Текст книги "Невозможный Кукушкин"

Автор книги: Галина Галахова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

НЕЗНАМЕНИТЫЙ СЫЩИК ПЕТР ТАГЕР

Дело об исчезновении Ярослава Кукушкина было первым серьёзным делом Тагера. Конечно, Тагеру больше хотелось раскрыть у себя в районе шайку воров, схватить за окровавленную руку убийцу, отыскать пропавший перстень Петра Первого, но таких дел у него пока не было. А как говорится, чего нет, того и нет.

Но и не было нигде Славки Кукушкина, примитивного двоечника из соседней школы, после которого осталось столько – и таких ярких! – следов, что не надо никакой лупы. Отпечатки грязных пальцев Кукушкина прослеживались в тетрадях и учебниках – не надо и тальком присыпать. Следы его деятельности оставались в школе на каждом шагу: разбитое стекло в физкультурном зале, перекошенная дверь в кабинете математики, сломанная яблоня во дворе…

Несколько иначе выглядел исчезнувший Кукушкин в воспоминаниях современников. Стоило Кукушкину не вернуться домой на второй день, на третий, на четвёртый день, как оказалось, что этот невозможный Кукушкин не такой уж распоследний двоечник был. Дескать, и способности у него где-то в дебрях души скрывались, и лентяй был не такой отпетый. Вдруг выяснилось, что он был хороший товарищ, друзьям в беде помогал. Однажды, когда мать драла Нырненко ситом за то, что тот просеивал им её французскую пудру, пришёл к нему Кукушкин и сказал, что это он виноват – посоветовал опыт проделать: просеется или нет.

И железный человек Пчелинцев тоже расчувствовался и вспомнил, как пропавший Кукушкин был ему ещё с детства должен восемь копеек, и когда в один прекрасный день разбогател – нашёл на улице полтинник, то не забыл, отдал долг.

А Марьяна, заливаясь слезами, пообещала Тагеру своего самого большого плюшевого медведя, если только он найдёт Славика.

И тогда Тагер окончательно поверил в бесценность непонятно куда исчезнувшего Кукушкина.

– Ну и дела, – сказал себе Тагер. – Шутка ли, из дома вышел ребёнок, хороший, нужный всем человек, и не вернулся! Теперь всё зависит от меня, Тагера. Только я смогу найти Кукушкина. Больше некому! Ко мне, именно ко мне обратились за помощью и терпеливо ждут от меня, именно от меня решительных действий.

Прежде всего надо разработать систему. Всякий уважающий себя следователь начинает с вопроса: кому выгодно преступление, кому было выгодно, чтобы Кукушкин не вернулся домой?

Тагер нарисовал на бумаге окружность и вписал в неё: «Слава Кукушкин». От этой окружности он решил проводить красные лучи – людей, которые хорошо относятся к Кукушкину, и чёрные лучи – людей, которые плохо относятся к Кукушкину, – может быть, кто-нибудь из них устроил его исчезновение…

Значит, нарисовал Тагер окружность и вписал в неё «Слава Кукушкин», и принялся проводить красные лучи. На одном он написал «Новодедов», на другом – «Перепёлкина», на третьем – «Светлана Л.», на четвёртом – «Серафима П.», на пятом…

И когда в конце концов красный карандаш весь исписался, а чёрный так и остался нетронутым, Славка Кукушкин превратился в солнце.

И это было основное открытие сыщика Петра Тагера, которое он сформулировал так:

«Каждый человек для кого-нибудь – солнце, даже если это Кукушкин».

И поскольку чёрных лучей не оказалось, Тагер испугался, что у него ничего не выходит, и добился всесоюзного розыска. Но и всесоюзный не помог, он только до полусмерти напугал родителей Кукушкиных. Они кое-как погрузили виноград в самолёт, не досмотрев мечети и минареты, бросились сломя голову в Ленинград. В самолёте они не разговаривали друг с другом и только держались за руки. А винограду – что! Он тоже летел и летел в Ленинград и прилетел туда в самой лучшей форме.

ТАКАЯ ТРУДНАЯ И НЕПОНЯТНАЯ ЖИЗНЬ

Кукушкин прожил на Юкате довольно долго, если измерять время по юкатианским часам – почти целый год, но даже за год он не научился определять ненаше время.

Однажды он спросил у времени – какой сегодня день: вчерашний или сегодняшний?

