Текст книги "Грязные игры"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Так, записываю...

Все они работали этим летом в 75-м отделении милиции Юго-Западного округа Москвы. А теперь уволились.

Все трое?

Да в том-то и дело. С интервалом в месяц-два их всех в этом отделении не оказалось. Текучка у них там, понимаешь.

Сделаем.

Только срочно.

Естественно. Кстати, я только что из больницы, где лежит Бородин.

Ну как?

Он подтвердил, что перед катастрофой по машине стреляли. Нападавшие были на «москвиче». Действовали по обычной схеме – сначала заставили резко свернуть в сторону, а потом...

И все?

Практически да. Ну еще цвет машины узнал. Конечно, я отдал приказ проверять все похожие машины, но это, ты понимаешь, как мертвому припарки.

Немного... Может быть, он сообщит побольше, когда придет в более-менее нормальное состояние?

Врач запретил ему говорить много. Так что Бородин отвечал только «да» или «нет». Но будем надеяться, что он скоро придет в себя. Во всяком случае, врач настроен оптимистично.

Просто так ни на кого покушение не устраивают. Значит, есть причина.

Твоя железная логика меня просто поражает, Турецкий.

...Да еще такое, почти гангстерское, – продолжил я, не обращая на его слова никакого внимания. – Стреляли из какого оружия?

Из автомата Калашникова. Видимо, с глушителем, потому что на бензоколонке в километре от этого места ничего не слышали.

Итак, теперь застрелили еще двух хоккеистов, на этот раз не знаменитостей в прошлом, а действующих, играющих. Мало того, они везли в своей машине не что-нибудь, а Кубок Стэнли. Который, кстати, по иронии судьбы совершенно не пострадал.

Значит, отстрел продолжается... Может, действительно, Бородин, когда очухается, расскажет что-нибудь интересное. Но пока что единственной ниточкой в моих руках оставалась эта фотография, которую мы вчера вынули из руки мертвой жены Старевича. Кстати, Протасов назвал одного из тех, кто стоял на фотографии. Об этом позже.

Надо узнать: когда Старевич с Серебровым и Стрижом были вместе в Америке, с кем они там общались, какова была цель поездки... Самый простой способ – это допросить Стрижа. Если бы последние два дня события и убийства не сыпались на меня как из рога изобилия, я бы сделал это еще в первый день, когда убили Сереброва.

А тут еще эта странная история с Быстровым... Ох, не нравится мне все это.

Я пошел к Меркулову. Совещание уже закончилось.

Слушай, Костя, тут такое дело... Или я схожу с ума, или...

Меркулов поднял брови.

Пятнадцать лет работаю в прокуратуре, а такого еще ни разу не видел. Скажи мне, пожалуйста, сколько времени требуется для того, чтобы разослать запрос по всем московским отделениям милиции, а потом получить документы?

А что? – насторожился Меркулов.

Ничего. Я тут выяснил, что, оказывается, сорока минут достаточно. Именно столько времени прошло с момента убийства Сереброва до прихода в прокуратуру бумаг, которые мне вчера вручил Быстров.

Круто, – не поверил Меркулов, – ну, положим, чтобы разослать запрос, если поторопиться, полчаса достаточно. Тем более если серьезное происшествие. По факсу, по телетайпу...

Всего полчаса?

–Да. Но пока они разберутся с архивами, пока то, пока се... Неделя – это минимум.

Вот видишь, как стала работать наша доблестная милиция. Теперь сорока минут достаточно. Тебя это не настораживает?

Меркулов с сомнением покачал головой:

Настораживает, и даже очень. А ошибиться ты не мог? Откуда ты знаешь когда поступили бумаги?

Я посмотрел в книге входящих документов. Следующий документ поступил через пятнадцать минут. Так что если ошибка и произошла, то только, как ты понимаешь, в пределах четверти часа.

Подозрительно... А Быстров знает, что ты это проверял?

Нет.

Как же это тебе удалось?

А я с секретаршей его знаком.

А-а-а... Все понятно, – погрозил мне пальцем Костя, – известный сердцеед Турецкий снова в режиме поиска?

Я скромно опустил глаза:

Да нет. Я без всякой задней...

Знаем-знаем. Ну ничего, когда для пользы дела – то можно.

