Текст книги "Живая бомба"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 9
ОПОЗНАНИЯ

Нина Ивановна Бойко была очень красивой женщиной. Настолько красивой, что Камельков поначалу даже немного смутился. Правда вот, лицо у нее было чуть-чуть бледней, чем нужно, а под большими карими глазами пролегли легкие тени, но все это можно было списать на переживания последнего месяца.

Жена Бойко сидела напротив Миши Камелькова и помешивала ложечкой кофе.

– Вы знаете, Михаил… Извините, забыла спросить, как вас по отчеству?

– Не важно, – ответил Камельков. – Зовите просто Михаил.

– Вы знаете, Михаил, я ведь видела убийцу мельком. К тому же через тонированное стекло. Не уверена, что я смогу его узнать.

– Ничего страшного, – успокоил ее Камельков. – Не узнаете, значит, не узнаете. Это как у физкультурников: главное не победа, а участие.

Нина Ивановна улыбнулась. Губы у нее были слегка полноватые, а зубы белоснежные, как у актрис, которые рекламируют зубную пасту.

– Что ж, в таком случае я попробую. Давайте ваши фотографии.

Камельков достал из кармана бумажник, вынул три фотографии и протянул вдове Бойко. Нина Ивановна взяла со стола очки, надела на свой изящный носик и принялась не спеша и очень внимательно разглядывать снимки.

– Вот этот, – сказала она, положила фотографию на стол и ткнула в нее наманикюренным пальцем. – Вот этот вроде похож. Конечно, в том случае, если он высок и строен. Потому что у убийцы было спортивное телосложение.

– Он высок и строен, – заверил вдову Миша Камельков. – И спортом занимается вполне регулярно. – Он поднял руку, потрогал опухшее лицо и тихо добавил: – У меня был шанс проверить это на себе.

Нина Ивановна улыбнулась:

– Так это он вас так разукрасил?

– Да, – сознался Камельков. – Но это не имеет отношения к делу. Нина Ивановна, будьте так любезны, посмотрите на фотографию еще раз. Вы уверены, что именно этот человек стрелял в вашего мужа?

Нина Ивановна взяла фотографию и еще раз внимательно на нее посмотрела. Покачала головой:

– Нет, не уверена. Тот был в темных очках. И потом, эти усики… Он был с темными усиками, тот человек. А этот… этот вроде блондин.

Камельков нахмурился.

– Масть можно и изменить, а усики – приклеить, – сказал Камельков.

– Можно, – согласилась Нина Ивановна. – Он похож, очень похож. Но вы ведь понимаете, Михаил, что стопроцентной уверенности у меня нет и быть не может. Я не хочу, чтобы невиновный человек отправился в тюрьму из-за того, что я выдала желаемое за действительное.

– Что ж, спасибо.

Камельков спрятал фотографии в карман.

Может, все-таки налить вам кофе? – с виноватой улыбкой спросила Нина Ивановна.

– Да нет, не нужно. Спешу по делам.

– Что ж, в таком случае до свидания. Приятно было с вами познакомиться… Миша.

Прощаясь, Камельков поцеловал Нине Ивановне руку ^-

Михайлова Камельков разыскал в Москве. Открыв дверь гостиничного номера, Антон Антонович ухмыльнулся.

– У вас что, все такие молодые? – весело спросил он.

– Где это – у нас? – нахмурился Камельков.

– Как где? В прокуратуре! Сначала Алена, теперь вот вы. Просто детский сад какой-то.

Михайлов был в трусах и в майке. К тому же от него сильно попахивало спиртным. Мишаня нахмурился еще больше.

– Гражданин Михайлов, давайте войдем в номер, – сурово сказал он.

– Да ради бога! – ответил Михайлов и потеснился, пропуская Камелькова.

В комнате царил беспорядок. Вещи, туалетные принадлежности, пакетики презервативов – все это валялось на кровати, на полу, на тумбочке.

