355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Галахова » Невозможный Кукушкин » Текст книги (страница 8)
Невозможный Кукушкин
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:07

Текст книги "Невозможный Кукушкин"


Автор книги: Галина Галахова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

ГРУСТНЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПЕРЕПЁЛКИНОЙ

Перепёлкина была в голубом длинном платье с огромным бантом на спине. Волосы, всегда такие собранные в две косы, сегодня были распущены по спине, она то и дело трясла своей головой в разные стороны и попадала ими по лицу то Пчелинцеву, то Нырненко, которые сидели за столом по обе руки от неё.

– Оля! – строго говорила бабушка и делала большие глаза.

– Ну узнай, узнай, – шептала Оля и поворачивалась то к одному, то к другому соседу.

И сосед быстро вскакивал из-за стола и выбегал в коридор, распахивая настежь дверь и раздетый, в лучшем своем костюме, мчался прямо через дождь к Кукушкину, которого коварная Перепёлкина всё ждала, ждала и не могла дождаться.

Когда, наконец, оба приятеля сбегали домой к Кукушкину раз двадцать и принесли одно и то же: «Не-а», – Перепёлкина вдруг не выдержала и заплакала при всём честном народе. Это в свой-то день рожденья, когда полно гостей и подарков, а стол ломится от всяких «Наполеонов» и «Мишек на севере»!..

– Чего это она? – удивился Андрюшка.

– Никак объелась? – присоединился к нему Нырненко.

Обоим и в голову не пришло, из-за кого плакала Перепёлкина. Да если бы им кто и сказал, они никогда бы не поверили: реветь из-за Славяна!

А между тем безутешная Перепёлкина плакала и плакала, вспоминая последний разговор с Кукушкиным. Он ведь ясно сказал ей тогда: «Исчезаю!» Она не поняла его… Она никогда его не понимала! Он был выше её понимания…

Она вспомнила годы своих мучений. Четыре года просидеть с ним за одной партой, разве это такой уж праздник?!

Первый и второй класс она страдала из-за него каждый день: до чего противный был! Бессовестно лез в портфель, хватал ручки и тетради, орал над ухом, как сумасшедший, дёргал за косы… Потом она его научила прилично вести себя. Собственно, никакой особенной учёбы не было. Просто сначала она говорила ему: «Ты что?!». На это он отвечал: «А ничего!» Она тут же замолкала и отворачивалась.

В третьем классе она уже не говорила: «Ты что!», просто бросала на него взгляд. И Кукушкин быстро научился читать этот взгляд и отвечал по-своему: «А ничего!» – и таращился на неё, как в первом-втором классах.

В четвёртом классе она уже удивлённо смотрела на него, потому что он совсем разучился быть таким, как раньше, и больше уж никогда на неё не смотрел. Лишь иногда она ловила его быстрый исчезающий взгляд. И всё. Они теперь даже не разговаривали. Ни на какую тему.

В конце четвёртого класса она сама заговорила с ним, но он будто разучился говорить, бросит лишь «да» или «нет» и ничего больше.

А сейчас, в пятом, и смотреть на неё перестал, вот где стало обидно. Мучилась, мучилась с ним, а он и смотреть перестал… Девчонки стали говорить: «А Славян у нас всё-таки ничего… симпатичный… и к девчонкам никогда не лезет, не то что другие. Надо его расшевелить. Узнаем, кто ему нравится. Уж конечно, не Ольга. Он и смотреть на неё не может, так она ему надоела».

И тогда она стала поворачиваться к Андрюшке и Юрке. И только тогда Кукушкин зашевелился. А может, он из-за неё пропал, потому что обиделся на неё. Она же его хорошо знала, он обидчивый. Обидеть его проще пареной репы.

Теперь Перепёлкина мучилась от своей вины: ведь она нарочно поворачивалась на Камчатку, а он поверил…

– Ольга, прекрати! – строго сказала бабушка. – Это день рождения или что? Почему ты плачешь? Можешь объяснить?

