Текст книги "Марш Турецкого"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Российский глава по привычке сел справа сзади, рядом разместились два охранника. Впереди заработали моторы машин сопровождения, и вот автомобиль, в котором находился российский Президент, плавно тронулся с места.

Автомобиль ехал мягко, но быстро. Президент не знал, что в двадцати минутах езды впереди идет точно такой же автомобиль с сопровождением, в котором сидит похожий на него как две капли воды высокий плотный мужчина с седыми волосами. Было в их автомобилях единственное отличие тем, который шел впереди, управлял Николай Фомич Купавин. Он был отделен от пассажиров пуленепробиваемой стеклянной перегородкой и теперь, не оборачиваясь, смотрел на сидевших через зеркало заднего вида рядом с двойником Президента находились Вадим Дроздов и переодетый в форму спецохранника Саша Турецкий.

Вадиму оказалось несложно уговорить Николая Фомича участвовать в этом рискованном предприятии старый водитель не только слыхал про покушения, но и сам побывал в одной такой переделке. Если бы не он, все могло бы кончиться куда печальнее.

– Не страшно? спросил его Турецкий.

– Купавин никогда ничего не боялся, заметил шофер.

Он отвернулся от пассажиров, несколько мгновений вглядывался в дорогу впереди себя, где шел новенький милицейский "мерс", микроавтобус, в котором сидел Слава Грязнов с отрядом милиции. Замыкали колонну три машины с преданными Дроздову людьми из спецохраны.

Турецкий посмотрел на часы:

– Сейчас должен идти на посадку.

– Покажем этим подонкам, где раки зимуют, проворчал Купавин.

Автомобиль приближался к тому месту, где, по сведениям Вадима Дроздова, находилась засада. Передняя машина сбавила скорость.

– Эх, черт, сказал сквозь зубы Дроздов, нельзя терять скорость.

Впереди показался знак "Извилистая дорога". Сидевшие в машине легко качнулись вправо, затем влево. Внезапно впереди что-то ярко вспыхнуло, затем раздались хлопающие звуки, и замыкающие автомобили плавно сбросили скорость; пока все шло по плану. Турецкий в очередной раз включил радиотелефон:

– Урал, Урал, началось.

– Вас понял, отозвался голос Романовой, мы не такие резвые, но минуты через три будем.

Вдруг головная машина резко завизжала тормозами: фары высветили какой-то "Запорожец", перегородивший дорогу.

Николай Фомич, вместо того чтобы сбавить скорость, нажал на газ и резко взял влево, намереваясь обойти препятствие и прорваться дальше. Впереди снова полыхнуло, все сидевшие в салоне услышали удары пуль о стекло.

Николай Фомич уверенно вел машину вперед, справа мелькнул остановившийся "мерседес", а Николай Фомич уходил.

Теперь вспышки появились сзади, стреляли короткими очередями. Автомобиль внезапно круто занесло вправо, затем влево, Николай Фомич не мог справиться с управлением стреляли по колесам.

На полной скорости президентский автомобиль соскочил с полотна дороги и понесся по полю, несмотря на то что на задних колесах были спущены шины. Впереди внезапно возникли черные силуэты деревьев. Все сидящие в машине инстинктивно пригнули головы. Машина ударилась о дерево, смяв переднюю часть, которая, несмотря на то что автомобиль и был бронированный, все же не смогла вынести такого сильного удара.

– Григорий Иваныч, вы в лес! крикнул Турецкий. Он попытался открыть дверь, но от удара ее заклинило.

Первым из машины вышел Николай Фомич. Немедленно со стороны дороги полоснул огонь. Николай Фомич сделал неуверенный шаг вперед, как-то неестественно обернулся и стал медленно оседать.

– Выходи и ложись! скомандовал Дроздов.

Правую дверь открыть так и не удалось. Сидевший слева Турецкий прямо из машины бросился на землю. Предательское освещение автоматически включалось при открытой двери; Турецкий сразу же откатился в тень и лишь на миг опередил невидимого врага. Стреляли из пистолета с глушителем.

Турецкий перебежками двигался навстречу стрелявшему. В темноте никаких преимуществ у врагов не было. Они могли видеть бегущего Турецкого нисколько не лучше, чем он их.