Я завтра утром улетаю в Питер. Командировка кончилась, – объяснил Антон Антонович. Затем обвел комнату рукой и добавил: – Вот собираю вещи.

– Не многовато вещей для одной-то поездки? – едко спросил Камельков.

– В самый раз, – заверил его Михайлов. – Я, знаете ли, люблю красиво одеваться. Самому приятно, да и девочки на модный прикид лучше клюют. – Он озорно подмигнул Камелькову. – Вы ведь понимаете, о чем я, Михаил Петрович?

– Понимаю. Чего ж тут непонятного. Приехали в Москву расслабиться. Москва – она для того и существует. Кабаки, девочки… В Питере-то небось жена, дети, а?

Михайлов широко улыбнулся и кивнул:

– Я знал, что ты меня поймешь, приятель! Черт побери, приятно иметь дело с собратом по разуму!

– Угу. Только не «поймешь», а «поймете», – поправил его Мишаня. – Ив данный момент я не ваш собрат и приятель. Я следователь, вы свидетель. Наш разговор будет сугубо официальным.

– Вот так?

– Вот так.

Михайлов поднял руку и поскреб в затылке.

– Жаль, – сказал он после паузы. – А я было хотел угостить тебя отличным скотчем. То есть… вас. Вас угостить.

– В следующий раз угостите. А сейчас – к делу.

Михайлов посмотрел на Камелькова из-под нахмуренных бровей. Затем перевел взгляд на спортивную сумку возле кровати, вздохнул, снова поднял глаза на Камелькова и сказал:

– Ну что ж, раз ты такой суровый, то давай.

Однако, перед тем как начать разговор, Михайлов все-таки достал из сумки бутылку скотча, а к ней и пару приземистых стаканов.

– Стаканы из здешнего ресторана, – прокомментировал он, разливая скотч. – Вот думаю: украсть или не украсть? У меня, видишь ли, такое хобби – брать на память разные скромные вещицы из гостиниц, где я останавливаюсь. – Он завинтил бутылку и посмотрел на Камелькова. – Как думаешь, это не преступление?

– Преступление, – ответил Мишаня. Элементарная кража. Вам повезло, что администрация гостиницы проявляет лояльность по отношению к такого рода иници…

– А, да брось ты, – махнул на него рукой Михайлов. – Лучше давай выпьем. На брудершафт. Кстати, можешь звать меня Антон. Или просто – Тони. Держи!

Он протянул Камелькову стакан со скотчем. Камельков вздохнул и удрученно покачал головой.

– Антон Антонович, – сказал он таким голосом, словно говорил с психически больным человеком, – у вас все в порядке со слухом?

– Полный ажур. А что?

– Да слышите вы меня плохо. Или не слушаете совсем. Я ведь вам русским языком сказал – в следующий раз. Мне вам это по-китайски повторить? Или на фене проботать? Вы скажите – я проботаю.

Михайлов нахмурился и обиженно поджал губы.

– Ладно, черт с тобой, – сказал он без прежнего дружелюбия в голосе. – В следующий раз так в следующий раз.

Михайлов резко выдохнул через плечо и опрокинул содержимое одного из стаканов себе в рот. Затем проделал ту же процедуру со вторым стаканом. Потом поставил пустые стаканы на стол и посмотрел на Камелькова.

– А стаканы я все-таки украду! – с вызовом сказал он.

– Кради, кради, – разрешил Камельков. – Но только мне не попадайся. Попадешься – посажу.

– Как это? – удивился Михайлов.

– А так. Помнишь поговорку – вор должен сидеть в тюрьме! Вот ты и сядешь. Ответишь и за себя, и за всех гостиничных воришек разом. На два года вперед. Да еще и потерю компенсируешь.

Михайлов долго и обескураженно смотрел на следователя, затем вновь поскреб рукой в затылке и вдруг расплылся в улыбке.