Ольга покачала головой и выбежала в коридор, и в этот момент в квартиру вошёл Тагер, потому что дверь была открыта – Нырненко в очередной раз бегал на квартиру Кукушкина.

Вот в этот момент Тагер и поговорил с Олей и приятелями – когда Нырненко вернулся – и сделал свои научные выводы, которые ему казались строго доказанными.

– Не надо так расстраиваться, – сказал Тагер Перепёлкиной. – Я найду твоего друга.

– Он мне не друг…

– Ну, тогда врага.

– Он и не враг.

– Так кто же он?

– Просто так.

– Вот и прекрасно. Найду этого «простотака».

– Найдите! – попросили Андрюшка с Юркой. – Поскорее, пожалуйста, а то без Славяна скучно-грустно.

В коридор вышла бабушка и увидела Тагера.

– Боже мой, что они натворили?!

– Успокойтесь, ничего. У них в классе пропал мальчик, Слава Кукушкин.

– Вот это да! Я лично рада, что он пропал наконец. Вы не знаете, как он мешал моей внучке. Так надоел… Она прямо слышать о нём не может.

– Бабушка, не надо… – сказала Перепёлкина и замолчала.

Глупо объяснять, глупо говорить, что всё изменилось, бабушка не поймёт: она живёт прошлым, она не знает, как вдруг в один прекрасный день всё может измениться… Оля и сама не знала, что такое возможно. И вот, оказывается, один прекрасный день не стал прекрасным из-за этого…

– Спасибо, ребята, – сказал Тагер и пожал приятелям руки. – Вы мне очень помогли в розыске. Теперь я вижу Кукушкина совсем другим. Теперь мне легче применить к нему свой научный метод. Метод Тагера. Тагер – это я, к вашему сведению. А ну, повалите меня, кто может!

Андрюшка и Нырненко сразу позабыли о хорошем тоне и набросились на Тагера: уж больно щуплым казался милиционер. Но Тагер схватил обоих мальчишек и перевернул их вверх ногами. Как они ни бились, он держал их на головах мёртвой хваткой. Пришлось им взмолиться: стыдно всё-таки перед Перепёлкиной болтаться вниз головой.

Тагер поставил их обратно, и друзья с восхищением сказали:

– Вот здорово! А троих можете?

– Могу. Вот поймаю вашего Кукушкина и обязательно вас всех переверну…

Тагер ушёл, день рождения продолжался. И был он вопреки всем правилам грустным… но только для одной Перепёлкиной.

ВОТ ОНО!

Кукушкин в отцовском спальном мешке полз вперёд, откуда бил ему в лицо ярчайший свет. Рюкзак с яичной скорлупой, консервами и дневником он оставил на месте, о дневнике Славка вспомнит ещё не раз и пожалеет, что не взял его с собой.

Внезапно ему показалось, что в трубу заглянул сварщик в квадратной маске, которую надевают, когда сваривают швы. Но это оказался не сварщик, а кто – неизвестно…

– Вот оно! – в ужасе крикнул Кукушкин и, честно говоря, приготовился умереть от страха, потому что, как ни верти, страх он переносил плохо, гораздо хуже, чем голод, холод и одиночество. Поэтому, как и полагается в таких случаях, он закричал: – Мама!

И это его второе высказывание тоже требует своего объяснения. Откровенно говоря, в этом ужасно неожиданном положении ему было глубоко безразлично, свою ли он настоящую мать позвал, или Людмилу, он и сам этого не мог внятно объяснить. Доподлинно известно, что после того, как он сказал «мама», ему уже не было так страшно. Тем более, неизвестное существо дружески стало трясти ему руки своей странной рукой, похожей на ивовый прут, которым, говорят, в старину драли непослушных детей.

Так вот, это непонятное существо поздоровалось с Кукушкиным весьма обычным земным способом и ещё спросило:

– Вы сейчас торопитесь или вы сейчас никуда не торопитесь?