Юкатианское время, не моргнув, ответило:

– Позавчерашний.

– А завтра будет какой?

– Завтра будет прошлогодний.

Ну пойми тут и разберись!

На Юкате было странным не только время, но и всё, с чем бы Славка ни столкнулся.

Например, в первый же миг своего прибытия на Юкату он столкнулся с её скалистой поверхностью. Поверхность была совершенно немой и безжизненной: ни ручья, ни реки, ни дерева, ни цветов, ни простой травы.

«Как же они здесь живут? – подумал Славка с удивлением. – Даже на дерево не залезть. Даже цветов не нарвать. Под кустом и то не спрятаться и не посвистеть в травинку… Нет, как они здесь уныло живут. Они просто даже себе не представляют, какое у них уныние».

И сразу же ему вспомнились слова Ешмыша, когда тот восхищался Землёй и назвал её удивительной планетой. Бедный Ешмыш!

Ешмыш и мыслящий цветок Тюнь-Тюнь, и маленькие козерожики, с которыми он прилетел, исчезли в первый же день, и если он видел их потом, то издалека: все они весело махали ему ивовыми прутиками.

Долго его не впускали в главный город страны козерогов – Ботон. Доктор Чреф держал Кукушкина на карантине, и, как оказалось, не напрасно.

Немного спустя после высадки Кукушкина пустынная и голая посадочная площадка неожиданно покрылась сиреневой травой, а в траве забрезжили солнечные головки одуванчиков. Одуванчики здесь выросли оранжевые.

Посмотреть на чудо пришли и приехали толпы козерогов. На первый взгляд они показались Славке все на одну мордочку, но чем дольше он разглядывал их, тем различнее они становились, да и форма рога у каждого была своя.

Чтобы сохранить неизвестное на Юкате чудо, козерогские учёные вызвали из Ботона охрану. Охрана была остророгая. Остророги окружили одуванчики со всех сторон, учёные тем временем размышляли, а потом начали исследовать цветы и траву – старались определить, польза от них будет или вред.

К единому мнению они так и не пришли: кто говорил, что всё это вредное, надо его вырвать и выбросить в космос; другие советовали не торопиться: вырвать всегда успеется, надо посмотреть и подождать, авось не погубят Юкату живые, немыслящие цветы.

Козерогский народ сам решил, что делать. Три дня и три ночи он стоял в очереди, чтобы поближе протиснуться к живым цветам и вблизи посмотреть на них, а заодно поглазеть и на Кукушкина. Впрочем, на Кукушкина смотрели без особого интереса, а как-то уж очень между прочим. Он даже на это обиделся. Всё-таки он, как-никак, прилетел к ним в гости, а на него – ноль внимания!

К концу третьих юкатианских суток по велению народа вышел на посадочную станцию один козерог, чем-то отдалённо напомнивший Славке фалангу-паука которого он видел в журнале, и оплёл это небольшое поле цветов тонкой золотистой паутиной.

И за эту загородку больше не сунулся ни один козерог. С этого дня цветущее поле стало местом встреч всех друзей и приятелей. Так и говорили: «Приходи к одуванчикам». В юкатианском языке появилось новое слово «одуванчики».

Первое время Славка жил на Юкате в своё удовольствие: спал, ел, смотрел на козерогов – очень больших тружеников, они день и ночь работали в космосе, – встречался иногда на большом расстоянии с Ешмышем и Тюнь-Тюнем – единственными своими знакомыми на этой планете. Но по мере того, как двигалось вперёд юкатианское время, он начинал чувствовать незнакомую раньше тоску: хотелось что-то делать, что-то узнавать, но этого не было и не было.

Когда он летел сюда, он, между прочим, надеялся, что с ним произойдут какие-нибудь приключения, хоть и страшные. Но ничего такого не происходило. Про него как будто совсем забыли, а он-то надеялся: может, хоть на далёкой планете ему повезёт, и он всем докажет, что не такой пропащий человек Кукушкин, как про него привыкли думать.

И вот однажды, когда он сидел прямо на траве рядом с цветущим и звенящим полем разбушевавшихся одуванчиков – они так выросли, что их головы уже тянулись к звёздам, и они перешёптывались со звёздами и предлагали им «голову на отсечение – мы прорастём и у вас», – к нему, неслышно ступая и оглядываясь по сторонам, подошли Ешмыш и мыслящий цветок Тюнь-Тюнь.