– А, – сказал он, – шутка! Понимаю. Извини, сразу не прорубил. Я, когда немного выпью, тормозить начинаю. Ты мне, если буду тягача давать, по два раза все повторяй, о'кей? И погромче на два тона. Тогда услышу и осознаю.

Камельков достал из бумажника фотографии бодигардов и разложил их на столе.

– Это что? – с любопытством спросил Михайлов.

– Подозреваемые! громко ответил Мишаня. Посмотрите, пожалуйста, эти снимки. Если увидите среди них человека, который стрелял в вашего шефа, скажите.

Антон Антонович подошел к столу и склонился над фотографиями. Взял одну, вторую…

– О! – воскликнул он. – Так вот же он! – Михайлов ткнул пальцев в фотографию Алекса Кузнецова. Затем внимательно вгляделся и кивнул еще решительней, чем прежде: – Ну да! Это тот самый парень и есть! Он в Володьку стрелял! Вот подонок! Вы его арестовали?

Лицо Камелькова стало еще строже.

– Антон Антонович, – медленно произнес он, посмотрите, пожалуйста, повнимательней. Это очень важно. Вы и в самом деле узнаёте этого человека?

– Да чё тут глядеть-то? Он это! Я его из тысячи узнаю! Я ж его видел с двух метров, вот почти как тебя сейчас. Опустил стекло – и давай палить. Как только в меня не попал – ума не приложу! И ведь прям в глаза мне смотрел, сволочь!

– Вы хотите сказать, что этот человек стрелял в Роткевича?

– Вот черт! – Михайлов ударил ладонью по фотографии. – Да что ты ко мне привязался? Он не он, он – не он! Говорю тебе: эта сволочь в Володьку стреляла! Так ты его арестовал или нет?

Камельков отрицательно покачал головой:

– Нет пока. Но теперь арестуем. От вас можно позвонить?

– Валяй звони!

Камельков подошел к телефону и набрал номер Поремского.

– Владимир Дмитриевич, здравствуйте! Это Камельков… Да… Да… Хорошая новость. Михайлов только что опознал на снимке убийцу Роткевича. Это Алексей Кузнецов!.. Он самый!.. Понял, до связи.

Камельков положил трубку на рычаг. Посмотрел на Михайлова.

– Ну что? – нетерпеливо спросил тот. – Возьмете этого гада или как?

Камельков задумчиво пошевелил бровями, затем кивнул:

– Думаю, что возьмем. Слушай, Тони… – Глаза Камелькова алчно сверкнули. – Нацеди-ка мне стопочку твоего скотча. И найди чего-нибудь зажевать. Я ужас как проголодался!

Глава 10
ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР

Рассказав Поремскому о своей встрече с Евстигнеевым и Ефимовым, Свиридов замолчал. Он сидел на стуле сгорбившись и опустив голову на грудь. Худые руки с длинными, костлявыми пальцами неподвижно лежали на коленях. Он был так неподвижен, что на какое-то мгновение Поремскому показалось, что он умер.

– Что было дальше? – окликнул подозреваемого Поремский. – Вы наняли киллера?

Свиридов медленно покачал головой:

– Нет. Не успели. Пока мы раскачивались, кто-то убил менеджеров концерна. Дело имело большой резонанс. К тому же следственные органы вплотную занялись концерном. Согласитесь, после этого идти на убийство Карасева было бы глупостью.

– Вы хотите сказать, что не заказывали Карасева? – не сумел скрыть своего разочарования Поремский.

Свиридов поднял голову и насмешливо на него посмотрел:

– Разумеется, нет. Я ведь вам говорил – вы не сможете посадить меня за намерения, какими бы гнусными они ни были. Для того чтобы посадить человека, необходим факт преступления, а факта не было. Понимаете, не было!

Поремский пристально вгляделся в худое лицо Свиридова, однако оно оставалось совершенно непроницаемым.

«Чертов инквизитор, – подумал Поремский. – С такой рожей только ведьм на костер посылать! Или людям на дыбе руки выкручивать!»

