Текст книги "Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне"

Автор книги: Фрида Леони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

В наставлении, составленном для сына, королева-мать отметила четыре пункта, которые считала наиболее существенными для успешного правления. Король должен быть предводителем, центральной фигурой всего происходящего при дворе. Ключ к гармонии и удержанию руки на пульсе состоит в «восстановлении истинной функции двора». Он должен стать средоточием всей французской жизни, где все будет вращаться вокруг фигуры короля. Екатерина подчеркнула важность повседневной жизни, за которой король сам должен следить. Здесь приоритет отдается публичным событиям и делам, «ожидания» дворян должны удовлетворяться. Она также особым образом подчеркнула, что продажность придворных служащих должна искореняться быстро и тщательно. Служащие часто оставляют неотложные дела без внимания неделями и даже месяцами, отчего создается впечатление, будто королю ни до кого нет дела. Она настаивала, чтобы Карл лично был доступен для каждого, кто придет с жалобами: «Позаботьтесь о том, чтобы говорить с ними, когда бы они ни появились в ваших покоях. Я видела, как это происходило в дни вашего деда и вашего отца, и, когда просители заканчивали говорить о делах, их поощряли перейти к разговору о семьях и личных заботах».

Екатерина советовала сыну быть в курсе всех вопросов, связанных с протекцией тем или иным дворянам. Если он будет пристально следить за всем, что касается освобождающихся должностей, вакансий и всего, что можно даровать, то сможет контролировать не только двор, но и провинции, искореняя лихоимство, вредящее монархии, и одновременно завоевывая преданность подданных. Здесь она рассказывает, что Людовик XII повсюду возил с собой список вакантных должностей, а Франциск I платил ключевым деятелям провинций за то, что те снабжали его сведениями об исполнении должностных обязанностей. Провинциальные гарнизоны, важность которых Франциск постоянно подчеркивал, служили не только для защиты территории, но также для того, чтобы «местные магнаты могли развеяться в этих рыцарских заведениях, избавляясь от излишков «боевого духа» без вредных последствий для государства. Мать также указывает Карлу на важность «заботы о купцах и городской буржуазии». Это политическое завещание не касается многих существенных сторон, на которые необходимо обратить внимание мудрому правителю, таких, например, как финансовые советы или военные дела, но считается, что оригинал документа состоял из двух частей, из которых сохранилась лишь одна.

Екатерина разумно связывала ратификацию Амбуазского мирного договора с объявлением совершеннолетия короля. Это весьма расстроило ультракатолическую партию, которая никак не могла унять свой пыл. Почти сразу же после совершеннолетия Карл столкнулся с требованиями клана Гизов о суде над убийцей герцога. Пытаясь добиться своего, они устроили драматический выход при дворе, одетые в глубокий траур. В январе 1564 года король, с необычной для подростка прозорливостью, сделал официальное заявление о том, что дело будет отложено на три года в интересах мира. В настоящее же время ни одна из партий не должна заниматься личной местью. По всей вероятности, автор этого мудрого решения – Екатерина, однако она выказывала благоговение перед зрелостью сына, называя его «новым Соломоном» и говоря: «…король, мой сын, по своей воле и без чьего-либо давления издал декрет, столь благотворный, что весь совет заявил: сам Господь глаголет его устами». Хотя, конечно же, ничего не изменилось, и нападения сторон друг на друга продолжались. Одни из самых храбрых и преданных офицеров Екатерины, капитан Шори, был убит толпой гугенотов в Париже, но королева-мать решила не преследовать убийц из страха расшевелить осиное гнездо. Есть сведения, что на саму Екатерину тоже делались покушения, и уж точно были две попытки убить д'Андело, брата Колиньи, причем следы вели к герцогу д'Омалю, брату покойного герцога де Гиза. Д'Андело удалось чудом ускользнуть от убийц.

