Текст книги "Маркс и Энгельс"

Автор книги: Галина Серебрякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 53 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Пять месяцев длилась упорная борьба в «Рейнской газете». Маркс не знал ни в чем равнодушия. С тех пор как он стал редактором этой газеты, он не только отдавал ей все силы, время, но и пытался охватить на ее узких столбцах все наиболее значительные темы современности. Еще летом 1842 года газета опубликовала несколько статей о социальных вопросах. Карл Маркс заинтересовался талантливом коммунистом портным Вейтлингом и напечатал его статью о жилищах берлинской бедноты.

Все интересовало «Рейнскую газету», и она отражала каждое движение маятника истории, особенно в немецких княжествах.

Как-то, сообщая о съезде ученых в Страсбурге, «Рейнская газета» в примечании добавила, что, когда неимущие в Германии домогаются богатства, которым владеет только среднее сословие и крупная буржуазия, это напоминает борьбу третьего сословия против дворянства в начале Великой буржуазной французской революции.

Однако этого замечания было достаточно, чтобы «аугсбургская ведьма» – «Всеобщая газета» обвинила «Рейнскую газету» в заигрывании с коммунизмом.

Маркс со свойственной ему быстротой реакции дал отпор нападкам «Всеобщей газеты», которая сама не раз печатала принадлежащие перу Гейне статьи, восхвалявшие французский социализм и коммунизм. Воевать с «Всеобщей газетой» было тем более нелегко, что она, единственная в ту пору в Германии, имела национальное и даже международное значение. Но это не могло остановить Маркса. В то время ему было еще трудно говорить что-либо по существу коммунизма, хотя он и считал его весьма серьезным явлением. «Или мы потому уже не должны считать коммунизм важным современным салонным вопросом, что он носит грязное белье и не пахнет розовой водой?» Однако Маркс не обещает читателю немедленного ответа. «Мы, – пишет он, – не обладаем искусством одной фразой разделываться с проблемами, над разрешением которых работают два народа», т.е. Англия и Франция.

Не в правилах Маркса было пользоваться оружием, которое он еще не изучил и не усовершенствовал. Он писал, что «Рейнская газета» будет решать все эти вопросы «после упорного и углубленного изучения». Труды Леру, Консидерана, Прудона й другие требуют глубокого подхода и не могут быть разобраны в порядке случайной фантазии.

Карл мечтает о том, чтобы взяться снова за книги. Столько еще вопросов не нашли ответа.

Он ищет новых путей. Но редакторская деятельность кажется ему не менее важной, оставить ее – не дезертирство ли с поля боя? Не ради ли возможности говорить с этой высокой трибуны он отбросил мысль о профессуре, разошелся со многими товарищами?!

Работа в «Рейнской газете» между тем становилась все более затруднительной. Маркс надеялся на друзей в Берлине, обещавших сотрудничать в его печатном органе.

Берлинские «Свободные», уже после отъезда из прусской столицы Фридриха Энгельса, своими скандалами, бесчинствами, глупыми выходками в кабаках, притонах, на улицах (такое поведение было частью их «программы») вызывали презрение и недоумение не только у робких филистеров, но и у тех, кто раньше готов был присоединиться к ним. Бруно Бауэр не стеснялся участвовать в бессмысленных шествиях нищих, устраиваемых «Свободными», и стал не меньшим скоморохом, нежели они. Только строгий Кеппен держался в стороне от этих шумных дебошей, кончавшихся нередко в полицейских участках.

Все эти странные бесчинства пагубно отражались на духовной и творческой деятельности «Свободных». Карл Маркс получал от них для газеты большей частью никчемную продукцию, подолгу отбирал и переделывал полученное.

Окончательный разрыв со «Свободными» совершился в ноябре 1842 года. В это время Гервег и Руге побывали в Берлине. Незадолго до этого Гервег познакомился и крепко подружился с Марксом.