Спасибо вам, товарищ государственный советник юстиции первого класса, за оказанное мне высокое доверие, – истово воскликнул я. – Служу отечеству!

Меркулов внезапно посерьезнел:

Ну ладно, шутки в сторону. То, что ты рассказал, конечно, интересно. Даже очень интересно. Оставим это пока что в списке загадок.

Что-то этот список у нас растет день ото дня, – заметил я, – и только разгадок не прибавляется.

А что делать? Будем надеяться, что скоро количество загадок достигнет критической массы и они начнут сублимировать в разгадки.

Я потряс головой, чтобы лучше понять фразу, сказанную Меркуловым.

Не поможет, Турецкий. И не надейся. Ладно, давай выкладывай, что тебе рассказал Протасов?

Я вытащил диктофон и вставил кассету.

ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ РАССКАЗА БЫВШЕГО ТРЕНЕРА СБОРНОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ПО ХОККЕЮ ВЯЧЕСЛАВА ПРОТАСОВА

Протасов. А я, гражданин следователь, так и знал, что ко мне кто-нибудь обязательно придет после этих убийств. Кто-нибудь обязательно появится. Вот и вспомнили старика – правда, только в горе. Но все равно – спасибо и за это.

Турецкий. Ну что вы такое говорите, Вячеслав Анатольевич, вас вся страна любит и помнит.

Протасов. Э-э. «Вся страна». За два года один корреспондент пришел. Кстати, всего полтора месяца назад это было. А я ведь ему многое рассказал. И что? Оставили процентов двадцать в статье. Остальное выкинули. А если бы напечатали, то, может, Вальку с Володей и не застрелили бы...

Турецкий. Вы кого-то подозреваете в организации этих убийств?

Протасов. Кого я могу подозревать, немощный старик, который со своей дачи не выходит? Конкретно – никого не подозреваю. Но то, что все это когда-нибудь плохо кончится, – об этом я всегда говорил. И корреспонденту этому тоже.

Турецкий. Что вы конкретно имеете в виду под «всем этим»?

Протасов. Бардак.

Пауза.

Турецкий. Что вы имеете в виду?

Протасов. Все. Абсолютно все. И хоккей в частности. Хотя развал в хоккее – это всего лишь следствие всеобщего развала.

Турецкий. Но ведь что-то положительное все– таки происходит.

Протасов. Да, происходит. Но, к сожалению, чаще всего и это положительное оборачивается другой, дурной стороной. Вот, пожалуйста, пример. Спортивные организации освободили от налогов, всяких отчислений и так далее. Хорошее дело? Хорошее... А что в итоге получилось? Бывшие спортсмены, хорошие ребята, кинулись в коммерцию. А у нас коммерция – это обязательно связь с бандитами. Вот и получилось, что сами спортсмены превратились в бандитов.

Турецкий. Вы имеете в виду покойных Старевича и Сереброва?

Протасов. Я этого не говорил.

Турецкий. Но подразумевали?

Пауза.

Протасов. Понимайте как хотите. Ведь это не допрос, правда?

Турецкий. Да.

Протасов (смеется). Конечно, чего вам меня допрашивать? Я и так все расскажу. Старики – они люди разговорчивые.

Турецкий. И все-таки вы считаете, что Серебров и Старевич в своей деятельности были связаны с криминальными элементами?

Протасов. Конечно. Как же иначе? Вот у Вали в Федерации хоккея, насколько я знаю, было несколько фирм, занимающихся ввозом водки и табака. Не спортивного инвентаря или там детских игрушек, а импортом водки и табака! Как же тут без криминальных группировок? Эти бандиты слетаются туда, где пахнет деньгами, как мухи на мед!

Турецкий. Ну а Серебров? Насколько я знаю, Национальный Олимпийский Комитет никакого отношения к бизнесу не имел.

Протасов. Это так. Но ведь бандиты не только водкой и сигаретами торгуют.

Турецкий. Объясните. Чем мог торговать Серебров?

Протасов. Спорт сам по себе бизнес. Вернее, его сделали таким. Раньше мы ехали за границу защищать честь родной страны. А сейчас? Сейчас спортсмен запросто может не прийти к самолету, на котором вылетает сборная, только потому, что какой-то клуб посулил лишний миллион долларов. А на страну и на сборную плевать с высокой горки.