На миг Саша замер, стараясь сориентироваться по звуку. Сначала все было тихо, затем недалеко впереди хрустнула под ногой ветка. Турецкий неслышно распластался по земле; пистолет был у него уже в руке. Враг, не догадываясь о том, что он подошел совсем близко, сделал еще несколько шагов и оказался почти рядом.

Дальше, на шоссе, слышались перестрелка, крики, ругань. Но у Турецкого не было времени прислушиваться к тому, что там происходит. Все его внимание сосредоточилось на темнеющей в нескольких шагах от него фигуре. Глаза уже привыкли к темноте, он смог поймать на прицел силуэт на фоне чуть более светлого неба. Выстрел был удачным.

– Дроздов! Все путем!

Но тот уже и сам сообразил, что появилась секундная передышка, и они с дядюшкой выскочили из машины.

Слева рокотали моторы грузовиков.

"Подмога!" успел радостно подумать Турецкий, но ликование тут же прошло: справа тоже послышался шум двигателей, видны были уже и фары стремительно приближавшихся машин. Дроздов сообразил чуть быстрее:

– Григорий! Бегите к лесу! Он подтолкнул дядюшку, а сам бросился на звуки автоматных очередей.

Турецкий, почти не отставая, бежал за ним. Но преодолеть в полной темноте сотню метров по размокшей опушке леса было не так-то просто.

Машины, подъехавшие справа, остановились метрах в трехстах от основной стычки. Там почему-то тоже началась пальба. "Президентский кортеж? Рано! Еще одна их группа? Или все-таки Президент?" Турецкий свернул правее; он уже добрался до шоссе, как раз около злополучного "Запорожца". Здесь уже никого не было. Слева доносились непрерывные автоматные очереди, справа было потише, но главные события происходили как раз там.

По асфальту бежать было совсем легко, но неожиданная очередь заставила Турецкого броситься на землю. "Черт возьми! Что же происходит? лихорадочно думал он. Неужели кто-то из наших предал?" Он опять вскочил, но пробежал лишь десяток шагов: с очередной вспышкой от выстрелов слилась мгновенно пронзившая руку почти у самого плеча резкая боль. Споткнувшись, Саша по инерции пролетел вперед и в момент падения еще успел сообразить, что рука левая, значит, стрелять он может. И тут голова резко ткнулась во что-то твердое, и все исчезло…

…Очнувшись, Турецкий долго не мог понять, где он находится. В глазах все расплывалось, он видел перед собой лишь какое-то неясное серое пятно. Следующим его ощущением было мягкое покачивание, возможно, он находился в автомобиле. Затем на сером фоне появились расплывчатые цветные проблески. Турецкий снова закрыл глаза, а когда открыл их снова, пятно стало более отчетливым Саша понял, что это лицо. Теперь он узнал его это был Слава Грязнов.

Турецкий хотел спросить, чем кончилось столкновение, но губы не слушались, и он смог только прошептать:

Ну что?

– Отбили, серьезно сказал Слава, он уехал в Кремль. А дядя… он замолчал.

– Что с ним?

– Пропал, ответил Грязнов и отвернулся.

– Я ему крикнул, чтобы он в лес бежал, прохрипел Турецкий.

– В лесу искали. Нет его. Там ребята остались, может, найдут его. Живого или мертвого, но надо найти.

– А нападавшие? снова спросил Турецкий.

– Уехали. У них там же машины стояли, чуть подальше. Перетрусили, видать. Я даже подумал на миг, что они одолевают, а они по машинам и нет их. Но теперь-то им не уйти. Президент первым делом взгреет Шилова, а тот почистит свои ряды.

Пока они ехали, Саша еще несколько раз ненадолго впадал в забытье.

Наконец машина остановилась, и голос Грязнова сказал:

– Ранен он, доктор. Много крови потерял.

– Сейчас мы им займемся.

Теряя сознание, Турецкий чувствовал, что чьи-то сильные руки вытаскивают его из автомобиля. Он понял, что его привезли в больницу.