В клубе «Свободных» Гервег и Руге выслушали Бруно Бауэра, который выступил с нелепыми требованиями упразднить, не считаясь с реальной действительностью, понятия государства, собственности и семьи.

Гервег попробовал уговорить Бауэра и его друзей взяться за ум и отказаться от пустозвонства. В ответ они принялись оскорблять его и высмеивать стихи Гервега. Спор между Руге, Гервегом и «Свободными» дошел до «Рейнской газеты». Маркс поддержал Руге и Гервега, и «Свободные», в частности Мейен, начали сочинять пасквили на газету.

В это же время Маркс претерпевал, как сам говорил, «ужасные цензурные мучительства», вел огромную переписку с министерством, выслушивал обер-президентские жалобы и обвинения в ландтаге, спорил с акционерами, субсидирующими газету, крайне раздраженными ее «левым» направлением.

Осенью 1842 года правительство стало еще больше придираться к газете и ее редактору, надеясь, что она умрет естественной смертью. Но число подписчиков все возрастало: с 885 оно поднялось до 1820. Король негодовал. Статьи в газете становились все более дерзкими и враждебными правительству. Рутенберг был выслан из Кёльна.

30 ноября Маркс писал Руге: «Рутенберг, у которого уже отняли ведение немецкого отдела (где деятельность его состояла главным образом в расстановке знаков препинания)… Рутенберг благодаря чудовищной глупости нашего государственного провидения имел счастье прослыть опасным…»

Корреспонденции из Бернкастеля о невыносимом положении мозельских крестьян, помещенные в «Рейнской газете», вызвали подлинный рев со стороны обер-президента Шаппера, который только искал повода избавиться от Маркса. 19 января 1843 года совет министров в присутствии короля постановил закрыть «Рейнскую газету».

Формальным поводом для этого послужило то, что у газеты будто бы нет разрешения на издание. Фактической же причиной было ее противоправительственное направление.

В интересах пайщиков после их хлопот газете разрешили выходить еще три месяца.

«В течеиие этого времени, до казни, – писал Маркс Руге, – газета подвергается двойной цензуре».

Число подписчиков в это время возросло до 3200, и в Берлин направлялись петиции с большим количеством подписей. Читатели просили не закрывать «Рейнскую газету».

Пайщики, желая спасти деньги, вложенные в издание, потребовали в это же время от Маркса, чтобы он совершенно изменил тон и характер газеты. Это и заставило Карла Маркса 17 марта сложить с себя обязанности редактора.

Карл поехал к Женни. Ему было 18 лет, когда она стала его невестой. Семь лет ждали они друг друга, ни мыслью, ни поступком не изменяя своей любви. 19 июня 1843 года доктор Карл Маркс обвенчался, наконец, с Женни фон Вестфален. Они прожили несколько счастливейших недель в красивом городке Крейцнахе у Каролины фон Вестфален, матери Женни, одиноко жившей после недавней смерти Людвига Вестфалена.

Арнольд Руге звал Маркса в Париж. Он предлагал ему основать там немецкий журнал. Осенью 1843 года Карл и Женни покидают Германию, направляясь во Францию.

Женни и Карл плечом к плечу, рука в руке стоят у окна. Перед ними Париж. Как далеко отступил в их памяти Рейн, отошла родина!

Франция. Отсюда, издалека, вместе с верными соратниками он сумеет пойти войной на самодержавие, на филистеров, на помещиков. Так думал Карл.

Во Франции Маркс находит несравненно большие противоречия, нежели в сонном немецком государстве, открывает глухую борьбу сытых и голодных. Разоренные крестьяне наполняют улицы столицы, клянчат милостыню, тихо мрут в подворотнях, на порогах домов новой знати.

Зверски оскаленная пасть – вот оно, буржуазное государство. Маркс отшвыривает с презрением гегелевскую, такую наивную и лживую перед хищным оскалом буржуазного Парижа, формулу о государстве как нравственном организме, величаво возвышающемся над борьбой общественных классов.

