Текст книги "Невозможный Кукушкин"
Автор книги: Галина Галахова
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
ДОМОЙ, ДОМОЙ
Славка выздоравливал медленно, с большим трудом – так считали врачи, которые с интересом и жалостью выслушивали его фантастические рассказы про далёкое созвездие Козерога, таинственную Юкату, откуда он недавно прибыл на Землю, замороженный доктором Чрефом, в блестящем летающем блюдце или тарелке-космике, что, впрочем, одно и то же.
В его рассказе о приключениях и жизни на Юкате была своя строгая последовательность, ни разу он не сбился и ничего не перепутал. Геля Веткина первая записала эти фантастические Славкины рассказы, а потом каждый раз сравнивала с тем, что Славка рассказывал другим людям. И ни разу Геля не нашла в них путаницы и противоречий. Правда, некоторые моменты своей жизни на Юкате Славка не мог объяснить толком – например, чем питался, когда и где спал, но всю вину за это он сваливал на причудливое юкатианское время, которое было настолько озорным и лукавым, что не обращало внимания на такие мелочи, как еда и сон.
Врачи, лечившие Славку целой комплексной бригадой, слушали его рассказы, качали головами, вздыхали… говорили, переглядываясь, долгое: «Да-а…» – и уходили ни с чем.
В конце каждого рабочего дня Славку навещал доктор Чернухин, который считал Кукушкина с того самого оживления едва ли не своим сыном.
Доктор Чернухин долго разговаривал с ним, смеялся, трепал его по волосам и между делом вставлял в разговор имена хорошо знакомых Славке людей: родителей, Нырненко и Пчелинцева, Гуслевича и Марьяны, Светланы Леонидовны и Перепёлкиной, и с надеждой вглядывался в Славкино лицо.
Но Славка пропускал эти имена, как простые, ничего не говорившие ему звуки, и снова вспоминал Тюнь-Тюня и Ешмыша, Геллу Грозоветку, доктора Чрефа.
Земная настоящая жизнь, казалось, навсегда ушла из его памяти.
Несколько раз к нему приходили родители, но он их так ни разу и не узнал. Расстроенные и подавленные, Василий и Людмила оставляли ему игрушки и подарки, но он смотрел мимо них и видел что-то своё.
Пробовали пустить к нему друзей – Андрюшку и Нырненко, – за ними, конечно, увязалась Перепёлкина, однако и при них Славка сидел на кровати, как неживой, и куда-то смотрел вдаль и опять что-то видел своё. Светлана Леонидовна вместе с Тагером навестила Кукушкина. Но никто, даже Тагер, его не расшевелил.
Из всех людей Славка принял лишь Гелю Веткину и Чернухина: они каким-то образом в его разгорячённом воображении напоминали ему Геллу и доктора Чрефа. Но относился он к ним дружелюбно.
У врачей совсем опустились руки, они стали между собой поговаривать, что у Славки неизлечимая болезнь памяти – этой таинственной Мнемозины – и что современная медицина пока ещё не в силах с ней справиться.
Не потеряли веру в Кукушкина только Геля и доктор Чернухин. День за днём они приходили к нему и упорно возвращали его к прошлой жизни – неужели всё в ней так плохо, что он не хочет о ней даже вспоминать?!
– Неужели нет на Земле ни одного человека, которого бы ты любил и хотел бы увидеть?
Славка растерянно пожимал плечами, он не знал, что ответить.
И тогда Геля пошла к Славке домой и в школу, чтобы узнать всё на месте. Может, родители и вправду не любили своего сына, может, школа не любила своего ученика…
У Кукушкиных было затемнение, не горело электричество, они сидели дома при свечке и ничего не делали. Людмила не варила обед, не стирала, не штопала и не шила. Она сидела, отгородившись Славкиными фотографиями – от года и до одиннадцати, – и строчила Славке письмо.
Василий не смотрел телевизор, не уткнулся в газету, не лежал на диване, не писал очередную статью.