На это Кукушкин ответил, что он сейчас никуда не торопится, потому что ему уже некуда торопиться, кажется, он уже достаточно сошёл с ума от одиночества – и теперь всё в порядке. Можно сделать передышку от всей умственной работы… и точка.

Существо приблизило к нему свою квадратную мордочку и сказало:

– Не надо так говорить, а то вы меня обжжьяете. Обжжьяете.

И всегда оно говорило так, всякий раз, стоило Кукушкину засомневаться в своём уме.

– Вы думаете, я вам кажусь. Я вам совсем не кажусь. Потрогайте меня. Я есть. Существую.

Почему-то Кукушкин вспомнил, как в зубном кабинете Нырненко укусил врача за палец, и сначала никак не решался потрогать это существо. Потом он кое-как переборол себя, чуть-чуть коснулся его пальцем и сразу отдёрнул руку, но осталось ощущение приятного сухого тепла.

– А кто ты такой?

– Я – Ешмыш. Я с Юкаты. Мы прилетели сюда из созвездия Козерога. Мы – козероги. Видишь, у меня на макушке рог?

И правда, у этого странного Ешмыша на макушке торчал серебристый рог, как у маленького козлёнка, и сам он был такого же роста, как козлёнок.

– А чего вы прикатили к нам? – спросил Кукушкин не очень-то вежливо. – Мы вас что, ждали?

– Мы не прикатили, а прилетели, – тихо объяснил Ешмыш и грустно сморщил мордочку. – Это разные вещи. Прикатить – это совсем быстро. А прилететь – то совсем медленно. Мы – очень медленные. Нам не прикатить никогда.

После этого разговора Кукушкин окончательно пришёл в себя и огляделся.

Увидел он огромное поле, всё расцвеченное зелёными огоньками, как будто здесь всё время проносились стайками такси. И ещё он увидел вышки высокого напряжения. Эти вышки стремительно уносились в небо, чертя сложные железные кружева, – красотища какая! На самом верху, там, где прикрепляются провода, в чёрной дыре он увидел огромную тарелку. Она по-птичьи сидела на проводе и как будто уснула.

– Ой, смотри! – крикнул Кукушкин. – Летающее блюдце. Я его уже видел однажды. Мне ведь оно сейчас не мерещится, правда?!

– Правда, – сказал Ешмыш, – только это не летающее блюдце, а наш поглотитель пространства. Называется космик.

– Космик? И ты на нём прилетел? Вот здорово! Один или с кем?

– С цветком. Его звать Тюнь-Тюнь. Он – мыслящий цветок.

Ешмыш мелодично свистнул, и сейчас же рядом с ним выросла фиолетовая голова мыслящего цветка.

– Здравствуйте, – сказал Тюнь-Тюнь. – Неужели вы настоящий землянин? Так близко нам их видеть не удавалось. Они не могут стоять на месте, все куда-то бегут.

– Как это бегут? – сразу за всех обиделся Кукушкин. – Они и стоять могут. Нас с Юркой, например, когда выгоняют с урока, мы всегда под дверью стоим.

– Выгоняют с урока? – не понял цветок Тюнь-Тюнь. – А что это такое? Столько неизвестных слов сразу…

– Ничего, – успокоил его Ешмыш. – Постепенно поймёшь. Понимаете, мы прилетели к вам в научную командировку. Но почему-то никто не хочет отнестись к нам серьёзно. Все говорят, что летающих блюдец не бывает, потому что они не могут летать по всем правилам аэродинамики. Есть у вас такая наука?

Кукушкин на всякий случай уточнил:

– Вы лучше спросите, чего у нас нет. На Земле всё есть, – сказал он с гордостью.

– Так вот, – продолжал Ешмыш, – мы, к вашему сведенью, даже не летаем, а ввинчиваемся в пространство. Космик сплющивается, и мы ищем ходы, где нет гравитации, в этих ходах мы и перемещаемся.