Турецкий. Что же плохого в том, что человек хочет заработать своим трудом?

Протасов. Ая разве против? Раньше мои ребята тоже зарплату получали. Не миллионы, конечно, но по тем временам очень хорошую. И работали день и ночь. Выкладывались на все сто процентов. И не за деньги, заметьте.

Турецкий. А сейчас?

Протасов. Сейчас все по-другому. Сейчас не думать о деньгах... неприлично, что ли. Я хоккеистов не обвиняю. Я обвиняю тех, кто из них машины для добывания денег делает. В итоге и сами ребята ни о чем, кроме денег, думать не могут.

Турецкий. Но они играют, и играют хорошо.

Протасов. Техника, профессионализм – это еще не настоящий хоккей. Ведь вы поймите, гражданин Турецкий, хоккеист – это творческая личность. Он, как ребенок – ранимый и нежный. И тренер должен быть любящим отцом. Потому как и что в парня вложишь, то из него и получится. Я ведь помню, когда шайбу пропускали или пас неточный в решающий момент кто-нибудь допустит, – это для всех трагедия была. Просто трагедия. А теперь? Ну вычтут у него из зарплаты какую-то сумму, ну и что?

Турецкий. Но ведь раньше тоже за это премии лишали.

Протасов. Да это было дело десятое. Об этом никто и не вспоминал. Кроме их жен, конечно. (Смеется.)

Турецкий. Давайте вернемся к Сереброву. Все– таки, от чего он мог получать прибыли?

Протасов. Я, конечно, конкретно не знаю. Да, видел я его последний раз довольно давно. Дай Бог памяти, месяцев восемь тому назад. Но Олимпийский комитет всегда был организацией богатой. Ведь если страна претендует на то, чтобы проводить Олимпиаду, моментально выделяются большие деньги – на рекламу, на всякие презентации и так далее. И, кстати, на то, чтобы задобрить чиновников из Международного Олимпийского Комитета. Ведь если дело выгорит, то суммы будут уже другого порядка...

Турецкий. Вы имеете в виду взятки?

Протасов. А что, может, и взятки. Вы думаете, председатель МОК зря по всему миру катается? И везде его принимают как президента страны, не меньше, в рот заглядывают. Кстати, вы газеты не читаете? За последние полгода он уже в третий раз в Москву приезжает.

Турецкий. Как вы думаете, с какой целью?

Протасов. А вы разве не слышали, что наши претендуют на проведение Олимпиады в каком-то там году? Одно время об этом все газеты писали.

Турецкий. Слышал.

Протасов. Ну вот. Я помню, сколько чиновников из Спорткомитета каталось за границу, когда решался вопрос еще об 0лимпиаде-80. И о деньгах, которые на все это грохали, тоже краем уха слыхал. Я думаю, сейчас суммы еще крупнее.

Т у р е ц к и й. Значит, Серебров мог тратить средства, отпущенные на «подготовку почвы», на какие-то другие цели.

Протасов. Да. И к тому же, я думаю, с этого кормились не только председатель МОК и Серебров.

Турецкий. Вы о чем?

Протасов. Серебров существует не сам по себе. Обязательно есть какие-то люди, которые его контролируют.

Турецкий. Мафия?

Протасов. Хе-хе. Главная мафия у нас в главном доме сидит.

Турецкий. Объясните.

Протасов. Не буду ничего объяснять. Голова на плечах есть – сами догадаетесь.

Турецкий. Хорошо... Скажите, Вячеслав Анатольевич, какие отношения были между членами знаменитой тройки. Я имею в виду «Три С».

Протасов. Я уже говорил, что редко их видел. Но по-моему, хорошие были отношения. Думаю, и по работе им встречаться приходилось. В свое время ребята очень дружили. Я все это хорошо помню. А с чего бы им сейчас ссориться?

Турецкий. Ну из-за денег, например, из-за рынков, из-за упущенных возможностей. Еще из-за каких-то финансовых интересов —я уж не знаю каких. Так или иначе, они могли быть конкурентами.

Протасов. Не знаю...

Турецкий. А какие-то конфликты у них бывали?