Он расхаживал по комнате из угла в угол и разговаривал вслух:
– Когда Славка поправится, первым делом отправлюсь с ним на каток. Сколько раз он звал меня… Потом сходим на лыжах… Будем по вечерам мастерить с ним тачку… Сколько раз он просил меня помочь, а я…
Одна лишь Марьяна занималась хозяйством. Она варила и жарила, кипятила и пылесосила, стирала и шила платья кукле и обнимала её, приговаривая:
– Мы сегодня с Надей ходили гулять. Наде понравилось гуляние?
– Наде понравилось гуляние, – отвечала Марьяна за Надю Надиным голосом.
Кукушкины встрепенулись, когда на стук открыли дверь и увидели Гелю. Они знали, что Геля лечит их сына, и возлагали на неё большие надежды. «Надо лечить его каким-то особым способом, – говорила Геля, – но вот каким, не знаю…»
– Вспомнил?! – бросились родители к Геле.
– Пока не вспомнил, но есть маленькая надежда…
– Надежда… – вздохнули Кукушкины.
– Не Надежда, а Надя… Она ещё маленькая, – сказала Марьяна, вытаскивая Надю из-под мышки. – Ты правда маленькая, Надежда?
– Маленькая Надежда… – эхом откликнулись Кукушкины, усадили Гелю за стол и стали угощать всем, что у них было.
Однако Геле было не до угощения: она посмотрела на Марьяну и поняла: вот он способ, о котором она думала столько ночей!
– Ты Славу помнишь? – спросила Геля Марьяну.
– Славика?
Людмила и Василий задохнулись от возмущения: они скрывали от Марьяны тяжёлую Славкину болезнь и сказали ей, что Славка уехал далеко-далеко и, возможно, не вернётся…
Первое время Марьяна ждала Славку каждый день, а потом привыкла, что его всё время нет, и стала его забывать, и, казалось, совсем забыла.
– Да, Славика, – упрямо повторила Геля и выдержала возмущённый взгляд Кукушкиных.
– А Славик разве вернулся из далёко-далёко?
– Вернулся. Хочешь его видеть?
– Очень!
Марьяна опять запрыгала вместе с Надей и запела:
Славик вернулся.
Он был у ДАЛЁКА.
И свет завернулся у Самы Высока.
Геля засмеялась и стала её расспрашивать, кто такой Далёка, и кто такой Сам Высока.
И Марьяна ей всё объяснила, и Геля всё поняла.
– Надо ехать, – сказала Геля Василию и Людмиле. Они молчали и насторожённо сидели у горящей свечки, хотя уже дали электричество, но они этого не заметили. – Обязательно с Марьяной.
– С Марьяной?!
– Да. Я уже говорила – есть маленькая надежда.
– Есть маленькая Надя. Я уже тоже вам говорила, – сказала Марьяна деловито и обняла Надю и чмокнула её в щёку. – Ты – моя умница, да? Тоже поедешь к Славику…
Славка, как всегда, сидел на кровати и куда-то смотрел и видел что-то своё.
Марьяна и Надя вежливо постучались и вошли к нему в палату.
Марьяна увидела брата и бросилась к нему и повисла у Славки на шее. Она болтала ногами и шептала ему в ухо:
– Славик, ты вернулся, да? ДАЛЁКА тебя отпустил? Ты не слушай ДАЛЁКУ. Домой, домой!
– Домой, домой, – повторил Славка, почувствовал на щеке мягкие волосы Марьяны и всё вспомнил. Он обнял сестру и долго ничего не мог ответить, снова обнял её, как в тот далёкий осенний день, внутри у него вспыхнули слабым светом слёзы, но он, как и тогда, справился с ними и сказал ей так же тихо, как и она ему:
– Ты пришла за мной?
– Я пришла за тобой.
– Ты никогда не забывала меня?
– Я немножко забывала тебя, но ты же был у ДАЛЁКИ.
– Да, я был у ДАЛЁКИ. И если б не ты, я, может, не вернулся бы оттуда. Ты ведь правда любишь меня, хоть я тебе и полуродной?