«О чём он говорит? – подумал в недоумении Кукушкин. – Не понимаю ни одного слова, хоть и всё по-нашему…»

– Ладно, – сказал он вслух, – ввинчивайтесь себе на здоровье. Нам не жалко. А зачем вы сюда прилетели? Может, вы на нас напасть хотите? Так это у вас не выйдет! У нас столько всякого оружия, просто ужас!

– Мы прилетели по обмену опытом, – вмешался мыслящий цветок. – Но с нами никто не хочет вступать в контакт. То ли боятся нас, то ли в нас не верят.

– А чего вас бояться? – простодушно спросил Кукушкин. – Обмен опытом – это же раз плюнуть. У меня всё время обмениваются опытом Людмилин завод и отцовский институт. Дело понятное.

– У вас обмениваются опытом? – радостно воскликнул цветок Тюнь-Тюнь. – Так, значит, нам повезло, что мы встретили вас?

– Конечно, повезло! – гордо сказал Кукушкин и совсем выполз из трубы. – Кстати, это моя лаборатория. Я тут провожу научные исследования. Где же мой дневник? Я вам сейчас почитаю кой-чего.

Но от дневника его отвлёк Ешмыш.

– Простите, – сказал он, – а не могли бы вы связать нас с человеком, который бы всё знал и согласился бы слетать с нами на Юкату. Поверьте, это займёт не так уж много времени, по вашим понятиям. Вот по нашим понятиям пройдёт бездна времени.

– Конечно, знаю! – вскричал Кукушкин. – Так это ж я и есть. Возьмите меня, я вас очень прошу. Я столько знаю, что голова лопается… У нас столько предметов… Я даже танцевать умею – бальный танец «вару-вару»…

Ешмыш и Тюнь-Тюнь переглянулись. Кукушкину показалось, что они засомневались в его способностях. А ему так хотелось куда-нибудь улететь, что он совсем забыл о совести.

– Я по математике столько знаю, столько знаю… Один раз даже решил косинус!

Что такое косинус, Кукушкин, конечно, понятия не имел. Но если ужасно хочется улететь, разве перед косинусом остановишься?!

– Ещё и по ботанике знаю про цветы. – Это уж он обратился лично к Тюнь-Тюню: вроде бы подкуп. – Пестик, тычинки, венчик…

Тюнь-Тюнь радостно кивнул головой, хотя это было не про него, а про других. Он был синтетический, живого в нём не было ничего, разве что глазки, в которых иногда загоралась искра разума.

– Если вы серьёзно намерены полететь с нами, нам нечего терять время. Прошу вас садиться в космик, – предупредительно сказал Ешмыш и протянул Кукушкину руку – ивовый прутик.

Кукушкин взял эту руку в свою, и они прямо по воздуху стали подниматься наверх к линии высоковольтного напряжения, где всё ещё спала тарелка.

Когда они подплыли к ней совсем близко, бесшумно открылась дверца, и тёплым потоком воздуха Кукушкина втянуло внутрь. При этом он ослепился оранжевым светом, и у него сделалось такое ощущение, что он погрузился в мандариновый сок: удивительный запах стоял вокруг.

Когда он немного освоился, он увидел, что совсем не один здесь. Напротив него на круглых подставках сидели четыре маленьких чистых козерога с удивлёнными мордочками, и во все глаза они разглядывали его.

– Он совсем безрогий… – удивился кто-то во весь голос. – Как же он может так жить? Это же неудобство какое.

– А глаза у него ничем не заполнены. Одна только синяя краска – и всё.

– Этот землянин считает себя умником. А на самом деле Ешмыш сложил его сознание с нулём, и нуль не засеребрился, остался такой же белый. Таких экземпляров мы не встречали нигде. Доктор Чреф будет нами доволен…

И эти милые чистые козероги засмеялись, то есть затрясли своими серебристыми рожками, где у них жило чувство юмора.

ЧЕРЕЗ ВРЕМЕННУЮ ДЫРУ НА ЮКАТУ

Кукушкин обиделся: что ж это такое? Выходит, они его провели, но быть этого не может, у Ешмыша были такие хорошие глаза, он совсем не похож на обманщика. Слава поискал его и нашёл возле доски, на которой вертелись стрелки и подмигивали друг другу непонятные приборы, ого-го какие сложные!