Следующее, что он помнил, прикосновение жестких рук медсестры, делавшей ему укол, и ее полусовет-полуприказ:

– А теперь спать!

Турецкий резко открыл глаза. У окна спиной к нему стоял Меркулов.

– Константин Дмитриевич? обрадовался Турецкий.

– Да, Меркулов повернулся и подошел к кровати. Ну что же ты опять, братец! Так на тебе скоро живого места не останется!

– Кто бы спрашивал! парировал Турецкий. Можно подумать, ты всю жизнь на курорте.

– Да почти, Меркулов устало улыбнулся, и Турецкий заметил, что его шеф выглядит просто изможденным.

– А у нас тут… такие дела закрутились, Турецкий покрутил в воздухе здоровой рукой. Ты, наверно, уже в курсе.

– Да, Шура мне успела рассказать. Меркулов посерьезнел и оттого стал казаться еще более усталым. Теперь он напоминал старика. И еще эти события на валютной бирже… Ты, наверно, ничего не слышал здесь?

Турецкий изумился. Меркулов был последним человеком, которого он мог бы подозревать в пристальном интересе к курсу доллара.

– Да тебе-то что, Константин Дмитриевич! воскликнул Турецкий. Ты-то пока не банкир! Не рекомендую. По-моему, это сейчас самая опасная профессия.

– По статистике самая опасная профессия в двадцатом веке глава государства, ответил Меркулов. Они чаще всего умирают насильственной смертью. А если сюда прибавить покушения… Да, Саша, вы молодцы. Но это пока задача со многими неизвестными. А насчет курса доллара это ты зря, Саша. Ведь это политика, отражение экономического положения. Ладно, Меркулов улыбнулся, и в его глазах мелькнули прежние озорные огоньки, по крайней мере, вы хорошо попутали им карты.

Внезапно дверь палаты распахнулась.

– Саша! Ты слышал про доллар?

Только теперь Таня Бурмеева увидела, что Турецкий не один. Она нервным жестом поправила халат и неуверенно застыла на пороге.

– Заходи, Турецкий указал на Меркулова. Это мой начальник. И друг. А это Таня. Татьяна Бурмеева.

– Ага, сказал Меркулов и любезно улыбнулся, очень приятно познакомиться Константин Дмитриевич Меркулов.

Турецкий слишком хорошо знал Меркулова, а Меркулов Турецкого. Они поняли друг друга с полуслова. Меркулов, разумеется, знал, кто такая Татьяна Бурмеева и почему она находится здесь в больничном халате. А по тому, как она обратилась к Турецкому "Саша!", и по его выражению лица он понял, что для Турецкого она уже не просто пострадавшая и свидетельница по важному уголовному делу, а нечто гораздо большее. "А какая красавица, подумал Меркулов. И где только Сашка их откапывает?

– Таня, протянула ему руку Бурмеева, извините, я не знала, что… она запнулась. Просто я только что услышала…

– Что, Таня? спросил Турецкий.

Таня нервно кусала красивые губы. Саша понял, что она не хочет ничего говорить при Меркулове.

– Я зайду позже, сказала Таня и поспешно вышла.

– Ну Турецкий! только и сказал Меркулов, когда дверь за ней закрылась. Тут вокруг такое творится, а ты… Я тебе поражаюсь!

– Он со мной говорил как с какой-то швалью!

Буцков стиснул рюмку с такой силой, что она треснула в его ладони. Он стряхнул осколки в корзину для бумаг.

– Такое я не могу простить… Всякий паршивый следователишка будет еще на меня свысока поглядывать? Ну нет, не бывать этому. Только на сей раз поручи это дело не этим безмозглым идиотам, которые промахнулись с рыжим шутом из ментарни, а Доле. Доля промахов не делает. А мы тем временем отсидимся на даче и посмотрим, как дело будет разворачиваться.