Протасов. Нет. Во всяком случае, я не слышал. А если бы бывали, то я бы знал. Все-таки меня информируют о жизни моих прошлых питомцев. Вот Алеша Круглов заезжает...

Турецкий. Это бывший вратарь вашей команды?

Протасов. Да. А теперь министр спорта.

Турецкий. А не могло быть у них что-то типа своей мафии. Из бывших спортсменов?

Протасов (шумно вздыхает). Могло. И это хуже всего. Потому что внутри мои ребята остались такими же, как раньше. Честными. Чистыми. Я в это верю. И куда им тягаться с настоящими бандитами? Вот и оказались в могиле...

Турецкий. Ну хорошо, Серебров и Старевич, так сказать, зубры. А кто, по-вашему, мог покушаться на хоккеистов, которые возвращались из Америки с Кубком Стэнли?

Протасов. Вы имеете в виду «Нью-Йорк вингз»?

Турецкий. Да. Они же никаким бизнесом не занимались?

Протасов. Вы правы, какой может быть бизнес, когда каждый день игра-тренировка, потом снова игра и опять тренировка. Здесь что-то другое, а что – не знаю. Хотя слышал я, что немногим больше года назад, когда собирали эту команду, «Нью-Йорк вингз», им платили очень мало. Какие-то мизерные суммы, по расценкам HXJI, конечно, в зависимости от квалификации игрока. Но владельцу удалось их уговорить, потому что он хотел создать команду из русских, которые вроде бы как представляли российский спорт. Так мне рассказывали, во всяком случае.

Турецкий. То есть они играли из чувства патриотизма?

Протасов. Честно говоря, я и тогда в это не верил, и сейчас тоже. Тем более никто из игроков о гонорарах не говорил. Это были просто слухи. А в прессе, обратите внимание, сообщали нормальные суммы гонораров. Вообще, этому Патрику Норду...

Турецкий. Кто это?

Протасов. Норд владелец клуба «Нью-Йорк вингз».Я с ним незнаком, только фотографии в американских хоккейных журналах видел. Но человек, судя по всему, незаурядный. Он очень быстро собрал команду из самых лучших наших игроков и в следующем же сезоне получил Кубок Стэнли. Такого в истории не было. Я бы никогда в это не поверил. А ему это удалось.

Турецкий. Но закончилось все это печально.

Протасов. Вы знаете, это вообще странная история. Эти слухи о гонорарах, ребята о деньгах молчат... Не знаю, что там могло произойти.

Турецкий. А кто может знать об этом подробнее?

Протасов. Понятия не имею. Может, в Америке можно что-то разузнать. А у нас... Вы же знаете, пока слухи через океан дойдут... Хорошо еще,

Паша Бородин выжил. Хороший парень. Он сюда ко мне приезжал полтора года назад. Очень хороший игрок. Динамичный, чувствующий игру. Недаром его в Америке «русским смерчем» прозвали. Но все-таки до нашего уровня семидесятых годов он не дотягивает.

Турецкий. А его журналисты часто сравнивают с Харламовым.

Протасов (смеется). Журналистам вообще свойственно вешать ярлыки. Что в голову взбредет, то и пишут! Да что вы! У нас в сборной раньше что ни игрок – то была индивидуальность. Сейчас говорят «звезда», но я бы наших ребят тех лет так не называл. Звезда вспыхнула – и погасла. И все забыли. В американском хоккее звезды после матча бегут календарики со своими портретами раздавать, автографы, поклонницы... Хоккеист – это какой-то шоумен, телезвезда, или как там теперь их называют. А у нас хоккеист был личностью, к которой относились с уважением без всяких календариков. Ведь если посмотреть игры нашей сборной тех лет – это произведения искусства! Их можно как кино смотреть, и каждый раз что-то новое увидишь. У меня Харламов играл не так, как Петров, Михайлов играл не так, как Стриж, а Стриж не так, как Старевич. А Круглов?! Это же был виртуоз! Сейчас все не так. Техника плюс реклама – и все.

Турецкий. Что же, талантов меньше стало или денег не выделяют?