– Хочешь, я тебе нарисую, как люблю тебя вместе с Надей и плюшевым медведем?
И она нарисовала.
И Славка ей поверил.
А потом он поверил всем остальным.
В палату, счастливые, ворвались Василий и Людмила, и Славка сказал:
– Мама!
А потом прибежали все ходячие больничные жители, которые все слышали про этого неизлечимого почти космического больного. А теперь они услышали своими ушами, как он закричал:
– Домой, домой!..
А в сторонке от всех стояли очень весёлые, но всё-таки немного грустные Чернухин и Геля. Они успели полюбить Славку Кукушкина и теперь чуть-чуть жалели, что расстаются с ним.
КТО-ТО ВМЕСТО РАССТЕГАЯ ИВАНЫЧА
Несмотря на то, что Кукушкин нашёлся, что-то мешало Тагеру веселиться по-настоящему, какая-то тревожная неуловленная мысль, словно назойливая муха, возвращалась и возвращалась к нему.
И вдруг…
– Расстегай Иваныч! – закричал Тагер. – Мы забыли о нём!
Перепуганный шофёр резко осадил назад машину, она дёрнулась, высекла фонтан льда и снега из-под задних колёс и застыла. Вместе с ней остановились и другие машины.
Тагер выпрыгнул на дорогу, за ним выскочил Того.
– Светлана Леонидовна, соберите, пожалуйста, участников нашей операции. Мне надо кое-что выяснить.
Светлана Леонидовна осуждающе взглянула на него – время командовать ею прошло! – но всё-таки вышла из машины. К ним уже бежали.
– Что? Почему остановились?
– Участники операции «Невозможный Кукушкин», два шага вперёд!
Розыскная группа окружила его.
– Среди нас нет Расстегая Иваныча. Где он?
– Я же говорила, что он исчез прямо из моих рук, – чуть не плача, сказала Перепёлкина. – Я же говорила…
– Ей бы только говорить, – насмешливо сказал Пчелинцев. – Я знаю, ты его не удержала, он вырвался и за мышью в трубу погнался.
– Сам ты за мышью! – сказал Нырненко, и стали они препираться, как всегда.
Пока они шумели, Светлана Леонидовна поманила Тагера пальцем, он наклонился к ней, она тихо сказала:
– Пока вы ползали в трубе, над высоковольтной линией вспыхнуло небо…
– А при чём здесь Расстегай Иваныч? – удивился Тагер.
– Не знаю. Только необычно это всё. Но я видела Расстегая Иваныча в Олиных руках.
– Обычно-необычно, а Кукушкина он спас, а куда потом делся – все говорят по-разному. Как хочешь, так и понимай, только нам его уже не найти. Давайте думать, что скажем Серафиме Петровне.
– А чего думать, – вмешался шофёр. – Скажите хозяйке, что её пёс надорвался, когда рюкзак из трубы вытаскивал. А взамен мы ей другого Расстегая Иваныча принесём. Месяц назад у моей Джерри щенки родились. Только как эта старушка будет с восточноевропейской овчаркой справляться? Расстегай Иваныч, по вашему рассказу, был совсем крошка.
– Как будет справляться? – задумался Тагер и тут же нашёлся:
– А зачем ей одной справляться? Мы все вместе с ним справимся.
– Кто это – мы? – подозрительно спросила Светлана Леонидовна.
– Ну, хотя бы я, вы, Оля, Андрей, Юра. Да и Кукушкин поможет. Словом, весь ваш класс возьмёт шефство, и все мои товарищи, и Того впридачу. Того, возьмёшь шефство?
Того замахал хвостом.
Утром Светлана Леонидовна и Тагер вместе с Того стояли перед дверью Серафимы Петровны. За пазухой у Тагера барахтался дремучий чёрный щенок.
Серафима Петровна открыла дверь.
– Пожалуйста, гости дорогие, давно вас жду. Мина Ивановна, ко мне гости пожаловали. Ой, да кто же это такой страшный?