– Послушай, – сказал он Ешмышу, – мне кажется, вы меня просто похитили. И это с вашей стороны даже нечестно. Слышь, что твои приятели говорят, – у меня и ума-то всего ноль. Ты думаешь, мне это приятно?

– Вы меня оббжжьяете. Они же совсем маленькие козероги. Не надо их слушать. Слушайте меня или лучше Тюнь-Тюня.

– Да, – сказал Кукушкин, – тебе-то легко так говорить. А мне страшно, если по-честному. Я даже в Москву ещё не летал, не то что к вам на Юкату. А вдруг я не тем окажусь, кто вам нужен? Думаешь, я совсем бессовестный? Послушай, давай приземлимся. Возьмём с собой Гуслевича, или Светлану Леонидовну, или даже нашего директора школы. Уж они-то, честное слово, знают в сто раз больше меня. Не веришь?

– Верю. Я верю каждому твоему слову, – ответил Ешмыш.

– Правда? А ведь мне никто никогда не верил. А ты веришь?

Ешмыш кивнул.

– Но мы не можем теперь приземлиться. Начинаем ввинчиваться. Посмотри на Землю. Вдруг ты её видишь в последний раз.

– В последний раз?! – воскликнул Кукушкин. – А как же домой?

– Про это не знаю. Нас ведёт доктор Чреф.

– Кто он такой? Малышки козероги про него уже вспоминали.

– Наш властелин.

– Тоже козерог?

– Нет. Он сверхкозерог. Но ты смотри лучше на Землю. Я на неё смотрю и знаешь (только тихо!), мне захотелось превратиться в кого-нибудь из вас. Я никогда не видел такой удивительной планеты. У вас так много воды. Она падает с неба – это так необыкновенно. И лежит под ногами, её можно зачерпывать и ловить рукой. А какие у вас леса! Я никогда не видел деревьев. Они все растут вверх и не падают. Я нарочно смотрел на Землю близко-близко там, возле твоей трубы, то есть научной лаборатории. Ну не мог я понять, как из такой крепкой серой земли вырастают такие большие и тёмно-зелёные, и оранжевые, и красные деревья…

– Зря ты прилетел осенью. Сейчас у нас уже всё опало. Видел бы ты наше лето…

– Лето? А что это такое? – переспросил возникший рядом с ними Тюнь-Тюнь. – Я никогда не слыхал про лето. Оно у вас тоже есть?

– Ну конечно. Я же тебе говорил. У нас всё есть.

– У них всё есть, – грустно сказал Тюнь-Тюнь. – А у нас ничего нет. Но ты нас научишь, ведь правда?

– Чему? – спросил Кукушкин, но в этот момент Ешмыш тронул его за плечо и тихо сказал:

– Смотри-смотри. Мы уже пропадаем.

И Кукушкин прислонился к скользкой прозрачной обшивке космика, раскинул руки, но не устоял, а съехал вниз животом на самое дно поглотителя пространства. Однако и на самом дне ему все-таки удалось увидеть через прозрачную обшивку быстро убегающий тёмно-зелёный с пятнистыми разводами шар. Он стремительно улетал от них и скоро пропал из вида. Глубокая фиолетовая темень разлилась вокруг, и стало – как в чернильнице. Темноту то и дело прокалывали голубыми своими лучами звёзды, колючие и растопыренные, словно ежиные иголки. Стало так грустно…

– Вот и всё, – сказал Ешмыш.

– Вот мы и вернулись на Юкату, – сказал Тюнь-Тюнь.

– Мы дома, мы дома! – запрыгали и запищали маленькие козероги. – Примчали с собой нулевого человека. Ой, как смешно!

Кукушкин с трудом разлепил глаза и увидел, что лежит на маленькой скалистой площадке. Вокруг танцевали, взявшись за ивовые прутики, маленькие козерожики, а Ешмыш и Тюнь-Тюнь сворачивали в трубочку блюдце.