Протасов. Да нет. Талантов столько же, а деньги тут ни при чем. Дело в школе. Хоккеиста надо воспитывать, чтобы он стал индивидуальностью. Это целый процесс. А сейчас техникой овладели – и вперед, за океан. Там, конечно, наших с удовольствием берут. Но затем только, чтобы они прибыль приносили. Выжмут игрока, как половую тряпку, и выкинут. И все. Я Паше Бородину так и сказал: «Талант у тебя есть, но его надо развивать. В HXJI этим никто заниматься не будет. Учить тебя там некому. Своих учеников хватает. Поэтому пару лет покатаешься, и все. Выдохнешься». Думаю, так оно и будет.

Турецкий. Вячеслав Анатольевич, посмотрите на эту фотографию. Можете назвать имена всех, кто здесь изображен?

Протасов. Ну, это наши «Три С». Этих вы знаете. Жена Старевича Ада. Этого не знаю. А с краю – это как раз Патрик Норд. Про которого я вам говорил...

Да-а, – резюмировал Меркулов, прослушав запись, – немного он тебе сообщил...

Я пожал плечами:

А я на многое и не рассчитывал. Если бы надеялся получить от него какие-то важные сведения, то допросил бы по всей форме. Протасов сторонний человек. Тем более давно на пенсии. Узнал Патрика Норда на фотографии – уже хорошо.

Угу, – согласился Меркулов, – это для нас очень ценно. Ну а потом что было?

Потом мы с Протасовым попили чайку и я уехал. Больше он ничего существенного не сообщил. Ну, какие впечатления?

Значит, следуя элементарной логике, эти наши знаменитые хоккеисты при жизни были связаны с этим Патриком Нордом. Команду которого вчера расстреляли из автомата. Таких случайностей,

Саша, в нашей жизни не бывает. По теории вероятности не бывает.

Значит, если я тебя правильно понял, дело о катастрофе на Ленинградском шоссе ты тоже поручаешь мне. Так?

Меркулов непонимающе посмотрел на меня.

Ну а как ты думал? Два дела имеют явную связь. Норд был связан с убитым Старевичем, не забывай, что именно фотографию с ним его жена хотела уничтожить.

Ну, может быть, и не из-за Патрика Норда. Может, из-за того четвертого человека, который на фотографии изображен.

Меркулов пожал плечами:

Может, и не из-за него. Но что-то мне подсказывает, что именно этот Норд здесь явно замешан.

Я кивнул.

– Слушай, Саша, – вдруг вспомнил Меркулов, – а как там Стриж?

Стрижа нет в Москве. Во всяком случае, в Российском фонде спорта, который он возглавляет, сказали, что он в командировке за границей.

Где именно?

В Женеве.

Испугался, наверное, и слинял.

Может быть.

А теперь по поводу заграницы. Посмотри-ка, Саша, вот это.

Он порылся у себя на столе и достал свежую газету «Известия».

Вон там. В правом углу.

Вот что я прочитал в газете, в разделе международной жизни:

СООБЩЕНИЕ ТЕЛЕКОМПАНИИ CNN

Сегодня вечером в одном из номеров нью-йоркской гостиницы «Плаза» был найден труп некоего Георгия Мунипова, гражданина России. Мунипов прибыл в отель вчера и зарегистрировался на свое имя. Труп был обнаружен горничной, которую насторожило то, что он не подает признаков жизни, хотя было известно, что он находится в номере. Мунипов был убит выстрелом в затылок из пистолета. Его руки были связаны за спиной, а на лице видны свежие следы побоев, что позволяет предположить, что перед смертью он подвергся избиению.

Горничная отеля Энн Хопкинс также была подвергнута нападению. Она лишилась сознания после удара по голове. У нее была похищена гостиничная форма. Специалисты ФБР утверждают, что, скорее всего, убийцей Мунипова, или, по крайней мере, одной из убийц, была женщина, а форма понадобилась для того, чтобы проникнуть в номер Мунипова под видом гостиничной служащей. Экспертами высказывается мнение, что Мунипов оказался жертвой разборок русской мафии. Это первый серьезный случай после недавно сделанного доклада главы ФБР о русской преступности в Конгрессе США. Некоторые конгрессмены уже выступили с предложениями ужесточить порядок въезда в США жителей России и бывших республик СССР...

Погоди, погоди... Мунипов... Знакомая фамилия. Кажется, так звали водителя Сереброва?