Как ни надеялась Екатерина, что Карл с годами сумеет вызвать большее повиновение, но его анемичные черты лица, тщедушное тело и уродливое родимое пятно между носом и верхней губой не придавали королю и доли того величия, коим отличались его отец и дед. Позже юноша отрастит усы, которые скроют родимое пятно, но все равно останется известен под прозвищем «король-сопляк». Венецианский посол Джованни Мичель описывал мальчика более снисходительно: «восхитительный ребенок, с прекрасными глазами, грациозными движениями, хотя и некрепкого сложения. Он предпочитает физические упражнения, непосильные для его здоровья, и страдает от одышки». Екатерина предпринимала отчаянные попытки сделать из Карла настоящего короля, уж она-то отлично разбиралась, за счет чего достигается величие. Хотя исходный материал вряд ли обнадеживал, тем не менее Екатерина двигалась к цели весьма решительно. Карл «ел и пил весьма скупо». В мире позднего Ренессанса идеальным считался тип мужчины физически сильного, жадного до жизненных удовольствий, обладающего неистощимым аппетитом по части выпивки, еды и прекрасного пола. На этом фоне умеренность Карла могла рассматриваться как черта, недостойная настоящего мужчины. Он выказывал мало интереса к балам, придворным развлечениям и женщинам, хотя в боевых искусствах зарекомендовал себя с лучшей стороны. И, конечно же, как истинный Валуа, обожал любые виды охоты.

Подобно своему умершему брату, Франциску II, Карл мог до самозабвения отдаться безумной погоне за зверем. Несмотря на хрупкость и слабое здоровье, он не щадил себя. Очевидцы отмечали, что порой он начинал задыхаться, а с годами приступы проходили все тяжелее, отчего несчастный юноша приходил в бешенство, граничащее с безумием. Порой ярость Карла бывала столь сильной, что придворные боялись за свою жизнь. В дальнейшем хвори и недуги, постоянно преследующие короля, доведут его до настоящего умопомешательства, но и в тринадцатилетнем возрасте, еще оставаясь добрым и великодушным мальчиком, он страдал порой от неудержимых гневных вспышек. Карл обожал преследовать зверя, но также выказывал не совсем нормальный интерес к убийству дичи, которое возбуждало его и притягивало. Порой он своими руками свежевал окровавленную добычу. Эти жутковатые склонности сочетались в юном короле с поэтическим даром – под настроение он писал действительно прекрасные стихи. А еще Карл любил музыку и отлично играл на рожке.

Екатерина, желая привить детям любовь к искусству, присущую их деду Франциску I и предкам по линии Медичи, учила их живописи, рисунку, стихосложению и резьбе по дереву. Юный король выказывал недюжинный талант в этих областях. Два его произведения были адресованы Пьеру де Ронсару, великому французскому поэту, и были опубликованы в книге избранных произведений последнего [43]43
  Пьер де Ронсар (1524-1585) служил при дворе и сопровождал Марию де Гиз в Шотландию, где пробыл при ней три года. Его перу принадлежат не только стихи, но также политические трактаты о первых религиозных войнах и Варфоломеевской ночи. Однако па мять о нем сохранилась в первую очередь потому, что он способствовал внедрению в поэзию разговорного французского языка вместо классических литературных образцов. При жизни он пользовался большим успехом и славой, ему воздавали почести Франциск I, Ген рих II и Карл IX. Однако вскоре после его смерти вновь наступи ло господство классицизма, Ронсар был осмеян и забыт, и только в эпоху романтизма, в XIX веке, его открыли заново. С тех пор и до нашего времени стихи его вновь пользуются высоким признанием.


[Закрыть]. Екатерина озаботилась дать детям образование, достойное королей, под наблюдением самых ученых людей своего времени. Жак Амио, известный переводчик Плутарха, следил за интеллектуальным развитием детей. Среди прочих предметов, они изучали латынь, греческий, историю и бегло говорили по-итальянски. Карл выказывал глубокое сыновнее почтение и привязанность к матери, несмотря на то что она явно предпочитала младшего сына, Эдуарда-Александра, и между братьями возникло соперничество и ревность.