Буцков достал из среднего ящика стола новую рюмку, налил коньяку и выпил. После этого добавил, завершая разговор:

– Нам бы только день простоять да ночь продержаться. Если уберем следователя, у которого слишком длинный нос, то у нас будут те несколько дней, чтобы зацементировать нефтяной рынок на случай нашего срочного отъезда. Он слишком дорого нам дался. Не дрейфь. Женя, я тебе обещаю, что не позже чем через неделю мы будем купаться в Средиземном море…

…Игорь Доля не любил ездить на такси. Он предпочитал метро. Там, в гуще народа, он чувствовал себя незаметным. А это такое необъяснимо сладостное чувство быть совсем неприметным и в то же время знать, что ты выше всего этого быдла.

Может быть, из-за этой странной любви к общественному транспорту он и не покупал себе машину. Хотя денег за его высокопрофессиональную работу платили столько, что он мог бы позволить себе приобретать их хоть каждый месяц. Поэтому другой его страстью было посещение дорогих автосалонов. Он как бы выбирал машину, а потом пренебрегал ею, отказываясь от покупки.

И опять спускался в подземелье метро.

На станцию "Беляево" он приехал в последнем вагоне. Выйдя на улицу, он сначала нашел дом. Стоя во дворе и поглядывая на играющих на площадке детей, он вычислил окна нужной квартиры, а потом посмотрел вокруг, прикидывая, где лучше выбрать место для исполнения не только ответственного, но и опасного заказа.

Ровно напротив девятиэтажного пятиподъездного дома стоял точно такой же. На крыше его, чуть наискосок от нужных окон, возвышалась надстройка лифтовой шахты. Мало того, этот второй дом стоял на горке по отношению к первому, что создавало дополнительные удобства.

Еще одно неоспоримое преимущество заключалось в том, что от подъезда, через который предстояло подняться в эту лифтовую надстройку, можно было быстро и достаточно незаметно уйти.

Направо за угол дома, налево на проезжую улицу с магазином, около которого всегда много народу, или прямо через спортивную площадку и корпуса общежитий, к метро.

Наверх он подниматься не стал, чтобы лишний раз не светиться. По опыту он знал, что ход в лифтовую надстройку и на крышу в таких домах или вовсе не закрывается, или же запирается висячим замком, который можно открыть чуть ли не ногтем. На всякий случай у него был специальный перочинный ножик, лезвия которого всегда можно было использовать как отмычку.

Доля придавал большое значение качеству не только основных, но и второстепенных профессиональных инструментов.

"Будем надеяться, что сегодня клиент ночует дома", подумал Доля, спускаясь в метро.

В "Диету" я, конечно, опоздал. Небритый человек в белом халате, похоже грузчик, дохнул на меня таким перегаром, что резко захотелось закусить.

– Все! Директор велел не пущать! Закрыт магазин!

Да, собственно, что бы я успел купить всего за пять минут? Чуть посомневавшись, я отоварился в киоске почище, где были не только бутылки, но и банки. Скромный ужин следователя, семья которого благополучно отдыхает в Прибалтике: лосось, соленые огурцы, пакет печенья и бутылка водки. Продавец утверждал, что водка высшего класса.

– Да я ж здесь каждый день торгую, зачем мне постоянных клиентов суррогатом поить? Он был едва ли не возмущен моими подозрениями в происхождении напитка. Я только на складах товар беру, никаких левых дел. Могу и сертификат качества показать.

Он стал яростно рыться в недрах ларька, но я милостиво сказал:

– Ладно, ладно, верю на слово. Спасибо.

– Вам спасибо, парень расплылся в улыбке.

Дома, в своем временном жилище у метро "Беляево", я прямо с пакетом в руках набрал Маринин номер:

– Алло! Марин, дуй ко мне, пировать будем! У меня лосось есть.

– А хлеб есть? А картошка? Марина слишком хозяйственно восприняла заявление о предстоящем пиршестве.

– Водка есть, уклончиво ответил я.

– Все понятно, она рассмеялась, жди меня, как соловей лета, сейчас буду.

– Как соловей лета, как рюмку у буфета, как девушку кадета, пообещал я ей.

Хрен с ними со всеми следственными проблемами! Есть кое-что в жизни поважнее. Например, выпить водочки, глядя в веселые глаза Марины. Свой служебный долг я на этот вечер решил заархивировать.

Марина пришла через полчаса, в руках она держала громадную полосатую сумку, набитую продуктами.