Именно. И имя у него было, что характерно, тоже Георгий. Я уже узнавал у Грязнова. Он их допрашивал позавчера на месте убийства Сереброва. Этого Мунипова и телохранителя.

Так это значит, что он, сразу после того как мы его отпустили, помчался в аэропорт? Ведь до Америки часов восемь лету.

Выходит, так. Значит, у него в кармане была виза и билет. Ведь в Америку просто так, с бухты-барахты уехать нельзя.

И сдается мне, что он действительно полетел туда не на Статую Свободы поглядеть.

Это ясно, – вздохнул Меркулов, – а вот зачем? Почему и кто его укокошил на следующий день?

Нет, Костя, – сказал я после минутной паузы. Это было не на следующий день, – это было в тот же день. Когда летишь в Америку, то как бы возвращаешься в предыдущие сутки.

Прямо как в машине времени.

Да, – грустно согласился я.

Ну и где же ты была, хваленая интуиция Александра Турецкого, когда ты так беспечно отнесся к сидящим в «мерседесе»? Почему дал им скрыться? Почему в этот момент тебе не явился какой-нибудь ангел всех сыщиков или сама богиня правосудия Фемида и не указала своим перстом на сидящего в машине Мунипова? Почему, в конце концов, я не проверил досконально личности сидящих в машине? Хотя, скорее всего, это ни к чему бы не привело. Во всяком случае, в тот момент...

Видимо, все эти эмоции отразились у меня на лице, потому что Костя участливо похлопал меня по плечу и сказал:

Ну ладно, не убивайся так. С кем не бывает!

Вернувшись от Меркулова, я сразу позвонил Грязнову:

Ну как, есть новости?

Трудно сказать, Саня. И да и нет.

Что это значит?

А то, что все названные тобой люди уволились из органов внутренних дел.

Все трое?

Да.

А где они сейчас?

Расулов уехал в Томск, где у него проживает родной брат. Митрохин переехал на постоянное жительство в государство Израиль.

Куда?

В Израиль. У него жена еврейка.

А-а...

Но самое интересное – с сержантом Тепловым. Турецкий, держись за стул.

Держусь.

Теплов устроился работать в Национальную федерацию хоккея.

Что-о?!

В трубке раздался хохот Грязнова.

Да, именно.

Погоди, Слава. Он что, тоже хоккеист?

Нет, не хоккеист. Он шофер.

Он устроился в хоккейную федерацию работать шофером?

Ага.

Бред какой-то.

Нет, не бред. Это совершенно точно. Но это еще не самое интересное.

О Боже! Что еще?

Этого Теплова разыскать мне не удалось. Он, ко всему прочему, еще и пропал.

Пропал?

Да, пропал. Последний раз его видели вчера. Вечером. Угадай, куда он отправился?

Грязнов, у меня и так голова идет кругом. Я уже не способен к абстрактному мышлению. Говори скорее.

Он поехал вместе с Владимиром Осиповым в Шереметьево встречать хоккейную команду. А Бородин рассказал, что, когда они подошли к машине, его не было. Он исчез. И поэтому ему и пришлось сесть за руль. Понимаешь?

Нет, – честно сознался я.

Теплова никто не видел с тех пор. Он не появлялся ни дома, ни на работе. Так что последним его видел Осипов.

28 ентября 1997 года

18.40 по восточному времени США

Нью-Йорк, центр

Деньги к деньгам. Если нет денег, их и не будет. Если же хоть сколько-нибудь в кошельке заводится, они будут притягивать еще, еще и еще. Конечно, если правильно себя вести. Именно таким образом и становятся миллионерами.

Примерно так думал Гриша Резник, ведя свой верный «каприс» по нью-йоркским улицам. Тот жуткий позавчерашний день уже почти улетучился из его памяти, оставив после себя только приятное воспоминание в виде тоненькой пачечки зеленых бумажек. Конечно, сумма была не Бог весть какая, но все-таки брешь в бюджете семьи Резников она закрывала почти полностью.

И самое главное – похоже, у Гриши началась счастливая полоса. Вчера отбою от клиентов не было, сегодня тоже. Гриша ощущал приятный объем своего внутреннего кармана, в который он складывал мелкие купюры. А еще грело душу то, что под сиденьем, в маленьком тайничке, который он оборудовал после истории с латинами, хранится немало зеленых купюр.