Тринадцатилетний Эдуард-Александр носил титул герцога Орлеанского как старший из братьев короля, но в истории он больше известен под именем герцога Анжуйского до того, как унаследовал трон [44]44
  Герцогство Анжуйское было даровано Эдуарду-Александру его братом Карлом в 1564 году.


[Закрыть]. Так как впоследствии (во время конфирмации) он сменил свое имя и стал зваться Генрихом, то и я буду называть его «Генрихом, герцогом Анжуйским». Он был бледным, хрупким, но весьма живым ребенком и, как многие из рода Валуа, большим любителем шуток-розыгрышей. Нельзя сказать, что ему не хватало храбрости; хотя традиционную семейную страсть к охоте он не унаследовал, зато любил фехтование и достиг в нем значительных успехов. Однако повышенный интерес мальчика к нарядам, богатым тканям и украшениям, к комнатным собачкам и игрушкам вызывал у старших некоторое беспокойство. Элегантный и обладающий не по годам развитым вкусом, он был помешан на красоте, и это его качество лишь усиливалось с возрастом. Сын Екатерины унаследовал его от Медичи так же, как и изящные руки с тонкими пальцами, безукоризненные манеры и способность покорить своим обаянием любого, кого только пожелает. Генрих был красив, хорошо сложен, но гнойник между правым глазом и носом портил его миловидное лицо. Вероятно, этот гнойник был ранним проявлением туберкулеза, одного из смертельных недугов, которыми Екатерина наградила сыновей.

Марго, темноволосая, хорошенькая, высокая для своих лет, была прилежным и милым ребенком. Она радовала всех цветущим здоровьем и недюжинным, пытливым умом. Любила учиться и получила прекрасное образование, включая знание латыни. Марго обожала верховую езду и еще в детстве поражала всех мастерским исполнением танцев на балах, которые были непременным, почти ритуальным компонентом придворной жизни. Танцы в то время служили не просто забавой или поводом для флирта: некоторые энергичные па и прыжки являлись своеобразным способом проверить запас жизненных сил партнерши, ее физический потенциал в качестве будущей супруги и матери. Однако Екатерина любила свою дочь меньше других детей; казалось, ее раздражало, что Марго обладает завидным здоровьем, как будто в ущерб своим братьям. Младший, Эркюль, может смело называться поскребышем рода Валуа. Он родился красивым и славным ребенком, но в возрасте восьми лет жестокая оспа чудовищно изуродовала его. «Его лицо все изрыто оспинами, нос раздут и деформирован, глаза налиты кровью, – из приятного и красивого мальчика он превратился в жутчайшего из живущих людей». Как будто этого было недостаточно, его ноги и спина искривились, цвет лица стал землистым, и ростом бедняга Эркюль лишь немного превосходил придворных карликов. Частенько он, словно слабоумный, застывал с открытым ртом и отсутствующим выражением в глазах. После болезни веселый и жизнерадостный мальчик стал раздражительным, теперь его имя Эркюль, что означает Геркулес, звучало с особенно горькой иронией. К счастью, он тоже изменил свое имя, подобно брату, и теперь стал зваться Франсуа, в честь умершего брата и деда (поэтому я далее стану звать его Франсуа, герцог Алансонский). Этот сын Екатерины вырос коварным интриганом и постоянно вызывал тревогу у матери. Марго с раннего детства стала защитницей братца, что еще больше раздражало Екатерину.

Королевские дети были окружены роскошью – Екатерину преследовало ностальгическое желание вернуть дни блестящего двора Франциска I. Каково бы ни было состояние казны, антураж для королевы и ее детей должен был оставаться на высочайшем уровне. Кроме того, французские монархи издавна считали невозможным экономить, когда речь шла о церемониях, где члены королевского дома должны были являть себя подданным. Екатерина, расточительная по натуре, постоянно боролась за то, чтобы обеспечить должный уровень роскоши. Во время правления Франциска I численность придворного штата (всех уровней) составляла около 10 тысяч человек – лишь двадцать пять французских городов в то время могли похвастать таким населением; при Екатерине это число не уменьшилось. В штат входили служащие шестидесяти рангов – от разносчиков хлеба, бондарей, мойщиков плевательниц, до церемониймейстеров, граверов, капелланов и библиотекарей. Сохранились и многие средневековые должности, на практике уже ненужные, но существовавшие по традиции. Екатерина наслаждалась церемониями и сохраняла старинные придворные обычаи, сколь бы устаревшими или дорогостоящими они ни были. Королеве-матери и ее детям постоянно требовались легионы слуг.

В качестве короля Карл вел раздельное хозяйство с королевой-матерью, в ее же распоряжении были сотни людей – и дворян, и простых слуг, а если считать все королевские резиденции страны, это число дойдет до тысяч.

Носильщики, камердинеры, обычные и ливрейные лакеи, швейцарские гвардейцы считались служащими более высокого ранга. Королеве служила целая армия секретарей, раздавателей милостыни, лекарей, гувернанток и домашних учителей для детей. Одни только кухни, в тогдашних условиях, требовали огромного количества персонала, дабы накормить толпы живущих при дворе людей. Здесь, как и везде в королевской жизни, существовала система градаций: короля кормила особая кухня (cuisine de bouche), всех прочих – обычная (cuisine commun). Поставщики для королевской кухни были заняты день и ночь, добывая провизию для прокормления тысяч людей. Поставки делились на три разряда: paneterie, echansonnerie, fruit (хлебобулочные изделия, вино и фрукты). Одной из основных причин, отчего двор вынужден был переезжать с места на место, порой через один-два месяца, была нехватка продуктов в данной местности. Другой важнейшей причиной являлась санитария. После некоторого срока пребывания двора на одном месте, особенно в летнее время, нечистоты скапливались в ямах, вонь становилась ужасающей, соответственно риск заболеваний быстро возрастал. Двор переезжал еще и в поисках новых охотничьих угодий. Когда король оставлял одну резиденцию и отправлялся в другую, большинство мебели и драпировок перевозили за ним следом в обозе. Позади оставался полупустой замок.

Екатерина никогда не скупилась на своих любимых лошадей, а уж теперь, когда она сама контролировала казну, ей было не удержаться от постройки новых конюшен и закупки породистых скакунов. Утверждали, будто, растолстев, она стала причиной безвременной гибели нескольких лошадей, заставляя их бежать быстро с таким грузом. Дабы потрафить взыскательным вкусам королевы-матери, требовался огромный кортеж. Большое количество объездчиков, грумов и конюхов находились на жалованье лично у королевы. У нее был собственный конный завод, и она пристально наблюдала за разведением молодняка. Любой, кто дарил королеве-матери красивого жеребца или чистокровную кобылу, мог быть уверен в ее благосклонности. Она любила животных, особенно собак и птиц, хотя в ее зверинце было немало и экзотических зверей. Кроме львов, которых она держала в Амбуазе, были еще и медведи, которых королева весьма любила; их держали в намордниках и с кольцами в носу. В той стране чудес, которую создала для себя Екатерина, медведи составляли часть ее эскорта во время поездок. Вальяжные звери, под присмотром поводырей, послушно трусили рядом с носилками королевы-матери.

Екатерина обожала карликов. Их у нее имелась целая труппа, для которой было устроено отдельное хозяйство. Карликам прислуживали свои ливрейные лакеи, аптекари, прачки, экономки, гувернеры и так далее. Королева-мать отлично одевала своих карликов, они носили меха и парчу. Среди любимцев числились: Катерина Садовница, Мавр, Турок, Малыш Марвиль и Огюст-Римлянин, носивший шпагу и кинжал. Был даже карлик-монах. У Екатерины были два любимца-шута, оба поляки, прозванные Большой Полячище и Маленький Полячок. Все они получали от королевы-матери карманные деньги; она даже устроили двум своим любимцам свадьбы с соблюдением в миниатюре всех положенных пышных церемоний. Катерина Садовница была наилюбимейшей карлицей ее величества, она сопровождала королеву почти повсюду. Были у Екатерины и другие, особые спутники: длиннохвостая обезьянка, согласно поверью, приносившая удачу, и зеленый попугай, доживший до тридцатилетнего возраста.

После провозглашения короля совершеннолетним Екатерина задумала воплотить в жизнь потрясающий проект. В случае удачи его смело можно было бы назвать мастерским ходом королевы. Она объявила, что возьмет юного короля в длительное турне по стране, дабы представить его народу. Так Екатерина надеялась воскресить мистическую связь между королем и его подданными. Это турне должно было донести роскошь и величие монархии и в крупные города, и в самые глухие уголки королевства. Франциск I в свое время показал ей, что значит для простого обывателя Франции встретиться с королем. Когда он вез своих сыновей-заложников из Испании, то проделал с ними триумфальное турне, чтобы отблагодарить людей за помощь в сборе огромного выкупа. Невестой Екатерина наблюдала, как король и его двор путешествовали на север из Марселя в Париж, и понимала, сколь важен этот политический жест.

В путь по дорогам Франции должны были отправиться тысячи человек; тут требовалась подготовка не менее серьезная, чем, для крупной военной кампании. Королева собиралась взять с собой весь правительственный штат, ибо тогда считалось, что столица Франции там, где находится король. Приведя мир вокруг в движение, Екатерина надеялась не только улучшить отношение народа к Карлу, но и исцелить глубокие раны, оставленные гражданской войной. Это грандиозное турне, сроком в двадцать восемь месяцев, будет чередой странствий, церемоний, банкетов и представлений и наконец-то, как надеялась Екатерина, принесет во Францию мир, обеспеченный любовью и преданностью к королю. Он же сможет лучше узнать свою державу, нежели любой из французских монархов до него. Королева-мать имела и другой политический резон: она надеялась встретиться на франко-испанской границе с зятем, Филиппом II. Екатерина была уверена, что, свидевшись с ним лицом к лицу, она сможет пустить в ход свое обаяние, чтобы способствовать безопасности и процветанию Франции.

ГЛАВА 9.
ГРАНДИОЗНОЕ ТУРНЕ

«Вы сделались сущей испанкой, дочь моя!»

1564-1566

Екатерина передала коннетаблю все полномочия для подготовки королевского поезда, который должен был покинуть Париж и отправиться в Фонтенбло 24 января. Возвращение планировалось не ранее мая 1566 года, почти спустя два с половиной года. Несколько тысяч придворных и их слуг составляли гигантский королевский кортеж. Среди участников поездки были, разумеется, члены королевского совета, ибо в пути может понадобиться заниматься государственными делами, и послы иностранных держав. Екатерина надеялась, что последние сумеют отрапортовать своим хозяевам, какой пышностью отличается ее поезд, тем самым опровергнув подозрения, будто французская казна находится на грани банкротства. Королевская семья путешествовала вместе с обычной свитой, дамами и кавалерами, включая «летучий эскадрон» фрейлин Екатерины, а также с гувернерами, священниками, пятью докторами, пятью управляющими кухней, пятью виночерпиями, поварами, музыкантами, носильщиками, грумами, загонщиками дичи для охоты и девятью любимыми карликами, которые, разумеется, располагали собственными миниатюрными каретами.

Число лошадей и мулов, требуемое для перевозки людей и багажа – в особенности, обитых золочеными гвоздями сундуков королевской семьи, – было поистине феноменальным. На них везли все, начиная с мебели и кухонной утвари до праздничных нарядов, маскарадных костюмов и масок для задуманных празднеств. Переносные триумфальные арки, которые можно будет с легкостью возводить по мере надобности, тоже были уложены в багаж – как и королевские баржи, на случай, если потребуется путешествовать по воде. Это был целый город на колесах. Екатерина прихватила с собой такие разнообразные предметы, как шелковые простыни, серебряные лоханки для умывания, золотые блюда для банкетов, свой письменный стол, реестры, бумаги, деньги, шляпки, своих музыкантов, играющих лютнях и лирах. В плохую погоду или же при возникшей необходимости она предпочитала путешествовать в конном паланкине или в громадной карете, запряженной шестеркой лошадей, в которой можно было прямо на ходу решать государственные дела. Сиденья были обиты зеленым бархатом, на них лежали зеленые же подушки. Дети часто сидели в карете вместе с матерью, ибо размерами эта карета скорее напоминала небольшую комнату.

К несчастью, в этом транспортном средстве пассажиров часто весьма сильно укачивало, что никому не придавало величия, поэтому, когда погода и дела позволяли, королева-мать, при которой находилось шесть ее лучших лошадей, охотно ехала верхом, как и большинство дворян. При любой возможности королевская семья перебиралась на баржу и плыла по реке. Для защиты при них находилось четыре роты gens d'armes (полевой стражи), рота легкой кавалерии и отряд французских гвардейцев под командованием Филиппо Строцци, троюродного брата королевы-матери.

Двор сделал короткую остановку близ Венсена – в Сен-Море, маленьком замке, который Екатерина планировала перестроить после возвращения. Затем двинулись в Фонтенбло, где было решено провести Великий пост. Когда двор еще находился в Сен-Море, с Тридентского Собора [45]45
  Тридентский Собор – один из самых значительных Всеобщих Соборов в истории католической церкви, начал работу в 1545 г. и завершился в 1563 г.


[Закрыть], который наконец-то завершился, вернулся кардинал Лотарингский. После восемнадцати лет судорожных раздумий о реформе католической церкви Собор все-таки отреагировал на движение Реформации, внеся в церковный уклад кардинальные изменения, ныне известные под названием Контрреформации. Кардинал привез с собой Тридентинские декреты – постановления Тридентского Собора, принятые по настоянию папы. Собор прояснил раз и навсегда невозможность сосуществования католицизма с протестантизмом, сделав раскол христианства окончательным. Как только Екатерина услышала это от кардинала Лотарингского, то сразу поняла – давление со стороны ревностных католиков будет расти. Возможно, поэтому кардиналу был оказан весьма прохладный прием.

31 января общество выехало в Фонтенбло, где Екатерина повелела каждому из наиболее влиятельных дворян устроить прием или бал. И коннетабль, и кардинал де Бурбон давали ужины в своих апартаментах, а сама Екатерина в честь Масленичного воскресенья устроила банкет на сыроварне Фонтенбло – на лугу, что находился в нескольких милях от дворца. Придворные по этому случаю оделись пастухами и пастушками. Это мероприятие стало прообразом вечеров, которые спустя два века будет устраивать Мария-Антуанетга в Малом Трианоне. Все единодушно признали затею королевы удачной – знатные господа испытали большое удовольствие, проведя день в пасторальной простоте, несмотря на февральский холод. Позже, вечером, гости смотрели в большом бальном зале комедию, затем был устроен бал, на котором триста красавиц, одетых в золото и серебро, показали специально подготовленное танцевальное действо. Генрих Анжуйский давал банкет на следующий день, после чего между двенадцатью юными рыцарями устроили шуточную баталию. Когда ступил черед так называемого «Mardi Gras» [46]46
  Жирный вторник (фр.)– последний день перед католическим Великим постом, который начинается в среду, именуемую Пепельной средой. – Прим. ред.


[Закрыть], участники карнавала выстроили заколдованный замок, в котором черти держали в плену шестерых девушек, охраняемых карликом и великаном. Появились освободители под предводительством четверых маршалов Франции. Шесть отрядов кавалеров явились спасать дам-пленниц. При звуке колокола Конде вывел защитников на штурм замка, началась грандиозная баталия, и нимфы, едва прикрытые одеждой, были спасены галантными рыцарями. Королевские дети также приняли участие в празднестве, разыграв пасторальный спектакль по сценарию Ронсара.

Как только закончились праздничные дни, кардинал Лотарингский, решив захватить контроль над королевским советом, попытался добиться одобрения постановлений Тридентского Собора. По существу, Тридентинские декреты угрожали правам французской монархии, считавшейся выше церкви. При поддержке Екатерины канцлер Л'Опиталь решительно противостоял этим декретам, вызвав ярость кардинала, который обвинил его в тайном гугенотстве. Из дошедших до нас документов ясно, что рьяные усилия ввести в жизнь Амбуазский эдикт были инициированы королевой-матерью, тщательно преследовавшей каждый случай его нарушения. Без ее поддержки Л'Опиталь не смог бы ничего сделать, ибо представители обеих группировок попросту проигнорировали бы канцлера.

Екатерину глубоко огорчали попытки папства навязать собственные правила игры в делах, которые, по ее убеждению, были исключительно делами царствующих особ. Ее возмущение усилилось, когда Жанна д'Альбрэ, королева Наваррская, получила приказ явиться в Рим по обвинению в ереси. Придя в ярость из-за того, что Пий IV осмелился угрожать суверенной правительнице, земли которой находились к тому же на территории, прилегающей к Франции, Екатерина отвечала, что папа не вправе вмешиваться в жизнь иностранных государей или лишать их владений. Подобные идеи были ненавистны королеве-матери, для которой права монархии были, по сути, религией. Екатерина яростно защищала королеву Наваррскую, и Пий IV решил оставить все как есть. «Я целиком вверяю себя под крыло вашей могущественной протекции, – с благодарностью писала Жанна. – Я буду следовать за вами и стану целовать ваши ноги – охотнее, чем ноги Папы».

Королевский поезд двинулся в дальнейший путь 13 марта 1564 года. Прибыв вечером 14 марта в Сане, где два года назад развернулась ужасная резня протестантов, двор сделал первую остановку. Через два дня после прибытия Карл заметил свиноматку с выводком новорожденных поросят. Он взял одного погладить, свинья бросилась на него, и тогда разъяренный Карл жестоко убил ее. Этот малоприятный эпизод наблюдал Клод Атон, клирик-летописец французского двора, и отметил его как проявление маниакальных вспышек гнева, присущих королю.

Двор прибыл в Труа 23 марта, и горожане встретили их одетые дикарями и сатирами, верхом на козлах, ослах и «единорогах». Это был намек на французское освоение Америки, где незадолго до того были основаны колонии (во Флориде и Бразилии). Действительно, адмирал де Колиньи послал туда недавно три экспедиции. Во время пребывания в Труа Карл прикасался к ступням золотушных и омыл ноги тринадцати ребятишкам из бедняков. Потом прислуживал им за обедом – так поступал его отец в Фонтенбло, и он ребенком видел это. Екатерина тем временем сделала то же самое в отношении тринадцати женщин-нищенок.

Пасха отмечалась с обычным благочестием и набожностью, а протестанты справляли Пасху в четырех лигах от города. Гугеноты предприняли несколько демонстраций, но столкновений не произошло, и большую часть из двадцати дней, в течение которых двор находился в Труа, королева и придворные проводили в пирах, парадах и других развлечениях. Здесь был подписан мир с Елизаветой Английской относительно Кале и Гавра. В том, что королева-мать выбрала именно этот город для процедуры подписания, скрывался тонкий намек, ибо именно здесь сто сорок лет назад Франция заключила позорный договор, капитулировав перед Англией в Столетней войне. Сэр Николас Трокмотрон был специально освобожден для подписания договора от имени Елизаветы, Екатерина же в тот день была особенно обаятельна и милостива. Из Труа королева-мать отправила письмо Колиньи, подтверждающее внедрение Амбуазского эдикта. Она писала: «Одна из главных причин, почему король, мой господин и сын, предпринял свое турне – это стремление показать совершенно ясно его намерения относительно этого дела, дабы ни у кого не возникло желания нарушить его (эдикт)».

* * *

В начале мая в городе Бар-ле-Дюк состоялось семейное празднество, которого Екатерина давно с нетерпением ждала: крещение своего первого внука Генриха, отпрыска ее дочери Клод и зятя Карла, герцога и герцогини Лотарингских. Королева-мать, Карл и Филипп II стали крестными младенца. Екатерина была счастлива вновь увидеться с дочерью и, конечно же, рада тому, какое имя дали внуку. В каждом городе или городке, где останавливался королевский поезд, король и его мать принимали жалобы от местного люда, стараясь осуществить воплощение эдикта в жизнь. Король сурово разговаривал с теми, кто пытался нарушать установления, и угрожал суровыми мерами непокорным. Затем кортеж двинулся на югу, в Дижон, где губернатором служил преданный и благородный слуга Екатерины, Гаспар де Со, сеньор де Таванн. Для развлечения двора здесь было устроено представление, где в отличии от прочих не было ни нимф, ни фавнов, ни сладостных виршей, восхваляющих короля. Вместо привычных развлечений Таванн затеял потешную баталию со взятием крепости. Когда зрители примолкли в ожидании начала, внезапно, с оглушительным грохотом, выпалили четыре огромные пушки и в прямом смысле слова разнесли потешную крепость на куски, сотрясая вокруг землю. Екатерину, бесстрашно пережившую бомбардировку Руана, от этого артиллерийского привета излишне рьяного губернатора проняла дрожь. Но затем последовала более спокойная часть путешествия – неспешный речной путь на барже до Макона.

Перед торжественным въездом короля в Макон, который состоялся 3 июня, гугеноты, подданные королевы Наваррской, осыпали оскорблениями и насмешками процессию Тела Христова, проходившую по городу. Екатерина велела, чтобы процессию провели снова, что было сделано 8 июня. На сей раз гугеноты сняли шляпы и стояли, с уважением взирая на праздничные ряды католиков, высыпавших на улица. Испанский посол с удовлетворением наблюдал за тем, как осадили местных еретиков. Дабы впредь избежать подобного рода неприятностей, 24 июня в Лионе король издал декрет, который гласил, что на время путешествия его королевского величества протестантские службы в стране временно приостанавливаются, за исключением крестин и свадеб.

Лион был исключительно важным космополитическим городом, где проживало множество богатых коммерсантов и влиятельных иностранцев. Множество немцев и итальянцев нашли здесь свой дом. Находясь близко к Женеве, город попал под протестантское влияние еще со времен Первой религиозной войны, хотя изгнанные прежде католики возвратились в родные жилища. Монморанси принял меры предосторожности, введя в Лион солдат и расставив на ключевых постах, чтобы контролировать артиллерию и форты во время пребывания здесь королевской семьи.

Игнорируя слухи о том, что протестанты собираются восстать и убить короля, 13 июня Карл въехал в город. Екатерина плакала, не скрывая слез, встретив свою любимую невестку, Маргариту Савойскую, которая вместе с мужем, Эммануилом-Филибертом, присоединилась ко двору. Герцог оправдал свое прозвище Железная Башка, когда с назойливым и докучным упорством принялся требовать у королевы-матери возвращения двух цитаделей, Пинероло и Савильяно, отданных итальянцам много лет назад. Екатерина в ответ наградила родственника почетным званием капитана – командира французской роты, хотя он явно желал большего. Альфонсо д'Эсте, герцог Феррарский, наряду с другими, прибыл заплатить дань уважения юному королю и разведать, чем бы он мог поживиться при царственных особах. Просители всех сословий также не преминули хлынуть к подножию кочевого французского трона.

Местные власти решили продемонстрировать воцарение религиозной гармонии и подготовили символическую детскую процессию, обошедшую весь город. Дети шли попарно, протестант с католиком рука об руку. Иностранцы также постарались принять участие в праздновании в честь прибытия Карла. Они облачились в национальные костюмы традиционных цветов. Флорентийцы – в красном, женевцы – в черном бархате, германцы – в черном шелку. Когда они шли процессией, все обратили внимание, что король, одетый в зеленый наряд с белым плюмажем на шляпе, выглядит слишком печальным и серьезным для своего возраста. Рядом с ним сидел его брат, Генрих Анжуйский, как всегда, одетый с иголочки. Он производил сногсшибательное впечатление в своем в алом камзоле, расшитом серебром.