«Ошибался или предавал? – спрашивал тень Гегеля Карл. – Старик был слишком гениален, чтоб так ошибиться».

Страшная борьба изо дня в день, от часа к часу, ежеминутно разыгрывается на безмятежных с виду улицах Парижа. Голодные и сытые. Богатые и бедные. Плебеи и патриции. Пролетариат и буржуазия…

Вильгельм Вейтлинг

Генрих Гейне

Портрет Фридриха Энгельса 40-х годов

Женни принимается убирать книги с маленького стола. Из амбразуры окна Карл следит за ее движениями. Стол, наконец, накрыт к ужину.

Стук в дверь. Входит, помахивая большой шляпой, нестарый господин в нарядном, снегом осыпанном пальто. Холодная, чуточку надменная улыбка, изысканный светский поклон.

– Вот вам и сам прославленный буян, еретик и безбожник Генрих Гейне, – объявляет редактор «Немецко-французского» ежегодника Руге, появившийся в дверях вместе с поэтом.

Генрих Гейне зачастил к Марксам. Он полюбил неровную улицу Ванно, маленькую квартирку с окнами, затемненными ветвистым каштаном, приветливую Женни, смущенно кутающуюся в клетчатую шаль и неторопливо подшивающую края трогательно маленьких распашонок.

В доме Марксов все говорило о нетерпеливом ожидании нового человека. Приехала из Крейцнаха со строгим наказом беречь Женни ее сверстница, Елена Демут, выросшая в людской дома Вестфаленов. Спокойно и умело взяла она на себя заботы о маленькой семье. И сразу стало как-то уютнее, наряднее вокруг. Появились какие-то чашечки, подносики. Пеклись булочки. Только с упрямой и вздорной госпожой Руге не поладила Ленхен. Зато Генрих Гейне может всегда рассчитывать на ее гостеприимство, на горячую чашку кофе или кружку остуженного пива. Он желанный гость и баловень всех. Взлохмаченный Карл из-за груды бумаг неизменно радостно приветствует входящего поэта. Женни откладывает книгу и шитье. Елена торопится с угощением. И нередко проводят они все вместе зимние вечера у неспокойно гудящего камина.

Генрих приносит стихи. Он читает их негромко, но хриплый голос его выразителен. Отрываясь от тетрадей, поэт нервно ищет на лице Карла похвалы, осуждения либо равнодушия: последнее для него было бы нестерпимо. Но Маркс никогда не бывает безразличен к лире любимого поэта. Поэзия Гейне не бесстрастна, не бесцельна. Уже написано «Просветление».

Карл знает наизусть стихи нового друга.

Будь не флейтою безвредной, Не мещанский славь уют – Будь народу барабаном, Будь и пушкой и тараном, Бей, рази, греми победно!

В тихие вечера о чем только не говорят Женни, Карл и Генрих! О Париже, то бурливом, то самодовольном, о новых идеях, книгах и людях. О родине, о далекой Германии.

– Я верю в революцию и жду ее. Не сегодня, так завтра.

Гейне думает то же.

– На окраинах Парижа, – говорит он, – я видел людей в рубищах, с лицами, изувеченными голодом. Они читают памфлеты Марата и мрачные вещанья Буонарроти. Они хотят создать Икарию – эту страну, одновременно прекрасную н скучную для мне подобных скептических умов. Они пахнут кровью. И все же коммунисты – единственная партия, которая заслуживает почтительного внимания. Но хотя разум мой приветствует их, я боюсь этой разрушительной силы. Они, как гунны, уничтожат моих кумиров. Грубыми, мозолистыми руками они разобьют в порыве мести предметы тончайшего искусства, босыми ногами растопчут мои воображаемые цветы. Что будет с моей «Книгой песен»? Кому нужны хрупкие мечты поэта? Навсегда развеются образы пажа и королевы. Нет, я боюсь этих мрачных фанатиков и их злобы. И все же они придут, они победят… Из одного отвращения к защитникам немецкого национализма я готов полюбить коммунистов. Им чужды лицемерие и ханжество. Я – за них.