– Значит, об этом вы и беседовали по телефону с Евстигнеевым? – спросил Поремский. – О намерении?

Свиридов кивнул:

– Конечно. А о чем же еще? Ведь Владлен искал киллера. Так или иначе, но мы бы убили Карасева. Нам помешал этот дурацкий взрыв. Уж можете мне поверить, мы бы так и сделали: не сейчас, так после – когда все эта история с убитыми менеджерами забылась бы. Хотя… – Свиридов усмехнулся, – о чем это я? Ведь с ним разобрались и без нас. Кто-то проделал за нас всю работу. Честное слово, этого человека стоит поблагодарить!

Свиридов запрокинул голову и вдруг сухо рассмеялся.

Поремский посмотрел на его острый, подпрыгивающий от хохота кадык, затем вынул из стаканчика карандаш, повертел его в пальцах, положил карандаш на стол и принялся задумчиво перекатывать его пальцами по столу, не сводя с «инквизитора» внимательных глаз. Свиридов перестал смеяться и теперь наблюдал за действиями «важняка» молча, с легкой, ироничной улыбкой.

– За намерения мы вас, конечно, арестовать не можем, – задумчиво сказал Поремский. – Но и подозрения в убийстве я с вас снимать не собираюсь. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем настоящего преступника.

Свиридов пожал костлявыми плечами:

– Что ж, ловите. Это ваша работа. Я рассказал вам все, что было. К сказанному мне абсолютно нечего добавить. И вообще… – Он демонстративно зевнул, – я устал и хочу спать. Отвезите меня в камеру.

Допрос Владлена Евстигнеева не дал ничего нового. На все вопросы Поремского тот отвечал коротко и односложно – «нет», «не знаю», «не помню», «не понимаю». Держался он расслабленно, веки его маленьких карих глаз были флегматично полуопущены, словно он ждал удобного момента, чтобы заснуть, а все вопросы следователя воспринимал как досадную, хотя и не такую уж значительную помеху.

Лишь два раза за все время допроса в тусклых, безразличных глазах Евстигнеева мелькнул интерес. В первый раз – когда Поремский прокрутил ему кассету, во второй – когда он услышал о признании Свиридова. Однако и тут гендиректор «Титана» не ст&л проявлять нервозности или суетливости. Он просто пожал плечами и сказал:

– Ну и что? Это все равно ничего не доказывает.

И тут же прервал свой монолог, посчитав, должно быть, что наговорил много лишнего.

Таким образом, в конце допроса Поремский знал ровно столько же, сколько и в его начале.

Звонок Миши Камелькова застал Поремского в кафе, где он с удовольствием поглощал горячие тефтели, запивая их яблочным компотом.

– Владимир Дмитриевич, здравствуйте! Это Камельков!

– А, Мишаня. Ну как? Показал снимки Михайлову?

– Да-да.

– И что?

– Хорошая новость. Михайлов только что опознал на снимке убийцу Роткевича. Это Алексей Кузнецов!

– Один из бодигардов?

– Он самый!

– Ясно. Сейчас же снаряжу бригаду. Пусть Михайлов остается на месте. Глаз с него не спускай. Как только привезем Кузнецова, я тебе позвоню.

– Понял. До связи.

Взяли Кузнецова без шума и эксцессов. Он и не думал сопротивляться. Сам протянул руку под «браслеты». Еще и улыбался, глядя на Поремского. А уже в машине повернулся к Поремскому и сказал с холодком в голосе:

– У меня влиятельные знакомые. Вам придется ответить за этот беспредел. Вы это понимаете?

– Придется – отвечу, – спокойно сказал Поремский.

– Самое забавное, что у вас на меня абсолютно ничего нет, – с усмешкой добавил Алекс Кузнецов. – Хотя… зная ваши методы, могу предположить, что вы подкупите пару свидетелей и по вашему приказу они опознают во мне хоть самого Бен Ладена.