Славка вскочил и принялся их обнимать, а козероги отскочили в сторону и мелко задрожали.

Тогда Кукушкин тоже отошёл от них и обиженно спросил:

– Зачем же вы пришли, если не хотели меня видеть?

– Мы хотели вас видеть, – горячо зашептал Ешмыш, – мы очень хотели вас видеть. Но нам не разрешали. Вы всё время находитесь в поле зрения доктора Чрефа, он изучает вас…

Голос у Ешмыша оборвался, как будто его кто-то выключил, он побледнел, и тогда заговорил Тюнь-Тюнь, быстро и путано:

– Вы нас обманули… Оказалось, вы так мало знаете… Любой козерожик знает в сто раз больше… Доктор Чреф в ярости…

– Да как ваш доктор Чреф узнал, что я так мало знаю?! Я его и в глаза не видел. Он мне ни одного вопроса не задал. Может, я и ответил бы что-нибудь. Я всё ж таки про Землю знаю в сто раз больше, чем он.

– Ваши знания он прочёл при помощи луча Пэра. Стоит на какое-нибудь существо посветить лучом Пэра, как на экране у доктора Чрефа загораются знаки, и он их читает. Он читал ваши знаки всего пять минут по нашему времени. А это так мало. Одно пожатие ивовой палочки, и всё!

– Если б я знал! Если б я только знал, что улечу сюда, я бы готовился… не такой бы дурак был…

– Оббижжяетте. Но теперь ничего не поделаешь, – сказал Ешмыш грустно. Он снова заговорил, сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, словно куда-то торопился: – И нам с Тюнь-Тюнем теперь придётся отвечать перед доктором Чрефом, и маленьким козерожикам тоже придётся отвечать… как они боятся…

– Ешмыш, самый хороший Ешмыш! Пусть никто не отвечает за меня. Я сам за себя отвечу. У нас на Земле всё-таки хорошо учат. Я сам выучил одного таракана разбираться, где север, где запад, а где восток. Он – простой таракан. А я всё ж таки поумнее таракана. Правда?

Ешмыш кивнул, хотя ничего не понял.

– Ведите меня к своему доктору Чрефу. Я ему отвечу сам, вы только молчите. Откуда вы знали, какой я окажусь?! Вы мне просто поверили. Правда? Но я вас не обманул – мне тогда самому казалось, что я много знаю. Я вас не обманул, а то получится, что вас обманул человек с планеты Земля. И вы сразу подумаете, что у нас все обманщики. Но у нас нет такого… Это я раньше случайно врал, а теперь…

– Какая удивительная планета Земля! – вздохнув, сказал Ешмыш. – Даже один случайный человек и тот оказался…

– Самая удивительная планета одна. Это – Юката, – сказал чей-то острый резкий голос. У Славки от страха вдруг зашевелились волосы. Голос был неожиданный, неприятный.

Оказалось, что их подслушивали.

Заколебался воздух или то, что на Юкате было вместо него, и перед Кукушкиным вырос учёный козерог Минкуб.

– Да, да! – подтвердил он. – Именно Юката. А ты, Ешмыш, что-то напутал. Ступай к остророгам в острог. Уборщик пусть идёт туда же. Сейчас сюда прибудет сам доктор Чреф!

Покорно и понуро Ешмыш вместе с преданным другом-цветком потащились в острог.

Кукушкин остался на станции вместе с Минкубом. Учёный козерог Минкуб был правой ивовой палочкой доктора Чрефа, единственного на Юкате сверхкозерога. Этот сверхкозерог был самым учёным существом не только на Юкате, но и во всём созвездии.

Славка никогда не видел доктора Чрефа, но слышал о нём много страшного. Между прочим, на Земле Слава до невозможности любил слушать страшные истории, но здесь, на Юкате, эта любовь куда-то подевалась, и, закрыв лицо руками, он попросил неизвестно кого, чтобы, если доктор Чреф появится, он был не очень страшный…

И доктор Чреф возник перед ним.

Он стоял величественно и гордо, как подобает сверхкозерогу, и мрачно смотрел на Кукушкина.

– Открой глаза и слушай меня внимательно.