– Ну показывай, что ты там принесла, фея из страны жратвы. Я строго смотрел на Марину, хотя мне очень нравилось, что она вдруг проявила такую поистине материнскую заботу обо мне.

Я был… как бы это получше сформулировать… Ну тронут, что ли… Она выуживала пакеты.

– Так… вот хлеб, это картошка…

Можно в мундире, предложил я, с сомнением глядя на картошку.

– Да ладно, я сама почищу, рассмеялась Марина, это вот перец фаршированный, нужно только подогреть, он из кулинарии, ужасно вкусный, а это…

Она торжественно извлекла красиво оформленную коробочку с аппетитными шоколадными крошками, орешками и зернышками на яркой картинке:

– Это мюсли!

– Мюсли? опешил я.

– Именно! Как я могла устоять перед таким названием? Сейчас и узнаем, что это такое. Нет, лучше позже, они, похоже, сладкие.

Я повертел коробку в руках, на ней и вправду по-немецки было написано: "Мюсли". Охренеть можно, честное благородное слово.

Прямо– таки страшно "помюслить", чего только сейчас нет? Даже торт "Птичье молоко" и тот на каждом углу. Раньше на него запись в магазине вели чуть ли не на месяц вперед, а нонеча ешь, только рот успевай разевать. Да двадцать тысяч не забудь из кармана выложить.

Впрочем, до десерта у нас дело не дошло. Умяв две тарелки румяной, нажаренной Мариной картошки и съев почти всего лосося, потому что Марина едва притронулась к еде, а также распив на пару полбутылки водки, мы почему-то оказались совсем не за чайным столом, а вовсе наоборот в постели.

Среди ночи я встал, чтобы попить воды. Потом пришел из кухни в комнату и, стоя у раскрытого окна, закурил. Там, в доме напротив, горело всего два или три окна, ночной воздух был прохладным и нежным. Я взглянул на Марину.

Она безмятежно спала, раскинувшись на кровати. Одна рука лежала поверх простыни, другую она подложила под голову. Она сладко причмокнула во сне.

И тут я увидел наглого жирного комара на стене. Такого я стерпеть не смог. Схватив с тумбочки какую-то газету, я свернул из нее орудие убийства.

От громкого хлопка Марина не проснулась. И хорошо ведь я промахнулся. А не так-то легко признаться возлюбленной в своем поражении в битве с крошечным беззащитным насекомым.

Отбрасывая газету в угол, я машинально взглянул на нее. Это была "Вечерняя Москва", которую я конечно же еще не читал. Мне бросился в глаза витиеватый заголовок "У Шерлока Холмса есть собственный клуб". На фотографии веселые люди в клетчатых кепках демонстративно курили трубки в каком-то интерьере. Под фотографией жирным шрифтом в рамочке было набрано: "Очередное заседание Клуба состоится завтра, 9 августа, в 19.00 в Центральном доме медработника".

Что ж, каждый сходит с ума по-своему, пожал я плечами, укладываясь на свободное место. Все-таки Марину пришлось чуть подвинуть. Но она продолжала спать как сурок.

Я проснулся под звуки песни.

"Я буду долго гнать велосипед, среди полей его остановлю…" Дальше слова песни обрывались, превратившись в простое намурлыкивание мелодии, видимо, Марина знала только эти первые строки.

Приятной неожиданностью было то, что она не просто пела, а сопровождала пением трудовой процесс.

Мой одежный шкаф был настежь распахнут, и Марина по одной выуживала из его глубины мною постиранные, но не поглаженные рубашки. В комнате приятно пахло свежевыглаженной тканью.

Это напоминало мне детство, когда мама перед школой гладила мне белую рубашку и пионерский галстук. Только она обычно не пела.

Марина не заметила, что я проснулся, и я мог сквозь полуприкрытые веки наблюдать за ней. Трудно было поверить, что эта неорганизованная и взбалмошная девчонка может с таким старанием и так рано поутру отглаживать воротнички мужских рубашек.

Сам процесс, похоже, доставлял ей удовольствие. Да и мне, честно сказать, тоже. То есть я имею в виду, конечно, не процесс глажки, а исключительно наблюдение за тем, как это делает для меня красивая женщина.

– О! Да ты, никак, проснулся! обрадованно спросила Марина, заметив неуловимые, как мне казалось, движения прикрытых век.

– Угу, честно ответил я.

– Подглядываешь? с деланной укоризной сказала она. Иди умывайся и вари кофе, я тут тебя обихаживаю, а ты, уж будь добр, меня корми.

Я быстро натянул джинсы и футболку и отправился умываться. Перед тем как варить кофе, я заглянул в комнату и застыл от удивления. Покончив с рубашками, Марина занялась маскарадом.

Она надела мой прокурорский китель и подаренную матерью кепку цвета хаки, которую я никогда не носил, сочтя слишком экстравагантной. Марина рассматривала себя в зеркале. По мне, так она напоминала глупого подростка, но ей, видимо, казалось иначе.

– Я похожа на прокурора? кокетливо спросила она и рекламно улыбнулась.

Чтобы я мог ее лучше рассмотреть и оценить, она встала напротив открытого окна и приняла напряженную позу провинциальной манекенщицы. И тут…

Я даже не понял, что произошло. Марина как-то взмахнула руками и стала медленно падать лицом вперед, на шаткий гладильный столик.

Я не мог этому поверить, но уже, кажется, понимал, что случилось самое страшное. Я подхватил ее на руки. Из левого виска тонкой-тонкой струйкой текла кровь. Марина была мертва…

Осторожно положив Марину на диван, я выхватил из раскрытого шкафа джинсовую куртку. Во внутренний карман я сунул "макаров" и, на ходу надев куртку и втиснувшись в кроссовки, выскочил за дверь. И через три ступеньки помчался вниз.

"Скорая помощь" была уже не нужна. А пуля предназначалась мне. Стрелять могли только из дома напротив. Или из окна какой-то квартиры, что маловероятно, или с крыши. Скорее всего, из лифтовой надстройки.

Если бы оттуда стрелять пришлось мне, то я бы выбрал или первую, или вторую от левого края дома. Обе они находились почти на уровне моего окна, чуть наискосок.

Было полвосьмого утра, люди уже начинали выходить из дома, чтобы отправиться на работу. И тут меня осенило. Я вспомнил, как убили Дэвида Ричмонда. Это явно была та же рука.

В моем мозгу как бы отпечатался его фоторобот: я знал убийцу в лицо.

Около пятого, последнего подъезда я увидел интеллигентную старушку, с трудом удерживающую на поводке какого-то беспородного пса. Пес рвался в подъезд, а старушка вроде бы уговаривала его еще погулять.

Я подскочил к ней и, кажется, напугал. Но слово "прокуратура" подействовало на нее успокаивающе. Как мог, стараясь сосредоточиться, я описал ей внешность убийцы Ричмонда. И попал в точку.

Старушка оказалась сообразительной и сразу показала мне, куда быстрым шагом направился невысокий молодой человек с короткой бородкой и "дипломатом" в руке.

– Вот через спортивную площадку, я его успела рассмотреть, потому что на него Джек залаял.

Кивнув на ходу, я побежал в сторону метро, огибая спортплощадку и общежития слева. Если преступника на Профсоюзной ждала машина, то его уже и след простыл. За пять минут можно было уехать и смешаться с утренним потоком автомобилей.

Я рванул к метро, понимая уже практически полную безнадежность погони.

Когда я выскочил на платформу, в обе стороны, набирая скорость, уходили поезда…

Мой и так мизерный шанс свелся к абсолютному нулю…

Сзади кто-то похлопал меня по плечу. Я по инерции резко повернулся и отскочил в сторону. Это был молоденький усатый милиционер. Он удивленно смотрел на меня, сжимая в руках резиновую дубинку.

Я сунул руку в задний карман джинсов. Удостоверение было на месте. Хорош бы я был без него с "макаровым" в кармане на мирной утренней станции.

– Быстро, где у вас телефон?

Поняв, что мне не до шуток, сержант побежал вперед. Через минуту я уже набирал номер дежурного по городу…

После звонка дежурному, который обещал мне поставить на уши всю милицию города, я уже более спокойно набрал номер местного отделения милиции.

В прокуратуру я приехал только к обеду. Коллеги уже все знали. Мне не надо было их об этом спрашивать, все было написано на их хмурых лицах.

Я тупо сидел за своим столом и думал. Что-то такое было во всем происшедшем, что не давало мне покоя. Что-то такое, что имело отношение к убийству Марины. Марины и Дэвида Ричмонда.

Стоп! Шерлок Холмс?!

Как тогда сказал Ломанов, когда мы были в квартире убитого Ричмонда?

Убийство по методу Шерлока Холмса… Убийца был явно поклонником творчества Конан Дойла вот что сказал тогда Ломанов!

А та вчерашняя газета, которой я пытался прибить комара, сообщала об очередном заседании "Клуба любителей Шерлока Холмса"!

Оцепенение покинуло меня. Я уже знал, куда надо идти вечером. А сейчас следовало на пару с Ломановым разработать план действий. Я не хотел привлекать к этому иные силы. Это было слишком мое личное дело.

– Сережа! позвал я.

Он вошел в кабинет почти тотчас же, словно за дверью ожидал, когда наконец можно будет говорить со мной.

– Ты был прав, сказал я Ломанову, нам поможет Шерлок Холмс. Сегодня к семи мы идем в клуб медработников. Там состоится заседание этих гребаных любителей Холмса. Мы возьмем этого снайпера. Подстрахуешь?

– Может, позовем Грязнова с ребятами? моментально понял меня Ломанов. Он наверняка вооружен.

– Мы тоже будем вооружены. И никакого лишнего шума. Только ты и я.

…В том, что попытка моего убийства, жертвой которого стала Марина, это дело рук Буцкова, мы с Ломановым не сомневались. К тому же уж очень она напоминала убийство Дэвида Ричмонда, просто как две капли воды.

Результатов баллистической экспертизы еще не было, но они нас не столь уж интересовали. В конце концов, убийца мог воспользоваться и другим оружием. Сейчас нас интересовал только исполнитель.

Если принять во внимание те сведения, которыми мы располагали, то получалось вот что. Убийца был из близкого окружения Буцкова. Зверь, взбешенный запахом паленой шерсти на собственном загривке, высунул свою мерзкую морду из норы и совершил нападение. Умелыми руками наемника.

Фоторобот, сделанный после убийства Ричмонда, очень напоминал того человека, которого видела старушка, выгуливающая собаку у подъезда.

В тире человека-фоторобота тоже знали как идеального стрелка.

Скорее всего, человек этот был из афганского прошлого Буцкова. Там, в Афгане, их научили стрелять слишком хорошо…

Да плюс еще эти на первый взгляд дурацкие ассоциации с Холмсом. Но я по опыту знаю, что самые невероятные вещи вдруг оказываются единственно верной ниточкой.

– Саша! стукнул себя по лбу Ломанов. Какие мы с тобой идиоты!

– То есть?

– Надо ехать к Зотову с фотороботом и внимательно просмотреть его дембельский альбомчик!

И второй раз за один день я сказал с чувством:

– Сережа, ты гений.

Так, к сожалению, часто бывает в нашей работе вещи и обстоятельства, лежащие на самой поверхности, ты как бы сначала не замечаешь. А потом словно неожиданный лучик света выявляет какую-то новую грань, через которую проясняется и вся картина.

На самом деле, мы конечно же давно должны были показать этот фоторобот Пете Зотову, который служил в Афганистане под началом Буцкова. Но мы были слишком зациклены на Кларке, и этот элементарный ход нам просто не пришел в голову раньше.

– Сережа, звони Зотову. Сначала на работу, а если его там нет, то домой.

Зотов оказался дома и сказал, что ждет нас в любое время. Мы поехали тотчас. Было уже без малого пять часов дня.

Во внутренний карман куртки я засунул пару наручников, очень надеясь, что они мне сегодня пригодятся. Моя клятва Марине о том, что я застрелю ее убийцу собственноручно, была красива, но слишком эмоциональна. Самым верным было передать его в руки правосудия.

Поехали мы на моей машине. При пересечении Садового кольца попали в пробку, но все равно были на Бутырской улице у Зотова минут через двадцать.

Как только Петя услышал, что нас интересует Афганистан, Буцков и его люди, он вновь стал заикаться.

– Эт-т-то Д-доля, т-т-точно Д-д-доля, сказал он, едва взглянув на фоторобот.

Он порылся в ящиках стола и вывалил нам целую груду фотографий дембельского альбома, как оказалось, он завести не удосужился. Да, собственно, нам было достаточно уже того, что он узнал убийцу.

Мы с Ломановым рассказали Пете о всех наших предположениях и вычисленных совпадениях. Особенно Петю заинтересовало упоминание Шерлока Холмса.

– Д-доля вообще ч-человек очень л-литерат-турный. Я же вам, к-кажется, рассказывал, ч-что он д-даже в Аф-гане читал Д-достоевского. Эх, где ж в-вы б-были раньше!

Я грустно развел руками. Что же мне оставалось делать?

– Ладно, мужики, к делу, сказал я. Если все обстоит так, как мы предполагаем, и Доля действительно окажется в этом клубе Шерлока Холмса, то мы должны заранее выработать план действий. У нас еще есть полчаса.

– Я ид-д-ду с в-вами, решительно заявил Зотов.

Я оценивающе взглянул на него:

– Хорошо. Ты с ним знаком и подойдешь первым. Ломанов будет с тобой. Меня же он знает в лицо, поэтому я появлюсь в последний момент.

И мы разработали примерный план действий.

…На втором этаже Центрального дома медработников разгуливало множество фальшивых англичан в клетчатых пиджаках и с трубками в зубах. Ребята вошли в холл первыми и сделали мне знак Доли пока не было.

До начала заседания клуба оставалось пятнадцать минут.

Я прошел в дальний левый угол холла, где в тени стояла пара мягких кресел. Чтобы не изобретать велосипеда, я использовал старый-престарый шпионский прием. Делал вид, что читаю газету, а на самом деле внимательно следил за происходящим в дырочку, которую проковырял в центре газеты.

Сережа и Петя моментально освоились в этой обстановке и уже через минуту вступили в беседу с клетчатыми мужиками. Имена Шерлока Холмса и доктора Ватсона, а также сэра Конан Дойла доносились до моего слуха с интервалом в несколько секунд.

До начала заседания оставалось уже несколько минут.

Тут всеобщим вниманием завладел ужасно толстый и бородатый парень в самом клетчатом из всех клетчатых пиджаков:

– Уважаемые джентльмены! Голос его был густ, сочен и громок. Прошу всех в зал. Мы начинаем наше торжественное заседание, посвященное знаменитому делу о пестрой ленте. Укротитель змей уже прибыл со своими питомцами! Прошу всех в зал! Проходите, проходите. Он трогал всех за плечи, словно подталкивая в зал. А это что за зачитавшийся джентльмен? Прошу и вас! Проходите в зал.

Я понял, что он обращается ко мне. И про себя выругался Доли все еще не было. К сожалению, создавалось впечатление, что и не будет.

Только успел я это подумать, как увидел его входящим в холл. К счастью, кто-то еще более настырный завладел вниманием толстяка, и он отцепился ото всех, а главное от меня.

Доля в клетчатом пиджаке остановился в дальнем конце холла у двери и очень внимательно оглядел помещение. Мне даже показалось, что я ощущаю его холодный взгляд через дырочку в газете. Хотя это было конечно же иллюзией.

Мои замечательные напарники настолько увлеклись, что уже были где-то в зале, продолжая, наверное, начатый с кем-то разговор. Что ж, может быть, это и к лучшему, пронеслась в голове мгновенная мысль.

Как всегда бывает, в дверях зала в последний момент образовалась толкучка. Доля стоял чуть в стороне и ожидал, когда путь освободится. В мою сторону он не смотрел.

Я решил действовать один.

От моего темного угла до Доли было шагов семь. Толпа уже почти влилась в зал, и он стоял ко мне спиной. Я положил газету на соседнее кресло и, опустив лицо, едва сдерживая себя, чтобы не побежать, сделал эти несколько так необходимых шагов.