– Скажу тебе по чести, он всё-таки храбрый, – говорил Ешмыш своему помощнику. Тюнь-Тюнь работал на космике главным уборщиком – он выметал из него космическую пыль, она забивалась в такие щели, куда только Тюнь-Тюнь мог добраться своим лепестком. – Ведь никто не решался подняться с нами. Скольких мы уговаривали, помнишь?!

– Он просто оказался чересчур доверчивым. В этом всё дело. Но, по-моему, он совсем не тот человек, которого ждёт доктор Чреф. Боюсь, нам с тобой не поздоровится.

– Пускай бы тогда сам летал. Знает, как трудно находить контакт. Мы скольких останавливали? Тысячи людей! Откликнулся только этот… Не знаешь, зачем он ему всё-таки понадобился? Эти бесконечные разговоры про обмен теперь никого не обманут.

Тут всё пространство Юкаты содрогнулось от резкого перепада света, и на посадочную площадку легла острая пронизывающая тень.

– Тише, это Гелла, – зашептал Ешмыш. – Гелла Грозоветка. Дочь доктора Чрефа. Пожалуйста, с ней лучше молчи. Она может тебя отравить в разговоре. Зря я тебя раньше не предупредил ни о чём. Я не думал, что тебе хотят причинить зло. Я думал, что, может, мы сейчас начнём настоящий обмен, но Тюнь-Тюнь…

– Вернулись, а молчите. Хорошо, я сама услыхала, как скрипнул космик, когда вы пролезали через дыру. Кого притащили?

Кукушкин вскочил на ноги.

– Во-первых, – начал он, – меня не притащили, а я сам согласился…

– Ой! – воскликнула в испуге Грозоветка. – Какой урод! Где вы такого выкопали?

Она вышла из чёрной защитной тени, которая всегда охраняла её от холода и жары, от космической пыли и метеоритных дождей, от всяких других опасностей, и Кукушкин увидел перед собой козерогскую девочку, такую тоненькую, словно сплетённую из проволоки. Руки и ноги у неё были ивовые прутики, шея – тоже прутик, а голова у неё была, как воздушное облачко, чуть дымчатое и пушистое.

– Ничего себе, – сказал Кукушкин, подбоченясь, – как вы встречаете гостей! У нас на Земле похожего нет. Мы всегда говорим: «Здравствуйте, рады вас видеть!»

При этом Кукушкин положил руку на сердце, а козероги все засмеялись в один голос.

«Да они же меня разыгрывают, – подумал он про себя, – думают – я ничего не понимаю».

Тут голова у него закружилась, и он стал падать.

– Что я вам говорил? – наклонился над ним Ешмыш и помог подняться. – Что она вас отравит. Вот и отравила. Надо было молчать.

– Не пугайте его, – сказала Гелла Грозоветка, и на лице её заплясали молнии, подрисовывая ей глаза, губы, щёки, лоб, нос и подбородок. Когда свет на её лице пропадал, лицо становилось пустым, ничем не отмеченным. – Он думает, что у нас не страшно. Это только на первый взгляд не страшно, а на второй и на третий… Вы уже сделали своё чёрное дело. А докончим его мы с моим папой.

– Какое чёрное дело? – не поверил своим ушам Кукушкин и посмотрел на Ешмыша и мыслящий цветок Тюнь-Тюнь. Но эти козероги отвернулись и уставились в скалистую поверхность, и понять, о чём они в эту минуту думают, не было никакой возможности.

Маленькие козерожики по-прежнему плясали на посадочной площадке.

ВЕРБЛЮД-ВЕРБЛЮД

Говорят, что, если человек со скоростью 1000 километров в час перемещается из пункта А в пункт Б или из Ленинграда в Ташкент, он некоторое время не может поверить в то, что уже переместился. Ему кажется, что он ещё в Ленинграде, хотя он на самом деле уже в Ташкенте или даже в Бухаре.

А Людмила и Василий Кукушкины там и были.