Славка долго не мог открыть глаза, потому что ему показалось, что он от страха умрёт, но доктор Чреф обвинил его в трусости, и тогда Славка поднял лицо к звёздам и открыл глаза.

И он увидел перед собой обычного козерога, только немного выше ростом, только немного потолще, а на голове у него, похожей на маску сварщика, топорщился не один рог, а целых два.

– Ха-ха! – захохотал доктор Чреф и схватил Кукушкина за шиворот и высоко поднял его над скалистой площадкой. – Издалека ты казался покрупнее. На самом же деле ты – очень мелкое и глупое существо.

– Оббижжяетте, – сказал Кукушкин, повторяя любимые слова Ешмыша. – Со мной так нельзя обращаться. Я – человек. Я могу с вами обменяться своим опытом по химии. И ещё я знаю многие опыты Людмилиного завода и отцовского института. Вы дайте мне свой опыт. Я привезу его на Землю, и все удивятся и, может, обрадуются, если у вас хороший опыт.

Доктор Чреф опять захохотал, но уже беззвучно, а потом резко оборвал смех и сказал:

– Согласен. Я отдам тебе собственный опыт и возьму твой земной. И полечу вместо тебя на Землю. Я стану Кукушкиным, а ты станешь доктором Чрефом. Мои звездолётчики прожужжали мне все уши твоей планетой. Я хочу посмотреть на неё сам. Гелла, мы его сейчас трансформируем, то есть преобразуем. Скорей, помоги мне!

– Нет, не надо! – закричал Кукушкин, болтаясь в пространстве, не в силах освободиться из рук злодея. – Только не делайте этого. Я хочу быть собой. Я не хочу в козероги. Мне нравится быть человеком!..

– Тебя никто не спрашивает, мой дорогой, – нежным голосом сказала невесть откуда взявшаяся Гелла Грозоветка. Она по-прежнему была и хрупка и воздушна.

«Она не может быть злой. Она не похожа…» – судорожно думал Кукушкин, размахивая руками и стараясь схватиться за неё. Ему казалось, что если он до неё дотронется, то с ним не произойдёт ничего плохого.

– В гостях воля не своя, не так ли? – долетел до него её голос.

– Мы ничего не придумали. Это ваша земная пословица, – сказал смеющийся доктор. – Мне бы только его как следует схватить, а то он барахтается… и мы с тобой, Гелла, живо его перекроим.

Он крепко-крепко сжал Кукушкина своими ивовыми палочками, а учёный козерог Минкуб ехидно зашептал в надвигающийся вечер Юкаты:

– Он останется довольным. Ведь быть козерогом – это почётно. А быть сверхкозерогом – это почётная бесконечность.

И вдруг Славка почувствовал, как на лбу у него вздуваются две шишки и оттуда начинают лезть рога.

– Мама! – сказал Кукушкин. – Папа! – сказал Кукушкин. – Свет… Леонидна… – сказал Кукушкин. – Директор школы, – сказал Кукушкин. – Гуслевич, – сказал Кукушкин. – Старик с кошкой, – сказал Кукушкин. – И все люди! – Он закричал. – Я больше уже никогда не буду. Верните меня к себе…

И он открыл глаза широко-широко, как только мог, и увидел над собой огромное сверкающее солнце. Оно горело так ярко и так неистово грело, что он протянул к нему руку и ощутил на ней присутствие самого настоящего земного тепла.

– Он сопротивляется… – донёсся до него голос Геллы. – Не давайте ему спать. Спящих трудно трансформировать. Отпусти его чуть-чуть.

И доктор Чреф слегка расслабил ивовые палочки, а Славка, казалось, этого только и ждал. Он прыгнул на скалистую поверхность и, хорошенько оттолкнувшись, помчался по ней, как по льду.

– Держи его! Держите! – закричал ему вдогонку доктор Чреф. – Он разрушил мой прибор для трансформации. Я где-то застрял на половине себя!

И правда, от бывшего сверхкозерога осталась одна половина, и притом не лучшая.

Славка тем временем бежал и бежал не разбирая дороги.

БЕЗУТЕШНЫЕ РОДИТЕЛИ

Как только самолёт ИЛ-18 коснулся колёсами ленинградской земли, Людмила и Василий Кукушкины вышли из оцепенения и первыми бросились к выходу, хотя команды «можно выходить» не было.