– Поживем – увидим, – все так же спокойно отозвался Поремский.

Кузнецов замолчал и за всю последующую дорогу не произнес ни слова.

Однако в кабинете Поремского он неожиданно разговорился. Причем беседовал, вальяжно развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, словно был не на допросе, а на светской вечеринке. Его рыжие волосы слегка растрепались, галстук съехал набок, однако в целом вид у бодигарда был вполне респектабельный и довольный.

– А у вас здесь уютно, – весело сказал он, обводя взглядом кабинет Поремского. О, и чайничек имеется! Может, вдарим по Чайковскому, а, шеф?

– Как-нибудь потом.

– Отчего же потом? Потом может и не быть. Думаете, мы с вами еще когда-нибудь встретимся?

Поремский вежливо улыбнулся.

– Уверен в этом, – сказал он. – Не могу же я отказать себе в таком удовольствии.

– Ладно, как скажете, – согласился Алекс Кузнецов. – Возможно, я и навещу вас в вашей камере, куда вас упрячут за беспредел, который вы здесь творите. Может, даже принесу чего-нибудь. Вам что больше нравится – бананы или яблоки?

– Виноград.

– Виноград в это время года дорог. Ну да ладно, чего не сделаешь ради хорошего человека!

В лице Поремского не дрогнул ни один мускул.

– Высказались? – спокойно спросил он.

Кузнецов кивнул:

–Угу.

Отлично. А теперь буду говорить я. Вы подозреваетесь в убийстве бизнесмена Роткевича…

– Это которого шлепнули в Питере? – иронично прищурился бодигард. – Да вы в своем уме, Поремский? Я сроду в Питере не бывал. Я и Эрмитаж-то видел только на картинке. А кстати, хорошая идея! Нужно будет съездить в Питер на выходные, глянуть на Зимний, плюнуть в Неву. Чем я хуже других?

– Идея хорошая, – кивнул Поремский. – Правда, осуществить вы ее сможете лет через пятнадцать. Само собой, если попадете под амнистию.

– Опять угрожаете, – вздохнул Кузнецов. – И что это за манера такая у наших следователей – угрожать, давить на психику. Нет чтобы угостить чаем, рассказать что-нибудь веселое, втереться к подозреваемому в доверие, стать ему отцом родным. Так нет же, все, что вы умеете, это только угрожать. В то время как…

– Ну хватит кривляться, жестко осадил его Поремский. – Вам не отвертеться, Кузнецов. В день убийства Роткевича вас не было ни на работе, ни дома.

– Ну и что?

– А то, что в этот же день вас видели в Питере. В милицейской форме и с пистолетом в руке. Не припоминаете?

– Нет.

– Жаль. Случается, что чистосердечное признание смягчает наказание.

– Это только в кино.

– Ну почему же. В жизни такое тоже бывает. Все, что от вас требуется, откровенно отвечать на мои вопросы.

Кузнецов задумался. Покосился на Поремского:

– И что, много мне скостят?

– Это решать суду.

– Ну да, конечно. – Он опять задумался. Затем, нахмурившись, посмотрел на следователя, вздохнул и махнул рукой: – Ладно, давайте бумагу. Я все напишу.

– Можете просто рассказать.

– Да нет, уж лучше напишу. Я, когда говорю, не могу сосредоточиться.

Поремский вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его бодигарду.

– А ручку?

Поремский вынул из стаканчика карандаш и положил его на стол перед Кузнецовым.

– Пишите этим.

Кузнецов взял карандаш и склонился над листком бумаги. Он корпел минут пять, затем поднял голову и спросил:

– О том, что раскаиваюсь, писать?

– Пишите.

Кузнецов кивнул и вновь склонился над бумагой. Наконец он отложил карандаш и протянул свой шедевр Поремскому:

– Вот. написал.

Поремский взял листок и стал читать.

«ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Я, Кузнецов Алексей Викторович, верный слуга Его Императорского Величества Карла Седьмого-Хитрого, признаюсь в том, что первого июня сего года проткнул копьем достопочтенного иеромонаха Бонвивана Легкого. В оправдание своего проступка могу сказать лишь то, что бой наш был равным и честным. А то, что повезло мне, а не Бонвивану, так на то воля Всевышнего. Не мне, ничтожнейшему из рабов его, отвечать за судьбу, предначертанную нам самим Небом.

Ежели вашему высочеству будет угодно, обязуюсь восполнить сию потерю двумя мерами отборнейшего зерна. Буде нет – приму с покорностью и почтением любое наказание ваше.

За сим остаюсь покорный раб и слуга ваш Христофор Колумб.

Писано сие осьмнадцатого мартобря медового по Спасу года».

– Это все? – спросил Поремский.

Кузнецов кивнул:

– Да.

Физиономия у него при этом была жутко довольная.

– Замечательно, – сказал Поремский. – Чувство юмора у вас есть, но литератор вы, извините, плохой. Да и в истории вы явно не Эдвард Радзинский.

Раздался тихий скрип, дверь кабинета слегка приоткрылась.

– Владимир Дмитриевич, к вам можно?

– Входи, Миша.

В кабинет вошел Камельков, а за ним Антон Антонович Михайлов. Остановившись у порога, Михайлов уставился на Алекса Кузнецова.

– Мать честная, он! – сказал Михайлов. – Честное слово, он! Что, парень, недолго бегал? Нашлась и на тебя управа!

Кузнецов пожал крепкими плечами и отвернулся.

– Антон Антонович, пройдите в кабинет и сядьте, строго сказал Поремский.

Михайлов, опасливо косясь на Кузнецова, подошел к стулу и, на секунду замешкавшись, чтобы собраться с духом, сел. Камельков сел рядом с ним.

– Антон Антонович, – начал Поремский, – знаете ли вы человека, сидящего перед вами? – Он показал карандашом на Кузнецова.

Антон Антонович решительно покачал головой.

– Не знаю и знать не хочу.

Поремский удивленно посмотрел на Камелькова, тот ответил ему таким же удивленным взглядом.

– Хорошо, – вновь заговорил Поремский. – Тогда поставим вопрос иначе. Видели вы когда-нибудь человека, сидящего перед вами?

– Видеть видел, – согласился Михайлов.

– Где и при каких обстоятельствах?

– В Питере, ответил Антон Антонович, – на набережной. При очень грустных обстоятельствах.

– При каких именно?

– Он, этот парень, стрелял в Роткевича. – Михайлов подумал, что бы еще такое сказать, и добавил: – Из пистолета.

– Вы в этом уверены? – вновь спросил Поремский.

– В чем? В том, что из пистолета?

– В том, что в Роткевича стрелял именно этот человек.

Михайлов еще раз посмотрел на Алекса Кузнецова и кивнул:

– Он, кто же еще. Только форма на нем тогда была ментовс… извините, милицейская.

– Ясно. – Поремский посмотрел на Кузнецова и сурово сдвинул брови. – Что и требовалось доказать, – сказал он.

Глава 11
СВИДЕТЕЛЬ

В конце рабочего дня в дверь к Поремскому робко постучали.

– Войдите, – громко сказал «важняк».

Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалась маленькая, плешивая голова. Узкие щелки глаз, затянутые в кокон морщин, внимательно посмотрели на Поремского.

– Можно? – спросил плешивый человек.

– Да, пожалуйста, – сказал Поремский.

Человек перешагнул через порог, плотно прикрыл за собой дверь и, замерев у двери, подозрительно оглядел стены и обстановку кабинета, словно подозревал стены и вещи в предательстве и измене.

– Проходите, садитесь, – жестом пригласил его Поремский, убирая бумаги, над которыми корпел вот уже полчаса, в стол.

Человек кивнул, подошел к столу и осторожно присел на краешек стула.