А на заднем сиденье расположился пассажир – значит, еще сорок долларов сегодня прибавится в его копилке. Гриша уже начал подумывать о покупке новых покрышек. Да и для Милы неплохо было бы купить что-нибудь из одежды...

Гриша высадил клиента возле Радио-сити и положил хрустящие бумажки в свой загашник. Если так пойдет дело и дальше, то, пожалуй, они скоро смогут позволить себе первый взнос за квартиру. А это уже переход в другой социальный слой!

В боковое стекло постучали. Гриша стоял на перекрестке, ожидая, когда загорится поворотная стрелка. Он повернул голову. За окном машины стояла миловидная женщина.

Гриша наклонился и открыл дверь. Женщина быстро забралась в машину, так как стрелка уже вспыхнула и водители задних машин начали проявлять признаки нетерпения. Кстати, Гриша не преминул обратить внимание на ее колени под в меру короткой юбкой. Ноги у нее были что надо.

Куда едем? – спросил Гриша.

Она назвала отдаленный район, причем с таким жутким акцентом, что даже Гриша сразу определил эмигрантку.

Далековато... – заметил он по-русски.

Пассажирка очаровательно улыбнулась:

Ничего не поделаешь, я там живу.

Такая женщина, как вы, должна жить в Манхэттене, – галантно сказал Гриша.

Спасибо за комплимент. – Она улыбнулась еще шире.

Ну что ж, поехали.

Сколько вы с меня возьмете?

Как и все.

М-м, я совсем недавно в Нью-Йорке и еще не очень хорошо разбираюсь в местных ценах.

Гриша вздохнул. Вот точно так же и он десять лет назад чувствовал себя жутким провинциалом в этом огромном городе. Шарахался от здоровенных полицейских, стеснялся говорить с продавцами... Потом все это прошло, он пообтерся, пообжился. В конце концов, и повзрослел – это тоже надо принять во внимание. Десять лет – как ни крути, срок.

А у этой пташки все еще впереди. Сколько ей, интересно? Конечно, нет более неблагодарного занятия, чем определять женский возраст, но все-таки интересно. Наверное, примерно столько же, сколько было ему, когда самолет авиакомпании «Пан– Ам» коснулся шасси взлетно-посадочной полосы аэропорта имени Кеннеди. Тридцать два – тридцать три? Ну, выглядит она, понятно, моложе. Так что надо немного прибавить. Но немного. Года два– три. Самый возраст для Америки. В восторженную белозубую американку уже не превратится – поздно. Но и совок еще не успел изуродовать.

«Хотя какой совок, – подумал вдруг Гриша, – нет ведь уже никакого совка».

Москвичка?

Нет, из Ленинграда. То есть, теперь из Санкт– Петербурга.

А я из Москвы. Ну как там в России? Совсем невмоготу?

Сейчас по легче.

А как здоровье Ельцина? – задал он второй стереотипный вопрос.

Болеет...

Гриша сокрушенно покачал головой. Хотя в принципе это все ему было до лампочки.

Ну, дальше пошли разные вопросы, обычные среди эмигрантов: как устроились, нашли ли работу, хорошо ли знаете язык? Пассажирка отвечала охотно, улыбалась, шутила. Не было в ней того неизбывного напряжения, которое еще долго преследует человека, навсегда приехавшего в чужую страну.

«Не такую уж чужую, – подумал Гриша, – если на улице в любую минуту земляка можно встретить».

Между тем Гриша заехал в какие-то жуткие трущобы. Здесь он еще ни разу за все десять лет работы не бывал. Люди, которые жили в этом районе, скорее всего, предпочитали на такси не тратиться, а передвигались на своих двоих. Это был самый «черный» район из всех, которые он видел до сих пор. Почище (то есть еще грязнее) Гарлема.

Тротуары были засыпаны мусором, грязными газетами, обрывками картона. Из окон смотрели черные лица со сверкающими глазными белками. В грязных лужах барахтались голые детишки. Гриша и не думал, что всего в каких-нибудь десяти – двенадцати милях от фешенебельной Пятой авеню возможно увидеть такое. Сам бы он ни за какие коврижки сюда не поехал. Тем более уже начинало смеркаться...

