционеров, называвшей себя «партией порядка». Она состояла из орлеанистов, бонапартистов, легитимистов, католиков и даже нескольких республиканцев, объявивших экономические реформы порождением сатаны. Продажные борзописцы за большие деньги составляли для издания гнусные проповеди, которые богатые старушки навязывали прохожим бесплатно, если те не соглашались заплатить за них пять сантимов. Тираж этих изданий достигал полумиллиона.

Карл наугад раскрыл поданную ему брошюрку и прочел:

«Красный – это не человек, это красный… Лицо у него забитое, огрубевшее, без выражения; мутные бегающие глаза, никогда не смотрящие в лицо, избегающие взгляда, как глаза свиньи… вот общие характерные черты, которые вы найдете у большинства коммунистов. На их лицах начертана глупость учений и идей, которыми они живут».

Маркс швырнул брошюру в мусорный ящик возле бакалейной лавки.

«Как, однако, распух желчный пузырь у господ контрреволюционеров, – внутренне улыбаясь, подумал он. – Здорово их пугает народ, хоть и мнят они себя победителями».

В реакционных писаниях особенно изощрялись Валлон и Теодор Мюрэ, известные своими кутежами и продажностью купеческие сынки, и наглый полицейский агент Шеню. На обложках брошюрок изображали сельского священника, проповедующего детям, или голубей среди цветов. Названия тоже должны были вводить в заблуждение: «Катехизис рабочего, или слово трудящегося», «Как крестьянину быть счастливым», «Вечера в вандейской хижине», «Работы и хлеба».

Тьер снова появился на политической арене. Не обладая никакими экономическими познаниями, бывший министр короля Луи Филиппа написал книгу «О коммунизме».

Благодарная буржуазия, усмотрев в этой брошюре защиту ее собственности, снабдила Тьера большими деньгами на борьбу с французской плебейской революцией. Тьер создал на средства банкиров и фабрикантов издательство, которое стало выпускать очень дешевые, а подчас и раздаваемые бесплатно книжки. Они назывались «Мелкие сочинения Академии моральных и политических наук».

Знойное лето, пыль, окутавшая дома, деревья, самое небо, внезапные вспышки ярости усталого трудового люда, угрозы победителей создавали особо тягостную атмосферу неопределенности и беспокойства в столице.

В городе свирепствовала холера, врачи не знали, как и чем лечить смертоносную болезнь. Народ, охваченный отчаянием, становился все более бесстрашным.

Французские войска вопреки статье 5 конституции, гласившей, что республика никогда не употребляет своей силы на подавление национальных интересов народа и не вмешивается в дела чужих государств, подошли к Риму и осадили Вечный город.

Тысячи французов, узнав об этом, до утра не покидали площади и бульвары. Они требовали, чтобы правительство и президент Бонапарт действовали согласно конституции и призвали армию к исполнению законов. Но на петиции и требования, вынесенные на многолюдных собраниях, власти не отвечали. Народ был безоружен, ослаблен после июньской бойни, руководители-революционеры погибли, сидели в тюрьмах или скрывались.

Правительство искало повода для повторения прошлогодней кровавой расправы. Оно считало, что армия и полиция обеспечат контрреволюции победу над трудящимися.

В то время как все враги трудящихся объединились, народ не имел подлинно революционного руководства

Партия Горы подвергалась преследованиям со стороны правительственной «партии порядка», исподволь готовившей заговор против республики.

Маркс познакомился с Горой – монтаньярами ближе и понял, что они ничего не могут серьезного противопоставить силам контрреволюции. Многоречивые и напыщенные в стенах Национального собрания, монтаньяры 1848 года становились жалкими болтунами, когда оказывались среди народа.

Монтаньяры призывали к гражданскому миру, в то время как спасение революции было только в оружии.