Карл, добродушно улыбаясь, слушает Гейне. Он хочет верить, что рано или поздно мятущийся поэт сам разберется в охвативших его противоречиях.

Иногда Генрих приходит к Марксам болезненно бледный, сумрачный, жалуется на недуги, на человеческую пошлость и дурной парижский климат.

– Обругали? – спрашивает Женни сочувственно.

Поэт молча лезет в задний карман щеголеватого фрака и достает измятые листы журнала.

– Не принимайте так близко к сердцу завистливый и злобный вой ничтожеств. Будьте милостивы к насекомым. Они тоже хотят жить, – говорит Женни и с подчеркнутой брезгливостью откладывает в сторону журнальную статейку.

– О, эти насекомые ядовиты! Это мухи цеце. Вы только послушайте их крики. Это людоеды, пляшущие вокруг костра, на котором поджаривается человеческое мясо.

– Ваш язык и в поджаренном виде будет для них страшнее пушки, – смеется Женни. – Над этим растревоженным болотцем можно только смеяться.

– Воняет, – хмурится Гейне. Но раздражение его проходит, у госпожи Маркс особое умение врачевать раны и усмирять взбунтовавшееся самолюбие.

Под неяркой висячей лампой еще чернее, еще гуще кажется шевелюра Маркса, в темно-коричневых пушистых волосах Гейне еще ярче просвечивает седина. Генрих на 20 лет старше Карла. Но разница возраста неуловима. Саркастический необъятный ум Карла – камень, на котором оттачивается перо поэта.

Поздно ночью уходит Генрих Гейне из маленькой квартиры Марксов. Но гостеприимные хозяева еще не сразу успокаиваются, продолжают говорить о прекрасной поэзии Гейне и о самом поэте.

Дописав свою новую статью, Карл торопится отдать ее на суд жене. Никто лучше не понимал его замыслов. Иногда Женни писала под диктовку мужа или терпеливо разбирала черновые записи. Это были счастливые минуты полного единения. Женни, как мать, окружала его заботой; Карл с сыновней доверчивостью отдавал ей свои мысли.

Случалось, до рассвета они работали вместе. Елена ворчала за стеной и, потеряв терпение, требовала, чтоб Женни позаботилась если не о себе, то хоть о будущем ребенке. Карл шутливо хватался за голову, гнал жену в постель, гасил лампу, осуждал себя за невнимание, забывчивость. Но в следующую ночь повторялось то же, покуда решительный окрик Елены опять не прекращал разговоров и скрипа ломких перьев.

Давно спит дом. Лучшее время для размышления. Женни не хочет ждать до утра. Маркс не заставляет себя уговаривать. Он рад тотчас же показать ей итог последних дней работы. В этом сочинении, названном «К критике гегелевской философии права. Введение», он впервые употребил новое слово – пролетариат. Внимательное ухо Женни тотчас же уловило его.

– До сих пор, – говорит она, прерывая чтение, – ты писал обычно о бедных классах, о страждущем человечестве, которое мыслит, и о мыслящем человечестве, которое угнетено. Не так ли? Пролетариат – о нем так прямо сказано впервые.

– Я не только упоминаю о нем – я жду от пролетариата выполнения его великой исторической миссии, коренного общественного переворота. – И добавляет: – Главная проблема настоящего – отношение промышленности и всего мира богатства к политическому миру.

– Читай, – требует снова Женни.

– «Оружие критики, – продолжает Карл, – не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой; но теория становится материальной силой, как только она овладевает массами».

«Дело в том, что революции нуждаются в пассивном элементе, в материальной основе. Теория осуществляется в каждом народе всегда лишь постольку, поскольку она является осуществлением его потребностей… Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность, сама действительность должна стремиться к мысли».

Карл читает все быстрее, слегка шепелявя, комкая слова, и Женни не раз призывает его к плавности и спокойствию. Четко рисует Маркс величавое призвание пролетариата:

«Подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие, как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, совершится и эмансипация немца и человека».

– Браво, Карл! Это лучшая из истину которую ты нашел.

Но в чепце, сползшем на ухо, в глухом шлафроке, угрожающе жестикулируя, на пороге комнаты появляется Ленхен.

– Полуночники! – гремит она. – Сейчас же спать! Я пожалуюсь госпоже Вестфален… А вы, господин Маркс, вы демон. И если Женни родит крикуна, он вам отомстит за мать: будет орать день и ночь. А у такого беспокойного отца обязательно родится буян!

Женни не дает Ленхен говорить и, поцелуем заглушив упреки, тушит лампу.

Первый номер долгожданного «Немецко-французского ежегодника» вышел в феврале 1844 года. Кого только не было в числе сотрудников! Разящий Гейне, певучий Гервег, все низвергающий Бакунин, отважный Якоби, нравоучительный Гесс, могучий Энгельс и, наконец, сам рейнский Прометей – Карл Маркс. Редакторы надеялись, что журнал осуществит союз между революционерами Франции и Германии.

Среди главных сотрудников журнала не было единства. Только Маркс и Энгельс имели ясное понятие о цели журнала.

Маркс рассматривал грядущую революцию как общее дело мыслителя и пролетария, он хотел, чтобы теоретики посредством критики старого мира нашли новый мир. Маркс выступал рьяным противником догматиков и утопистов. Он ополчился против тех философов, которые уверяли, будто имеют в своем письменном столе готовые ответы на все загадки жизни и несмышленому человечеству остается только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков, которых преподнесут им ученые. Маркс утверждал, что не дело философов давать раз и навсегда готовые решения, годные на все времена для всех народов. Мыслители должны подвергнуть беспощадной критике все существующее, не страшась собственных выводов и не боясь столкновения с власть предержащими. В Германии в то время преимущественный интерес вызывали, как писал Маркс, религия и политика, и он предлагал взять за исходную точку исследование этих проблем на страницах «Немецко-французского ежегодника».

Марксу и Руге не удалось привлечь к сотрудничеству в своем журнале ни одного французского автора. Ламенне, Прудон, Луи Блан, Ламартин, Лерне, Консидеран из различных идейных или политических соображений отказались писать для журнала. Тем самым была разрушена сама идея совместного выступления немцев и французов на страницах ежегодника. В первом и единственном сдвоенном номере журнала напечатали статьи и стихи Маркс, Энгельс, Руге, Гесс, Гейне, Гервег и молодой немецкий журналист Верней. Исследования Маркса «К критике гегелевской философии права. Введение» и «К еврейскому вопросу» и статьи Энгельса «Положение в Англии» и «Критические очерки политической экономии» знаменовали переход обоих мыслителей от революционного демократизма к научному коммунизму, от идеализма к материализму. Работы эти имеют непреходящее значение.

Прусское правительство, напуганное коммунистической направленностью статей Маркса и Энгельса, а также нападками Гейне на короля, потребовало от французского премьера Гизо запрещения «Немецко-французского ежегодника» и высылки его редакторов. Агентурные донесения прусских шпионов из Парижа были тревожными. Прусский министр внутренних дел отдал распоряжение – подвергнуть репрессиям редакторов и сотрудников опасного журнала.

«Содержание первого и второго выпусков «Немецко-французского ежегодника», издаваемого в Париже Руге и Марксом, – писал министр начальнику полиции в Берлине, – как во всей тенденции этого журнала, так и во многих местах является преступным, в частности, таковой является попытка государственной измены и оскорбления величества. За это ответственны издатели и сочинители отдельных преступных статей. Поэтому я покорнейше прошу Ваше Превосходительство, не будете ли вы так добры, не производя шума, дать указание надлежащим полицейским властям арестовать д-ра А. Руге, К. Маркса, Г. Гейне и Ф.К. Бернса с конфискацией их бумаг, как только они окажутся по эту сторону области, и для дальнейшего распоряжения относительно расследования, которое должно вестись против них, немедленно уведомить меня при отправлении бумаг, если таковые будут найдены».