– Это учёный пёс Того. Не бойтесь его.
– Легко сказать. А где же Расстегай Иваныч?
Тагера, что называется, заклинило, он опять потерял голос и замолчал, казалось, навсегда. Светлане Леонидовне пришлось объяснять самой.
– Серафима Петровна, Расстегай Иваныч нашёл Славу, а сам погиб. Если бы не Расстегай Иваныч, Тагер нипочём не нашёл бы Славу. Правда?
– Правда, – честно сказал Тагер и сам удивился: откуда голос возник?!
Серафима Петровна прислонилась к стенке, подняла передник к глазам, закрыла им седую свою голову и заплакала. Всем стало очень грустно.
В прихожую вышла Мина Ивановна.
– Я всё слышала, – сказала она, – и положила Серафиме Петровне на плечо руку. Так они вдвоём и стояли: одна с фартуком на голове – плачущая, другая без фартука и тоже плачущая.
Слёзы у Мины Ивановны были большие и редкие, как жёлуди.
Тагер осторожно вынул щенка и поднёс его к закутанной Серафиме Петровне, щенок потянулся к ней и лизнул в ухо.
– Ой, кто это? – испуганно спросили две старушки-подружки.
– Это вам подарок от всех нас, – сказал Тагер. – На память о Расстегае Иваныче. Вырастите, пожалуйста, ещё одного доблестного пса. А мы вам все поможем. И милиция и школа.
– И я помогу, – сказала Мина Ивановна, которая до смерти боялась собак, даже Расстегая Иваныча, если честно признаться. – Я подберу вам литературу. И ещё подключу Новодедова с кошкой и внуком Славой, раз уж он всё равно нашёлся. Только не грустите, Серафима Петровна.
– А что он ест? – спросила Серафима Петровна.
– Хорошо бы ему чая с молоком, – сказал Тагер.
Серафима Петровна вздохнула напоследок и ушла на кухню – подогревать чай, а Мина Ивановна и Светлана Леонидовна побороли страх и стали играть со щенком. Им помогали Тагер и Того.
ПРАЗДНИК, КАКОГО У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО
Я вернулся домой из такого далёкого далёка, что с трудом узнал свой дом. Он сиял и блестел, как самовар. Он гудел и звенел, как котёл, в котором варится радость. Над дверью в кухню висел плакат. Я догадался, что его нарисовал отец, потому что в углу плаката была таблица Менделеева, а на плакате было написано «Привет великому химику Ярославу Кукушкину! Взрывай что хочешь!»
Значит, отец всё-таки хочет, чтобы я стал химиком. А я?.. Кем я хочу стать после всех моих приключений?.. Я мечтаю стать космонавтом – может, тогда когда-нибудь опять попаду на Юкату…
Когда летишь в космосе, время для тебя как будто останавливается, но мне кажется, лично для меня время так прыгнуло, что я стал старше: многое из того, что было со мной до этого, кажется мне таким детским и глупым… Хочется отвернуться и сказать: «Это было не со мной, а с кем-то другим. Тот, другой Кукушкин, уже не я…»
Но я ничего не говорю вслух, а думаю и думаю. Не нарочно, как раньше – думаю, чтобы думать, – а просто так уж у меня теперь получается само собой, думается, и всё.
Отец уже давно что-то говорит мне:
– Завтра-послезавтра собирайся, пойдём на каток. И тачку сделаем хорошую. Как, ты думаешь, её надо делать – на колёсах от Марьяшкиной коляски или на шарикоподшипниках?
«Бедный, бедный, – подумал я про отца. – Это я раньше мечтал отправиться с ним на каток. Год назад. А теперь мне с ним неинтересно. Он и стоять-то на коньках как следует не умеет. Всё клюёт землю носом, прямо стыдно будет признаться, что это мой отец так катается… А тачка… зачем мне тачка? До Юкаты я хотел её сделать, мечтал о кругосветном путешествии… уж такой болван был… Наверно, это и называется – вырос…»
Чтобы не огорчать отца, я говорю:
– На каток? Ну как же. Обязательно сходим. И тачку будем делать… раз ты хочешь.