Тотчас же после июньской трагедии Национальное собрание начало расследование происшедших событий. Оно создало следственную комиссию, во главе которой стал полулиберал, полупалач, всегда ничтожный и расчетливый карьерист Одилон Барро. Он был одним из тех, кто должен был помочь Луи Филиппу предотвратить февральскую революцию, но не сумел этого сделать. Он мечтал быть главой королевского правительства, но, так как монархия пала, приспособился к республике, чтобы ускорить ее падение. Комиссия Барро, имевшая чрезвычайные полномочия, оказалась на деле полицейским застенком. Она вылавливала всех, кто избежал июньской расправы и ареста, и передавала их в руки палача или посылала в тюрьму. Оговоры, случайное письмо, смелое поведение на допросах были для комиссии вполне достаточным поводом, чтобы вынести приговор. Даже народные представители, члены Национального собрания не были защищены от преследований комиссии. Такие уклончивые и безвольные депутаты, как Луи Блан и Коссидьер, оказались в конце концов под особым надзором.

Служивший «партии порядка» генерал Кавеньяк, чье слово имело решающее значение, откровенно заявил, что не будет препятствовать «ходу правосудия». На партию Горы обрушивались непрерывные полицейские удары. Ее ряды редели день ото дня.

3 августа прокурор заявил Национальному собранию, что начинает судебное преследование против депутатов – членов Горы. Все монтаньяры вскочили со своих мест и закричали:

– Доказательства! Представьте доказательства нашей вины!

Ледрю-Роллен и Луи Блан бросились к трибуне, опрокидывая скамьи. Председатель собрания заглушил их речи звонком. Обвиняемым так и не дали возможности произнести ни одного слова.

Семья Маркса находилась в жесточайшей нужде. «Новая Рейнская газета» поглотила все до последнего гроша. Марксу пришлось обратиться за помощью к Фрейлиграту и Лассалю.

Узнав о лишениях и материальных невзгодах Маркса, Лассаль обрадовался, что может выставить себя в наивыгоднейшем свете. Желание показать, что он помогает людям, и особенно самому рейнскому громовержцу, превозмогло былые обиды. Он стал обходить знакомых и незнакомых сограждан, рассказывая о положении изгнанника и показывая его письмо. Так он собрал некоторую сумму денег. Совсем иначе поступил Фрейлиграт. С душевным тактом и деликатностью он поделился с другом всем, чем мог, хотя сам был в очень стесненных обстоятельствах.

Маркс не смог скрыть своей обиды.

– Лучше злейшая нужда, нежели публичное попрошайничество, – сказал Карл Женни. – Лассаль рад случаю, пользуясь моим доверием, похваляться своей отзывчивостью перед первым встречным.

Женни не менее мужа была уязвлена гласностью, которой предал Лассаль их нужду и тяготы.

Карл вынужден был уехать в Англию один, чтобы подыскать там жилье для всей семьи.

Зловеще и сурово начиналось третье изгнание Карла Маркса.

24 августа маленькое утлое суденышко отплыло от берегов Франции. Опершись на перила палубы, Маркс смотрел вдаль. Бурливо катил свои темно-серые воды Ла-Манш.

Маркс напряженно думал о причинах поражения французской революции. Через несколько часов ему предстояло снова ступить на землю самой могущественной индустриальной державы мира. Богатейший из французских фабрикантов был всего лишь мелкий буржуа в сравнении с крупным английским промышленником. В Англии преобладает промышленность, во Франции – земледелие. Карл вынул записную книжку и набросал мысли, которые родились в этот час как итог пережитого и продуманного за последние месяцы. Ему уже становилось понятным, что Франция, как и полуфеодальная Германия, экономически еще не была достаточно подготовлена для победы рабочего класса.

С волнением и грустью вспоминал Маркс о том, как много коммунистов и рабочих пало в неравной борьбе с контрреволюцией во Франции и Германии.

Корабль приближался к порту. Показались неясные контуры прибрежных белых скал Дувра. Остров, на котором предстояло жить Карлу Марксу, был окутан густым туманом.