Прусское правительство запретило распространение в стране «Немецко-французского ежегодника». Таможенные власти конфисковали несколько сот номеров журнала на границе и на рейнских пароходах. Открытое распространение журнала в Германии стало невозможным, что привело также к финансовому краху всего издания. Выход ежегодника прекратился, едва начавшись.

Полярность политических и философских взглядов обоих редакторов журнала – Маркса и либерального фразера Руге – привела в конечном счете к тому, что между ними образовалась идейная пропасть, а вместе с ней началась и личная вражда. Руге вскоре после выхода в свет первой книжки ежегодника объявил Марксу открытую войну. Он был сравнительно богатым человеком, вместе с издателем Фребелем финансировал «Немецко-французский ежегодник». Осуждая переход Маркса на сторону рабочего класса, Руге потребовал от Фребеля, чтобы тот ни при каких условиях не печатал никаких работ Маркса

«Вы не можете принимать к печатанью никакие книги Маркса, которые он Вам предложит, – писал Руге издателю. – Вы, без сомнения, знаете, в каких я отношениях с этим человеком…»

Разрыв с Руге взволновал Карла. Сколько раз приходилось ему терять навсегда друзей! Бауэры, Рутенберг… Кто виноват? Виноватых нет. Кто же прав? Об этом скажет время.

После закрытия «Немецко-французского ежегодника» Маркс остался без всяких средств к существованию. Друзья прислали ему из Кёльна тысячу талеров, чтобы он имел возможность продолжить свою научную деятельность.

В отличие от Германии Франция к середине века была более экономически развитой страной с сильным, боевым пролетариатом. Париж в то время стал центром революционного движения. Недовольство парижских рабочих выливалось в частые, правда постоянно неудачные, восстания, порождало заговоры. Мирные утопические мечты Сен-Симона и Фурье были вытеснены различными другими социальными доктринами, проповедники которых все более решительно защищали классовые интересы пролетариев. Трудовая Франция искала путей к переделке общества на более справедливых началах. Теоретики коммунистических течений – Кабе, Дезами и Бланки – призывали к полному разрушению буржуазного общества и ликвидации частной собственности, чтобы на их месте воздвигнуть Федерации гармонии и справедливости. Некоторые считали, что достигнуть этого можно только тайными заговорами и переворотами. Представители социалистических учений – Видаль, Леру, Пеккер – требовали обобществления средств производства, но надеялись при этом на добрую волю и согласие имущих классов. Было еще несколько десятков известных и малоизвестных теоретиков, Париж кишмя кишел различными обществами, группами, сектами, общинами, ассоциациями, братствами, землячествами, кружками, союзами, которые при всей своей теоретической беспомощности были едины в одном – в ненависти к буржуазному строю и эксплуатации.

Маркс, не принимая ни одного из этих учений и не войдя ни в одно из этих обществ, вооружившись могучим оружием – диалектикой Гегеля, исследуя экономические и социальные основы буржуазного общества, пришел в Париже к гениальному открытию: в самом буржуазном обществе таятся причины его собственного разложения, в самом капиталистическом способе производства гнездится та червоточина, которая приведет к гибели корабль частной собственности, социальной несправедливости и эксплуатации.