В Бухаре Людмила совсем забыла, что она же взрослая, и, когда увидела на улице верблюда, забыла всякие приличия.

– Смотрите, верблюд-верблюд! – закричала она.

Этому верблюду удивились все заводские товарищи, и даже Балахонцев, у которого сын учился в институте, потому что одно дело – верблюд в зоопарке, сто раз его видели, другое дело – на улице. Большая разница!

Всем было интересно, и только Василий рассердился, когда Людмила пристала к нему с этим верблюдом: «Смотри и смотри!» Как будто он верблюдов никогда в жизни не видел!

А рассердился Василий потому, что был он навьючен сумками с дынями и виноградом. Он тащил их на своём горбу и, откровенно говоря, думал про себя, что похож на верблюда, и очень этого стыдился: боялся встретить знакомых.

А Людмила ему опять сказала:

– Смотри, какой тюк верблюд тащит!

Тогда Василий остановился вдруг и сказал, что не сдвинется с места, потому что его назвали верблюдом. Людмила рассердилась и ответила, что никого не называла верблюдом. Но если человек так себя называет, значит, он такой и есть – неприкрытый верблюд, да ещё упрямый. Она ему как человеку сказала: «Давай я хоть дыни понесу!» Так нет же! Он вырвал эти дыни из её рук и сам нагрузился.

Как раз в эту минуту к Василию и подошёл тот самый академик, который когда-то назвал его коллегой Кукушкиным. Он и сейчас его сначала так назвал:

– Коллега Кукушкин, неужели это вы?! С трудом узнал вас под этими тюками. Вы были моим лучшим учеником-химиком, а теперь превратились в агента снабжения. Прямо верблюд какой-то!

И, сердито стуча палкой, академик пошёл дальше. Его чёрная шапочка была сдвинута на одно ухо, а другое горело, как от мороза.

Василий от безысходности даже плюнул.

Как раз в этот момент мимо них проходил верблюд с погонщиком. Верблюд посмотрел на Василия и тоже плюнул. Людмила увидела, как верблюд плюнул, и сказала:

– А верблюд плюётся!

Тут Василий как рассердился да как принялся срывать с себя сетки-сумки и даже две дыни, связанные у него на шее хвостиками, сорвал и бросил на землю. Дыни разбились вдребезги.

– Ай-ай, – сказал погонщик, – нехорошо. Человек устал. Надо сумки таскать женщине или верблюду, – и похлопал своего красавца.

Людмила начала с ним спорить, а Василий побежал искать своего знакомого академика – объяснить ему, что он не себе столько везёт, а своим знакомым и родственникам – Чашкиным, Зайцевым и Горшковым.

Но академика он не нашёл, а увидел наклеенное на тумбе странное объявление, быстро пробежал его глазами и ничего не понял. Второй раз прочитал то же самое объявление по слогам. И понял всё-всё! Обернулся по сторонам и стал быстро искать Людмилу.

Людмила шла рядом с погонщиком по другой стороне маленькой площади, о чём-то с ним говорила и весело смеялась. Сумки-сетки Василия висели на верблюде, а тот их всё губами старался достать и сбросить. С трудом Василий поднял тяжёлую руку и оторвал это объявление, а потом помахал Людмиле обрывком бумаги, на котором туда-сюда качалось лукавое лицо Славки.

Людмила тоже ему помахала: иди лучше ты сюда! На ватных ногах он направился к ней медленно и как бы нехотя.

Людмила показала ему на верблюда и сказала:

– Он такой же упрямый, как ты.

– Кто? – спросил ничего не понимающий Василий.

Но Людмила теперь ни за что бы не произнесла вслух это запретное слово – две чарджуйские дыни из-за него погибли!

– Он. Ну, он, – сказала она и подмигнула погонщику.

Василий протянул ей обрывок бумаги:

– Читай.

Всё ещё смеясь, она прочитала.

И когда она прочитала, она заплакала.

Всесоюзный розыск, которого добился Тагер, вошёл в силу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю