Текст книги "Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне"

Автор книги: Фрида Леони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Екатерина въехала в город на следующий день. Было поздно, смеркалось, когда королева со своей свитой двинулись по улицам. Злые языки болтали, что король велел супруге появиться в темноте, «ибо тогда ее уродство не будет заметно». Но какова бы ни была причина задержки, это не помешало Екатерине явиться с подлинным величием. Сидя на открытых носилках рядом с невесткой Маргаритой, Екатерина сумела произвести на горожан неизгладимое впечатление, ведь многие из них были ее соотечественниками. Все ее платье покрывали крупные бриллианты. За ней, образуя контраст своей показной скромностью, ехала в дамском седле Диана. Горожане не растерялись и переделали все в угоду теперь уже королеве. Прибыл тот же лев, что и днем раньше, но для Екатерины его механическая грудь была открыта, показывая сердце, украшенное гербом королевы. Черно-белые цвета, где возможно, заменили зеленым – цветом Екатерины. Однако, к удивлению многих и к досаде Екатерины, знатнейшие люди города принесли вассальную присягу королю, поцеловав его руку, а потом, перед королевой – руку Дианы. Сент-Андре верно служил королю, славя его фаворитку.

Прежде Екатерина могла, по крайней мере, утешаться тем, что ранг Дианы не позволял ей во время публичных церемоний находиться рядом с королевой. Но и эта небольшая радость осталась в прошлом, когда Диану перестало удовлетворять положение знатной вдовы важного сеньора. Теперь ей была необходима позиция, отражавшая ее настоящий статус при дворе. И вот в Лионе, 8 октября, Диана де Пуатье стала герцогиней Валантенуа, получив герцогство, с которым у ее семьи были старинные связи, ранее подаренное Чезаре Борджиа королем Людовиком XII. Генрих был уверен: у Дианы хватит средств, чтобы поддерживать достоинство своего титула. Это продвижение также означало, что Диана получила право следовать в процессиях сразу за принцессами крови. Герцогиня сменила герб, демонстрируя новый статус. Мало того, король объявил, что отныне Диана становится одной из фрейлин королевы.

Двор переехал на север, в Мулэн, где 21 октября должна была состояться свадьба кузины Генриха Жанны Наваррской (д'Альбрэ), дочери его тетки Маргариты (жены короля Наварры), и Антуана де Бурбона, первого принца крови после сыновей Генриха. Живя в своем маленьком горном королевстве, Маргарита после смерти обожаемого брата Франциска оставалась в стороне от двора Генриха. Они с мужем упрямо пытались противостоять браку, который Генрих предложил для их дочери Жанны. Они предпочитали для нее более серьезную партию, считая, что она может выйти замуж за короля Испании, Филиппа. Но Генрих не мог позволить Наварре попасть в лапы Габсбургам и настоял на браке с Бурбоном.

Жанна д'Альбрэ, независимая и сильная духом юная женщина, торжествовала, ибо находила молодцеватого Антуана де Бурбона весьма привлекательным. Прежде, когда обсуждались претенденты в мужья для принцессы, Генрих предлагал Франсуа де Гиза, герцога д'Омаля. Но Жанна отказалась выйти за него, ибо в этом случае дочь Дианы де Пуатье стала бы ее невесткой [32]32
  Дочь Дианы де Пуатье, Луиза, вышла замуж за брата герцога де Гиза, маркиза де Майенна, и Жанна не желала устанавливать какие-либо родственные отношения с семьей королевской любовницы.


[Закрыть]. В ярости из-за нанесенного ему оскорбления, Генрих ясно дал понять, что лишает ее своей милости и свадьба между Жанной и Антуаном де Бурбоном произойдет без торжеств. Для свадьбы же своего друга Франсуа и Анны д'Эсте, назначенной на 4 декабря в Сен-Жермен-ан-Лэ, Генрих затеял увеселения, долженствующие стать событием века и потребовавшие астрономических расходов.

Пять дней спустя, дабы не ударить в грязь лицом, Монмо-ранси женил одного из своих племянников, Франсуа д' Андело, на одной из богатейших девушек королевства – Клод де Рье – с не меньшей помпой. Еще одним, последним событием той осени стало возвращение королевы Элеоноры в Нидерланды, под опеку брата-императора. Генрих всегда относился по-доброму к мачехе, но после смерти мужа ее уже ничто не удерживало во Франции. Она прожила еще десять лет и умерла в Испании в 1558 году.

В то время как двор перемещался из замка в замок, охотясь и празднуя Рождество и Новый Год, Екатерина оставалась в Сен-Жермене, находясь в последней поре своей четвертой беременности. 3 февраля в четыре часа утра, в присутствии короля, Екатерина подарила жизнь сыну. Ребенка назвали Людовиком и, как того требовала традиция, второй сын короля Франции получил титул герцога Орлеанского. Крестины Людовика провели в мае, а 8 июня Генрих с супругой прибыл в Сен-Дени, чтобы приготовиться к коронации Екатерины, которая состоялась несколькими днями позже.

В ночь перед церемонией супруги вместе посетили собор. Их встретил кардинал де Бурбон, брат Антуана; они проверили, все ли готово к торжеству. Аббатство должным образом подготовили, для короля устроили небольшую ложу, чтобы он смог наблюдать церемонию, скрывшись от глаз присутствующих. Трон королевы, поднятый на покрытый золотой материей помост, был украшен ее инициалами, вышитыми золотом на синем бархате. Синий же бархат покрывал ступени с балюстрадами с каждой стороны, ведущими к кафедре. Вокруг алтаря устроили трибуны в девятнадцать рядов высотой. Принцы сидели справа, кавалеры ордена святого Михаила – слева. Ниже принцев помещались капитаны гвардии, а напротив них – дамы и кавалеры, принимавшие непосредственное участие в церемонии. Остальные же места предназначались для гостей и не занятых в церемонии придворных.

В утро коронации, 10 июня, Екатерина встала на рассвете, ведь одевание и приготовления должны были занять много времени. К одиннадцати часам она уже была готова и, когда настал момент, два молодых кардинала, Вандом и Гиз, возглавили огромную процессию принцев и принцесс, чтобы сопроводить ее. Корсаж королевского платья сверкал бесчисленными бриллиантами, рубинами, изумрудами и жемчугом. Платье из сине-зеленого бархата, переливающегося на свету, было вышито золотыми королевскими лилиями, как и мантия, отороченная горностаем. Покрой одежды должен был придать фигуре Екатерины особую значительность. Возглавляемая двумя сотнями кавалеров королевского дома, разодетыми в пышные церемониальные одежды, процессия направилась в аббатство. Их сопровождали конные рыцари королевского ордена. Герольды несли тяжелые золотые жезлы. За ними шел коннетабль с гроссмейстерским жезлом. Далее следовали королева и два кардинала. Двое старших принцев крови несли ее мантию, а в конце мантию перехватывали старшая и младшая герцогини де Монпансье и принцесса де Ла Рош-сюр-Йон. Трубы возвестили о прибытии королевы. Длинный кортеж фрейлин, сопровождающих королеву, открывала Маргарита, сестра Генриха. Диана находилась в третьем ряду, среди старших принцесс, и ее шлейф держал сын коннетабля, Анри де Монморанси-Дамвилль. Ее сопровождала одиннадцатилетняя дочь короля Генриха, Диана Французская, прозванная Мадам Бастард. Женщины в процессии были одеты в расшитый драгоценностями бархат и горностаевые плащи, в подражание самой королеве, и диадемы, сообразно своему рангу. Диана и другие титулованные вдовы выделялись тем, что не носили богатых украшений. Старшая из королевских фрейлин замыкала шествие. Истинным украшением процессии служила преисполненная собственной важности старшая дочь Дианы, жена Робера IV де Ла Марка, князя Седанского. Робер де Ла Марк был произведен Генрихом в маршалы Франции и получил место на королевском совете [33]33
  В 1552 году Робер де ла Марк получил в дар герцогство Бульонское.


[Закрыть].

Преклонив колени перед алтарем и поцеловав ковчег со святыми мощами, королева села на трон, все принцессы и другие дамы тоже заняли приготовленные для них места. На самом верху справа от королевы сидели Диана и ее дочь Луиза де Майенн, бывшая замужем за братом Франсуа, герцога д'Омаля. Слева от Екатерины сидела Диана Французская, а подле нее – Франсуаза де Ла Марк. Когда были произнесены открывающие церемонию молитвы, Екатерина спустилась с трона и преклонила колени перед алтарем для миропомазания, совершаемого кардиналом де Бурбоном. Он нанес священный елей на лоб и грудь Екатерины, затем надел ей на палец кольцо, означающее ее брак с королевством французским, и вложил в одну руку скипетр, а в другую – державу. Наконец огромная корона, которую держали Антуан де Бурбон (герцог Вандомский) и граф д'Энгьен, была возложена на голову королевы. Корона была столь тяжела, что почти немедленно ее сменила другая, более легкая. Эта оказалась «небольшой и полностью украшенной бриллиантами, рубинами, жемчужинами великой красоты и ценности». Зрелище впечатляло.

После возложения короны Екатерина, в сопровождении принцев крови, проследовала к трону. Принц Луи Конде, младший брат Антуана де Бурбона, водрузил тяжелую государственную корону на табурет, стоявший, по недоразумению, прямо у ног старшей дочери Дианы, Франсуазы. Прослушали мессу, после чего Франсуаза де Ла Марк провела церемонию возложения даров к алтарю. Екатерина возглавляла процессию из четырех принцесс, несших священные дары. Диана, участвовавшая в процессии, шла к алтарю с видом безмятежным и благочестивым – ни дать, ни взять, святая – и, когда проходила она мимо ложи короля, шаг ее сделался медленным и чинным. Эта «показная скромность» не прошла незамеченной.

Презрев все выходки Дианы, Екатерина была в тот день глубоко удовлетворена, зная, что отныне она – законная, помазанная на царство королева Франции. Перестав быть безвестной флорентийкой, Екатерина, как и Генрих, обручилась с королевством французским, и Бог уготовил ей править народом Франции, если государь лишится этой возможности. Несмотря на элегантность Дианы и ее фальшивое смирение, корона досталась Екатерине. Ее «чувство чести и благоговения», когда она стала королевой при Генрихе, изменило ее дородную, грузноватую фигуру настолько, что даже наиболее взыскательные придворные согласились: «На публике она была настоящей хозяйкой положения, полной достоинства, исполнявшей свои церемониальные и общественные функции с уверенностью и совершенной простотой». Они «не могли припомнить другой королевы, со времен Анны Бретонской, столь соответствующей своему положению».

16 июня Генрих произвел официальный въезд в Париж. В столице были потрачены гигантские суммы, наняты знаменитые художники тех дней: Жан Гужон, Филибер де Л'Орм и Жан Кузен принимали участие в оформлении города. Основными темами выступлений стали сюжеты из античной истории и древнего прошлого галлов. Выступающие славили Геракла как галла по происхождению, и с ним же, в свою очередь, отождествляли Генриха. Знаменитый поэт Ронсар приветствовал въезд короля изысканными стихами, горожане же одарили государя целым рядом грандиозных представлений, даже превзойдя, по всеобщему мнению, лионцев. К великому удовлетворению Екатерины, Диане в этих торжествах уделили совсем немного внимания, а большая часть поздравлений и приветствий адресовалась их величествам. Сама Екатерина с триумфом въехала в Париж 18 июня. Пиры и празднества продолжались почти целый месяц. Двор оставался в замке Турнель на все время торжеств. К удовольствию короля, на реке Сене проводились турниры и потешные баталии. Единственным огорчением была обычная грызня вельмож за право занять лучшее место на банкете, данном в ночь въезда Генриха.

Однако мрачная тень религиозных раздоров тенью легла на праздничный Париж. Король велел доставить к нему одного из еретиков, содержавшихся под стражей, желая лично допросить его. Специально выбрали жалкого портного, ибо решили, что он будет робок и тих в присутствии короля. Тем самым уменьшалась вероятность, что красноречие пленника может пробудить в Генрихе его природную доброту и он решит проявить милосердие. Несчастного пленника привели; но, когда он заговорил о своей вере и убеждениях, это произвело сильнейшее впечатление на собравшихся, включая и самого короля. Диана, чья неприязнь к протестантам отражала их нелюбовь к ней и презрение к ее положению королевской фаворитки, попыталась своими вопросами сбить жалкого человечка с толку. Однако тот, как ни удивительно, осмелел и ответил чистосердечно, с воодушевлением: «Сударыня, удовлетворитесь тем, как вам удается развращать Францию, но не стоит смешивать вашу мерзость и грязь с вещью столь священной, как Божественная Истина». Генрих, взбешенный тем, что задели его святая святых, приказал, чтобы человека этого сожгли в его присутствии. Вместе с ним должны были казнить еще троих обвиненных в ереси.

И вот 4 июля Генрих наблюдал из окна на улице Сен-Антуан, как подожгли хворост под осужденными. Чтобы сжечь дотла человека, привязанного к столбу, требовалось не менее сорока пяти минут; пламя медленно поднималось вокруг портного и его собратьев по религии. Вместо того чтобы кричать и стонать в агонии, умирающий сверлил Генриха глазами и не отводил взгляда, пока не потерял сознания. Генрих никогда больше не решался смотреть на сожжение и спустя много недель не мог толком спать: образ умирающего портного стоял перед его глазами. Однако он по-прежнему продолжал свою узколобую политику в отношении еретиков, ибо они были бельмом в глазу для него, избравшего прямолинейный путь в религии. К тому времени, когда Екатерина взяла на себя управление государством, такие методы потеряли всякую эффективность.

ГЛАВА 5.
ВЛИЯНИЕ ЕКАТЕРИНЫ РАСТЕТ

«Король оказывает ей почести и доверяет ей»

1548-1559

Почти за год до коронации Екатерины во Францию в поисках убежища прибыла очень важная юная особа. В августе 1548 года, во время краткой поездки Генриха в Италию, пятилетняя Мария, королева Шотландская, покинула свое объятое бедами королевство. Девочка приехала во Францию по приглашению Генриха, следовавшего настоятельным увещеваниям дядюшек-Гизов. Их сестра, вдовая королева-мать Шотландии, Мария де Гиз, находилась в настоящей осаде, поэтому и отослала дочь подальше от английских захватчиков, ко французскому двору.

С момента своего рождения Мария стала объектом планируемого брачного союза с сыном Генриха VIII, королем Эдуардом VI Английским. Но французы вовсе не хотели объединения Англии с Шотландией, а шотландцы всегда боялись того, что они называли «английскими медвежьими объятиями». Вместо этого решено было выдать венценосное дитя замуж за старшего сына Генриха и Екатерины, дофина Франциска. Генрих дал согласие вырастить Марию при французском дворе и, если надо, побороться за ее наследство. Этот проект никому не пришелся по душе; в особенности Диане и коннетаблю, которые опасались усиления престижа Гизов, если Мария будет жить при дворе. Французские противники этого брака, однако, помалкивали, и Генрих послал кузена Екатерины, Леоне Строцци, с пятнадцатью галерами оказать вооруженную помощь Шотландии. Строцци захватил замок Св. Андрея, где среди пленников оказался пламенный шотландский протестант Джон Нокс. Он, в числе других, был сослан на галеры, что впоследствии лишь усилило ненависть Нокса к Екатерине Медичи.

В сентябре 1547 года жизнь юной Марии Шотландской и ее матери действительно находилась в опасности, ибо королевство без преувеличения «пришло в полный упадок и лежало в руинах». Генрих, опасавшийся получить удар в самом начале правления, стал настойчиво искать возможности вывоза Марии во Францию. Если верить словам Нокса, Мария была таким образом «продана дьяволу» и отослана во Францию «с той целью, чтобы с юности она напилась этой отравы, действие которой пагубно скажется на всей ее жизни, а миру принесет беды, сравнимые с моровым поветрием».

Формальности были соблюдены, и наконец 13 августа 1548 года Мария прибыла в бухту Роскофф в Бретани, сумев ускользнуть от преследования английских кораблей и пережив ужасный шторм. Кроме четверых юных спутниц-тезок, прозванных «четыре Марии» [34]34
  Эти спутницы королевы звались Мэри Сетон, Мэри Ливингстон, Мэри Битон и Мэри Флеминг.


[Закрыть], с маленькой королевой прибыла и ее гувернантка, Дженет Флеминг, внебрачная дочь короля Якова IV Шотландского. Леди Флеминг была весьма привлекательной вдовой лет тридцати с лишним, белокурой, с безупречно белоснежной кожей. В то время как французы с наслаждением расписывали внешность маленькой королевы и ее манеры, всех остальных из ее свиты (исключая леди Флеминг) они нашли совершеннейшими варварами – грязными и дурно пахнущими. Шотландцы, явно не привыкшие к рафинированности Франции эпохи Ренессанса, никак не вписывались в общую картину и с недоверием смотрели на поднятую вокруг них суету и условности придворного этикета. Словно ожидая в любой момент засады или нападения, мужчины держали руки на рукоятях мечей. Впрочем, большинство из сопровождавших Марию лиц недолго оставались на французской земле. Ее бабка, Антуанетта Гиз, обрадованная встречей с внучкой, решила затем, что должна стереть все воспоминания о первобытном маленьком королевстве из сознания девочки, чтобы юная принцесса поскорее привыкла к новой стране. После развлекательного путешествия по северу Франции, в середине октября 1548 года Мария прибыла в Сен-Жермен и присоединилась к своим венценосным «братьям и сестрам».

Когда Генрих впервые увидел маленькую королеву шотландцев, он провозгласил ее «самым чудесным ребенком на свете», и с той поры Мария могла наслаждаться роскошью и благами, которыми окружали всех королевских детей без ограничений. Екатерина и Генрих по меркам того времени были заботливыми родителями. Не только Екатерина проводила целые часы за написанием писем гувернеру детей с подробными указаниями и расспросами о новостях, но и Генрих не отставал от жены. Кроме того, и Диана непрерывно посылала целый поток инструкций г-ну д'Юмьеру, который, должно быть, нервно вздрагивал всякий раз, завидев очередного королевского гонца с тяжелой сумкой писем. Вот типичный образец тройных инструкций от Екатерины, Генриха и Дианы, последовавших спустя девять месяцев после рождения Карла-Максимилиана. Екатерина писала 15 мая 1551 года г-же д'Юмьер по поводу кормилицы сына: «…ее молоко, кажется, недостаточно хорошо». Через пять дней Диана написала о той же кормилице: «Я слышала, что ее молоко нехорошо, от этого молока младенец становится беспокойным». Еще спустя три дня уже Генрих начертал собственной рукой: «Вы должны удостовериться, что эта женщина вскормила более чем одного ребенка, дабы мы могли знать, что ее молоко хорошего качества».

Хотя Екатерина убедительно продемонстрировала свою способность к деторождению, никто, кроме дочери Маргариты, прозванной в последствии «королевой Марго», не унаследовал ее крепкого здоровья. Дофин был больным с самого рождения, а две девочки, Елизавета и Клод, постоянно страдали детскими хворями. Король и королева боялись чумы и других инфекционных заболеваний, и детей часто перевозили подальше, как только случались вспышки болезней, учащавшиеся в летние месяцы. Например, в 1546 году Екатерина решила увезти детей в «павильон у воды, где им будет лучше». После того как дофин переболел ветрянкой и ни как не мог оправиться до конца, король приказал д'Юмьеру: «Не спускайте с него глаз, давайте ему все, что нужно, и постоянно информируйте меня о здоровье моей дочери». Екатерина любила получать портреты детей, постоянно заказывая все новые и новые. «Мне бы хотелось, – пишет она д'Юмьеру, – чтобы написали портреты всех детей… и прислали безотлагательно, как только они будут закончены».

Мария не могла бы пожелать для себя более гостеприимного приема. Она наслаждалась не только добротой короля и королевы, которые приняли ее как родную, но и ревностной защитой семейства Гизов. А как же иначе – ведь этой девочке суждено принести их дому славное будущее, став однажды королевой Франции. Мария любила, в частности, общаться с Франсуа, герцогом д'Омалем, и его братом Шарлем, который вскоре стал кардиналом Лотарингским. Ее бабка Антуанетта старалась развивать Марию и вскоре получила утешительные новости – девочка, не говорившая по-французски в момент прибытия в Роскофф, теперь отлично освоила этот язык. Придворные находили родной язык Марии не более чем ужасным бормотанием и отказывались поверить, будто такие отвратительные звуки мог издавать столь хорошенький ротик. Мария не забыла родной язык полностью, но на всю оставшуюся жизнь французский язык и обычаи ее новой родины стали для нее излюбленными.

Касательно вопроса о рангах Генрих писал следующие инструкции: «Отвечая на ваш вопрос, какой ранг я считаю желательным для моей дочери, королевы шотландцев… заявляю: ей следует отдавать предпочтение перед моими дочерьми. Ибо брак между ней и моим сыном – дело решенное. Кроме того, она сама – уже коронованная королева. И, таким образом, я желаю, чтобы ее почитали и служили ей». Диана писала от лица Генриха тому же д'Юмьеру: «Известный вам Господин желает, дабы мадам Изабель [Елизавета] и королева Шотландии держались вместе; где бы вы ни находились, изыскивайте для них лучшие покои… ибо, согласно желанию известного вам Господина, они должны лучше узнать друг друга». Мария присутствовала на свадьбе своего дядюшки Франсуа с Анной д'Эсте в начале декабря 1548 года, и Генрих с удовольствием рассказывал в письме Марии де Гиз, как трехлетний дофин и его нареченная пяти лет от роду танцевали вместе на свадебном пиру. Генрих часто писал Марии, «поддерживая связь с нашим маленьким хозяйством… так, чтобы вы могли испытать хотя бы отчасти то удовольствие, какое я получаю постоянно». Его письма, полные трогательных деталей, напоминают скорее о сентиментальном викторианском отце семейства, нежели о короле эпохи Ренессанса.

Единственный, кто наблюдал за танцем малолетних будущих супругов на свадьбе Эсте и Гиза без всякого удовольствия, был английский посол. Эта пара воплощала для него союз двух старинных врагов Англии. Вскоре после свадьбы Гиза в Париже, весной 1549 года, англичан выдворили из Шотландии, и Генрих решил, что настало время отобрать у Англии Булонь. Случись война с императором, Булонь представляла собой важный стратегический плацдарм. Кроме того, Генриху вовсе не улыбалась идея выплачивать огромные деньги еще пять лет, на протяжении которых англичане постепенно должны были покидать Булонь. В самом начале лета коннетабль сосредоточил огромную армию близ Ардра, лежащего между Кале и Булонью. 8 августа 1549 года Генрих объявил Англии войну и, оставив Екатерину в Компьене, отправился на север – возглавить войска, собранные для штурма основательно защищенного города. После ряда краткосрочных перестрелок, начались бои, довольно бессвязные и бесцельные, которые продолжались до тех пор, пока в начале следующего года не начались переговоры о мире. 24 марта 1550 года мир был подписан: Булонь, находившаяся с 1544 года в руках англичан, возвращалась Франции с условием выплаты англичанам 400 тысяч экю.

Миролюбивая политика, проводимая коннетаблем, получила отражение в союзе между двумя странами, который планировалось скрепить браком между королем Эдуардом VI Английским и старшей дочерью Генриха, Елизаветой. В 1551 году, после подписания окончательного мира, Генрих выразил свою признательность Монморанси за все старания, пожаловав его герцогским титулом вместо прежнего баронского. Булонь вряд ли можно было считать знаменательной военной победой, но для Генриха она была очень важна, ибо он всегда хотел заключить мир с Англией, чтобы иметь возможность полностью переключиться на борьбу с Империей. В Италии по-прежнему было неспокойно. В ноябре 1549 года папа Павел III, при котором Генрих добился таких успехов, умер, и его сменил Юлий III, человек мирный, без особых личных амбиций. Он наивно полагал, будто сможет напрямую наладить отношения между Габсбургами и Францией. И первое же его действие в качестве папы привело к разжиганию войны между обоими соперниками, на сей раз из-за Пармы.

Непосредственно перед смертью Павла III Генрих и Екатерина пережили личную трагедию. Их девятимесячный сын Людовик внезапно скончался в Манте 24 октября. Генрих поспешил за женой в долину Луары, и большую часть зимы провел с нею в Блуа. Через месяц после потери сына Екатерина объявила, что снова ждет ребенка.

Следующая весна принесла французскому двору значительные перемены: умер кардинал Жан Лотарингский, вскоре за ним последовал его брат Клод, первый герцог Гиз. Теперь во главе семьи оставались братья Франсуа и Шарль. Один унаследовал титул герцога де Гиза, другой – должность кардинала Лотарингского; им предстояло вести династию к новым взлетам и падениям.

27 июня 1550 года в Сен-Жермене королева родила пятого ребенка, сына Карла-Максимилиана (впоследствии – Карла IX). Генрих прибыл в Сен-Жермен в конце мая и, как обычно, помогал при родах. К счастью для королевы, Диана, с ее назойливыми услугами, отсутствовала. Фаворитка упала с лошади в Роморантэне и сломала ногу. Она предпочла устроиться в своем сказочном дворце в Анэ, где могла и подлечиться, и заодно проследить за кое-какими деловыми операциями, в надежде урвать новый куш и защитить свои материальные интересы.

Пока Екатерина оправлялась после родов в Сен-Жермене, король, вопреки обыкновению, много времени проводил в королевской детской. Во время этих долгих визитов короля братья Гизы, следившие за своей юной племянницей, прослышали, будто Монморанси – их главный соперник – уделяет особое внимание леди Флеминг, гувернантке Марии. Он убеждал всех, будто отдает лишь «визиты вежливости», но многие считали, будто коннетабль «зашел намного дальше с этой дамой». Гизы немедленно известили Диану, поясняя, что, дескать, чести их племянницы будет нанесен урон, если коннетабль завел шашни с ее гувернанткой. Инструкции фаворитки были однозначны: она послала герцогу Гизу и его брату, кардиналу Лотарингскому, ключ от комнаты гувернантки, рассчитывая поймать коннетабля с поличным. К своему великому смущению, они обнаружили, что вовсе не коннетабля одаривала любовью шотландская красотка, а самого короля! Монморанси, заметив интерес Генриха к леди Флеминг, решил поддержать эту связь, дабы насолить Диане.

Согласно сообщению посла Феррары, Гизы передали все это Диане, которая, едва оправившись от перелома, явилась в Сен-Жермен и немедленно, ночью, навестила покои леди Флеминг. Она велела братьям оставаться снаружи и никому ничего не говорить. После краткого ожидания Диана увидела короля и коннетабля, выходивших из спальни гувернантки. Выступив навстречу Генриху, она вскричала: «Сир, откуда вы идете? Как могли вы предать ваших друзей и слуг Гизов, их племянницу, королеву и вашего сына, дофина?! Ему предстоит жениться на девочке, гувернантка которой – эта женщина! Что же до меня самой, я не скажу ничего, ибо честно люблю вас – как и всегда любила». Генрих, полагавший, что Диана еще в Анэ, ошеломленный, потерявший дар речи, промямлил, что он просто беседовал с гувернанткой и «ничего дурного в том нет». Его сбивчивая речь все объяснила Диане, но она решила воспользоваться случаем и обесчестить своего недруга Монморанси, сделав так, чтобы он отдувался за короля. Она обвинила Монморанси в предательстве не только Гизов, но и самого короля: при его дворе королева шотландская и племянница могущественных герцогов воспитывается «настоящей шлюхой»! Наконец Диана заявила коннетаблю – надо полагать, с большим удовольствием! – что не желает больше встречать его «на своем пути, и пускай он даже словом с ней более не обмолвится». Генрих сделал робкую попытку образумить бушующую фаворитку, но, поняв, что это приводит ее в еще большую ярость, упросил ее не передавать ничего Гизам. Французский фарс продолжался. Диана поклялась хранить случившееся в секрете от тех, кто на самом деле знал этот секрет уже давно, от тех, кто намекал ей на якобы «бесчестное» поведение коннетабля. А это более чем устраивало Диану, ведь она желала делить короля с Монморанси не сильнее, нежели этого желал коннетабль в отношении нее самой. Таким образом, до последних месяцев правления Генриха Диана использовала свое влияние на короля для помощи Гизам.

Что же касается Екатерины, то она с блеском исполнила свою роль в этом спектакле. Разыгрывая взбешенную жену, королева наслаждалась страданиями Дианы, хотя той досталась лишь малая доля того унижения, какое Екатерина терпела без малого пятнадцать лет. Правда, дело этим не закончилось, ибо король продолжал тайные визиты к леди Флеминг, которая еще и забеременела. По сути, и она, и королева практически в одно и то же время обнаружили, что носят дитя. Флеминг вела себя возмутительно, объявляя о своем положении на жутком французском всем и каждому. Брантом цитирует ее высказывания: «Хвала Всевышний! У меня ребенок короля, я так счастлив, это есть большой честь для мене». И добавляла, мол королевская «жидкость» должна обладать магическими свойствами, ибо никогда она не чувствовала себя так замечательно.

Как и многие вещи, происходящие при французском дворе, королевские любовные интрижки, по негласному этикету, являлись табуированной темой для обсуждения. Наглая и бесстыдная похвальба Флеминг, трезвонившей на каждом углу о том, что король был ее любовником и отец ее ребенка, означала, что игру в вежливое притворство следует отложить. И немедленно Екатерина и Диана сработали вместе – слаженно и энергично – сделав жизнь короля столь невыносимой, что он, в конце концов, отослал леди Флеминг прочь. Когда же у нее родился сын, король признал мальчика своим и дал ему имя Анри и звание шевалье д'Ангулема. Бастард воспитывался вместе с остальными королевскими детьми, став впоследствии главным приором Франции. Если не считать способности писать лирические вирши, он был известен своей исключительной жестокостью, особенно в ночь Святого Варфоломея, а позже, в 1586 году, его убили на дуэли. У Генриха был и еще один незаконнорожденный сын, появившийся на свет в 1558 году. Мать ребенка, Николь де Савиньи, была замужем, поэтому король не мог признать этого мальчика, но тот все равно получил имя Анри и принял титул Сен-Реми, принадлежавший мужу-рогоносцу. Впоследствии Генрих III выплатил единокровному брату вознаграждение в 30 тысяч экю и даровал право на три золотые лилии в гербе [35]35
  Интересно отметить, что истории этой семьи и королевского дома впоследствии снова пересеклись, так как одним из потомков этого внебрачного сына Генриха II стала графиня де Ла Мотт-Валуа, сыгравшая главную роль в знаменитом скандале вокруг ожерелья королевы Марии-Антуанетты.


[Закрыть].

Много лет спустя после скандала с Флеминг Екатерина упоминала о ней в письме к своему зятю, Генриху Наваррскому, заведшему интрижку с одной из фрейлин своей жены Марго. Та прогнала женщину за бесстыдную демонстрацию этой связи, а Генрих пришел в ярость. Этот документ представляет собой особый интерес, ибо в «Письмах» Екатерины Медичи сохранилось мало упоминаний о Диане де Пуатье, герцогине Валантенуа. Вот что она пишет:

«Я понимаю, вы не первый муж, который отличается молодостью и несдержанностью в таких делах, но я полагаю, что вы первый и единственный, кто, позволив себе такого рода связь, употребил недостойные слова в адрес жены. Я имела честь быть замужем за королем, моим господином и вашим государем, так вот для него не было ничего более неприятного, чем обнаружить, что до меня дошли новости такого рода. И, когда мадам де Фламин носила дитя, супруг мой нашел весьма уместным отослать ее, и никогда он не выказывал своего нрава, не произнес ни единого недоброго слова. Что же до мадам де Валантенуа, то она, равно как и мадам д'Этамп, вела себя всегда с честью и достоинством, но, ежели кто-то поднимал шум или скандал, государь бывал очень недоволен и не желал, чтобы шум этот дошел до меня».