Отец смеётся и уходит на кухню.
– Славушка, – тихо говорит Людмила, наверно, чтобы отец не услышал. – Я знаю, что ты знаешь…
Людмила подходит ко мне сзади, обнимает меня, я чувствую её руки у себя на шее, я люблю их. Они никогда не предавали меня – я понял это только сейчас. Мне грустно: она всё-таки не моя родная мать, а всего лишь Марьянина. Ну и пусть она больше любит Марьяну. Разве обязательно, чтобы тебя кто-нибудь любил, как, наверно, любила меня настоящая моя мать?
Ешмыша на Юкате, кажется, никто не любил, он сам любил всех, зато и сгорел… Так пусть и я тоже буду такой, как Ешмыш. Или такой, как Тюнь-Тюнь, который ничего для меня не пожалел. А на прощание оставил в моей руке свою ивовую палочку с листьями – дороже этой палочки у него ничего не было, а я её здесь проморгал…
Так говорю я себе и успокаиваюсь, а Людмила мне всё что-то говорит и говорит, а виски-то у неё седые…
– Мама, у тебя волосы вон какие у висков, – говорю я ей. – Ты не волнуйся из-за меня, ладно?! Я постараюсь тебя больше не огорчать…
– Волосы – это пустяки, – говорит она мне и быстро прячет их под берет, такой же пушистый и огромный, как у Марьяны, ну прямо настоящая летающая тарелка.
Людмила отворачивается в сторону, кажется, смахивает слёзы. Из кухни с огромным тортом приходит отец. Мы идём в столовую.
В столовой на самом виду висит увеличенная фотография в рамке. На фотографии я и мама, мне четыре года. Такую фотографию я видел у старика… Чтобы она здесь висела, мне надо было исчезнуть, укатить на Юкату…
Звенит звонок. В квартиру пришли какие-то старухи. Одна тихая, как мышка, а другая длинная и громкая – прямо транзистор на полной громкости. Вот тебе и раз! Откуда-то берётся старик. Он в военной форме, ордена и медали так и сверкают.
– Познакомься, твой дед, – говорит мне отец.
Пока я прихожу в себя от удивления, мой дед говорит мне, что прочёл мой дневник научных наблюдений, и там у меня – сплошное невежество, поэтому он мной займётся.
Ничего себе дед! Таких приключений даже на Юкате не происходило…
Дед и старухи рассказывают мне, как меня искали… Надо же, у тихой старушки пёс из-за меня погиб, надорвался, когда мой рюкзак из трубы вытаскивал. И сын у этой старушки герой, погиб во время войны, и мой дед говорит, что добьётся отправить весь наш класс на поиски его могилы за границу. Вот это здорово!
А вторая старуха, оказывается, переводчица с пяти языков, профессорша! Это она тогда хотела суп подогреть… Знаменитая старуха…
Ещё раз звенит звонок – и приходят Гуслевичи. По дороге они захватили из детского сада Марьяну. Стас сразу направляется ко мне и здоровается со мной за руку. Это что-то новенькое.
– Ты прости, – говорит он мне, – что я тебя мало искал. Я начал разрабатывать теорию поиска исчезнувших, знакомился с литературой и выяснил, что в Японии таких исчезнувших – навалом. У японцев даже появился в языке новый иероглиф, который обозначает таинственное исчезновение человека. Поэтому ты теперь для меня – самый интересный человек. Скорее расскажи мне, что с тобою было…
Неужели и вправду ему со мной интересно? Я не успеваю ответить, снова звенит звонок. Появляются Светлана Леонидовна с милиционером. Вот так фокусы! Что ж я такого натворил? Стараюсь вспомнить и никак не могу. Стекло я высадил, кажется, в прошлом году, а не в этом. Курил один только раз и то в туалете. Вроде бы ни с кем последнее время не дрался… Зачем же милиционер?
Что это с Марьяной? Она сидит на этом милиционере верхом!