К мысли о необходимости заняться исследованиями экономического фундамента общества Маркс пришел еще в Кёльне в 1842–1843 годах, когда, редактируя «Рейнскую газету», выступил со статьями в защиту мозельских крестьян-виноделов. Изучение закона о краже дров и необходимость разобраться в правовых отношениях между крестьянами и помещиками Рейнской Пруссии побудили Маркса перейти от чистой политики к экономическим вопросам. Это в конце концов привело его к материалистическому пониманию истории и научному социализму, Вот почему Маркс, уже успевший к 1844 году ознакомиться с трудами некоторых классиков буржуазной политической экономии, сумел высоко оценить «Наброски к критике политической экономии» Энгельса, ему стало ясно, что это выдающийся труд, написанный с совершенно новых позиций, а именно с позиций рабочего класса.

В 40-е годы в одном только Париже проживало почти 100 тысяч немцев: портные, столяры, различные мастеровые и подмастерья. Среди них были и политические эмигранты и кочевавшие с места на место в поисках заработка рабочие. Наиболее сознательные из них принимали деятельное участие в различных французских политических и социальных организациях. В Париже, в Союзе справедливых, Маркс встретился с энергичными революционными пролетариями – немцами и французами. Он установил связи с руководителями Союза справедливых – врачом и литератором Германом Эвербеком и журналистом Германом Мёйрером. Знакомый Маркса по Кёльну, Мозес Гесс, свел его с вождями тайных французских рабочих обществ.

Члены Союза справедливых – многие из них несколько лет спустя образовали ядро Союза коммунистов – собирались в различных кафе, где вели ожесточенные споры. Французская и немецкая полиция наблюдала за рестораном Шрайбера и отелем «Комета», в которых бывали немецкие коммунисты. Бывал там и Маркс. В одном из донесений немецкого полицейского агента в Берлин об этих собраниях говорилось: «Это действительно достойное сострадания положение, если посмотреть на то, каким образом несколько интриганов вводят в заблуждение бедных немецких ремесленников и пытаются втянуть в коммунистическое движение не только рабочих, но и молодых торговцев… Каждое воскресенье немецкие коммунисты собираются в помещении, принадлежащем одному виноторговцу. Здесь сходятся часто 30, 100, 200 немецких коммунистов. Они произносят речи, открыто проповедуя убийство короля, отмену всякой собственности, расправу с богатыми и т. д., при этом уже нет речи ни о какой религии, короче говоря, все это вопиющая, отвратительнейшая бессмыслица. Я мог бы назвать юных немцев, которых их почтенные родители приводят туда по воскресеньям и портят их. Полиция, должно быть, знает, что там каждое воскресенье собирается так много немцев, но она, вероятно, не знает, какова их политическая цель. Я пишу Вам это очень спешно, чтобы Маркс, Гесс, Гервег, А. Вейль, Бернштейн не могли продолжать таким образом ввергать в несчастье молодых людей».

Маркс глубоко сочувствовал французским и немецким пролетариям, высоко ценил их храбрость, убежденность, готовность к борьбе. Революционный дух рабочего класса Франции обрадовал Маркса. В пролетарии он увидел будущего могильщика буржуазного строя.

Насколько быстро Маркс шагал в своих теоретических открытиях к цельному научному мировоззрению, настолько же отставали его вчерашние соратники. Руге, живя рядом с будущим творцом «Капитала», не в силах был понять того, что происходило вокруг него. После разрыва с Марксом он решительно выступал против политических организаций трудящихся. Он ненавидел рабочих, обвинял их в том, что они якобы всех образованных людей хотят превратить в ремесленников. «Маркс погрузился в здешний немецкий коммунизм, – писал Руге в июле 1844 года, – конечно, только в смысле непосредственного общения с представителями его, ибо немыслимо, чтобы он приписывал политическое значение этому жалкому движению».

Новые соратники Маркса относились к нему с большим уважением. Один из руководителей немецких пролетариев в Париже, Эвербек, писал в эту пору о молодом трирце:

«Карл Маркс… без сомнения, по меньшей мере так же значителен и гениален, как Г.Э. Лессинг. Одаренный исключительным интеллектом, железным характером и острым уверенным умом, обладая широкой эрудицией, Карл Маркс посвятил себя изучению экономических, политических, правовых и социальных вопросов».