Стюардесса пыталась посадить их на место, объясняла, что хоть самолёт и прибыл, да не совсем, но родители Кукушкины ничего не понимали. Людмила твердила одно: «У нас ребёнок…» Василий остолбенело молчал, лишь изредка ухал, как филин: «Ух!» да «Ух!»

Стюардесса даже испугалась и поскорее открыла перед ними дверцу – хорошо, что трап уже подали.

Сломя голову они кинулись вниз и бежали по трапу с такой скоростью, как будто за ними гнались собаки. Но за ними не гнался никто, и только милиционер свистнул им вслед, когда они, не дождавшись автобуса, помчались по аэродромному полю под огромными свирепыми носами современных самолётов. Они бежали и бежали по огромному просторному полю, сверху падало на них огромное тяжёлое ленинградское небо, но они всё равно бежали и бежали, пока не прибежали на стоянку такси.

Здесь выстроилась большая нетерпеливая очередь. Если бы её всю размотать да выстроить в один ряд, последний из этой очереди, наверное, оказался бы в Ташкенте. А последними были Кукушкины…

Машин было раз-два и обчёлся.

Людмила не могла стоять так долго, да и Василий тоже.

Людмила кинулась без очереди.

– Граждане, – сказала она печально и грустно, – у нас ребёнок…

И опять она проглотила остальные слова, которые были слишком страшные – не выговорить.

Тут как раз машина подъехала, очередь недовольно подалась назад – пропустить женщину с ребёнком, и Людмила стала садиться в такси, но тут все сразу увидели, что никакого ребёнка у неё на руках нет, значит, эта симпатичная и молодая особа пыталась всех провести за нос!

– Постойте! – закричали из очереди, оттащили Василия от машины и стали пытаться вытащить оттуда Людмилу.

– Я её сейчас поймаю. Я вытащу, – сказал один развесёлый рыбак и размахнулся спиннингом. – Она у меня будет почище щуки висеть.

– Товарищи! – пришёл в себя Василий. – У нас ребёнок пропал. А вы мешаете нам найти его!

– Граждане и товарищи, – вся в слезах высунулась из оконца Людмила, – ну честное слово, у нас сын пропал. Вышел из дому третьего дня и не вернулся. А нас в городе не было. Поймите, товарищи…

Очередь занялась обсуждением столь странного происшествия.

– Трогай! – сказал Василий. – Ехать пора.

Машина мягко рванулась вперёд. Вслед им махали и что-то кричали не знакомые раньше люди.

– У нас такого ещё не было, чтобы без очереди пропустили, – сказал шофёр. – Никогда не было.

– Не было, так будет, – ответила Людмила. – У нас тоже никогда до сих пор не было, чтобы сын из дому пропал.

– Как ушёл, так и вернётся. Будь вы мои родители, я бы обязательно вернулся, – засмеялся шофёр. Он был очень молодой и мог себе позволить такие шутки.

Машина летела по городу, как на крыльях. И скоро Кукушкины уже поднимались по знакомой лестнице.

– Привет, – сказала Людмила, распахивая незакрытую дверь, – уже и квартира нараспашку. Ты меня слышишь?

– Слышу, – сказал Василий. – Наверное, Славка вернулся. Это его привычка – приходить домой и не закрывать за собой дверь. Слышишь, кто-то ходит! Узнаю любимого сына по походке, тра-ля-ля!

Кукушкины вошли в квартиру и вскрикнули. Навстречу им выскочил…

ДОЛОЙ ДОКТОРА ЧРЕФА!

Славка бежал что есть духу, ему слышались за спиной звонкие шаги погони. Куда он бежал, он и сам не знал, но дорога повела его в город Ботон. Он почувствовал это, не зная как, и понял, что по дороге бежать опасно: никого в городе он не знает, а первый же встречный опознает его и доставит к доктору Чрефу.

Может быть, доктор мчится за ним по пятам или наблюдает за ним в прибор «Микробум» – там виден каждый козерог как на ладони. Правда, он пока ещё не совсем козерог, но кто знает… во всяком случае, на лбу у него вздулись две порядочные шишки.

Так или иначе, но дальше Славка побрёл не разбирая дороги и скоро услышал пение. Пение было какое-то странное, как будто блеял козёл. Но это ему показалось – как будто блеял козёл, потому что не с чем ему было больше сравнить это пение. На самом же деле это пели в остроге Ешмыш и цветок Тюнь-Тюнь. Они пели и прокалывали своими рожками что-то очень похожее на нашу бумагу.