Действительно, весь свет перевернулся, пока меня не было.
– Здравствуй, Слава! – говорит милиционер. – Давай познакомимся ближе. Расскажи, пожалуйста, как ты в спальном мешке очутился?
И всем-то я нужен, все хотят меня слышать… Открываю рот – опять звонок, приходят доктор Чернухин с Гелей. Они думают, что спасли мне жизнь, вылечили меня, а на самом деле я просто вернулся домой, но всё равно спасибо им большое…
Но что это, опять звонок?
А уж этого от них я никак не ожидал. Ко мне домой ввалились Андрюшка с Юркой, да не одни, а с Перепёлкиной! Мало того – с ними родители… ничего себе! Сколько гостей! И все ко мне, все хотят знать, как я себя чувствую, все меня любят…
Теперь мне кажется, что вполне стоило летать на Юкату, чтобы здесь, на Земле, у меня был этот праздник.
Я думал, что уж больше никто не придёт, но тут опять раздался звонок. И кто бы вы думали пришёл? Ни за что не догадаетесь. Я бы сам ни за что не догадался. Но в коридоре кто-то спросил у Людмилы:
– Коллега Кукушкин здесь проживает?
Отец выскочил в коридор.
– Я проездом, коллега Кукушкин, в Ленинграде, – сказал академик. – На заседании ученого совета во ВНИИГИИВИ мне сообщили, что ваш сын… и разные слухи… В общем, я очень рад, что вижу вас, молодой человек, в полном здравии. Я должен выслушать вашу удивительную историю, – это уже академик сказал мне, – и либо удостоверить её как научный факт, либо дать ей опровержение. С удовольствием вас послушаю. Если честно сказать, я только за этим и приехал…
Мы сели за стол, и я стал рассказывать. И чем дольше я говорил, тем больше мне верили, потому что я рассказывал такие подробности о юкатианской жизни, которых никто не знал и придумать которые невозможно. Все слушали, как немые, только доктор Чернухин шевелил губами да Геля всплакнула, когда я рассказал о смерти Тюнь-Тюня.
А я в отличие от всех уже знал, что самые невероятные приключения случаются только на Земле. Но это меня не огорчало, а радовало, и я, наоборот, подумал, что иногда надо непременно исчезать с Земли куда-нибудь на Юкату, к примеру, а потом обязательно возвращаться, чтобы попасть на такой необыкновенный праздник новых своих друзей.
Когда я закончил свой рассказ, все повернулись к академику – что он скажет?!
Андрюшка смотрел на меня, и взгляд его говорил: «Вот тебя сейчас раздраконят, как малька, и ты сразу поймёшь, что ты распоследний врун».
Академик встал и долго молчал, потом открыл рот, снова его закрыл, снял свою чёрную шапочку и вытер ею лоб. А потом сказал, как-то неуверенно:
– Пока нет никаких научных данных о том, что Ярослав Кукушкин действительно ввинчивался на Юкату в летающем блюдце…
Все задвигались, зашумели, заулыбались, а Андрюшка торжествующе на меня посмотрел и показал «с приветом».
Академик всё стоял и топтался на месте, а потом вдруг как будто его что-то отпустило, он вроде даже помолодел и сказал звонким голосом:
– Но с той же степенью уверенности я могу подтвердить, что нет никаких научных данных, опровергающих что тот же самый Ярослав Кукушкин на эту самую козерогскую Юкату летал. Если за аксиому принять первое утверждение, то ничего и не было. Если взять за аксиому второе утверждение, то, сами понимаете, коллеги, можно доказать обратное.
Все взрослые замолчали, а мы, то есть дети, стали шуметь, потому что ничего не поняли.
Пчелинцев мне сказал:
– Тоже мне, не нашёл ничего умнее, как влезть в эту примитивную трубу.
А Юрка сказал:
– Здорово ты рассказываешь, Славян, как будто всё это видел собственными глазами.
А Перепёлкина промолчала. Она взяла мою руку и пожала её.
Вот и всё.