Во французской революции 1789 года, историю которой тщательно изучал Маркс, он увидел великий пример единства экономического, социального и политического переворота. Деятельность Конвента настолько завладела всеми его мыслями, что он решил написать его историю. Революционный орган великой буржуазной революции рассматривался Марксом, как максимум политической энергии, политического могущества и политического рассудка. Так как времени на работу не хватало, Маркс читал и писал ночами, конспектируя огромную экономическую, политическую и историческую литературу. «Он работает с необыкновенной интенсивностью, – писал Руге Фейербаху о Марксе, – и обладает критическим талантом, который подчас переходит в чрезмерный задор диалектики, но он ничего не заканчивает, он все обрывает на середине и всякий раз снова погружается в безбрежное море книг… Маркс сейчас так вспыльчив и раздражителен, что дальше некуда, в особенности после того, как дорабатывается до болезни и по три, даже по четыре ночи не ложится в постель». В другом письме, адресованном М. Дункеру, тот же Руге писал; «Маркс хотел сначала дать критический анализ гегелевского естественного права с коммунистической точки зрения, потом – написать историю Конвента и, наконец, критику всех социалистов. Он всегда хочет писать о том, что только что прочитал, но потом читает дальше и делает все новые выписки. Я все еще считаю возможным, что он напишет довольно большую и незапутанную книгу, начинив ее всем собранным материалом».

Результатом титанического труда явились «Экономическо-философские рукописи» Маркса, написанные за шесть месяцев, с марта по август 1844 года, и представляющие собой первые наброски будущих гениальных творений.

Политические друзья Маркса с нетерпением ждали его книгу о политической экономии. Юнг писал ему из Кёльна: «…каждый с огромным нетерпением ожидает Вашего труда о политической экономии и политике. Я прошу Вас об одном: не отвлекайтесь снова на Другие работы; совершенно необходимо, чтобы такой труд появился. Борьба с религией завершена, и таковую вполне можно представить самой широкой публике, но что касается политики и политической экономии, то здесь еще отсутствует всякая определенная точка опоры. И все же публика настроена разделаться с этими абстракциями быстрее, нежели с религией. Вы теперь должны стать для всей Германии тем, чем уже являетесь для Ваших друзей. Вашим блестящим стилем и большой ясностью аргументации Вы здесь должны одержать и одержите победу и станете звездою первой величины».

Продвигаясь вперед по различным дорогам в поисках истины, Маркс и Энгельс, как это выяснилось во время их второй встречи в Париже в конце лета 1844 года, пришли к одним и тем же выводам, и это единство взглядов, принципов и целей навело их на мысль о сотрудничестве, которому суждено было превратиться в беспримерный в истории человечества дружеский союз двух гениев.

«Живя в Манчестере, – писал впоследствии Энгельс, – я, что называется, носом натолкнулся на то, что экономические факты, которые до сих пор в исторических сочинениях не играют никакой роли или играют жалкую роль, представляют, по крайней мере для современного мира, решающую историческую силу: что экономические факты образуют основу, на которой возникают современные классовые противоположности, что эти классовые противоположности во всех странах, где они благодаря крупной промышленности достигли полного развития, в частности, следовательно, в Англии, в свою очередь, составляют основу для формирования политических партий, для партийной борьбы и вместе с тем для всей политической истории. Маркс не только пришел к тем же взглядам, но и обобщил их уже в «Немецко-французском ежегоднике» (1844 г.) в том смысле, что вообще не государством обусловливается и определяется гражданское общество, а гражданским обществом обусловливается и определяется государство, что, следовательно, политику и ее историю надо объяснять из экономических отношений и их развития, а не наоборот. Когда я летом 1844 г. посетил Маркса в Париже, выяснилось наше полное согласие во всех теоретических областях, и с того времени началась наша совместная работа».