– Василий Васильевич Давыдов, – представился он. – Директор Лианозовского электромеханического завода. Я недавно беседовал с вашей… э-э… коллегой – Аленой Борисовной Никитиной. Я звонил вам полчаса назад.

– Я помню, – кивнул Поремский. – Вы хотели сообщить мне что-то важное.

Давыдов улыбнулся морщинистыми губами.

– Так точно. То есть… да, хотел.

Он испуганно глянул по сторонам, затем придвинулся поближе к столу и, чуть склонившись вперед, взволнованно зашептал:

– Владимир Дмитриевич, я знаю нечто, что поможет пролить свет на историю загадочной смерти господина Карасева!

– Да что вы! – изобразил удивление Поремский. – И что же это?

– Это… – Давыдов вновь окинул быстрым взглядом кабинет. – Э-э… скажите, Владимир Дмитриевич, я могу говорить откровенно в этих стенах?

– В каком смысле? – не понял Поремский.

– В прямом. Сами ведь знаете, как оно бывает. Скажешь слово, а тебя потом за это слово на крест, как Христа. Хотя говорил вроде бы при своих.

– А-а, – понял Поремский. – Вы в том смысле, что и у стен есть уши?

– Так точно! – радостно согласился Давыдов. – Я знал, что вы меня поймете. Так как? Могу я говорить откровенно или нам лучше побеседовать в каком-нибудь другом, менее официальном месте?

Поремский сделал серьезное лицо и сказал с твердостью в голосе:

– Уверяю вас, Василий Васильевич, этим стенам я собственноручно отрезал все уши. Можете говорить спокойно.

– Ну хорошо. – Три или четыре складки на морщинистой физиономии Давыдова облегченно разгладились. – В таком случае я расскажу все, что знаю. Я было хотел сообщить эти факты вашей коллеге, но по определенной причине не смог этого сделать.

– Что же это за причина? – поинтересовался Поремский.

– Видите ли, ваша коллега… женщина.

Поремский сделал круглые глаза:

– Да что вы! Не может быть! Вы это точно знаете?

Глаза Давыдова стали грустными, как у собаки.

– Напрасно вы иронизируете, Владимир Дмитриевич, – обиженно сказал он. – Когда вы узнаете все подробности того случая, о котором я хочу вам рассказать, вы поймете мои опасения.

Тогда, может быть, пора начать рассказывать? предложил Поремский.

– Вы правы. Итак… – Давыдов слегка замялся…Разговор этот происходил в бане. Если быть точным, в сауне. Есть в Новых Черемушках такая сауна… Вы понимаете?

– Что?

– Про сауну.

«Черт, он меня своими предисловиями и намеками с ума сведет», – все больше раздражаясь, подумал Поремский. А вслух сказал:

– Вы хотите сказать, что это был бордель?

– Ну вот, – облегченно вздохнул Давыдов. – Вы все поняли сами. Я, Владимир Дмитриевич, женат, у меня три дочери. Надеюсь, этот разговор, а вместе с ним и мое маленькое откровение останутся между нами?

Поремский взял себя в руки.

– Безусловно, – сказал он. – Продолжайте, пожалуйста.

– Итак, я был в сауне. Я только что вышел из парной и сидел в своем кабинетике с бутылочкой пива. Один. Сижу отдыхаю – и вдруг слышу за стенкой знакомые голоса. И голоса эти говорят… Простите, у вас не будет воды?

– Что за чушь? – поморщился Поремский. – Голоса говорят: «Простите, у вас не будет воды»?

– Да нет. Это я уже вам: не будет ли у вас стаканчика воды? В горле что-то пересохло.

Поремский наполнил стакан водой из графина и протянул его Давыдову. Тот взял стакан и одним глотком опустошил его наполовину. Вытер ладонью мокрые губы, внимательно посмотрел на Поремского и хрипло произнес:

– Итак, я услышал голоса…