Непослушные звездолётчики сидели в остроге, а чтобы дорогое юкатианское время не пропадало даром, остророги заставили звездолётчиков работать – переплетать и сшивать книжки.

Про их книжки тоже надо сказать подробнее. Дело в том, что в юкатианском языке было всего шесть букв. Слова не писали и не печатали на бумаге, а прокалывали буквы рогами. Маленькая буква – маленькое отверстие, буква побольше – и отверстие побольше. Буква от буквы отличалась на диаметр ивовой палочки.

Когда Славка совсем подошёл к острогу, он увидел сидящих там Ешмыша и Тюнь-Тюня. Они сидели в прозрачной коробке, а вокруг бродили остророги с тонкими и длинными рогами длиной, наверное, в целый метр.

Остророги преградили дорогу Кукушкину, а Ешмыш с Тюнь-Тюнем закричали ему, чтобы он туда не входил, иначе не выйдет.

– Выпустите моих друзей! – сказал Кукушкин остророгам.

– Кто ты такой? – удивились остророги. И тут в голову Славке пришла спасительная мысль.

– Я – доктор Чреф! Убирайтесь отсюда!

– А где же ваши рога? – подозрительно посмотрели на него остророги. Славка, не долго думая, сделал пальцами «рожки». Обманутые стражники в испуге разбежались.

– Выходите скорей, пока они не спохватились! – крикнул Славка.

– А разве можно? – Ешмыш и Тюнь-Тюнь осторожно вышли.

– Можно, можно. Я вам разрешаю, потому что сам стал чуть-чуть доктором Чрефом – он хотел со мной совсем обменяться, но я убежал. Всё-таки я не хочу быть им, а только – собой.

– Но он такой мудрый, наш доктор Чреф. Он всё умеет, он всё придумал. Он даже сплёл себе из прутиков дочку – и получилась наша чёрная красавица Гелла, – сказал Ешмыш.

– Я не хочу быть доктором. Но я хотел бы от него всему научиться. Представляете, возвращаюсь на Землю, домой, в школу, и меня никто не узнаёт – так много я знаю!

– Доктор у нас никого не учит. Он сам всё умеет. Один. Мы знаем свою работу от рождения. Ты же сам видел, что маленькие козерожики крутят нашу тарелку не хуже меня. А есть малыши, которые работают мусорщиками не хуже Тюнь-Тюня.

– Это же всё неправильно, – запротестовал Кукушкин.

– Что неправильно? – удивился Тюнь-Тюнь.

– Всё. Вашим детям надо учиться. У вас есть школы?

– Школы? – переспросил Ешмыш и сказал: – Нет у нас этого. У нас много чего нет по сравнению с вашей Землёй. Помнишь, ты обещал сделать нам осень?

Кукушкин задумался и долго молчал. «Это из географии».

– Пожалуй, осень я вам сделать не могу. Для осени нужно солнце. Его надо перевернуть набок, и тогда будет осень. Но у вас нет солнца, или оно всё-таки есть?

– Нет у нас солнца, – грустно сказал Ешмыш.

– У вас нет солнца, но солнце у вас будет. Что там за бумага у вас лежит в коробке?

– Наши книжки лежат, – ответил Тюнь-Тюнь.

– Тащи сюда, – важно сказал Кукушкин и полез в карман за ручкой или карандашом. Но в кармане ничего не было. И он вспомнил, что ручка осталась в трубе вместе с тетрадкой. Как же так, сколько он мог бы записать про ненашу жизнь! Мог бы нарисовать друзьям настоящее солнце…

– Вот книжки, – выбежал Тюнь-Тюнь.

Славка перелистнул из конца в конец всю книжку, но, кроме дырок, ничего не нашёл.

Славка долго думал, как это можно читать дырки, но так и не понял.

– Ладно, не понимай, – досадливо сказал Ешмыш. – Но ты обещал солнце…

– У меня ручка и карандаш остались на Земле. Если бы у меня было что цветное, особенно жёлтое, я мог бы вам нарисовать, а так…

– Цветное, особенно жёлтое? – наклонил головку Тюнь-Тюнь. – Цветное и особенно жёлтое у меня есть на голове. Возьми один лепесток и нарисуй нам на память. Когда тебя не будет с нами, мы соберёмся с Ешмышем и немного погрустим о тебе, и вспомним, и поговорим. Мы даже можем не разговаривать, а просто смотреть на книжку, в которой ты нам оставишь своё солнце.