Ни один нормальный нью-йоркский таксист никогда не согласится ехать в такие районы. Гриша по рассказам знал, как это опасно. И уже давно бы повернул назад, если бы не эта пассажирка. Не хотелось Грише выглядеть в ее глазах трусом. Да и к тому же он всегда считал, что эмигранты из России должны помогать друг другу. Поэтому он мужественно вел машину дальше.

Здесь, – вдруг сказала она, указав на проем между двумя домами.

Гриша затормозил у тротуара.

Во двор, – сказала пассажирка.

Потом из этого двора не выедешь, – возразил Гриша, – тебе же тут недалеко, я думаю...

Во двор! – жестко повторила она, и Гриша почувствовал у себя на ребрах какой-то жесткий предмет. Скосив глаза, он с ужасом увидел пистолетный ствол.

Да ты что...

Заезжай во двор, мать твою, – лицо пассажирки дышало злобой.

«Ну и ну, – промелькнуло в голове у Гриши, – вот так, связывайся после этого с соотечественниками... » Однако положение было критическое.

И тут Гриша сделал то, о чем даже не подозревал, что способен на такое. Он, даже не успев испугаться, ударил ее по руке, а потом схватил за запястье. В кино обычно в таких случаях раздается выстрел. И если бы это случилось, пуля прошила бы Гришу насквозь. Но выстрела не последовало. Пистолет уткнулся дулом в железную раму водительского сиденья.

Ах ты воровка! – закричал Гриша. – Сука! Развелось вас здесь! Понаехали!

Однако она не растерялась и вцепилась Грише прямо в горло. А потом дотянулась локтем до руля и нажала на сигнал.

Гриша сразу все понял. Она хотела таким образом позвать на помощь своих дружков, которые, видимо, где-то рядом. Ну нет, на этот раз не пройдет! Он лучше погибнет, чем отдаст кровно заработанные деньги.

Он вывернул ее запястье так, что пистолет вывалился на пол перед задними сиденьями, дернул рычаг и выжал педаль газа. Машина сорвалась с места и, едва не сбив пожилого негра, который переходил улицу, помчалась прочь.

Однако пассажирка продолжала сжимать его горло. Хватка у нее была прямо-таки бульдожья. А еще эти острые ногти...

У Гриши не было другого выхода. Он не воинственный человек, тем более по отношению к дамам. Но тут речь шла о его жизни и смерти. Он нащупал под сиденьем шило и с размаху всадил в ее руку. Черное от застывшего машинного масла острие пронзило рукав ее тонкой бежевой блузки, и вокруг сразу стало расплываться кровавое пятно.

Хватка моментально ослабла. Пассажирка взвыла, но самообладания не потеряла. И неожиданно нанесла Грише сильный, очень болезненный и, главное, обидный удар в нос. Гриша почувствовал, как где-то внутри хрустнул хрящ. Кровь хлынула словно из шланга.

Стой! – закричала пассажирка.

Ну уж нет, – промычал Гриша, наугад сворачивая по загаженным улочкам, стараясь выехать из этого проклятого района.

Однако очень трудно вести машину, когда из носа хлещет кровь, а рядом сидит извивающаяся фурия, которая так и норовит тебя убить и ограбить! Надо было что-то делать! И Гриша вспомнил прием, который когда-то очень давно показывал ему один школьный приятель. Назывался он «бери и веди в милицию» и заключался в банальном выворачивании руки за спину. Гриша все сделал правильно – схватил за запястье, резко дернул на себя и попытался закрутить ее руку. Но он не принял во внимание скользкой крови, которая залила всю его пассажирку. Ей удалось вырвать кисть, и Гриша получил такой удар по ребрам, что чуть не врезался в фонарный столб.

Стой, я тебе сказала! Не нужны мне твои поганые деньги!

Гриша только хихикнул:

А что тебе нужно? Может, талон на бесплатное питание? Тогда ты, детка, не по адресу. Их в Армии спасения выдают.

Да остановись ты, козел сраный!

Нет уж. Я тебя теперь прямиком в участок доставлю. Это их работа со всякими прошмандовками разбираться. Ох уж они там с тобой и разберутся! Они русских шалав любят.