– Но оно же ненастоящее. Оно ни капли не будет греть, – испуганно предупредил Славка. Странно как-то говорит этот Тюнь-Тюнь.

– Оно будет для всех ненастоящим, а для нас с Ешмышем оно будет греть. Потому что ты нам его оставишь на память. Бери мой лепесток. Он может рисовать не только жёлтым, а любым, но у нас никто не умеет рисовать. И он пропадает. Рисуй!

Славка вырвал у Тюнь-Тюня лепесток и принялся рисовать. Ешмыш и Тюнь-Тюнь держали на протянутых палочках свою книжку, полную дырок-букв, а Кукушкин рисовал им солнце и золотую осень, когда деревья стоят золотые и красные и слепят глаза.

Лепесток Тюнь-Тюня и впрямь оказался удивительнее всех карандашей на свете: он менял цвет в зависимости от наклона, и таких необыкновенных красок Славке никогда не приходилось видеть.

Ешмыш смотрел, как рисует Славка, потом передал книжку в палочки Тюнь-Тюня, и уже Тюнь-Тюнь один держал разрисованную книжку. Ешмыш убежал. Потом он вернулся и принёс большой лист бумаги, или чуприка, как называли подобие бумаги козероги.

– А можешь нарисовать нам большое солнце? – заглянул Славке в глаза Ешмыш. – Чтоб все увидели его издалека. И подумали, что у нас осень.

– Могу. Но они не поймут, что у вас осень. Потому что они не знают, что осенью солнце – на боку. Если ты им объяснишь, то…

– Я им объясню. Солнце на боку – это из твоей географии. Правильно я говорю?

– Правильно ты говоришь, – ответил довольный Кукушкин. И принялся рисовать солнце и осень на огромном листе чуприка.

Когда он кончил рисовать, он отошёл на шаг – посмотреть, как у него получилось. Посмотрел и сказал:

– А что! А ничего!

И тут ему в голову пришла ужасная, по юкатианским законам, мысль.

– Давайте это большое солнце повесим на ваши палочки и понесём его в Ботон. Покажем всем. Чтобы все увидели его вблизи и поняли, как оно красиво. Пусть все захотят увидеть настоящее солнце и осень. А потом все жители Юкаты со мной полетят на Землю. Мы там всё увидим своими глазами.

– Так делать нельзя, – сказал Ешмыш. – Это не понравится доктору Чрефу. Мы все принадлежим ему. Он не хочет, чтобы летали в космос не звездолётчики. Каждый должен заниматься тем делом, какое у него написано на роду. Это закон Юкаты. А ты хочешь нарушить закон. Нельзя.

– Нет, можно, – заупрямился Кукушкин. Иногда на него нападало настоящее ослиное упрямство. – Раз вы боитесь, я пойду один. Пусть все видят. Неправильная у вас жизнь. Я недолго у вас пожил, но всё понял. У вас и школ нет, и больниц…

– А это ещё что такое? – удивился Тюнь-Тюнь.

– Ну, где лечат.

– У нас не лечат, а выбрасывают. Как испортился, так выметают в космос, – сказал Ешмыш.

– Вот видите! – воскликнул Славка. – Это же неправильно. Так нельзя обращаться с вами. Давайте поднимем Ботон, всю Юкату. Свергнем доктора Чрефа. Сделаем народное собрание. Мы же проходили по истории. Вы просто не знаете, как надо. А я знаю. Я же говорил, что не обману вас в главном. А главное – справедливость. Идёмте! Хватит. Хватит угнетать!

– Хватит, – повторили Ешмыш и Тюнь-Тюнь. – Хватит угнетать!

Славка приколол рисунок на ивовые прутики, и друзья отправились в город Ботон.

– Ну как, не боитесь? – время от времени спрашивал их Кукушкин.

– Не боимся, – отвечали они в один голос. – Мы идём за справедливостью.

– Долой доктора Чрефа, – сказал Кукушкин, и друзья подхватили:

– Долой его, долой!

А получилось у них:

– Домой его, домой!

Потому что они всё время путали наши буквы, то там не ту поставят, то здесь.